В Питере не так много сегодня истинных русских интеллигентов. А игумен Вениамин (1946 – 2010) был как раз таким человеком. Очень мыслящим, очень неравнодушным и очень петербуржским. Он не вписался во властную церковную вертикаль, поскольку хотел мыслить вне зависимости от мнения вышестоящих чинов и хотел верить так, как подсказывает ему сердце. В итоге с 1997 года, когда его уволили из Духовной академии, по самый день своей кончины сегодня, 14 сентября 2010, о. Вениамин перебивался нерегулярными заработками, читая лекции и публикуя статьи.

Ему было тяжело. Наверное, не столько даже материально, сколько духовно. Он страстно желал звать людей к Христу, но та организация, которая вроде бы должна этим заниматься профессионально, фактически лишила о. Вениамина необходимого для данного дела инструментария. Игумен использовал все подворачивающиеся возможности – газеты, журналы, радио – для пропаганды нравственных ценностей. Но, увы, выведенный за штат священник может не так уж много.

Наверное, я, как редактор, неоднократно публиковавший о. Вениамина на страницах петербургского еженедельника «Дело», должен был бы сказать в первую очередь о его публицистических способностях. Они и впрямь были велики. Статьи игумена всегда были среди наиболее живых, острых и интересных для чтения.
Однако, осмысливая то, чем больше всего поразил меня о. Вениамин за годы нашего знакомства, я пришел к выводу, что все же не яркой публицистикой и даже не глубокими размышлениями философского характера, каковых много содержится на страницах его книги «Православие. Христианство. Демократия» (Спб., 1999). Он поразил меня твердостью своей веры. Именно веры, которую не следует путать с церковностью или религиозностью.

Для РПЦ он оказался слишком демократичен, слишком привержен общечеловеческим ценностям. С 1997 г. он не мог через церковь делать карьеру и даже добывать себе хлеб насущный. Однако превратности судьбы не поколебали его веры. По крайней мере, я чувствовал его твердую приверженность христианству в каждой нашей беседе, в каждом его публичном выступлении. Иногда он, пожалуй, несколько перехлестывал в своем ортодоксальном следовании христианской традиции, и нам приходилось спорить. Но если рациональные аргументы о. Вениамина далеко не всегда могли убедить, то его способность верить в Христа и в правильность пути, им предначертанного, меня неизменно покоряли.

Он не был обижен на церковных иерархов и делал для христианства, в конечном счете, гораздо больше чем они. Мне часто казалось, что в этой ситуации о. Вениамин должен был бы примкнуть к одной из западных ветвей христианства – боле современных и более толерантных, нежели православие Московской патриархии. Тем более, что лекции ему приходилось читать и в католических, и в протестантских учебных заведениях. Однако несмотря на все это, о. Вениамин оставался православным. И сей факт, если я правильно понял, тоже был следствием его умения верить. Следствием того, что веру он выбирал по зову сердца, а не в зависимости от превратностей материальной жизни.

Он верил как русский человек, насквозь пропитавшийся духовными исканиями Достоевского. И вера для него могла быть только верой Достоевского. Иногда мне казалось, что о. Вениамин даже чем-то похож на великого писателя. Порой, излишне хмурый. Порой, излишне резкий. И всегда стремящийся говорить о главном, о нерешенности тех проблем, из-за которых честные люди в России так часто бывают резки и хмуры.
Вечная память и вечный покой игумену Вениамину.