Идея спектакля  по произведениям Галича принадлежит  Андрею Чернову. Режиссер-постановщик  – Николай Беляк. Художник-постановщик  – Марк Борнштейн. В ролях студенты СПГАТИ.  Замысел спектакля очень необычен: артисты не пытаются «перепеть» Галича. Они читают стихи. Стихами Галича говорят об изломанных судьбах своих героев – «маленьких людей», пытающихся выжить и выстроить свой маленький мир под сенью Большого сапога : «Я сапог Его кайлом, а сапог не колется». В зале сидели люди, знающие тексты песен Галича наизусть. Тем сложнее было выступать перед столь взыскательными зрителями. Фальшь они почувствовали бы сразу. 

После спектакля  состоялось его обсуждение. 

Николай Беляк

Мы с Андреем  Черновым обсуждали, как учить студентов, на чем учить. Гуманитарная подготовка современных молодых людей довольно низкая.  Говорили о том, что происходит сейчас в стране. Андрей предложил  поставить Галича со студентами. «Только,- говорит,- не давай им слушать Галича. Дай им текст. Пусть сами почитают, сами покопаются. А когда они что-то свое предложат, дай им послушать песни». Ребята не знали этих текстов и даже имени этого не слышали. Очень плохо представляли себе ту эпоху. Благодаря тому, что они стали взаимодействовать с этим текстом,  они сами очень изменились. Этот этап работы был очень важен для них и как для актеров, и как для граждан. Они стали понимать о своей стране то,что не понимали раньше. Каждый из ребят шел своим путем к прочтению текста. Обнаружилось, что стихи Галича самодостаточны в литературном отношении и очень драматургичны. Получились маленькие моноспектакли. 

Александр Марголис

Когда я услышал, что театр работает над спектаклем по произведениям Галича, я остолбенел. Что там работать? Включил магнитофон: «Есть магнитофон системы «Яуза». Вот и все! И этого достаточно!» Все сказано! Но потом я понял, что это дерзкая попытка заставить ребят «штурмовать небо». Я чрезвычайно ценю сам факт появления этого спектакля в наши дни, в контексте 2009 года, в разгар эпохи «старых песен о главном», посреди этой вакханалии. Предъявление Галича в это время очень важно. Это отрезвляющая, драгоценная нота. Очень важно, что за эту работу взялся молодежный коллектив. Эта  работа нужна прежде всего для самих себя: услышать этот «шум времени» и попытаться его интерпретировать. Память о той эпохе должна сохраняться, поддерживаться, передаваться дальше. Когда я предлагал организовать просмотр для «Мемориала»,  я прежде всего рассчитывал, что завяжется диалог между «Мемориалом» и молодыми артистами. Нам принципиально важно сохранить эту линию в деятельности «Интерьерного театра». Этот театр возник в годы «перестройки» как театр памяти. Мы надеемся, что рано или поздно в Петербурге появится музей ГУЛАГа. Мне кажется, что там может быть какая-то постоянная театральная работа. Ничего подобного в нашей стране пока нет, а потребность в этом очевидна.

Мне жутко повезло.  Я был на последнем публичном концерте Александра Галича в Новосибирском Академгородке в 1968 году. В зал на 500 мест набилось около 1000 человек: стояли в проходе, висели на люстрах. Увидев, что мы толпимся в проходе, встаем на цыпочки, Галич сказал: «Что вы мучаетесь? Смотрите – огромная пустая сцена. Места много, а стою я один».  Тогда около300 студентов сели на сцене вокруг Галича. Я был в этой куче. Слушал концерт на расстоянии протянутой руки.  

Александр Даниэль

22 года назад я  видел спектакль по Галичу. То  был совсем другой спектакль. Там в основном пели под гитару. Но главное отличие в другом. Можно сделать спектакль о Галиче и можно сделать спектакль по Галичу. Сегодня получился спектакль по Галичу: так, как будто Галич в качестве драматурга писал пьесу для постановки в «Интерьерном театре».  Здесь раскрыта драматургия песен Галича.

Я как-то  говорил  с Галичем об его «поэтической родословной» и назвал имя: «Киплинг».  Он удивился: «Откуда ты понял?» В  песне «Белая вошь» ребята очень  точно передали киплинговскую балладную основу.  Мне это исполнение нравится больше, чем исполнение Галича.  

Андрей Чернов

Ты был мальчишкой, и Галич надул тебя. На самом  деле, Галич – это Некрасов. Об этом еще Чуковский писал.  

Ирина Флиге

Мы говорим о  новом видении, прочтении,  чувствовании эпохи. Эпоха ушла. Осталась память.  Мы сегодня увидели не воссозданную эпоху, а память об эпохе. Это не реконструкция  прошлого. Это прошлое, каким мы его  видим сегодня. Эпоха, пропущенная  актерами через себя, стала другой. Это очень здорово! Не нужно копировать прошлое. В самом Галиче содержится несколько эпох. Есть эпоха, которую он тоже реконструирует, а в другой эпохе он живет сам.  

Ольга Крокинская

На протяжении всего  спектакля я думала: откуда эти  молодые люди знают то, чего они  не могут знать. Этого не было в  их жизненном опыте.  Великая сила искусства! Погружение в  текст и  в эту реальность.  Мне показалось, что она возрождалась в отдельных  образах. Можно ли теперь от этого  отрешиться и пойти жить сегодняшнюю  жизнь? Похоже, что нет.  

Регина Рывкина

Я тоже однажды слышала  Галича. Приходил в гости, пел. Вышибить слезу из зрителя, который слушал живого Галича, - это победа театра.  У меня возникла масса пожеланий.  Мне захотелось, чтобы сюда приходили  школьники с учителями истории,  с учителями литературы, чтобы сюда приходили студенты.  Возник образ страны: потрясающие женщины, растоптанные судьбы, неувядаемый юмор. Старшее поколение уходит.  Просто сохранять память невозможно. Надо, чтобы следующее поколение прикоснулось к этому. Даже если все, что они знают, это то, что «Сталин – потрясающий менеджер». Сквозь это удастся пробиться такому спектаклю. Это настоящее искусство. Я не ожидала, что такие молодые ребята смогут  так воздействовать  на нравственность, на совесть. Случилось  самое главное. То, что делает человека человеком.  Этот спектакль  не про Галича,  не по Галичу.  Это спектакль про нас: тех, кто живет сегодня в России, в Петербурге. Спектакль очень современный и нужный. 

Когда-то в конце 80-х, радуясь неожиданно наступавшим  глобальным переменам, я с грустью думала о судьбе творческого наследия Александра Галича. Мне было жаль, что поэт, искусственно отъединенный от читателя цензурой, так и не сможет стать властителем дум. Перестал действовать запрет на его творчество, но  стремительно уходит эпоха. Галич станет непонятен, потеряет актуальность.  В течение нескольких  лет мой прогноз сбывался. А потом единомыслие вернулось в нашу жизнь, а вместе с ним вернулась и потребность в песнях Галича.  Прошлое тянется к нам с того света, хватает нас за ноги. Об этом  песня, не вошедшая  в спектакль, но написанная как будто сегодня.   

Ночной дозор

Когда в  городе гаснут праздники,

Когда грешники спят и праведники,

Государственные запасники 

Покидают  тихонько памятники.

Сотни тысяч (и все – похожие)

Вдоль по лунной идут дорожке,

И случайные  прохожие

Кувыркаются в «неотложки».

И бьют барабаны!..

Бьют барабаны,

Бьют, бьют, бьют!

На часах  замирает маятник,

Стрелки рвутся бежать обратно:

Одинокий  шагает памятник,

Повторенный тысячекратно.

То он в  бронзе, а то он в мраморе,

То он с  трубкой, а то без трубки,

И за ним, как  барашки на море,

Чешут гипсовые обрубки.

И бьют барабаны!..

Бьют барабаны,

Бьют, бьют, бьют!

Я открою окно, я высунусь,

Дрожь пронзит, будто сто по Цельсию!

Вижу: бронзовый  генералиссимус

Шутовскую ведет процессию.

Он выходит  на место лобное,

«Гений всех времен и народов!» 

И как в  старое время доброе

Принимает парад уродов!

И бьют барабаны!..

Бьют барабаны,

Бьют, бьют, бьют!

Прет стеной мимо дома нашего

Хлам, забытый  в углу уборщицей,

Вот сапог  громыхает маршево,

Вот обломанный ус топорщится!

Им пока – скрипеть, да поругиваться,

Да следы  оставлять линючие,

Но уверена  даже пуговица,

Что сгодится еще при случае.

И будут  бить барабаны!

Бить барабаны,

Бить, бить, бить!

Утро родины нашей розово,

Позывные  летят, попискивая,

Восвояси  уходит бронзовый,

Но лежат, притаившись гипсовые.

Пусть до времени  покалечены,

Но и в  прахе хранят обличие,

Им бы гипсовым человечины – 

Они вновь  обретут величие!

И будут  бить барабаны!..

Бить барабаны

Бить, бить, бить!