Дневники Ольги Берггольц были проданы в 1976 году в Центральный государственный архив литературы и искусства (ныне РГАЛИ) ее сестрой Марией Берггольц и доступ к ним был запрещен. Их издание - совместный проект РГАЛИ и издательства "Вита Нова". 

«Это дневники такой силы, что при советской власти было ясно, - и речи не может быть о публикации, - говорит Наталия Соколовская. – Частично дневники увидели свет  ряде журнальных публикаций Марии Берггольц  в постперестроечное время, потом  в Петербурге  к столетию Берггольц в «Азбуке» вышла книга «Ольга. Запретный дневник», ныне полный том, охватывающий период с 22 июня 1941 до 1945 года, выйдет в издательстве «Вита Нова».

Берггольц вела дневники всю жизнь, ей приходилось их прятать и спасать. Например, в начале войны часть дневников была зарыта мужем Берггольц, Николаем Молчановым, во дворе дома его родителей.

«Берггольц  создала документ, показывающий, какому невероятному прессингу и деформации подвергалась личность человека в тоталитарном государстве, и то, что Берггольц удалось об этом сказать – это ее абсолютный человеческий подвиг, - рассказала Наталия Соколовская. – Она  прекрасно понимала, что найдутся люди, которые за эти записи будут готовы бросить в нее камень».

Комментарии к книге подготовили военный историк Александр Романов и писатель, специалист по истории советской литературы 1930х-1950х годов Наталья Громова.

Наталья  Соколовская предоставила несколько дневниковых записей Берггольц, которые увидят свет в новой книге.

Ольга Берггольц: «Говорили, что ленинградцы – герои»

22 мая 1941

Предлагают писать очерк о днях финской войны у нас на заводе, соблазняют деньгами… Нет, не буду! Конечно, люди вели себя геройски, но ведь правды, жестокой, нужной, прекрасной – об этом все равно нельзя написать, – а сопли разводить, – что за смысл. Да и не могу, не могу я больше!

24 сентября 1942

А товарищ Шумилов сидит в Смольном в бронированном удобном бомбоубежище и занимается тем, что даже сейчас, в трагический такой момент, не дает людям вымолвить живого, нужного, как хлеб, слова… А я должна писать для Европы о том, как героически обороняется Ленинград, мировой центр культуры…

20 января 1942

О, лучше, лучше было бы, если б не было этого ленинградского героизма и мужества – этот героизм – ужас, уродство, бред…

1 марта 1942 Москва

…Трубя о нашем мужестве, они скрывают от народа правду о нас. Мы изолированы, мы выступаем в ролях «героев» ala «Светлый путь»…

8 марта 1942 (фрагмент письма, посланного из Москвы)

…я убедилась, что о Ленинграде ничего не знают… говорили, что ленинградцы – герои, восхищались их мужеством и т.д., а в чем оно – не знали. Не знали, что мы голодаем, что люди умирают от голода… Ничего не слышали о такой болезни, как дистрофия. Меня спрашивали: а это опасно для жизни?... На радио, не успела я рта раскрыть, как мне сказали: «Можно обо всем, но никаких упоминаний о голоде. Ни-ни. О мужестве, о героизме ленинградском – это то, что нам просто необходимо… Но о голоде ни слова».

20 марта 1942.

Совершенно ясно, что книжку стихов в таком виде, как она у меня есть – не примут и не издадут. Здесь не говорят правды о Ленинграде – не говорят о голоде, а без этого нет никакой «героики» Ленинграда (я ставлю слово героика в кавычки только потому, что считаю, что героизма вообще на свете не существует).

11 Апреля 1942

Мне день ото дня невыносимей в Москве. Да и стыдно агитировать за ленинградский героизм… …я тут разоряюсь насчет Ленинграда, да мне еще все карнают и выхолащивают, как хотя бы очерк о Шостаковиче.

…Сегодня был вечер в клубе НКВД. Читала «Февральский дневник» - очень хлопали…Что ж, среди них тоже, наверное, есть люди, а, в общем, какие они хамы, какими «хозяевами жизни» держатся - просто противно.

12 апреля 1942

Как хорошо, что я не орденоносец, не лауреат, а сама по себе. Я имею возможность не лгать; или, вернее, лгать лишь в той мере, в какой мне навязывают это редактор и цензура, а я и на эту ложь, собственно говоря, не иду. …Живу двойственно: вдруг с ужасом, с тоской, с отчаянием, слушая радио или читая газеты, понимаю, какая ложь и кошмар все, что происходит, понимаю это сердцем, вижу, что и после войны ничего не изменится. Это – как окна в небе. Но я знаю, что нет другого пути, как идти вместе со страдающим, мужественным народом, хотя бы все это было – в конечном итоге – бесполезно.

…Я никогда героем не была,

Не жаждала ни славы, ни награды.

Дыша одним дыханьем с Ленинградом,

Я не геройствовала, а жила.

1942