Память о тысячах погибших в годы репрессий сохраняется только волей рядовых граждан.

Здесь очень больно ходить. Наступая на землю, вы наступаете на могильные рвы, где тайно и варварски похоронены фактически безымянными тысячи людей. Левашовская пустошь – секретный могильник НКВД, одно из крупнейших на территории бывшего СССР мест массовых захоронений жертв репрессий. Точное число тайно похороненных здесь неизвестно до сих пор. Поименных списков захороненных не велось, вёлся только учет казненных. Место захоронения человека не имело значения. По официальным данным, органами НКВД-НКГБ-МГБ с августа 1937 по 1954 годы в Ленинграде был расстрелян 46 771 человек, из них 40 485 — по политическим обвинениям. Только в 1937-38 годах было расстреляно 40 906 человек, в том числе в 1937 году ?19 370, в 1938 году – 21 536 человек. Для захоронения убитых НКВД летом 1937 года начало использовать, а в феврале 1938 года получило в бессрочное пользование участок т. н. «Парголовской дачи» площадью 11,5 га, ставший строго секретным объектом и бывший таковым до 1989 года. На 6,5 га этого страшного уголка земли находятся могильные рвы. Среди захороненных около Левашово – жители всей огромной тогда Ленинградской области, в том числе псковичи. По официальным данным, из 61 490 репрессированных в годы Большого Террора псковичей около 8 200 были казнены. В Пскове были расстреляны только 27 человек. Всех других после приговоров отвозили в Ленинград. Тысячи из них безымянными захоронены в Левашове. Левашовская пустошь – пропитанная кровью жертв часть Псковской земли. Вот уже 15 лет Псковское общество «Мемориал» организует поездки родственников жертв репрессий в Левашово [ 1 ]. К огромной братской могиле – на встречу с родными. 22 сентября 2012 года в памятный колокол Левашовской пустоши снова ударили псковичи.

Здесь каждое дерево – памятник. Молодой лес вырос уже после войны прямо на могильных рвах. Оседающую в местах захоронений землю охранники КГБ время от времени засыпали привозным морским песком, чтобы выровнять поверхность земли. А земля снова проседала – так много приняла она людских тел. Невыносимо много.

— 1 —

Глухой забор вокруг лесных участков 27 и 28 Парголовского лесхоза появился в августе-сентябре 1937 года [ 2 ]. Его поставили буквально за три дня. До 1989 года местные жители не знали, что находится за ним. Объект был секретным.

С лета 1937 года и до 1954 года здесь хоронили людей, казненных органами НКВД-НКГБ-МГБ. Это был тайный и безымянный могильник [3 ].

Тайна трагического места в полной мере не раскрыта до сих пор: официального списка захороненных здесь нет.

Захоронения производились обычным для того времени варварским способом: тела заключенных сбрасывались в ямы из машин-фургонов. Всё происходило, как правило, глубокой ночью. Местные жители слышали только звуки грузовиков, звонок сигнального колокольчика у ворот в глухом заборе, звуки открываемых и закрываемых створов. Левашово под покровом тьмы принимало десятки тел практически ежедневно.

Ежовский приказ № 00447 требовал: «Приговора по первой категории приводятся в исполнение в местах и порядком по указанию наркомов внутренних дел, начальников управлений и областных отделов НКВД с обязательным полным сохранением в тайне времени и места приведения приговора в исполнение» [ 4 ].

Основным местом казней в Ленинграде в годы репрессий было отделение Дома предварительного заключения, оно же отделение ленинградской тюрьмы Главного управления государственной безопасности (ГУГБ НКВД СССР, созданного в 1934 году), которое находилось в доме 39 на Нижегородской улице. Сюда привозили людей из ленинградских тюрем и со всей территории Ленинградской области, что подтверждено предписаниями на расстрел и конвойными документами. Тюрьма на Нижегородской отличалась от других ленинградских тюрем большой вместительностью и удобными подъездными путями.

Приговоры приводились в исполнение сотрудниками комендатуры управления НКВД по Ленинградской области практически ежедневно. Большинство приговоров были внесудебными, и приговоренные к смерти ничего не знали о смертных приговорах до последнего своего часа.

По имеющейся информации, ленинградские чекисты при исполнении смертных приговоров использовали расстрелы, а также забивание людей деревянными дубинами.

Приказ № 00447 предписывал «о ходе и результатах операции доносить пятидневными сводками к 1, 5, 10, 15, 20 и 25 числу каждого месяца телеграфом и подробно почтой».

Эти сводки включали в себя только статистику казненных и осужденных в лагеря и ничего не сообщали о местах захоронений.

Основным местом захоронения казнённых в Ленинграде стал лесной участок около Левашово: т. н. «Парголовская дача». По официальным данным, в Левашове хоронили только расстрелянных в самом Ленинграде. Не исключено, что кого-то «достреливали» (был у палачей такой термин) и на месте.

Самым молодым мужчинам из казненных в Ленинграде в период репрессий было 18 лет (до исполнения 18 лет практически не расстреливали), самому старшему – 85, самой молодой казненной женщинам – 19, самой старшей – 79.

Границы могильных рвов, которые ясно читались все послевоенные десятилетия, сейчас никак не обозначены. Не читаются уже на территории захоронения и сохранившиеся до конца 1980-х годов накатанные тысячами проездов смертоносных автомашин глубокие колеи.

В 1989-1990 годах территория кладбища была обследована Трестом геодезических работ и инженерных изысканий и рабочей группой Всероссийского научно-исследовательского геологического института. Трестом ГРИИ была проведена съёмка местности, а в центральной и северной частях кладбища сделаны шурфы, подтвердившие информацию о массовых захоронениях. Но результаты исследований не были закреплены на местности. Никто не решился вскрыть рвы для перезахоронения и возможного опознания хотя бы некоторых жертв. Такая задача никем не была поставлена. Возможно, слишком велика оказалась ставшая общеизвестной могила и слишком страшные тайны она могла открыть.

В послесталинские времена (1960-е годы) в Ленинградском управлении госбезопасности были проведены опросы части водителей, доставлявших тела казненных в Левашовский могильник и, возможно, местных охранников. По материалам этих воспоминаний, о полноте которых ничего не известно, на листе рыжей миллиметровки в КГБ была составлена т. н. «Схема «Дачи» со сроками и количеством захоронений», на которой отмечены места погребения 19 450 человек в 1937-1954 гг.

5 января 1989 года горбачевское Политбюро ЦК КПСС приняло одно из самых значимых своих решений «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начала 50-х годов». Весной 1989 года Ленинградский «Мемориал» объявил о существовании Левашовского могильника НКВД.

18 июля 1989 года Исполком Ленгорсовета признал Левашовское захоронение мемориальным кладбищем.

КГБ сняло с объекта охрану и рассекретило его назначение.

21 октября 1989 года ворота охраняемого секретной войсковой частью 39964 объекта, который до того времени назывался в документах НКВД-НКГБ-МГБ-КГБ «дача», открылись для всех, и родные погибших впервые посетили это страшное место.

КГБ заявил, что информацией об именах захороненных под Левашово не обладает.

На кладбище, стихийно получившем название «Левашовская пустошь», стали появляться знаки личной памяти – символические могилы, чаще всего – таблички с портретами и без них на стволах деревьях, наземные плиты, таблички на уголках, кресты. Их сейчас – почти тысяча. Эти знаки личной памяти привозили и привозят сюда со всей страны те, кто нашел своих родных в списках казненных в Ленинграде. Эти знаки сделали Левашовский лес живым.

Другого места поклонения у родных нет: еще в 1989 году КГБ объявил, что в его архивах отсутствуют документальные подтверждения о существовании иных мест захоронений казненных в Ленинграде. Хотя свидетельства очевидцев хранят упоминания о захоронениях жертв репрессий на Ржевском артиллерийском полигоне (на берегах реки Лубья у посёлков Старое Ковалёво и Бернгардовка, в урочище Койранкангас у поселка Токсово и других местах), а также на городских кладбищах Ленинграда [ 5 ]. Свидетельства подтверждаются также находками и раскопками.

Но официально подтвержденное органами КГБ место массовых захоронений жертв репрессий под Ленинградом одно – Левашовская пустошь.

Оно и стало народным местом памяти и скорби.

— 2 —

Деревья вырастали и принимали в свои стволы керамические портреты, проволоку, металлические таблички. Лес памяти молча рос и молча вбирал в себя знаки памяти. Левашовская пустошь стала стихийным народным мемориалом жертвам террора, народным братским кладбищем, многоголосым плачем о невинно погибших родных.

Люди приезжают в Левашовскую пустошь и, как с живыми, разговаривают с портретами своих погибших родных. Плачут.

Растущий Левашовский лес впитывает в себя этот плач.

И шум крон левашовских деревьев похож на отклики погибших своим родным.

Русские словари толкуют слово «пустошь» как особую форму рельефа, участок открытой, незащищённой от ветра земли, растительность которого представлена вереском или папоротником-орляком, а также некоторыми травами. Пустошью называются также вырубки, иногда – гари.

В XVII-XVIII веках в России пустошью называли место, где раньше находился населённый пункт (село, деревня), который по каким-то причинам остался без жителей.

В этом контексте народное название «Левашовская пустошь» оказалось глубоко точно и символично.

В могильных рвах Левашово лежит народ, объявленный самому народу «врагом народа». Народ, с которым варварски воевала и который варварски уничтожила варварская власть.

Здесь лежит лучшая часть народа. Его разум, сила и слава. Рабочие. Крестьяне. Врачи. Учёные почти всех отраслей науки. Писатели и поэты. Художники. Военные. Инженеры. Руководители предприятий. Студенты. Педагоги. Священнослужители всех конфессий. Рядовые верующие, насельники монастырей. Из этих людей можно составить образ народа в лучшей его части.

Но до сих пор не воздано должное ни жертвам, ни палачам.

Жертвы захоронены безымянными, их реабилитация была тихой и короткой. Государство (и СССР, и его правопреемник Российская Федерация) отказалось признать как за самими реабилитированными, так и за их потомками право на компенсацию морального вреда. То есть по существу – не признало виновным себя, представив виновниками «отдельных лиц».

В этом не было ничего удивительного: приговоры о реабилитации (за отсутствием состава преступления), например, в Военной коллегии Верховного суда СССР, которая с 1 октября 1936 г. по 30 сентября 1938 г. приговорила к расстрелу 30 514 человек, после 1954 года подписывали те же судьи, которые ранее подписывали одностраничные смертные приговоры. Они же лично удостоверяли справки о реабилитации. Молох взял. Молох дал.

Расстрелянных палачей тоже хоронили здесь, в Левашове. Вероятно, среди зарытых в этой земле – и министр государственной безопасности СССР в 1946-1951 гг. Виктор Абакумов, организовавший в 1949 году т. н. «Ленинградское дело», завершившееся массовыми расстрелами по всей стране в 1950 году. Скорее всего, в Левашове похоронены и жертвы «Ленинградского дела»: Н. А. Вознесенский, Я. Ф. Капустин, П. Г. Лазутин, А. А. Кузнецов (он и сам был членом Особой тройки в 1938 году), П. С. Попков, М. И. Родионов, и убитый 29 декабря 1954 года сам В. С. Абакумов.

Смертоносный Молох пожирал всех.

И многих казненных сводил в Левашово.

Они могли оказаться в одном рву – жертвы и палачи, ставшие жертвами следующих палачей.

Эта земля – Чистилище.

Дорожки Левашовского кладбища – словно тропы в Ад и Рай, и не у каждого из погребенных здесь была возможность заранее осознать этот выбор, но, оказавшись на неотвратимом пути к Смерти, человек мог выбирать – честь или бесчестие, верность или предательство, любовь или ненависть.

Итоги этого добровольного выбора сложились в Левашовское недобровольное братское кладбище.

Волею палачей в Левашовской пустоши сошлись все народы [ 6 ].

Здесь каждый может плакать о своих убитых.

Надписи на братских памятниках в Левашово – это эпиграфы к мартирологам со многими тысячами имен – вне зависимости от того, где погребены тела жертв.

«И сотвори им вечную память» (русский православный, 1993 год); «Прощаем и простите нас» (польский католический, 1993, 1998); «Страха нет пред властью тьмы. Звезды свет подарят. [Христиан Рихардт]» (норвежский, 1998); «Ты верен обещанию воскресить мёртвых» и «Благословен Ты, Бог наш, дарующий жизнь» (еврейский, 1997); «Так говорит Господь Бог костям сим: вот Я введу дух в вас и вы оживете. Иезекиль. Гл. 37. Стих 5» (ингерманландский финский, 1994); «Так говорит Господь Бог: От четырёх ветров прииди, дух, и дохни на этих убитых, и они оживут. Иезекииль. 37.9» (второй ингерманландский финский, 2004); «Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни. Откр. 2:10» и «Верующий в Меня, если умрет, оживёт. Иоанн 11:25» (памятник Адвентистам Седьмого Дня, 2007); «Санкт-Петербург и Милан вспоминают тысячи итальянцев, изгнанных антифашистов, эмигрировавших в надежде на лучшую жизнь, членов итальянской общины в Крыму, которые были подвергнуты преследованию в Советском Союзе, лишены свободы, отправлены в ГАЛАГ или расстреляны в годы сталинизма» (итальянский, 2007); «Потерь не счесть, не позабыть, / Ничем не смыть – и не простить. / Как не простить ни мук, ни крови. / Ни содроганий на кресте / Всех убиенных во Христе… И. А. Бунин, 1922 г.» (на памятнике казненным ассирийцам Ленинграда, 2000).

Вот оно – народное Левашовское Евангелие.

В мученической судьбе тысяч погребенных здесь отразились Рождество, Распятие, Воскресение и Вознесение. Жизнь земная, смерть земная и жизнь небесная. Вечная.

Здесь молятся без храма.

Здесь шёпотом читают стихи. В том числе – погребённых здесь.

Здесь, в Левашовском лесу, вероятно, лежит поэт Борис Корнилов, расстрелянный в Ленинграде 21 февраля 1938 года. Здесь, между берёз и сосен, его почитатели поставили скромную памятную доску.

Это он написал крылатые строки, положенные в 1931 году на музыку Дмитрием Шостаковичем (финальная песня кинофильма «Встречный») и ставшие одним из гимнов новой эпохи, который знали в СССР практически все:

Песню пела вся страна.

Кто-то пел наверняка и в день расстрела поэта Корнилова, и даже в час расстрела.

После убийства Бориса Корнилова имя автора было вымарано из всех упоминаний. Теперь писали: «Слова народные».

И продолжали петь.

Это была участь народа: петь и плакать. Плакать и молчать. Умирать и посмертно терять имена. Быть обреченным на забвение, на стирание памяти.

На не-бытие.

Но есть и остается часть народа, которая всеми душевными и физическими силами сопротивлялась и сопротивляется стиранию памяти.

До конца 1980-х годов это сопротивление было тайным, после – стало явным. Но это по-прежнему – сопротивление.

-3-

Псковский «Мемориал» дважды, в 1998 и в 2011 годах, устанавливал в Левашовской пустоши поминальные кресты: сначала работы скульптора Виталия Кузьмина (десять лет спустя, в 2008 году, его проект признали лучшим на конкурсе проектов памятника жертвам политических репрессий в Пскове, но проект не был воплощен [ 7 ]), затем – работы кузнеца Евгения Вагина и художника Андрея Селютина.

В широких крыльях кованого креста – отверстия от пулевых выстрелов.

Расстреляны люди. Расстрелян сам крест. Расстреляна страна.

Пусто. Но жива Память.

Она хранится не государством, а народом.

Средства на псковские поминальные кресты в Левашово оба раза собирались народом. И поездка родственников жертв репрессий в Левашово 22 сентября состоялась, как и ранее, на частные средства участников: администрация области письменно отказала в оплате автобуса («цена вопроса» – 25 тысяч рублей, прости, Господи).

Казалось бы, чего проще: определить чиновника, купить ему за счет представительских расходов цветы, сделать его ответственным сопровождающим в автобусе и дать возможность нескольким десяткам людей посетить памятное место. Ну хоть в такой форме выразить сочувствие. Но Псковскому «Мемориалу» ответили, что поддержка общественных объединений осуществляется из областного бюджета только на конкурсной основе. Конкурса на поездку к месту массовых захоронений жертв репрессий в Левашовскую пустошь администрация области не объявляла, проекта такого нет. Соответственно, и денег на это нет.

Но конкурс на способность к человечности, таким образом, нечаянно состоялся.

Итог его очевиден.

Бог с этим, наверно. Это – не более чем эпизод, которому, наверняка, региональные чиновники не придали никакого существенного значения. Можно сказать, действовали без умысла.

Как никто из псковских властей – ни областных, ни городских – совершенно неумышленно не вспоминает (попросту говоря, забыл) обещания, публично данные в 2007 году при открытии перед Мироносицким кладбищем закладного камня на месте будущего мемориала псковским жертвам репрессий – создать мемориал [ 8 ].

Это не удивительно: с 1989 года и до сего дня официальная делегация псковских властей не посетила Левашовскую пустошь ни одного раза. Ни скромного цветка, ни земного поклона, ни сердечного слова. Пусто.

На усилия по установке закладного камня у Псковского «Мемориала» ушло 18 лет. Кто из детей и внуков жертв репрессий доживет до открытия мемориала 61 тысячам 490 репрессированным и 8 200 казненным псковичам?

Есть что-то логичное в том, что память о невинно погибших чтит общество, а не государство – в любой своей части. Потому что государство не раскаялось за совершенные своими предшественниками чудовищные преступления. Оно только приоткрыло информацию о них. И то частично и временно: дела о массовых репрессиях снова засекречены, архивы снова закрыты. Государство продолжает оправдывать массовые казни «политической целесообразностью исторической ситуации». И, соответственно, не может и не хочет со-болезновать родным жертв. Не может и не хочет разделить их боль. Потому что не считает эту боль своей.

А без покаяния нет сострадания.

Российское государство – чужое в Левашовском лесу памяти. Оно, как преступник, стоит за углом у места преступления и хмуро, исподлобья смотрит на скорбящих. Оно не может и не хочет со-страдать ни всему народу, ни одному человеку. Оно не считает соболезнование и сострадание своей функцией, своей задачей. Оно не хочет слышать плач в Левашовском лесу и удары колокола [ 9] над ним.

И от негромкого, но настойчивого звука сигнального колокольчика над воротами Левашовского кладбища российское государство не содрогается. Его не смущает этот звук ужаса смерти, способный остановить сердце.

К российскому государству и сегодня могут быть обращены страшные и нетленные ахматовские строки:

Та же Ахматова писала в 1956 году, когда выжившие репрессированные стали возвращаться из лагерей: «Теперь две России наконец-то посмотрят друг другу в глаза: та, что сидела, и та, что сажала». Она надеялась, что встреча этих взглядов что-то даст измученной стране. Изменит государство. Остановит его Молох.

Встреча взглядов состоялась. Но ничего не произошло. Потому что Россия сажавшая была – власть и осталась – власть. Вне зависимости от того, кто писал конкретный донос, Россия сажавшая была – государственная политика, государственная машина. А Россия сидевшая была – назначенная властью жертва, сама жизнь и страдания которой ничего для государства не значили и не значат. До сих пор.

Российское государство, обремененное преступлениями своего предшественника, и сегодня не хочет нести ответственность власти перед человеком.

Не хочет воздать должное ни жертвам, ни палачам.

Не хочет и не может раскаяться, попросить прощения.

Оно и сегодня допускает, что деятельное зло может быть частью государственной политики. Частью лица власти. И официального, и нутряного.

И, значит, это государство – мертво.

А стоящий на крови Левашовский лес – жив.

Жив прекрасными лицами, глядящими сквозь десятилетия на современников. Жив тихими голосами потомков погибших. Жив чистыми слезами пожизненной скорби.

Для забвения не требуется ничего. Просто не нужно помнить.

Для памяти требуется ежедневное усилие воли.

Забвение услужливо и трусливо.

Память мужественна.

Народное Левашовское Евангелие тысяч погребенных здесь жертв остается Книгой Жизни, из которой государство, как вор, хочет вырвать листы, чтобы скрыть содеянное и уничтожить память о людях. А народ эти листы переписывает, перечитывает и передаёт потомкам – чтобы помнили.

Левашовский лес сохранил кровью и слезами написанные безымянные листы народной истории Родины. У этого Евангелия – тысячи авторов.

Неуспокоенные души погибших не покинули это скорбное место и вьются над ним, как осиротевшие птицы. Живые люди слышат эти горькие крики.

Корни и кроны левашовских деревьев соединяют сердца мёртвых и живых.

И оставляют истерзанной до крови души стране шанс на Спасение.

Примечания 

1 См. предшествующие публикации: Ю. Стрекаловский. Лес мёртвых и живых // «ПГ», № 26 (245) от 6-12 июля 2005 г.; Е. Ширяева. Свидетельство о смерти // «ПГ», № 34 (403) от 27 августа – 2 сентября 2008 г.; А. Семёнов. Крест и молот// «ПГ», № 42 (564) от 2-8 ноября 2011 г.

2 1937 год стал годом начала массовых репрессий в СССР в связи с отмечаемым 20-летием Октябрьской революции и органов ВЧК-ОГПУ-НКВД. Это был год первых выборов по новой, сталинской Конституции, которые подавались как торжество свободы в СССР. Шла пятилетка «окончательной ликвидации капиталистических элементов» и «победы социализма в основном». 2 июля 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о проведении широкомасштабной «операции по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников». 5 августа 1937 года вступил в действие приказ главы НКВД Н. И. Ежова № 00447 от 30 июля «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов» (См. полный текст приказа: «Подлежат немедленному аресту и, по рассмотрении их дел на тройках — РАССТРЕЛУ» // «ПГ», № 30 (349) от 8-14 августа 2007 г.). 31 июля приказ был утвержден специальным решением Политбюро ЦК ВКП(б). Согласно приказу, за четыре месяца (к дню сталинской Конституции и дню выборов в Верховный Совет СССР) предполагалось осудить к расстрелу 75 950 человек, заключить в лагеря — 193 000 человек. По плану, утверждённому в приказе для Ленинградской области, «тройка» в составе начальника УНКВД, прокурора области и второго секретаря обкома ВКП(б) должна была, начиная с 5 августа, в течение четырёх месяцев приговорить «по первой категории» — к расстрелу — 4 000 человек, а «по второй категории» — к заключению в лагеря и тюрьмы — 10 000 человек. Приговоры «троек» выносились заочно, без обвиняемого, без участия защиты и обвинения, и обжалованию не подлежали. Практически одновременно с «тройками» (в делах о национальных меньшинствах – немцах, поляках, румынах, латышах, финнах и других) появились «двойки» — комиссии, состоявшие, как правило, из наркома НКВД СССР Н. И. Ежова и прокурора СССР А. Я. Вышинского, принимавшие решения «в альбомном порядке» — когда смертные приговоры утверждались для всех представителей национального меньшинства двумя подписями на общем списке. Был введён в действие приказ НКВД № 00486 о репрессировании «жён изменников Родины» и их детей. В состав Ленинградской области входили тогда также территории нынешних Мурманской, Новгородской, Псковской и части Вологодской областей. Здесь и разворачивались операции Ленинградского управления НКВД под руководством заместителя начальника управления В. Н. Гарина. 31 января 1938 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло новое постановление «Об антисоветских элементах» с утверждением «дополнительного количества подлежащих репрессии». Дополнительный план для Ленинградской области составил «по первой категории» — к расстрелу — 3 000 человек, а «по второй категории» — к заключению в лагеря и тюрьмы — 1 000 человек. Увеличения «квоты» на казни проводилось неоднократно. Начались многочисленные «встречные планы» и «инициативы с мест», сроки операций неоднократно продлевали, регионам давали «дополнительные лимиты». К весне-лету 1938 года, в результате исполнения решений только 1937-1938 гг., в СССР было осуждено не менее 818 тысяч человек, лимит «по первой категории» был превышен на 356 тысяч человек, то есть почти в шесть раз. По официальным данным, на территории Ленинградской области по политическим обвинениям были казнены 40 485 человек – почти десятая доля всех казненных в этот период в СССР.

3 В статье использованы материалы об истории Левашовского захоронения и Левашовского мемориального кладбища из брошюры, подготовленной рабочей группой под редакцией старшего научного сотрудника Российской национальной библиотеки, руководителя Центра «Возвращённые имена» при РНБ А. Я. Разумова, которому автор выражает признательность за ценные замечания при подготовке данного материала.

4 См. полный текст приказа: «Подлежат немедленному аресту и, по рассмотрении их дел на тройках — РАССТРЕЛУ» // «ПГ», № 30 (349) от 8-14 августа 2007 г.

5 Приговоренных к расстрелу привозили в Ленинград со всей территории области, где приговоры приводили в исполнение сотрудники комендатуры УНКВД Ленинградской области. Однако расстреливали и в других городах Ленинградской области (Новгороде, Боровичах, Пскове, Лодейном Поле, Белозерске, где места погребений не найдены), и в лагерях. Заключённых Соловецкой тюрьмы расстреливали, судя по сохранившимся документам, в урочище Сандармох близ Медвежьегорска, в Ленинграде и в Соловках.

6. В Левашовской пустоши установлены несколько русских (православный, католический, адвентистов седьмого дня, членам общины древних христиан, членам общины трезвенников-чуриковцев), польский, украинский, белорусско-литовский, литовский католический, ингерманландский финский (два), еврейский, немецкий, норвежский, эстонский, ассирийский, латышский, итальянский памятные знаки. Из региональных – новгородский, псковский, два вологодских (в том числе насельницам Горицкого монастыря), памятник глухонемым жертвам репрессий, памятник энергетикам – жертвам репрессий.

7. См.: Ю. Дзева. Мёртвая точка // «ПГ», № 43 (312) от 8-14 ноября 2006 г.;«Акты об индивидуальной реабилитации жертв не восполняют необходимости создания общественно значимого мемориала» // «ПГ», № 23 (342) от 13-19 июня 2007 г.; К. Минаев. «Поминальный приблизился час» // «ПГ», № 33 (352) от 29 августа – 4 сентября 2007 г.; М. Киселев. Не было бы счастья… // «ПГ», № 35 (354) от 12-18 сентября 2007 г.; Е. Ширяева. Знак времени // «ПГ», № 39 (358) от 10-16 октября 2007 г.; Е. Ширяева. Специальная тетрадь // «ПГ», № 29 (398) от 23-29 июля 2008 г.; Е. Ширяева. Наедине // «ПГ», № 31 (400) от 6-12 августа 2008 г.