Создание комиссии по фальсификации: комментарии ученых
В сегодняшнем материале «Нужна совместная кропотливая работа ученых, а не чиновные приказы...»
(Создание комиссии по фальсификации истории в комментариях ученых) Полит.ру продолжает дискуссию о последних веяниях в исторической политике.
Полит.ру:
В мае этого года был подписан Указ Президента России о создании Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России. Создание комиссии, как и другие проявления государственной «исторической политики», вызвали крайне настороженную реакцию у уважаемых нами специалистов в области социальных наук и общественности. В продолжение обсуждения этой проблематики мы публикуем некоторые отклики.
Павел Уваров: сообщество историков не хочет осознать свою ответственность
Член-корреспондент РАН, заведующий отделом западноевропейского Средневековья и раннего Нового времени Института всеобщей истории (ИВИ) РАН, член-корреспондент РАН, доктор исторических наук, профессор Павел Уваров:
"Умный директор института Чубарьян сказал, что не будет говорить на тему Комиссии по борьбе с попытками фальсификации истории, пока Комиссия не соберется, не определит термины, что считается фальсификацией, что они должны делать. Это объективно судорожная, как всегда запоздавшая реакция на происходящее с исторической наукой не в нашей стране, а вообще в мире.
На «Полит.ру» это называлось «исторической политикой», и на эту тему было несколько лекций. Историческая политика существует и в странах Восточной Европы, и даже в такой, казалось бы, добропорядочной стране, как Франция. Во Франции это закон об историках, так называемый исторический закон. То есть тюремным заключением может закончиться, во-первых, отрицание Холокоста, во-вторых, отрицание геноцида армян в Турции в 1915-1917 гг., в-третьих, отрицание работорговли на Антильских островах и, в-четвертых, в противовес этому, отрицание положительного значения французского присутствия в колониях. Эти четыре закона были приняты во Франции в разное время и считаются догмой. Существует компания французских историков, которые борются против этого, но законы - это показатель.
Президент Франции Николя Саркози говорит, что нужно проводить определенную политику в истории: «Нам нужна та история, которой мы должны гордиться. Хватит каяться за то, что Франция не так себя повела в том или ином вопросе: в Алжире, выдавала евреев во время Холокоста и прочее. Хватит каяться».
Россия здесь производит удручающее впечатление, но она не единственная страна, которая так действует. Более того, в окружающих странах это началось гораздо раньше - на Украине, в Балтии, на Кавказе и так далее. Есть очень интересная работа Виктора Шнирельмана по исторической, как он ее называет, «сдвоенной» памяти, которую я рекомендую всем прочитать.
Можно сколько угодно делать вид, что в мире ничего не изменилось, что история по-прежнему пишется только по источникам, что существует академическая история. Это хорошая позиция, но все равно жизнь ее опрокидывает. Можно не без оснований видеть в этом печальные доказательства, что Россия впадает в изоляцию, пытается сохранить свою национальную память. В первую очередь, конечно, память о Второй мировой войне. Уберите у существующего сейчас в России строя память о Второй мировой войне - все, больше ничего нет, все рухнуло, это последнее, что может его цементировать. Больше нет ни одного объединяющего элемента для исторического сознания.
Сообщество историков странно прореагировало на уже давно возникшую проблему исторической памяти, национальной памяти. С одной стороны, оно ее просто не заметило, с другой стороны, получило гранты, написало монографии, отчиталось, взяло под козырек. Тему просто «заболтали», как все остальные темы.
На самом деле, сообщество профессиональных историков абсолютно не готово к разговору на эту тему. Первый пробный шар - это 4 ноября, праздник национального единства. Одни историки тут же взяли это под козырек, сказали, что в 1612 году у нас было гражданское общество, что все хорошо. Другие, конечно, не историки, а население восприняли это как «бей инородцев», поляков и прочих. Хотя поляков тогда в Кремле не было, это были не поляки, а русские, которые присягнули Владиславу.
Но лучшие из профессиональных историков сказали, что все это неверно, потому что неправильно рассчитана дата, потому что это не День национального единства. Хорошо. Но когда их спросили, какой день может быть интерпретирован как День национального единства, какой праздник есть у России, они задумались и сказали: «Никакой». Ну, что можно взять в качестве такого праздника? День освобождения крестьян в 1861 году? Может быть, но не очень проходит. Многие ли помнят, где стоит памятник Александру II? Нет пророка в своем отечестве. Он стоит в Москве возле храма Христа Спасителя, был открыт с большой помпой, и никто его не знает. В принципе, это очень хорошее предложение, но не получается. И русская Смута – это, с моей точки зрения, важнейший момент российской истории, редкий и потому особенно ценный пример, когда стороны не просто уничтожают друг друга, но, в конце концов, договариваются и приходят к компромиссу. Потому что к власти приходят Романовы – по сути, ставленники Тушинского вора. В конце концов, это действительно компромисс. Все это отвергнуто. Одни от этого праздника открещиваются, а другие устраивают Русский марш, устраивают сугубо националистическое действо.
Моя мысль заключается в том, что сообщество историков не хочет осознать ответственность и вступить на скользкий путь рассуждения о том, что есть фальсификация, а что не фальсификация. Ничего большего я сказать сейчас не могу, потому что надо посмотреть, как эта комиссия будет работать, из кого она будет состоять. Либеральное сознание, в том числе и мое, готово интерпретировать эти вещи как сугубо эсхатологические знаки, что сейчас все рухнет, всех посадят, всех разгонят. Скорее всего, так оно и будет. Но относительно письма Тишкова и прочих вещей - это, скорее, импульсы, которые наше сознание, условно говоря, читателя «Новой газеты», к которым я себя отношу, склонно интерпретировать как знаки единой сети заговора, наступающих сумерек, завесы тьмы.
Может быть, так оно и есть. Но то, что лежит в сфере моей компетенции, показывает, что это не так. Это просто отдельные, разрозненные судорожные попытки, которые мы так интерпретируем. Но, интерпретируя так, мы, в общем, создаем реальность. Я не могу ничего точно сказать про этот закон о фальсификации. Это скорее поле для соперничества, интерпретации. В инициативе Тишкова очень хорошо видно, что человек взял под козырек и отрабатывает систему. К вопросу о фальсификации можно подходить максимально широко и приписать сюда разные аркаимы, «Велесову книгу» и прочие подобные вещи. Тогда этот закон действительно будет работать на очищение исторической памяти.
Советская система исторического образования, поклонником которой я никогда не являлся и не являюсь, все-таки давала то, что формально у нас было очень неплохое историческое образование. Скорее всего, школьник не знал ничего, как он не знает и в других странах: во Франции, в Португалии и в США. Но формально, если бы он прочитал эту программу, он бы знал, что такое сражение при Эль-Аламейне, а не только при Сталинграде, что такое битва у Коралловых островов. Он бы имел общую картину. Конечно, он бы знал не только коренной поворот в Великой Отечественной войне, но и остальные вещи тоже. Может быть, все это стоит убрать. Но в массовом историческом сознании западных стран это абсолютно отсутствует. То есть отсутствуют действительно объективные знания о Сталинградской битве. Это то, что я сам вижу.
Поэтому все это может кончиться очень плохо, то есть очередным отторжением. А именно отторжение рождает этнические конфликты. Очень хотелось бы сказать: «Не берите в голову! Все обойдется». К сожалению, это серьезно, и это гораздо серьезнее, чем просто злокозненное правительство. Это может рвануть непредсказуемым образом. Мы, историки, знаем, что это важно, что над этим надо работать. Но как с этим надо работать, сейчас сказать никто не может. Кстати, очень рекомендую книгу И.М. Савельевой и А.В. Полетаева «Социальные представления о прошлом, или Знают ли американцы историю», почитайте, это интересно".
Андрей Полетаев: главная опасность – в добровольных помощниках, которые ловят пожелания начальства на лету
Доктор экономических наук, профессор, заместитель директора Института гуманитарных историко-теоретических исследований Государственного университета – Высшей школы экономики, главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН Андрей Полетаев:
"Нынешняя власть издает множество разных бессмысленных указов и постановлений и создает десятки самых невообразимых комиссий. Данный случай выделяется из этой массы лишь по двум параметрам: во-первых, он имеет чисто идеологический характер, во-вторых – представляет угрозу для профессионального научного сообщества, в данном случае - исторического. Про «умаление международного престижа Российской Федерации» и не говорю – ничто так не умаляет этот пресловутый престиж, как действия российских властей.
Строго говоря, сама эта Комиссии при Президенте Российской Федерации по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России (далее – Комиссия), состоящая в основном из представителей Министерства любви, Министерства мира, Министерства правды и двух директоров академических институтов, никакой особой опасности не представляет и, с большой вероятностью, почиет в бозе, как и множество других комиссий, не связанных непосредственно с «освоением» бюджетных средств. Большинство входящих в Комиссию лиц сильно заняты другими государственными делами и личной карьерой, и бороться с какими-то фальсификациями им недосуг.
Главную опасность представляют различные добровольные и полудобровольные помощники и активисты, которые ловят пожелания начальства на лету и которых на Руси всегда хватало (достаточно вспомнить относительно недавнюю историю с учебно-методическим пособием по истории России под редакцией некоего Александра В. Филиппова).
Так и теперь – желающие выслужиться доброхоты быстро нашлись, в данном случае в лице руководителя секции истории ОИФН РАН акад. В. А. Тишкова (см. его письмо руководителям учреждений ОФФН РАН). Допускаю, что Валерий Александрович ничего плохого в виду не имел, равно как и готовивший, видимо, это письмо к. и. н. А. Е. Петров, вполне разумно выступавший в свое время против «фоменковщины» (см. Петров А. Е. Перевернутая история : лженаучные модели прошлого // Новая и новейшая история. 2004. № 3). Но, как известно, простота хуже воровства....
Бороться с нынешней системой власти, на мой взгляд, бессмысленно, но бороться с отдельными ее действиями – можно и должно, равно как и с действиями отдельных ее прихлебателей. Как показывает история с Европейским университетом в Санкт-Петербурге, массовый и хорошо организованный отпор с большой вероятностью может заставить власть отступить, особенно если речь идет о не слишком значительных, с ее точки зрения, решениях. Если любое действие Комиссии, а главное, ее услужливых помощников, будет встречать жесткий отпор со стороны профессионального исторического сообщества и заинтересованной части сообщества журналистского, думаю, сия Комиссия тихо уйдет в небытие (хотя отдельные всплески государственной идеологической активности при приближении различных юбилейных дат в будущем, конечно, возможны)".
Сергей Иванов: за последние десятилетия наша официальная историческая наука совершенно дискредитирована
Доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН, профессор СПбГУ Сергей Иванов в интервью Полит.ру:
Есть ли у нашего общества потребность в такого рода комиссии?
Сама формулировка названия этой комиссии выглядит довольно странно, поскольку предполагает, что фальсификация истории в интересах России должна всячески приветствоваться. Мне это представляется переводящим сугубо академический разговор в политическую сферу.
Готовы ли наши историки самостоятельно бороться с фальсификациями?
Ученые все время борются с фальсификациями. Но я боюсь, это не то, что нужно чиновникам, составлявшим этот указ. Серьезные ученые беспрерывно разоблачают разного рода исторические фальшивки вроде «Велесовой книги». Безусловно, подобного рода фальшивки наносят ущерб интересам России, поскольку в интересах России - историческая истина, а не что-нибудь другое. Например, «Велесову книгу» иногда цитируют как подлинную даже в некоторых учебниках истории. Но, повторяю, вряд ли в указе имеется в виду это.
А что имеется в виду в указе?
В самом указе ничего на этот счет не говорится, но из объяснений руководителя этой комиссии следует, что они собираются, главным образом, бороться с трактовками Второй мировой войны, с тем, как она представлена в учебниках и исторических сочинениях в странах Прибалтики и Польше. Кроме того, они явно собираются выяснять отношения с историками Украины. Я не говорю, что не надо этого делать. И я не говорю, что в писаниях этих людей нет передергивания фактов. Наверняка есть. Но опять-таки целью должно быть выяснение истины. Повторю, ущерб России кроется в неправде, во вранье.
Возможно, борьба с фальсификациями на уровне закона может быть более эффективной?
Я в этом сильно сомневаюсь. Если бы государство действительно заботилось о таких вещах, то оно, например, предоставило бы более широкую трибуну серьезным ученым. А вместо этого мы по телевизору видим сатирика Михаила Задорнова, который выступает со своими историческими бреднями. И это, по-моему, наносит чудовищный ущерб историческому сознанию. То, что он выдает за исторические открытия, является кошмарным шарлатанством.
Впрочем, сторонники Фоменко тоже имеют достаточную поддержку с разных сторон. В частности, долгое время писания Фоменко публиковались за счет Московского университета. А то, что печатают противники Фоменко, выходит ничтожными тиражами. Я не думаю, что создание Комиссии изменит ситуацию в этом отношении.
Отношение к подделкам в России как-то отличается от отношения к ним на Западе?
Подделки возникают всегда и везде. Вопрос только в том, в какой степени они получают общественный резонанс. Наше общественное мнение, в принципе, настроено на то, чтобы верить во всякую чушь. Бешеная популярность Фоменко объясняется, конечно, травмой исторического сознания российского народа, поскольку действительно наша история переписывалась столько десятилетий подряд, что официальная историческая наука совершенно дискредитирована. В этом смысле люди готовы поверить любой чепухе. Я подчеркиваю, именно любой чепухе, не только патриотической, но даже антипатриотической. Например, книги Виктора Суворова (Резуна) тоже пользуются большим успехом, несмотря на весь, казалось бы, рост патриотизма у населения. Они с легкостью готовы поверить, что это Советский Союз напал на Германию. Так что они поверят всему, что идет против установившегося исторического знания. Это следствие глубочайшего недоверия к официальной науке, и поэтому, разумеется, ответственность у наших историков больше.
Писания Фоменко переведены на английский и другие языки, но нигде, кроме нашей страны, он не пользуется ни малейшим успехом. Более того (сам Фоменко об этом, конечно, не знает), у него в Германии есть «брат» – профессор Хериберт Иллиг. Он, правда, вычеркивает не все Средневековье, а только часть. Но важно то, что его писания не встречают ни малейшего интереса у публики, и профессиональные историки дискутируют с ним свысока. А в России Фоменко - это действительно общественное явление и показатель глубокого нездоровья общественного сознания.
Если все-таки создавать подобную комиссию, как было бы более правильно ее организовать?
Прежде всего, в эту комиссию, к моему величайшему изумлению, входят по положению два директора исторических институтов, а остальные люди не имеют к исторической науке никакого отношения. Я хотел бы знать, какое отношение чиновники имеют к этому делу. Если бы в комиссию вошли профессиональные историки, и им бы предоставили возможность заглядывать в архивы и открывать их, то такой комиссии цены бы не было. Доступ к архивам все больше и больше затрудняется. В результате, мы имеем смехотворную ситуацию, при которой, может быть, и можно было бы спорить с поляками о том, в равной или не в равной степени Гитлер и Сталин виноваты во Второй мировой войне. Но у нас сейчас нет на это морального права, если мы, уже тысячу раз признав факт расстрела Сталиным польских офицеров в Катыни, теперь опять заявляем, что этот вопрос не ясен и нуждается в рассмотрении. Это действительно чудовищная ситуация, если уже открытые архивы теперь закрываются обратно. Было бы хорошо, если бы комиссия распорядилась открыть архивы по всем вопросам, которые вызывают такого рода нервные споры, сопряженные с возможными исками о возмещении ущерба. Я понимаю, что российское руководство боится, что к нему, как к Германии, начнут предъявлять материальные претензии в Прибалтике, в Польше, на Украине. Но для этого нужна совместная кропотливая работа ученых, а вовсе не чиновные приказы.
Андрей Топорков: если власти будут насаждать единомыслие, Россия станет посмешищем в глазах цивилизованного мира
Член-корреспондент РАН, главный научный сотрудник Института мировой литературы (ИМЛИ) РАН, профессор РГГУ, доктор филологических наук Андрей Топорков:
"Я не знаю, какие цели преследовали власти, создавая Комиссию по борьбе с фальсификациями в истории, но могу сказать свое мнение по поводу роли фальсификации в нашей жизни. Во-первых, стоит отметить, что проблема разоблачения фальсификации в историческом знании необычайно актуальна. Действительно большое количество текстов-фальсификатов широко печатаются, тиражируются, пропагандируются в средствах массовой информации. Благодаря тому, что они издаются гигантскими тиражами, они создают превратное впечатление о целом ряде исторических периодов у большой массы населения. Я имею в виду, например «Велесову книгу» или менее распространенные «Протоколы сионских мудрецов». Было бы очень полезно, если бы научное сообщество квалифицированно оценило тексты-фальсификаты, антинаучные теории, ясно и четко сформулировало свое отношение к ним. Поэтому, в целом, мое отношение к самой идее разоблачения фальсификаций сугубо положительное.
С другой стороны, я не знаю, как будет действовать эта комиссия. Здесь есть реальная опасность, поскольку непонятно, как отличить фальсификацию от разных точек зрения на один и тот же предмет. Когда происходит историческое событие, в нем участвуют разные силы, которые, естественно, по-разному оценивают это событие. Ярче всего это проявляется в проблеме номинации. Можно назвать событие Великой Октябрьской социалистической революцией, а можно Октябрьским переворотом. Можно ли считать одну из этих номинаций фальсификацией, а вторую соответствующей реальности? Нет, нельзя, потому что каждая из этих номинаций содержит в себе определенную оценку этих событий. Эти оценки просто соответствуют позиции разных сил, которые первоначально участвовали в этих событиях, осуществляли их, а потом продолжают их определенным образом оценивать. Заклеймить одну из этих точек зрения как фальсификацию и прославить другую точку зрения как соответствующую истине нельзя. Поэтому есть реальная опасность, что деятельность такого рода комиссии будет, условно говоря, направлена на введение единомыслия в России, чего не хотелось бы.
Реально введение единомыслия оборачивается тем, что познание истории подменяется созданием мифов, когда вместо изучения истории как сложного процесса, включающего взаимодействие разных сил, искусственно конструируются мифы, концепты. Причем конструируют их главным образом с целью управления общественным мнением, подчинения его себе. Это очень опасно, потому что все эти мифы легко разрушаются при столкновении с исторической реальностью. Такое мифотворчество в краткосрочной перспективе может быть удобным для власти, но в долгосрочной перспективе оно может обернуться крахом этой власти.
Третий аспект, который я хотел бы отметить, заключается в следующем. Когда мы задумываемся, почему исторические мифы имеют такую власть над общественным сознанием в нашей многострадальной современности, то мы можем сделать следующее наблюдение. Современность становится почвой для нового мифотворчества, и это мифотворчество имеет объективное основание. С чем это связано? В современной социокультурной ситуации создаются два полюса. На одном полюсе - специализированное знание. Знание историков, социологов, филологов, представителей других специальностей. Динамика такова, что это знание становится все более и более специализированным. И объем информации в каждой научной дисциплине возрастает, как снежный ком, с такой скоростью, что даже специалисту все труднее уследить за появляющейся в этой области литературой. Естественно, человеку с улицы это знание недоступно.
Если на одном полюсе - специализированное знание, доступ к которому все более и более усложняется, то на другом полюсе складывается масса информации, которая тиражируется СМИ или популярной литературой, и эта информация, как правило, имеет очень косвенное отношение к реальности. То есть на другом полюсе - облегченное знание для масс, которым, условно говоря, истина в ее сложных проявлениях вообще не нужна, а нужны суррогаты знаний просто для того, чтобы ориентироваться в окружающей действительности. Это тиражирование «популярной ахинеи» для массового потребления приобретает угрожающие размеры. Один из самых явных симптомов этой ситуации -популярность теории Фоменко, абсолютно безумной для ученых и вполне приемлемой для громадных масс населения, которые считают, что ученые скрывают правду от народа.
Возвращаясь к проблеме, которая связана с Комиссией, я могу сказать, что если бы научное сообщество решительно выступило и единодушно заклеймило антинаучные теории, например, теорию Фоменко, то это было бы очень полезно. Тогда «простой» человек, который не разбирается в проблемах исторического знания, мог бы сослаться, что есть точка зрения Академии наук, которая считает эту теорию антинаучной. Но в ситуации, в которой мы сейчас живем, я не вижу такой перспективы, чтобы ученые, гуманитарии четко сформулировали свою мысль по поводу таких проблемных точек исторического знания. К сожалению, мало надежды на это, хотя, на мой взгляд, это было бы очень полезно.
Я думаю, что власти могут поддержать инициативу ученых, но брать на себя миссию определять, какие теории, взгляды полезны для России, а какие для нее вредны, - это, конечно, не дело властей. Я считаю, что это дело ученых. В данном случае было бы полезно, если бы власти, условно говоря, поддержали инициативу ученых. С другой стороны, научное гуманитарное сообщество настолько аморфно, что всерьез рассчитывать на то, что ученые объединятся и что-то громко и внятно скажут, не стоит.
Тут есть другой аспект. Существует большое количество изданий в духе Фоменко и существует сборник работ «История и антиистория», в котором ученые разных специальностей высказали свою мысль по поводу теории Фоменко. Этот сборник есть в магазинах. Но проблема заключается в том, что книги Фоменко и его последователей издаются громадными тиражами, широко обсуждаются и пропагандируются. А книга, посвященная разоблачению этой теории, издана небольшим тиражом специальным научным изданием в плохом оформлении и абсолютно никому не известна. Если бы власти способствовали инициативе ученых, ее пропаганде в СМИ, в Интернете, то это было бы полезно. Но если власти всерьез попытаются насаждать единомыслие и определять, какие взгляды на историю России являются полезными и патриотическими истинами, а какие враждебными и представляют собой подрыв обороноспособности нашей страны или еще что-нибудь вроде этого, то это будет означать сделать себя посмешищем в глазах интеллектуалов, общественности. Кроме того, ученые есть и за рубежом, то есть это будет означать сделать себя посмешищем в глазах цивилизованного мира".
Ирина Савельева: оценки соответствия историческому знанию должно выносить само профессиональное сообщество
Доктор исторических наук, директор Института гуманитарных историко-теоретических исследований Государственного университета – Высшей школы экономики Ирина Савельева:
"Указ президента и Положение о Комиссии имеют, естественно, идеологический характер. Однако в профессиональном сообществе историков есть вполне оправданные опасения, что данная Комиссия может попытаться вторгнуться в сферу исторической науки.
Поэтому, оставляя в стороне идеологическую и административную составляющие, о которых, я думаю, выскажутся мои коллеги, приведу несколько соображений по существу, то есть о проблеме фальсификации в исторической науке.
Вообще говоря, проблема истины возникает практически одновременно с появлением самой истории как вида знания и вида текста. Более того, история как жанр нарратива изначально определялась как истинный/правдивый рассказ о произошедшем. Конечно, довольно долго эта установка имела скорее идеальный характер, но уже во времена античности возникают институциональные механизмы оценки исторических сочинений, в том числе на предмет их соответствия критерию «истинности».
По крайней мере, с XIX в., т. е. со времени институционального оформления истории как научной дисциплины (включая университетские кафедры, профессиональные журналы, ассоциации и т. д.), проблема фальсификации успешно решается самим профессиональным сообществом. Крайне немногочисленные случаи фальсификации (прежде всего источников) достаточно быстро выявляются и наказываются самым жестоким образом (в частности, путем лишения ученых степеней и вплоть до запрета на профессию).
Другое дело – иные, вненаучные формы знания о прошлом – от религии и историософии до идеологии и искусства. Здесь тенденциозность, искажение фактов, подгонка под заранее сделанные выводы являются вполне типичным явлением. Все эти альтернативные научному формы знания существуют и, бесспорно, имеют право на существование. Главное, чтобы они не рядились в тогу науки и не пытались выдавать себя за научное знание – от такой псевдонауки типа «фоменковщины» историки должны отмежевываться самым решительным образом (хотя Фоменко, Носовского и их поклонники типа Каспарова, кажется, уже стали сходить со сцены).
Далее существует проблема формирования представлений о прошлом в медиа-источниках – от школьных учебников до средств массовой информации. Этот вопрос заслуживает отдельного обсуждения, поэтому, оставляя в стороне непрофессионализм медийной продукции, заметим только, что массовое, «медийное» знание о прошлом никогда не бывает строго научным.
Наконец, существенной проблемой является влияние на научное историческое знание идеологии (и отчасти религии). В этом случае, действительно, в историографии могут возникать существенные искажения. Наиболее очевидный пример – исторические исследования в тоталитарных, авторитарных и теократических обществах. В западных странах в XIX – начале XX в. «пристрастность» (партийная, национальная и т. д.) рассматривалась если не как достоинство, то по меньшей мере как неотъемлемая часть профессионального историописания (классический пример, эксплицированный Гербертом Баттерфилдом в 1931 г. и ставший нарицательным, – «вигская история» Англии в XIX в.). Со второй половины XX в. в развитых странах профессиональное историческое сообщество фактически наложило вето на «тенденциозность», и историки, отчетливо выражающие в своих сочинениях национальные или партийные пристрастия, воспринимаются как маргиналы или вообще гласно или негласно исключаются из профессионального цеха.
В постсоветских странах, еще только обретающих свою национальную идентичность, таких идеологических смещений в историописании пока еще довольно много, но это – внутренняя проблема профессионального исторического сообщества, составная часть процесса его становления и «взросления». И оценки соответствия производимого знания научным критериям (а не интересам или престижу государства!) должно выносить само профессиональное сообщество, а не государственные комиссии".
Галина Зверева: проблемы «искажения Истории» надо решать на перекрестке Профессиональной истории, Публичной истории и Политики
Доктор исторических наук, заведующий и профессор кафедры истории и теории культуры факультета истории искусства РГГУ Галина Зверева:
"С момента появления в мае 2009 года Указа об образовании Комиссии при Президенте Российской Федерации «по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России» в публичной сфере появилось много комментариев по этому поводу, по большей части критических. Нет смысла впрямую повторять то, что уже было высказано ранее. Хотелось бы обсудить вопрос о позиции самих профессиональных историков в связи с появлением Указа.
Безотносительно мотивов создания этой Комиссии стоит заметить, что властное обозначение ее функций как «противодействие попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России» породило ситуацию, которая выглядит двусмысленной как для самих инициаторов идеи, так и для тех историков, которые были включены в состав этой Комиссии.
Формула «фальсификации истории» устойчиво ассоциируется в сознании многих российских историков, обществоведов, публичных деятелей с политико-идеологическими установками КПСС и Советского государства, которые в свое время жестко проводились в сфере социальных наук и обществе. «Борьба с буржуазными фальсификаторами истории», проводившаяся при деятельном участии советских историков с опорой на цитаты «классиков марксизма-ленинизма» и «генеральную линию» Коммунистической партии, тотально захватывала все разделы и все периоды Истории (древнегреческое общество, Октябрьская революция, Великая Отечественная война и др.). Намерение сейчас вновь использовать эту дискредитировавшую себя формулу в официальном «национальном» и «геополитическом» словаре негативно влияет на имидж и репутацию государственной власти.
В условиях политического противоборства конструкций «национальных памятей», которое заметно набирает силу на постсоветском пространстве, проблемы управления Прошлым и исторической Памятью выдвигаются для государственной власти в разряд самых неотложных и актуальных. В таком случае на первый план выходит не забота о поисках «исторической истины», а государственная забота о том, «кто решает, что нужно знать», то есть, в первую очередь ставятся и решаются политические вопросы о Власти-Знании и контроле идеологического воспитания.
Для современных профессиональных историков очевидна невозможность вынесения внешней экспертной оценки с заданной позиции «единственно верной, правильной истории». Историю (всемирную, «национальную», локальную, личную), как известно, творят сами люди. Но собирают, рассказывают, пишут и передают то, что называется Историей, прежде всего те, кто специально занимаются исторической наукой, историческим образованием, литературно-художественной деятельностью, публицистикой, политикой. В каждой из этих специализированных сфер работа по представлению исторического Прошлого ведется по-своему, в соответствии со своими особыми целями, задачами и правилами. Для историков такие правила связаны с профессиональными умениями выбора теорий, языка и исследовательских подходов применительно к объекту изучения, навыками корректного использования методов критической аналитической работы с историческими свидетельствами. Все это подразумевает личную этическую ответственность за производимую интеллектуальную продукцию и социальную ответственность за результаты своей работы. Порождение разных интерпретаций исторического Прошлого, их конкуренция в профессиональной среде, процедуры научного спора и выработки согласованных научных позиций, возможности их переопределения в настоящем и будущем – все это реальности исторической профессии и условия поддержания ее авторитета в обществе.
Между тем, в президентском Указе речь идет о необходимости консолидированного государственно-профессионально-общественного отпора умышленному искажению Истории, организации «противодействия попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России, …фальсификации исторических фактов и событий, направленной на умаление международного престижа Российской Федерации». В этой связи в обществе закономерно ставятся вопросы: как точно определить, кто они, эти субъекты «фальсификации Истории», наносящей «ущерб интересам России», в каких конкретно результатах, сферах знания, социально-культурных практиках можно обнаружить этот «ущерб».
Для профессиональных историков при этом возникает еще один немаловажный вопрос о том, какими способами в ходе деятельности Комиссии будут выявляться конкретные «умыслы искажения» Истории из массива «неудобных точек зрения» в публичной сфере и из новых научных интерпретаций исторических документов, которые способны воздействовать на социально-нормативные представления о Прошлом и изменять их.
Трудности профессиональных историков состоят в том, что они со своими научно-познавательными ориентирами, конкурирующими языками описания и нюансированными суждениями о Прошлом слабо воспринимаются в публичной среде и мало вписываются в простые схемы политического информационно-медийного понимания Прошлого, которое «здесь и сейчас» могло бы утилитарно «соответствовать интересам России». Эти сложности проецируются и в сферу общего исторического образования. Школа практически не использует современные профессиональные предложения историков о возможности построения и изучения «другой истории России», отличной от той государственно-державной политической схемы, которая сложилась несколько веков тому назад и упорно не поддается ее переопределению.
Думается, что проблемы «искажения Истории» стоило бы ставить и решать не внутри надзирающей Комиссии, а в неиерархичном пространстве аргументированных конкурирующих мнений, которое можно пытаться выстраивать при «встрече» Профессиональной истории, Публичной истории и Политики".
Дискуссия о борьбе с "фальсификацией истории" в Петербурге
В демократическом обществе свобода истории - это свобода всех (Открытое обращение)
