Круглый стол на тему «Падение Берлинской стены: прошлое, настоящее и будущее», посвященный 25-летию этого исторического события прошел в Петербургском филиале Высшей школы экономики при участии Фонда и Центра имени Б.Н. Ельцина и Фонда им. Конрада Аденауэра.

Значение падения Берлинской стены, влияние этого события на ситуацию в Европе, на развитие российско-германских отношений и глобальную политику обсуждали специалисты и эксперты из России и Германии. Во встрече приняли участие Гюнтер Нооке, личный представитель канцлера Германии, профессор Генналий Бурбулис (Москва), доктор Ангела Зибольд из Гейдельбергского университета, профессор Артемий Магун из Европейского университета (СПб), доктор Дитмар Вульф, профессора Александр Сунгуров и Александр Семенов (НИУ ВШЭ).

Тот год – 1989 – был наполнен политическими событиями мирового значения: зимой Советский союз начал вывод войск из Афганистана, завершив эту трагическую и позорную страницу отечественной истории. В начале июня 1989 года правительство Китая расправилось с протестующими на площади Тяньаньмэнь, применив военную силу – в результате были убиты сотни участников массовых протестных акций. В это же время в Европе также происходили события, влияние которых на всю мировую политику трудно переоценить. В мае 1989 года под влиянием перестройки в СССР Венгрия уничтожила укрепления на границе с Австрией, подав тем самым пример и ГДР, руководство которой не торопилось последовать примеру венгров. Но вскоре события стали разворачиваться столь стремительно, что руководители ГДР просто потеряли над ними контроль: немцы из Восточной Германии начали тысячами выезжать из страны, чтобы попасть в ФРГ из других государств. В августе диппредставительства в Венгрии, Чехословакии вынуждены были прекратить прием посетителей из-за наплыва жителей ГДР. И тогда 11 сентября 1989 года венгерское правительство объявило о полном открытии границ. Фактически, с этого момента Берлинская стена потеряла свой смысл – за три дня через Венгрию из ГДР уехало 15 тысяч граждан, а в самой восточной Германии начались массовые демонстрации с требованием гражданских прав и свобод. Правительство ГДР ушло в отставку, и 9 ноября на пресс-конференции представитель правительства ГДР Гюнтер Шабовски сообщил на весь мир, что любой гражданин страны может сразу же получить визу для немедленного посещения Западного Берлина и ФРГ. Сотни тысяч восточных немцев устремились вечером 9 ноября к границе. Пограничники, не получившие приказов, пытались оттеснить толпу, используя водометы, но затем, уступая массовому напору, вынуждены были открыть границу.

Все эти события могли бы разворачиваться совсем по другому сценарию, если бы главный член Варшавского договора – СССР – попытался бы им воспрепятствовать. Но солдаты из многочисленных гарнизонов, расположенных в Восточном Берлине и на других территориях ГДР остались в казармах, кровь не пролилась, революция была мирной. Германия обрела целостность.  А Советский союз, хотя и приобрел имидж государства, способного к кардинальным переменам и демократическим изменениям, потерял свое влияние на политику Европы.

Тогдашнего советского лидера Михаила Горбачева многие в стране обвиняли в предательстве интересов стран социалистического лагеря, хотя сам этот «соцлагерь» стремительно разваливался. Михаил Горбачев не был готов к таким радикальным переменам, и не приветствовал падение Берлинской стены, не понял, что на его глазах рождается новая Германия, создается новая архитектура мирового порядка – об этом в своих докладах говорили многие выступавшие на круглом столе.

Но у Горбачева хватило мудрости и дальновидности пойти вслед за стихийно развивающимися событиями, а не встать поперек им: он оставил «бронепоезд на запасном пути» и не дал запачкать руки советских солдат кровью мирных жителей Германии. Впрочем, преодолеть имперское, блоковое мышление тогдашним руководителям страны во многом так и не удалось, и прежних лидеров сменили новые. К сожалению, уроки  падения Берлинской стены, по мнению экспертов, до сих пор во многом до конца не осмысленны и не отрефлексированы ни в России, ни в Германии. Сейчас, как рассказала Ангела Зибольд, немецкие университеты проводят большое исследование, изучая влияние падения стены на ситуацию в других европейских государствах – Испании, Англии, Франции. По мнению многих исследователей, те масштабные события на границе двух Германий способствовало развитию разных форм демократии в Европе и во всем мире.

Доктор Ангела Зибельд, Гейдельбергский университет, Германия.

– Прошло 25 лет, выросло новое поколение без стены – можно ли теперь сказать, что Германия действительно стала единой?

– Раньше мы действительно делали серьезное отличие между жителями восточной и западной Германии. Но у молодого поколения остались только воспоминания со слов старших о том времени, когда Германия была разделена. Для современных молодых людей это уже не важная категория – восточная или западная Германия. Но тенденция к разделении все еще сохраняется у тех, кто вырос на востоке, для них это еще важная вещь, они себя еще частично ощущают не совсем обычными немцами. Хотя на востоке Германии уже существуют совершенно такие же современные города, как и по всей стране.

– На бытовом уровне сохраняется разделение на восточную и западную Германии?

– Различия еще сохраняются – социально-экономические, например, на востоке все еще выше безработица, больше проблем с молодежью. Очень мало времени и внимания за эти годы уделялось тому, что бы выправить разницу в социальном, экономическом развитии восточных территорий. Все происходило очень быстро, не было обширной, идей было много, но глубокой дискуссии о том, как проводить эти преобразования не было. И времени еще мало прошло.

– Вы из восточной или западной Германии?

– С юго-запада, с французской границы.

– Как вы считаете, сколько времени еще потребуется, чтобы выровнять эту разницу между двумя Германиями?

– В Берлинском университете сейчас проводятся большие исследования – «Фантом-граница» - они исследуют, каким специалисты, эксперты видят Германию через сто, двести лет. Но ведь самые серьезные границы – в голове, это различия на ментальном уровне, и их убрать сложнее всего. Для этого нужно больше, чем одно поколение.

Геннадий Бурбулис, профессор Международного университета, основатель и руководитель Школы политософии «Достоинство», в 1991-1992 годах – первый зампредседателя правительства РСФСР.

– Геннадий Эдуардович, каковы, с вашей точки зрения, самые главные результаты падения Берлинской стены? И в мировом плане, и для России?

– Ноябрь 1989 года стал началом эпохи глобальной трансформации мирового сообщества XX-XXI века, в том числе он создал предпосылки Беловежскому консенсусу. Для меня эти два события органичны, взаимосвязаны. При всей сложности протекания каждого из этих событий самого по себе. Например, Михаил Сергеевич Горбачев, безусловно, сделал выдающийся вклад в формирование нового мышления. Но он в ноябре 1989 года не хотел того, что произошло, он уже присоединился к процессу постфактум. Тогда Советский союз имел уникальный шанс эволюционной трансформации – если бы мы подписали 20 августа 1991 года подготовленный в тяжелейших условиях договор о союзе суверенных государств, история могла бы развиваться совсем по другому сценарию. Но ГКЧП, имея свои взгляды, убеждения, свою систему ценностей, создало ситуацию политического Чернобыля советской тоталитарной системы, и уже 23 августа 1991 года все предпосылки совершить мирный, не политический переход от одной системы к другой, были уничтожены. И нам пришлось форсировано принимать основную нагрузку на мышление и действие через правительство реформ, через Беловежскую пущу, через консенсус, который оказался созвучен интересам большинства бывших республик, единодушно был принят мировым сообществом, и получил максимальную легитимность в системе ООН.

– Нужно ли было Советскому союзу усвоить урок этой мирной революции в Германии? Может, тогда бы и страна не развалилась, и многие процессы пошли бы иначе?

– Мне кажется, что абсолютизация опыта внутригерманского ошибочна, потому что социалистическая система и так была обречена. Перестройка Горбачева породила последовательные революционные процессы в Восточной Европе, но процессы, происходившие в Советском союзе и в Восточной Европе, были во многих отношениях разной природы – исторической, культурной, ментальной. Мы не можем пренебречь и тем фактом, что советская империя – по замыслу и воплощению – была обречена в самом своем зародыше. Она переняла имперскую суть многовековой России и заразила ее отравленным вирусом насильственного принуждения к счастью, попыткой установить мировое господство через военные и идеологические диверсии. А это тем более обреченная идея. И Горбачев, при всем своем выдающемся вкладе, был человеком, который до конца не понимал природы процесса, который запустил. Помните его бесконечные заклинания – мы сохраним социализм, мы его обновим, не могу представить, как республики могут между собой смогут договариваться и жить без кремлевского патроната? По большому счету КГЧП тоже являлось порождением глубинной идейно-мировоззренческой неуверенности в условиях, когда надо иметь мужество, понимание, гибкость действий.

– Вам не кажется, что мы сейчас снова наступаем на те же самые имперские грабли, и не просто наступаем – а двумя ногами, да еще радостно припрыгивая?

– Да, мы живем в условиях реставрации. Но она исторически ущербна и жизненно неэффективна. И на этом пути у нас нет будущего. Для меня очевидно, что есть другой путь – я вижу его в отстаивании концепции российского конституционализма, у нас есть такой мощный нравственно-духовный и гуманитарно-правовой фундамент, как российская Конституция. И есть реальная возможность обратить в эту конституционную веру то поколение, которое еще не опалено имперской реставрацией.

Материал подготовлен Натальей ШКУРЕНОК для Когита!ру, фото собеседник - автора