Политика идентичности правозащитной организации «Солдатские матери Санкт-Петербурга»
Елена Здравомыслова. Политика идентичности правозащитной организации «Солдатские матери Санкт-Петербурга» // Общественные движения в России: точки роста, камни преткновения. Сборник статей. 80-ти летию нашего учителя Владимира Александровича Ядова посвящается. М., 2009. С.с.120-136.
Введение
В данной статье на примере правозащитной организации «Солдатские матери Санкт-Петербурга» анализируется политика идентичности общественных движений. Специальное внимание уделяется когнитивной работе общественных организаций, направленной на создание собственной идентичности. Чтобы получить поддержку общества в достижении поставленных целей и обезопасить себя в отношениях с настороженно относящимся к гражданским инициативам государством, такие организации придают смысл происходящим в обществе процессам, намечают перспективы социальных изменений и, прежде всего, определяют свое место в социально-политическом пространстве, конструируя собственную идентичность.
Сознательное конструирование коллективной идентичности, направленное на улучшение позиции в поле – называется политикой идентичности и является непременным атрибутом любого общественного движения. Формируя образ себя, организация ориентируется на публичное восприятие своей деятельности. Для легитимации своего существования, общественные движения пытаются найти отклик в массовых представлениях. В данной статье, во-первых, рассматриваются теоретические представления о политике идентичности и когнитивной работе общественных движений, сформулированные в социологической и феминистской литературе. Во-вторых, предлагается анализ политики
идентичности Санкт-Петербургской правозащитной организации «Солдатские матери», сочетающей идеи защиты прав человека и материнского долга. Основной акцент делается на процессах 1990-х годов, когда автором проводилось полевое исследование организации [1] .
Политика идентичности – академический дискурс
Исследователи общественных движений по сути дела должны ответить всего лишь на один вопрос: каким образом структурные условия, вызывающие недовольство, преобразуются в коллективные действия, направленные на социальные изменения. Для ответа на этот вопрос изучаются микро-контексты мобилизации, в результате которых движение получает общественную поддержку. Итальянские социологи А. Пиззорно и А. Мелуччи считают, что главным механизмом мобилизации является длительный динамичный и противоречивый процесс конструирования коллективной идентичности или политики идентичности [2]. Альберто Мелуччи, выделяет три основных механизма формирования коллективной идентичности. Первый из них – когнитивный процесс, в результате которого формулируется общее для всех участников определение целей и задач движения и способов их достижения. Такое самоопределение должно быть инкорпорировано в системе ритуалов, практик и культурных символов. Второй механизм политики идентичности – коллективные действия, связывающие участников движения в подвижное, но, тем не менее, объединенное общим опытом протеста солидарное целое. Третий механизм – эмоциональные инвестиции, т.е. общие переживания и чувства, которые составляют психологическое основание солидарности [Melucci, 1996].
Таким образом политика идентичности приводит к тому, что участники движения носят общее имя, сходным образом понимают свое место в социуме, совершают совместные действия и связываются общими чувствами страдания, ненависти и жертвенного энтузиазма.
В данной статье нас интересует когнитивная составляющая политики идентичности, которую можно аналитически отделить и от коллективных действий, и от эмоциональной мобилизации, хотя на самом деле общее солидарное сознание создается именно в ходе совместно пережитого опыта и через его осмысление. Многие исследователи общественных движений обращают особое внимание на роль когнитивной работы в мобилизации и обеспечении успеха общественных движений. Дэвид Сноу и Роберт Бенфорд используют понятие «формирования интерпретативной схемы» (framing - фрейминг), обозначающего деятельность движения по созданию смысловых схем или рамок, которые обеспечивают его общественную поддержку [3].
Когнитивная работа заключается в создании и распространении такой интерпретации событий и акций, которая способствует мобилизации. Для успеха мобилизации необходимо, чтобы предлагаемые движением интерпретации (смысловые рамки) соответствовали представлениям потенциальных участников и находили отклик в общественном сознании, то есть резонировали с коллективными представлениями. Исследователи выделяют несколько аспектов фрейминга [Snow, Benford, 1988; Snow, Rochford, Worden, Benford, 1986]. Диагностический фрейм содержит определение социальной проблемы, выявляет структурные и персонализированные причины ее возникновения. Прогностический фрейм ориентирован на создание картины будущего. И в этом случае предлагается две версии: оптимистическая картина желаемого будущего создается в расчете на такое развитие событий, когда общественное движение добивается своих целей; пессимистический сценарий – социальная катастрофа – предлагается для такого развития политического процесса, когда движение не достигает своих целей. Третий – стратегический фрейм обосновывает выбор тех средств достижения целей, которые движение намерено использовать. Однако ключевым в когнитивной работе является фрейм само-идентичности, в рамках которого движение позиционирует себя как социальная сила, представляющая интересы разных категорий населения, имеющая право на существование и на ту программу действий, которую оно предлагает.
Когнитивный аспект политики идентичности представляет собой постоянный процесс, а не разовое действие. На протяжении всего периода своего существования гражданские инициативы и общественные движения должны легитимировать свое пребывание в поле политической активности, представляя себя разным действующим лицам.
Средства массовой информации, как правило, опосредуют процесс создания идентичности, транслируя образ движения (и трансформируя его при этом) широкой публике, представителям политических элит, другим действующим силам политического процесса. Движение использует имеющиеся символические ресурсы, обеспечивающие ему признание публики, оно берет на вооружение арсенал научных знаний, создавая собственное знание о социальной проблеме, претендующее на аутентичность и истину.
В зависимости от адресата и фазы развития движение использует различные механизмы формирования смысловых рамок идентичности. Р. Бенфорд и Д. Сноу выделяют четыре типа трансформации смысловых рамок, которые распространяются и на само-идентификацию.
Рассмотрим их по порядку.
(1) Наведение смысловых мостов (frame bridging) означает «объединение двух или более идеологически конгруэнтных, но структурно не связанных между собой интерпретационных схем по отношению к конкретной проблеме» [Snow, Rochford, Worden, Benford, 1986. P. 467]. Например, «женская» и «правозащитная» идентичности объединяются общей смысловой рамкой, согласно которой ответственное материнство должно привести к правозащитной деятельности.
(2) Предметное акцентирование (frame amplification), которое заключается в «прояснении и укреплении интерпретативной схемы, в отношении определенного вопроса, проблемы или событийного ряда» [Snow, Rochford, Worden, Benford, 1986. P. 469]. Например, если проблема дедовщины в российской армии находит отклик у населения, движение должно специально уделить ей внимание и определить свое место в кампании по преодолению этого явления.
(3) Расширение интерпретативной схемы (frame extension), которое подразумевает расширение первичной интерпретации за счет включения проблематики, которая является «достаточно случайной для основных целей, но имеет существенное значение для политических сторонников» [Snow, Rochford, Worden, Benford, 1986. P. 467]. Например, Солдатские матери встраивают проблематику женских интересов и особой женской политики в рассуждения о правозащитной деятельности для того, чтобы получить поддержку женщин вообще, и женских организаций.
(4) Существенная трансформация интерпретативной схемы (frame transformation) предполагает «новую интерпретациию акций, событий и пр., имеющих уже закрепленное значение в контексте первоначальной интерпретационной схемы, так что участникам движения новый придаваемый им смысл представляется чем-то принципиально другим» [Snow, Rochford, Worden, Benford, 1986. P. 467]. Haпример, вступая в альянсы с политическими партиями Солдатские матери могут быть вынуждены поступиться радикализмом своих требований, что для некоторых участников окажется неприемлемым.
Исследователи отмечают, что в основе политики идентичности часто лежит дискурсивная артикуляции пережитого страдания. Так, например, опыт страдания женщин от насилия, постоянно воспроизводится феминистской риторикой, что необходимо для реализации политического проекта эмансипации. Опыт плантаторского рабства, репрезентируемого как коллективная память об оскорблении солидарного чувства собственного достоинства, лежит в основе требований, выдвигаемых движением за гражданские права чернокожих американцев. Английская исследовательница Б. Скеггс утверждает, что культивирование оскорбленного чувства собственного достоинства и использование коллективной памяти о страданиях в качестве политического ресурса необходимо для успешной борьбы за признание общественного движения. Политика идентичности предполагает артикуляцию коллективной памяти о пережитом страдании. Однако существуют и ограничения политической мобилизации коллективного страдания. Они связаны с тем, что субъект, политизация которого опирается на осмысление опыта страдания (прошлого или настоящего), оказывается не в состоянии осуществлять менее нарциссическую политику борьбы за справедливость, вступать в альянсы с другими группами и мобилизовать другие идентичности.
Итак, валюта боли и страдания – это дискурсивные средства, связанные с эмоциональной сферой, на основании которых группы требуют признания. Пространство борьбы за справедливость и культурное признание таким образом является не абстрактным политическим пространством, а эмоционально заряженным полем, которое сконструировано моралью обездоленного. Коллективный опыт страдания репрезентируется в дискурсе движения как мера несправедливости и основа требований социальных изменений. Далеко не все группы могут обосновать свои требования, опираясь на опыт боли и страдания, и далеко не все стремятся к идентичности построенной на таком опыте.
Однако, если политика идентичности группы в состоянии апеллировать к эмоциональному фону коллективного страдания, ее шансы на общественное признание возрастают. Вслед за Скеггс, мы считаем, что политика идентичности может мобилизовать коллективный опыт страдания при следующих условиях:
• участники движения могут артикулировать личный опыт, изобилующий примерами страдания, встроенного в биографические нарративы;
• в публичном дискурсе травматический опыт должен быть признан и услышан, а не воспринят как нечто чуждое и надуманное;
• в публичном пространстве должно существовать интерсубъективно разделяемое доверие к таким нарративам о страдании;
• значительное число членов общества должно идентифицировать себя с социальной категорией, пережившей опыт страдания [Skeggs, 2004].
Резюмируем наши представления о том, какой смысл имеют все эти рассуждения в отношении российских общественных движений.
Прежде всего, мы исходим из того, что политика идентичности не является чем-то специфичным для Запада. Культурное признание необходимо всякому движению: все движения борются за перераспределение символической власти в обществе, в соответствии с которым распределяются и материальные общественные блага. Политика идентичности опирается на эмоциональные ресурсы, в том числе и на дискурсивно представленный опыт коллективного страдания, пережитого или в настоящее время переживаемого группой [4].
Исходя из этого, можно предположить, что утверждение особости женского страдания лежит в основе всякой женской политики. Особая женская идентичность становится, таким образом, с одной стороны, эффектом мобилизации женственности, а с другой стороны – ее каузальным фактором.
Когнитивная (иными словами: семиотическая, интерпретативная) деятельность движений постоянно включает конструирование и трансформацию самоидентичности на основании сочетания нескольких интерпретативных схем (фреймов), произвольно пригнанных друг другу. Движение переопределяет себя таким образом, чтобы обосновать свой авторитет на публичной сцене, привлечь участников, оправдать свои действия. Политика идентичности, целью которой является достижение целей и признание движения, опирается на ресурс морального авторитета коллективного страдания. Далее мы рассматриваем когнитивную работу организации Солдатских матерей по конструированию собственной идентичности на материале петербургской организации. При этом привлекаются и материалы проведенного нами полевого исследования и вторичный анализ исследований, проведенных социологами и антропологами в других полях [Hojer, 2004; Oushakine, 2004; Caiazza , 2002].
Краткая историческая справка о Санкт-Петербургской правозащитной организации «Солдатские матери».
Движение защиты прав военнослужащих и членов их семей возникло в ходе мобилизации демократического протеста в ходе политического цикла перестройки (1985-1991). Обсуждение нарушения прав человека и законности во всех институтах советской системы было одной из основных тем публичной дискуссии в конце 1980-х годов. Нарушение законности и прав человека в Армии также стало предметом обсуждения. Движение солдатских матерей возникло весной 1988 года в связи с принятием закона о призыве в армию студентов второго курса высших учебных заведений России. Комитет солдатских матерей был учрежден в сентябре 1990 года. Летом 1991 года состоялся съезд организаций солдатских матерей, на который была приглашена Э. Полякова, в то время помощник председателя комиссии по правам человека Петросовета. По инициативе Э. Поляквой Cанкт-Петербургская правозащитная организация «Cолдатские матери» была создана в ноябре 1991 года и зарегистрирова-на 28 февраля 1992 года.
Цели организации, согласно уставным документам, включают защиту прав призывников, военнослужащих, членов их семей Задачи – разъяснение действующих законов, предоставление прав, обучение тому, как пользоваться своими правами и добиваться их осуществления. Репертуар деятельности организации обширен, на разных этапах он включал разные формы; среди них – уличные пикеты, обращения с требованиями в СМИ, в органы власти, консультации и совместные конференции с общероссийскими и международными организациями по защите прав человека, работа в Общественной палате, участие в избирательной кампании, судебные разбирательства с органами военной прокуратуры и представителями военного округа, марши мира и демонстрации, сбор информационных материалов, касающихся нарушения прав человека в Российской Армии. Основная форма деятельности организации – просветительская и консультационная: встречи с посетителями, юридическое консультирование, разъяснение законодательства о военной службе в виде Школы прав человека, собрания которой проходят два раза в неделю.
Политика самоидентификации «Солдатских матерей» (СМ) Санкт-Петербурга
Представление собственной идентичности СМ опирается на два основных понятия: с одной стороны организация определяет себя как правозащитная, с другой стороны называет себя материнской. Интерпретации правозащитной деятельности и ответственного материнства лежат в основе политики идентичности СМ. Само название организации, ее эмблемы и ритуалы, риторика публичных выступлений, драматургия коллективных действий и семантика официальных документов, символическое оснащение пространства, занимаемого организацией – все отсылает к этим базовым смысловым рамкам. Рассмотрим подробнее каждую из них.
Правозащитная рамка. Правозащитная деятельность закреплена в уставе организации. Сам факт регистрации этой правозащитной организации является символическим признанием нарушения прав человека в системе обязательной воинской службы и попыткой установить гражданский контроль в отношении военного патриархата. Цель организации – привить такой же взгляд российским гражданам, помочь им осознать свои права и научить защищать их. Правозащитная риторика постоянно транслируется в выступлениях активистов СМ. Одной из главных задач организации является развитие правозащитного сознания российских граждан. Смысл своей деятельности организация видит именно в просвещении – в Школе прав человека регулярно проводятся общие собрания с использованием психологических методик роста сознания [5]. Члены организации делятся личным и семейным опытом тревог и страданий, связанных с облавами на мальчиков призывного возраста, дедовщиной, злоупотреблениями чиновников военкомата. Важно, что этот опыт представлен не как пассивное страдание (виктимизация), а в контексте успешной борьбы с противоправными действиями военных. Выслушав рассказ одной из матерей, представленный как пример для подражания, присутствующие задают вопросы, делятся собственным опытом переживаний и действий. Обмен опытом координируют ведущие, они комментируют выступления, предваряя всю сессию вступительным словом и заключая ее подведением итогов. Такое собрание не случайно названо школой, его дидактическая направленность вполне осознается лидерами, которые стремятся развить гражданское самосознание присутствующих и научить их тактикам борьбы за свои права. Собрания предполагают также возможности получения консультаций у юристов и медиков, волонтеров организации, которые давно уже стали экспертами в соответствующих областях медицины и права.
Проповеднический стиль собраний, с явным моральным и дидактическим смыслом сочетается с особым убранством помещения, которое декорировано иконами, пацифистскими плакатами, рукописными текстами молитв, стенными газетами, информационными стендами.
Такое оформление создает, по словам одного из волонтеров, эффект святыни или религиозной общины, где происходят таинства, к участию в которых допускаются лишь посвященные. Приведем фрагмент вступительной речи, с которой начинаются общие собрания посетителей и консультации:
Мы являемся правозащитной организацией... Наша цель – способствовать формированию гражданского общества и правового государства в России... Мы пришли сюда, чтобы работать вместе с вами. Мы не собираемся просто что-то делать за вас. Это ваша ответственность - ответственность вашей семьи. Вы должны сами себе помочь защитить ваши неотъемлемые права. (…) Вы хотите быть законопослушными? Ведь так? Вы должны следовать закону. Власти обманывают вас, они не собираются защищать ваши права. Значит Вы должны защищать их сами.... Мы учим вас, как использовать закон против чиновников, которые не хотят ему следовать. Это трудно, но вы научитесь этому. Каждый из нас – членов организации – уже решил эту проблему, ту, которая стоит перед вами сегодня и мы победили в конфликте с военными властями. "Помоги себе с нашей помощью", – вот наш лозунг.
(Запись вступительного слова Э. П. на собрании 7 января 1995 года).
Члены семей призывников обучаются бюрократической процедуре правовой защиты. Инструкторы-волонтеры, многие из которых сами прошли через те же испытания, буквально пошагово растолковывают процедуру каждому посетителю. Инструкции правозащитной процедуры развешаны по стенам, так что желающие могут просто копировать их. Руководительница организации, Э.П., отмечает:
Мы заставляем работать закон. Разработали алгоритм борьбы военнообязанных за свои права. (Показывает). Вот они на доске как наглядное пособие. Мы используем известный метод диссидентов-правозащитников, которые боролись против тоталитарной системы. Он описан в книге Буковского "И пожнешь ветер". Главное – чтобы чиновники не смели его нарушать. Мы называем это детская правовая школа.
(Запись вступительного слова Э.П. на собрании 7 января 1995 года).
Риторика вступительного слова содержит призывы к правовому ликбезу и компетентной самопомощи как средствам самостоятельной защиты гражданских прав. При этом представители властей, с одной стороны, и граждане, с другой, представлены как антагонисты, противники, преследующие разные интересы. Согласно интерпретациям активистов, власти занимаются своеобразным бизнесом, выполняя план по призыву. Этот бизнес часто является «диким», поскольку он не укладывается в правовые рамки. Граждане же пытаются избежать призыва, руководствуясь прежде всего мотивами личной и семейной безопасности и не желанием попасть в отношения эксплуатации и унижения, воспроизводимые в российской армии. Такое разделение общества и государства типично для либеральной концепции гражданского общества, которой и придерживаются лидеры организации.
Активисты утверждают, что российские граждане не избавились все еще от пассивных патерналистских установок советского сознания. Для них характерно потребительское отношение к общественной организации, желание перенести ответственность за защиту своих прав на квази-государственную инстанцию. «Они и к структурам гражданского общества относятся как к партийным организациям», – говорит многолетняя со-руководительница «СМ Санкт-Петербурга» Е.В.
С другой стороны, «советский синдром» связан, по мнению активистов, со страхом перед властями, который «въелся в душу» советского человека и парализует его, делая не способным к правозащитной активности. Этот страх необходимо преодолеть, и потому трансформация личности становится основной задачей Солдатских матерей. Психологическая и правовая подготовка семей и прежде всего матерей, представляется как основа правозащитной деятельности.
Приведем фрагмент интервью с одной из руководительниц организации:
... Опять же очень многое зависит от мамы. То есть если мама приехала в часть и мертвой хваткой вцепилась, зная все свои права и зная законы, знает о том, что с таким то заболеванием, допустим, не имели права призывать, или зная, что командир части имеет право, даже обязан дать направление в госпиталь, оказывать медицинскую помощь; в общем знать свои конституционные права и вообще, вот как сказать, сейчас мы еще убедились в том, что и... То есть это раньше так было абстрактно: в ООН напишу... или там пакт о гражданских правах – это вообще не для нас. Все для нас! Просто если ты это знаешь, они сами в армии, вояки, по-другому разговаривают с родителями, если они чувствуют, что человек перед ними стоит, во-первых, внутренне свободный, да, не боится и юридически подкован, элементарно он, как надо человеку (Интервью с Е.В. 24 августа 1995 года).
Ориентация на рост гражданского сознания членов семей призывников роднит все организации Солдатских матерей России. При этом специфика СПб организации заключается в том, что защита прав человека легитимируется христианской идеологией. Согласно предлагаемой интерпретации, защита прав человека – это христианский долг, а истинный правозащитник должен быть верующим. Проиллюстрируем этот аспект политики идентичности фрагментом дневника наблюдения школы прав человека, в котором ведущая собрания рассказывает об истории организации:
Очевидно, вы обратили внимание, что пришли не в совсем обычное место…, потому что оно действительно похоже на церковь. Эмблема организации на которой написано «Не убий!», изображена горящая свеча и крест. (…) Это был наверное 94-й год или 93-, ... И было очень тяжело и прибегали люди в очень тяжелом состоянии, пахло лекарствами в комнате. Была тяжелая атмосфера очень. И тогда она предложила освятить помещение, пригласить священников разных вероисповеданий. И мы тогда обратились к людям и сами в свои церкви, и пришли священники и католический, и православный, и лютеранский, т.е. из всех конфессий, где есть обряд освящения помещения. Было очень торжественно, музыка играла, пришли священники вместе и люди разных исповеданий молились, молились о спасении сыновей. (…) И Вы знаете, совершенно все изменилось и в организации и в том, как мы стали работать, и в нас многое изменилось. С тех пор мы каждый раз заканчиваем наши школы общей молитвой и приглашаем тех, кто к нам приходит на школы и кто готов, кто хочет, присоединяться (…). Мы молимся о том, чтобы те, кому тяжело, смогли увидеть этот свет и спасти своих сыновей... (Школа прав человека. Транскрипт магнитофонной записи 18.06.2003. Наблюдение проводилось Майер Хойер).
Религиозное обоснование правозащитной деятельности сказывается и на выборе основных форм работы организации, к которым относятся консультирование, правовой всеобуч, работа в судах, психологические тренинги, научение разным способам разрешения конфликтов, в том числе и с чиновниками военного ведомства.
Рамка «Ответственное материнство». Вторая конститутивная часть политики самоидентификации – это переопределение представлений о материнском долге. Символика организации дает ключ к правозащитной интерпретации «ответственного материнства». Постараемся ответить на следующие вопросы: почему организация называется именно так, а не иначе? Почему защита прав солдат срочной службы и защита прав человека в целом представлена как право матери, как предмет ее постоянной заботы? Почему именно матери делегируется право защищать гражданские права совершеннолетнего сына? Почему матери выступают с призывом гражданского контроля военного патриархата? Мне представляется, что при выборе имени политика идентичности СМ апеллирует к гендерному символизму российского общества, то есть к тем устойчивым представлениям о мужественности и женственности которые воспроизводятся в российском обществе [Здравомыслова, Темкина 2003]. Для этих представлений характерна гендерная поляризация, при которой гражданский статус мужчин и женщин существенно различается, женщинам приписывается особое сознание, производное от их опыта, обусловленного как их природой, так и общественными экспектациями.
Так например, проясняя интервьюеру почему организация была названа именно так или иначе, активистка замечает: «Название организации находит отклик у людей. Оно лучше, чем какое либо другое, и оно отвечает истине – матери отвечают за своих сыновей». Таким образом идеология движения ориентирована на укорененные в российской гендерной культуре представления о социальной роли матери. Отзывчивость массового сознания к тем символам и интерпретациям, которые представляет общественное движение – залог успешности группы или по крайней мере условие общественного признания ее деятельности [Snow, Rochford, Worden, Benford, 1986].
При этом активисты осознают, что стратегический гендерный эссенциализм является ограничивающей и потому временной стратегией. Обсуждая название организации, руководительница СМ говорит:
Я считаю, что наша организация переросла это название... На тот момент <момент создания – Е.З.> может это было и нормально, на тот момент... Естественно, нас тогда не сравнить было с тем, что мы сейчас, вот и нас было мало... (Защита этих молодых людей в армии) – это общечеловеческая проблема. Вот мое глубокое убеждение, что это не женская проблема, не чисто женская. Просто другое дело, мужчины оказываются более пассивными... Общество, в котором очень много женщин – одни воспитывают детей; либо потому что у них нет мужей или они родили, так сказать, у них не было мужей, или разошлись, или погибли, либо такой муж, что он чисто – просто называет себя мужем, но как бы его проблемы семьи не интересуют; либо, допустим, отец, который считает, то все равно там... человек должен отслужить в армии, вот я служил – пускай и этот служит... (Интервью с Е.В. ).
В этом фрагменте рассказчица амбивалентно оценивает название организации. Она убеждена в его мобилизующем эффекте, поскольку забота о детях до сих пор воспринимается в нашем обществе как преимущественно женская роль, но, вместе с тем, видит и ограничения подобной атрибуции правозащиты.
Наши наблюдения позволяют предположить, что значимость гендерной смысловой рамки особенно велика в начальной фазе развития движения и при легитимации акций, которые представляются властями и публикой как неинституциональные или радикальные (например, Марш мира в 1995 году, обращение Конгресса солдатских матерей 1998 году, создание партии СМ в ноябре 2004 году).
Модель ответственного материнства является ядром конструирования женственности в российской гендерной культуре. Она опирается на две взаимосвязанные интерпретации материнства, которые распространены в нашем обществе: христианское и советское. В процессе переосмысления этих традиционных трактовок женственности возникает новое радикальное правозащитное понимание материнской роли. Рассмотрим два аспекта фрейма «ответственное материнство», артикулированные в дискурсе «Солдатских матерей».
Христианское представление исходит из того, что природное предназначение женщины – это материнство. Образ Богоматери как высший христианский символ материнства многократно представлен в символике петербургской организации СМ. Активисты считают Богоматерь святой покровительницей организации. Помещение освящено несколькими церквами. Требования матерей реформировать армию представлены как нравственный долг матери-христианки. Религиозная легитимация правозащитной деятельности нашла свое выражение и в символике оформления интерьера, в работе молитвенной группы, в риторике выступлений лидеров. Завершая собрание Школы прав человека, ведущая обращается к аудитории, состоящей, в основном, из родственников призывников со следующими словами: «Помолимся о наших сыновьях, о погибших в Чечне, о беглецах в Крестах и о будущем России». В интервью одна из координаторов организации следующим образом оценивает значимость религиозных символов в правозащитной деятельности: «Исцеляющая сила молитвы очень велика. Все дела идут хорошо, вера без дел мертва».
Представление о роли женщины-матери, любящей-миротворице особенно ярко было представлено в лозунгах и обращениях, призывающих к прекращению Первой чеченской войны [6]:
Братья и сестры! Мы обращаемся к Вам с призывом остановить войну в Чечне! наши сыновья не должны убивать и нести в душе проклятья других матерей. Прекратим же своей любовью и родительской волей насилие, на которое обречены наши дети российским правительством и президентом. Солдаты и офицеры! Сыновья! Опустите оружие! пусть наша любовь спасет Вас от убийства таких же мальчиков и оградит от духовной смерти! [7] [Обращение…, 1995].
Традиционные христианские ценности активисты этой организации считают основанием развития правозащитного сознания. При этом христианское представление о материнстве становится ключевым символом. Руководители организации открыто демонстрируют свои религиозные убеждения. Однако, истолкование веры у них скорее экуменическое, чем ортодоксально православное. Не случайно помещение было освящено в 1990-е годы священниками лютеранской католической, православной и американской протестантской церкви. В посещении в молитвенном углу горит свеча, на стенах развешены иконы – изображение богоматери и еще одной культовой для организации фигуры – св. Франциска Ассизского. На стене СПб организации – текст «Молитвы матери», призывающей Богоматерь спасти сына.
Эмблема СПб Солдатских матерей представляет собой женскую руку, держащую свечу, от которой исходят лучи, образующие крест.
Основные идеи организации выражены в этой символике, мы хотим спасти жизнь – человечества, российского населения, наших сыновей. Символ имеет также религиозный смысл, вы видите солнечные лучи, образующие крест как напоминание о христианстве (интервью с руководителем организации Э. П).
Для организации характерно твердое убеждение в единстве ценностей христианства, истолкованных в пацифистском ключе и правозащитной идеологии. В религиозном понимании материнства присутствуют мотивы жертвенности, страдания и любви: мать готова вступать в конфликт с властями и подвергать себя риску во имя жизни и благополучия своего ребенка. Для спасения его жизни, она готова пойти на риск, который другим людям – не наделенным материнской идентичностью, кажется слишком большим для того, чтобы участвовать в гражданских акциях, угрожающих личному самосохранению. Мать страдающего ребенка – сама является страдалицей. Материнство как миротворческая женственность, противостоящая агрессивной милитаристской мужественности также утверждается в символической системе Солдатских матерей. Самопожертвование, страдание и любовь – эмоциональные составляющие сложного «материнского чувства», которое заявляет свое право на культурное признание. Это признание утверждается и завоевыdается благодаря стратегической деятельности правозащитного движения солдатских матерей, создающих свою идентичность. На основе общественного признания такого образа женственности солдатские матери могут выдвигать требования защиты прав «мальчиков», «детей», «ребят», «сыновей», которым они дали жизнь.
Советская интерпретация женственности и материнства. Ответственное материнство как основная рамка Солдатских матерей резонирует также и с советской моделью женственности, закрепленным гендерным контрактом работающей матери [Caiazza, 2002.; Rotkirch, Temkina, 1997]. Советская интерпретация женственности опирается на двуединое понимание ее гражданского долга – матери и работницы. Эти предписания правильной женственности институционально подкреплялись особой социальной политикой советской власти и идеологическими кампаниями, которые определяли родительство как преимущественно материнскую ответственность. Сфера материнской ответственности была поистине обширна. Советская мать-работница должна была не только экономически поддерживать своего ребенка, но и отвечала перед обществом за его гражданское воспитание. Признаваемая государством и обществом ответственность за благополучие ребенка как часть материнской роли, позволяет движению трактовать материнский долг в категориях защиты жизни и достоинства детей. В публичных текстах СМ совершеннолетние военнослужащие представлены как лишенные полноты гражданских прав дети, которые, как правило, имеют проблемы со здоровьем и жизни которых угрожают военные бюрократы, злоупотребляющие своими полномочиями. Материнский долг и материнская забота состоит в том, чтобы отстоять права своих детей на здоровую и безопасную жизнь.
Приведем фрагмент из выступления активистов организации наодной из конференций:
Почти каждая мать с тревогой ждет дни и ночи, если сыну скоро 18 лет. Тем более, если она отправила больного сына в армию… письма вологодских матерей написавших в редакцию. Одна мама недоумевает: как его могли забрать, если он болен, другая удивляется, почему ее больного сына уже восемь месяцев не комиссуют, тем более, что и призвали его без учета заболеваний. Но кто рожал в муках этого мальчика? Кто не спал ночами у его кроватки, кормил его грудью, пеленал, читал ему сказки? Кто бегал с каждой болячкой на прием к детскому врачу? Конечно, вы. Потому что это – ваш ребенок [Кондрашов, Груздева, 1998. C. 43.].
Наши представления о политике идентичности СМ разделяет исследовательница Эмми Кьяцца, утверждающая, что Комитет солдатских матерей России легитимировал свою деятельность с помощью идеологии радикального материнства, основанной на сочетании биологического императива женственности и представлений о гражданском долге. Именно сочетание естественности материнского предназначения и гражданского призвания женщины является основой радикальных требований реформирования мужской патриархальной военной машины российского государства [Caiazza, 2002. Р. 124-126].
Таким образом, мы считаем, что правозащитная модель ответственного материнства, согласно которой мать призвана защищать интересы своих детей в обществе в целом и перед лицом структур агрессивного милитаризованного патриархата, коренится и в поляризованной советской символической гендерной системе. Право матери символически противопоставлено отцовскому праву, с одной стороны, и агрессивному патриархату военно-государственных структур, с другой.
Определенная в соответствии с патриархатными принципами и переосмысленная в рамках правозащитной идеологии конструкция материнства позволяет женщинам заявлять свои права на борьбу со злоупотреблениями в Армии.
Символика гражданских инициатив опирается на определение родительства как материнства, закрепленное в общественном сознании российских граждан. Женщины как естественные родительницы имеют больше прав, чем мужчины. Такой символический гендерный эссенциализм противостоит реальным практикам правозащитных организаций, в деятельности которых принимают участие и мужчины и женщины, многие из которые не были родителями, но он убедителен для общественного сознания, опирающегося на конвенции гендерной поляризации.
Стратегический эссенциализм как трактовка материнской роли – выдвигается как аргумент усиливающий легитимность правозащитной идентичности. Эта смысловая рамка может оказаться и исключающей для других категорий населения, которое не может идентифицировать себя с опытом со-страдающей и готовой к правозащитной борьбе матери призывника. Впрочем, активисты движения отдают себе в этом отчет и в своих текстах создают подвижную рамку, которую можно интерпретировать как включающую или исключающую в зависимости от конкретного контекста мобилизации.
Представления о правозащитном ответственном материнстве стали результатом переосмысления традиционных трактовок материнского чувства и долга. «Настоящая мать» согласно этой интерпретации должна защищать права своих детей. Она не должна доверять государственным структурам в обеспечении безопасности своих детей. Суть нового патриотизма должна заключаться в том, чтобы бороться за реформу армии. Но всегда ли российская женщина следует определенному таким образом долгу?
Интервью с активистами показывают, что в их сознании существует отчетливое противопоставление ответственного правозащитного материнства и пассивной позиции тех матерей, которые способствуют тому, чтобы их дети стали жертвами военной машины государственного насилия и недобросовестной деятельности чиновников. Задача просвещенных правозащитников вследствие этого заключается в том, чтобы содействовать личностной трансформации советских матерей и советских граждан в целом. Именно эту цель преследуют инструктажи и школы прав человека и психологические тренинги, проводимые «Солдатскими матерями». Приведем фрагмент выступления активистов организации на конференции Солдатских матерей:
У родины-матери нет материнcких прав! Эти права у вас, дорогие женщины... Но вы – Человек, ваш ребенок – человек, вы – мать человеческая. Так будьте же ею! Это не только ваше право, но и ваша обязанность ... Венедикт Ерофеев сказал как-то: Пора лишить нашу Родину-Мать ее материнских прав… Вопреки или благодаря» мы стали мамами. И должны ими остаться. Здесь и теперь [Кондрашов, Груздева, 1998. C. 43].
Заключение
Политика идентичности является необходимой частью деятельности общественных движений и гражданских инициатив. Создание идентичности это прежде всего когнитивная работа, которая сопровождает движение на всем протяжении его деятельности. В зависимости от политической конъюнктуры самоинтерпретация меняется, в ней по-новому высвечиваются разные стороны групповой идентичности, пересматриваются границы, отделяющие организацию от других структур и институций и степень их жесткости, пересматриваются возможные методы борьбы, пересматривается эмоциональная составляющая идентичности. Однако основные аспекты самоидентификации остаются неизменными, что является необходимым условием узнаваемости движения в обществе. Политика идентичности «Солдатских матерей» базируется на двух основных конструктах – представлении себя как правозащитной группы и как материнской организации. Правозащитная деятельность легитимизируется принципами прав человека и христианскими ценностями, а также обращением к материнскому долгу.
Материнская идентичность резонирует с традиционными представлениями о естественном предназначении женщины, с советским опытом работающей матери, ответственной за жизнь и благополучие своих детей. Традиционные определения материнства, характерные для гендерно-поляризированных представлений переосмысливаются в категориях ответственного правозащитного радикального материнства.
Такая политика идентичности легитимизирует борьбу за права человека и требования радикальной военной реформы отсылая публику к представлениям о гражданском долге со-страдающей матери. Мобилизация традиционной женской роли может способствовать формированию гражданской культуры в современном российском обществе. Однако здесь есть и свои ловушки. Рамки должны быть подвижны и солдатские матери осознают это. На современной стадии они все меньше апеллируют к гендерной идеологии, все больше указывают на то, что проблемы правового сознания и здоровья населения являются общими для всех граждан России. Данное исследование показывает, как традиционная гендерная модель становится основанием для правозащитной деятельности.
Примечания
[2] Пиззорно определяет коллективную идентичность как разделяемое ее членами самоопределение группы, которое вытекает из общих интересов, опытов и солидарности. Формирование коллективной идентичности предполагает борьбу за культурное признание [Pizzorno, 1986].
[3] Термин «frame», «framing» (как процесс) заимствован Д. Сноу и Р. Бенфордом из драматургической социологии Э. Гофмана для обозначения создаваемой субъектом интерпретативной схемы или смысловой рамки, которая позволяет идентифицировать, определять и воспринимать жизненное пространство человеческого существования и социального взаимодействия. Фрейм позволяет субъекту ответить на вопрос: что сейчас происходит?
[4] В литературе чаще пишут о коллективной памяти или коллективной травме, но я предпочитаю использовать термин «страдание», отсылающий к российскому дискурсу формирования субъектности.
[5] Группы роста сознания стали стратегиями личностной трансформации в феминистском движении 1970-х годов.
[6] В настоящее время риторика организации, символика интерьера изменились (секулиризировались). Материал, использованный в данной части статьи собран в 1994-1997 годах.
[7] Обращение Солдатских матерей. 1995.
Список источников
Данилова Н. Право матери солдата: инстинкт заботы или гражданский долг? // Семейные узы. Модели для сборки. Кн. 2. М.: НЛО, 2004. С. 188-211.
Кондрашов А., Груздева О. Выступление 20 марта 1998 г. // Права человека и вооруженные силы / под. ред. Е. Виленской, А. Полякова. СПб.: Солдатские матери, 1998.
Caiazza A. Mothers and Soldiers: Gender, Citizenship, and Civil Society in Contemporary Russia. New York; London: Routledge, 2002.
Hojer M. Reforming Habitus, Reordering Meaningful Worlds. Soldiers’ Mothers and social change in post-Socialist Russia. Master’s thesis. Institute of Antropology. University of Copenhagen. November, 2004.
Melucci A. Challenging Codes. Cambridge: Cambridge University Press, 1996.
Oushakine S. Replacing the Loss: Local Wars and Private Traumas in a Russian Province /Доклад, представленный на конференции «Гендер порусски». Тверской Государственный Университет, 10-12 сентября 2004 года.
Pizzorno A. Some Other Kind of ‘otherness’: A critique of Rational Choice Theories // Development, Democracy and the Art of Trespassing / Edited by A. Foxley, M. McPherson, G. O’Donnel. Notre Dame, Ind.: University of Notre Dame Press, 1986. P. 355-373.
Rotkirch A., Temkina A. Soviet Gender Contracts and Their Shifts in Contemporary Russia // Idäntutkimus. Helsinki, 1997, № 2. P. 6-24
Snow D., Rochford E., Worden S., Benford R. Frame Alignment Process, Micromobilization, and Movement Participation // American Sociological Review, 1986. Vol. 51. Р. 464-481.
Snow D., Benford R. Ideology, Frame Resonance and Participant Mobilization // International Social Movement Research / Edited by B. Klandermans et al. Greenwich., Conn.: JAI Press, 1988. Vol.1. Р. 197-217.
Skeggs B. Class, Self, Culture. London; N.Y: Routledge, 2004.
Zdravomyslova E. Self-identity Frames in the Soldiers' Mothers Movemenet in Russia // Beyond Post-Soviet Transition / Edited by R. Alapuro, I. Liikanen, M. Lonkila. Helsinki: Kikimora Publications, 2004. Р. 21-41.
