Международной общество "Мемориал" 30 ноября  выпустило тираж постера (первый висел на ежегодной книжной ярмарке non-fiction). Даты жизни Н.Е., портрет конца 1960-х, цитата с двумя четверостишиями "Это я не спасла ни Варшаву тогда и ни Прагу потом..." и фразой от себя: "Спасибо за "Хронику текущих событий", за демонстрацию на Красной площади 25 августа 1968 года, за стихи, за слова. За вашу и нашу свободу".

 

"<...> тогда, как, может быть, отчасти и теперь, оппозиция режиму была в значительной степени именно эстетическая, именно находившаяся в области стиля. И поэты, художники были теми, кто протестовал ещё до того, как началось собственно оформленное правозащитное движение. Собственно, главное, что было существом советского правозащитного движения на протяжении 15 лет - с 1968 по 1983 год, хроника текущих событий, информационный бюллетень, сообщавший о разных событиях как сопротивления режиму, так и репрессий режима по отношению к независимым фигурам, независимой общественной активности - это тоже дело рук Натальи Горбаневской. 
В апреле 1968 года она села за пишущую машинку и, чтобы объединить всё то, что называли эпистолярной революцией 1968 года - протесты против репрессий, репрессии против участников протеста и так далее - она на первом листе бумаги напечатала "Год прав человека в Советском Союзе". 1968 год был объявлен Организацией объединённых наций годом прав человека. А снизу ещё три слова - "Хроника текущих событий". Это был подзаголовок, который потом стал заголовком. А потом текст - сухой, не эмоциональный, без эпитетов, без оценок. Текст. То, что составляло существо правозащитного движения. Не гневное обличение, не эмоции, не негодование, а только отношение, выраженное в правдивых, прямых словах. 
Собственно, с этого и начиналось. Начиналось с поэтов, продолжалось учёными. И, наверное, именно это обеспечило столь долгое существование этого движения и его конечную победу. 

<...> Она была человеком, не претендовавшим на вескость оценок, но, наверное, именно поэтому её мнение, её слова были очень важны. И она писала стихи. Она до самого последнего писала стихи. Она была нашим очень большим другом. И для нас это огромная потеря. И я даже не знаю, можно ли сказать, что мы выражаем наши соболезнования родным и близким Натальи Горбаневской, потому что для нас для всех она родной и близкий человек. Она ушла легко, она ушла, как праведник. Но нам без неё здесь будет намного, намного тяжелее. 
Таких легких и в то же время несгибаемых, не горящих в огне, не растворяемых в кислоте людей мало. То золото, которое не подвластно времени, но не стремится блестеть, чтобы доказать, что оно золото". 

 

"В декабре прошлого года, в Париже, у Горбаневской дома.

Она была счастливым человеком, наверное. Она знала несколько простых правил и следовала им. Сельдерея в супе это касалось в последнюю очередь. <...>".

 

 

"Как-то в начале 90-х она пришла к нам на Плющиху в редакцию газеты «Экспресс-Хроника». Был день накануне выпуска очередного номера – вечный аврал, горы текстов и нехватка редакторских рук. Я попросил ее помочь, почти в шутку – не заставлять же такого гостя работать! Она взяла кипу листов, села за стол и сидела несколько часов, не отрываясь даже на перекур, пока не прочитала все, что было. Она отредактировала все тексты до последней строчки – и как! Такого качества, скорости и профессионализма никто из нас даже представить себе не мог.

Сергей Шаров-Делоне 30 ноября в "Ежедневном журнале":

"<...> Она оставалась невероятно живой всю свою жизнь, которую Господь «дал ей в избытке». И она совершенно естественно и как бы невзначай делилась этим избытком со всеми, кто в этом нуждался.

Она уехала в Париж в 1975 году — и никуда не уезжала. Потому что всегда оставалась здесь, с нами. Особенно в последний год, когда — увы! — ее помощь и поддержка снова оказались здесь так нужны! Наташа, не колеблясь ни секунды, вошла в комиссию Общественного расследования событий на Болотной площади (только спросила: «А ничего, что я гражданка Польши?»), выступала на митингах и вечерах в защиту политзаключенных, приходила на суд по Болотному делу. Потому что это было и ее Дело.

И она успела снова выйти на Красную площадь сорок пять лет спустя — 25 августа 2013 года — за вашу и нашу свободу! И снова была счастлива счастьем свободы, которое давало ей силы всю жизнь. <...>".

Андрей Лошак 30 ноября на Colta.ru:

Умерла Наталья Горбаневская. Отважная миниатюрная женщина, вышедшая 25 августа 1968-го года на Красную площадь протестовать против советской оккупации Чехословакии. В одной руке она держала чехословацкий флажок, в другой – коляску с трехмесячным сыном. Плакаты для других демонстрантов тоже придумала и сделала она, в том числе самый известный: «За вашу и нашу свободу». В недавнем интервью «Дождю» Горбаневская пояснила: «Это был известный лозунг польского освободительного движения, только я местами переставила, сделала «За ВАШУ и нашу свободу» — чужая свобода для меня впереди».

Этим летом она была в Москве — приехала на 45-летие демонстрации. Событие было напрочь проигнорировано государственными СМИ, а ведь те семеро на Красной площади сделали важнейшее для всех нас дело. Сама Горбаневская говорила о нем так: «Не только выразить боль своей совести, но и искупить частицу исторической вины своего народа – вот, мне кажется, исполненная цель». Маленькая, близорукая, похожая на мышку Горбаневская своим подвигом искупила равнодушие остальных 250 милллионов советских людей, дружно поднимавших руки с одобрением акции «братской помощи чехословацкому народу».

<...> В битве с советским левиафаном она осталась победительницей. Никаких бонусов из этой победы она не извлекла — жила очень скромно, писала и переводила стихи, на родине о ней долгие годы вообще не вспоминали. Нынешней власти вся эта метафизика — свобода, искупление, совесть — категорически непонятна. Но там, куда она сейчас попала, ценятся именно эти вещи. Наконец-то ее встречают с почестями, которые она заслужила, но так здесь и не дождалась".

Так выглядела бы настоятельница монастыря, если бы настоятельницы монастырей были про христианство, а не про административно-хозяйственную деятельность.

Но есть одна грустная мысль, которая связана с ее самым известным и смелым поступком.

Русские идеалисты 19-го и 20-го века бесконечно переживали за чешскую, польскую, финскую, прибалтийскую, грузинскую, балканскую и т.п. свободу.

Жертвовали собой за нее.

А вот по другую сторону этой жертвы - то есть в качестве ее адресатов - выступали хитрые, прагматичные, жесткие народы-националисты, которые никогда ни за какую Россию, ни за каких русских - не то что на площадь, а в пивную не пойдут.

Причем те из них, кому Россия сделала много добра, не пойдут ровно так же, как и те, кому она его вовсе не делала. Никто из них не пойдет.

И - 21-й век будет отличаться тем, что и русские вряд ли уже будут думать о чужой пользе и чужой свободе. "Учились, учились и научились".

Теперь безответная любовь России сменится взаимным холодом.

И поделом.

Хотя храбрости и жизненной щедрости Н.Г. - это нисколько не отменяет".

Анатолий Найман 1 декабря в "Коммерсант - Weekend":

"<...>  В какую-то из встреч ближе к 70-му я спросил, не попадалась ли ей такая «Хроника текущих событий». Машинопись с сообщениями об актах, как правило единичных, несогласия, противостояния властям. Она посмотрела на меня как на опасного недоумка, а то и похуже, но сказала, что слышала о ней и, если случится увидеть экземпляр, занесет. К тому времени она и была этой самой «Хроникой», выпуск ее держался в строгом секрете.

<...>  Одно из ранних стихотворений с пронзительной ясностью открывает смысл ее жизненной позиции как выпавшего предназначения: «Как андерсовской армии солдат, / как андерсеновский солдатик, / я не при деле. Я стихослагатель, / печально не умеющий солгать». Никаких громких слов, не поэт, а скромный стихослагатель — солдат армии вроде той, которой командовал генерал Андерс, набранной из польских беженцев, интернированных, прошедших через сталинские тюрьмы. Героев, брошенных в военную бойню на гибель. Или еще короче — брошенных: «Но преданы мы. Бой идет без нас. / Погоны Андерса как пряжки танцовщицы, / как туфельки и прочие вещицы, / и этим заменен боезапас». Мир пряжек, туфелек, танцовщиц прелестен, но на время войны не годен, а война идет всегда. В конце концов, и в этих строчках — между искусством и действительностью, красотой и правдой.

Общественные поступки Горбаневской были так же органичны, как писание стихов — идейные соображения находились на втором плане. Она вообще была, так сказать, естественно принципиальна. 

<...> А в 90-х я оказался в Париже, когда умер Владимир Максимов, главный редактор «Континента», в котором Горбаневская сотрудничала. На поминках после похорон некто подвел к ней своего приятеля — познакомить. «А кто он?» — «Заведующий корпунктом “Правды”». – «С “Правдой” не знакомлюсь». И в доказательство спрятала руку за спину. Маленькая рядом с вальяжным перестроечным правдистом. Непреодолимая.

Она была бесстрашная, касалось ли это КГБ или поездок из Москвы в Ленинград на попутках (с деньгами у нее тогда было совсем туго). И это бесстрашие, когда она садилась в кабину к дальнобойщикам, и когда выходила с плакатом к Кремлю, и когда ее била тетка, выдававшая себя за случайную свидетельницу, создало в моем представлении артистический образ категории Рембо. В действии, а не с пером-бумагой. Горбаневская — адамант, как сказала однажды Наталья Трауберг, ее крестная мать".

 

Людмила Улицкая 30 ноября в "Новой газете":

"<...> Несколько лет тому назад, в ее квартире на улице Гей-Люссак, в ее предпоследнем жилье, я сказала ей — пространство твоей поэзии ограничено, но всю жизнь ты возделываешь свой небольшой огород славянского слова, работаешь с одними и теми же образами, но это созданный и завершенный мир, который никогда не расширяется, но бесконечно углубляется: твой ручей, твой голый куст, твой андерсовской армии солдат… Вот и напиши об этом, — сказала она. Я тогда не написала. Но и сейчас не поздно.

Наташка, Горбаниха — так в кругу друзей мы ее звали, она была великий человек. Но мы это всегда знали.

Она принадлежала той «великолепной семерке» (восьмерке?), которая вышла на Красную Площадь в дни большого национального позора. Это она спасала честь нашего отечества. Почему все так устроено, что надо непременно умереть, чтобы все стало на свои настоящие места? Там, возле Лобного места, где испокон века совершалась российская история, невидимо стоит памятник Наталье Горбаневской, с коляской, в которой спит трехмесячный сын Оська. И будет стоять во век".