Круглый стол был посвящён политзаключенным прошлого и настоящего. Цель проекта «Политзаключенные вчера и сегодня» – изучение истории репрессий, анализ сегодняшней ситуации в области прав человека, обсуждение вариантов помощи людям, преследуемым по политическим мотивам.

12 февраля 2015 в Научно-информационном центре «Мемориал» обсуждали конфликт вокруг музея «Пермь-36». Это единственный музей, посвященный сталинским и брежневским политическим репрессиям, гражданскому сопротивлению, противостоянию отдельного человека и тоталитарной системы в СССР, созданный на территории бывшего лагеря, в 1970-х-1980-х используемого для содержания политических заключённых (статьи 70 и 64 УК РСФСР в редакции 1961 года). Сейчас над этим уникальным музеем нависла угроза исчезновения или перепрофилирования (что в данном случае одно и то же).

На встрече в «Мемориале» выступала историк Анке Гизен. Анке – аспирантка Магдебургского университета им. Отто-фон-Герике (Германия). Она много раз бывала в самом музее, разговаривала с его создателями и с его противниками.   Анке Гизен представила доклад «Расколотая память: отражение конфликта вокруг Мемориального центра «Пермь-36». Конфликт вокруг музея длится уже два года и имеет под собой различные основания. Часть их обыденна: война за недвижимость, за финансирование. Необычно, что историческая память стала одной из причин конфликта. Вокруг того, какую память можно сохранять об СССР второй половины ХХ века, а какую – нет, спорят сейчас пермяки, воюют  хранители музея и их оппоненты.

Музей истории политических репрессий «Пермь-36» был создан в 1996 году на месте бывшей исправительно-трудовой колонии в Кучино, где с 1972 по 1988 годы содержались те, кого в СССР считали особо опасными государственными преступниками. В разные годы там побывали многие знаменитые диссиденты: Владимир Буковский, Сергей Ковалёв, Юрий Орлов, Анатолий Марченко, Леонид Бородин, Натан Щаранский, Глеб Якунин, Михаил Кукобака, Левко Лукьяненко, Василь Стус. Уникальна не только тема, которой посвящен Мемориальный центр «Пермь-36». Особую достоверность экспозиции придает то, что она расположена в зданиях, сохранившихся со времен ГУЛАГа. 

Мемориальный центр «Пермь-36»создавался как частный музей: трудом волонтеров, деньгами частных пожертвований, грантами международных фондов. Инициатор создания музея – декан истфака пермского пединститута Виктор Шмыров – стал директором музея «Пермь-36».

Но и городская, и краевая администрация активно помогали музейщикам. Конфликтов с властями не было. Наоборот, Олег Чиркунов, будучи губернатором Пермского края, увеличил бюджетное финансирование музея, передал музею казармы лагерной охраны.

 До 2012 года музей успешно жил и развивался. Специалисты признали лагерный комплекс  памятником мирового значения. Чтобы оформить это решение, готовились документы для ЮНЕСКО.

Музей работал и как дискуссионная площадка: каждое лето на территории комплекса проходил гражданский форум «Пилорама». Недалеко от музейного комплекса располагался палаточный лагерь, в котором жили полторы-две тысячи человек. Финансировался фестиваль краевой администрацией. На концертах бардовской песни в разные годы выступали Юлий Ким, Андрей Макаревич, Тимур Шаов, Нателла Болтянская, Игорь Иртеньев, Вася Обломов. В дискуссиях «Пилорамы» участвовали Владимир Лукин, Сергей Ковалев, Борис Немцов, Евгения Чирикова, Михаил Федотов, Никита Белых, Лилия Шибанова. На форуме показывали театральные спектакли и кинофильмы, устраивали выставки.  

Всё переменилось в 2012 году, когда губернатором Пермского края стал Виктор Басаргин.

Рассказывает Анке Гизен:

«Летом 2012 года за несколько дней до открытия «Пилорамы» пермский клуб «Патриот» устроил пикет под лозунгом «Нет базе НАТО в Перми-36!» Но это было только начало. Атаки на музей посыпались со всех сторон. Стало ясно, что у музея есть не только сторонники, но и сильные противники. Появилась статья в газете «Аргументы и факты», где со слов бывшего охранника лагеря утверждалось, что в музее «фальсифицируют историю». Депутаты от «Единой России» предложили сократить финансирование музея на 70%. При этом депутаты сослались на учителей, которым якобы не понравилось, как в музее отражена победа СССР во Второй мировой войне. Главной силой в борьбе против музея выступила кургиняновская «Суть времени». Члены этой организации собирали и публиковали мнения лагерной охраны о работе музея. Всё чаще стали звучать обвинения в фальсификации истории на деньги международных фондов. В начале 2014 года краевая администрация прекратила финансирование. Средств на зарплату сотрудников и на оплату счетов за коммунальные услуги не стало. Наконец, в музее отключили свет, и его пришлось закрыть «по техническим причинам». Сославшись на неэффективность менеджмента, краевая администрация назначила музею нового директора – Наталью  Симакову.  В музее это расценили как рейдерский захват. В свою очередь, Симакова обвинила сотрудников музея в прославлении бандеровцев и фашистов. По распоряжению директора Натальи Симаковой были уничтожены лагерные ворота, сохранившиеся с середины ХХ века. Конфликт нарастал. Всё это вызвало большой интерес у пермяков. Как сторонники, так и противники музея организовывали пикеты, сбор подписей, писали губернатору и президенту. В результате краевая администрация предложила изменить концепцию музея: изучать не только советские репрессии, но и всю историю репрессий в России, начиная с Бориса Годунова. По поводу форума «Пилорама» было сказано, что государство не может предоставлять площадку для выступлений лицам, призывающим к массовым беспорядкам. В ответ старые сотрудники музея решили прекратить всякие контакты с краевыми властями. В связи с конфликтом вокруг музея Михаил Федотов – председатель Совета по правам человека при президенте – встретился с президентом Путиным. Президент поддержал музей, но сотрудничество между музейщиками и краевыми властями так и не было восстановлено. Новый буклет музея сообщает, что это музей пенитенциарной системы СССР, а не музей политических репрессий. Тем временем, конфликт, который изначально выглядел, как региональный, стал всероссийским. Его освещали «Новая газета» и «Эхо Москвы». Затем – международным: международные правозащитные организации направили обращения к губернатору края с просьбой о сохранении музея, во многих газетах Европы вышли материалы, посвященные конфликту. Противостояние развивается на двух уровнях: административном и общественном. Поляризация настроений и мнений сказывается на освещении конфликта в прессе  в зависимости от направления издания, на подборе экспертов, комментирующих ситуацию. Нейтральные сообщения о конфликте просто отсутствуют. Среди обвинений в адрес музейщиков «навязывание русофобских настроений», «оскорбление чувств бывших сотрудников лагеря», «изображение врагов народа незаконно репрессированными», «поддержка фашистов». Так формируется общественное мнение, что сотрудники музея – «пятая колонна», которая «собирается разрушить государство и подготовить захват власти в стране с помощью США». Активистами в борьбе с музеем выступают отставные сотрудники МВД и бывшие надзирателей лагеря, работавшие в зоне в 70-е – 80-е годы. «Новая газета» и другие издания «либерального направления» освещают ситуацию в музее более дифференцированно, но занимают не менее ясную позицию. Они высказывают подозрения, что мотивы противников музея различны и не всегда чисты: это и желание взять реванш за чувство унижения, пережитое после распада СССР, и заинтересованность в общественной реабилитации, в предотвращении юридических последствий собственной деятельности в лагере, и попытка получить те деньги, которые раньше из краевого бюджета получал музей. Конфликт сильно политизирован. Каждая из сторон подозревает другую в сговоре с краевой администрацией. Кроме того, в связи с судьбой музея и потерей форума «Пилорама» обсуждаются перспективы развития туристического бизнеса Пермского края, финансирование культурных проектов, распределение земельных участков.

Но есть и конфликт памяти: конфликт исторической оценки прошлого. Ведется борьба за то, чтобы дать окончательную оценку действиям советской власти. Решается вопрос: был ли СССР тоталитарным государством с миллионами жертв, невинно осужденных на долгие лагерные сроки или убитых? Или СССР был всемирно признанной сверхдержавой, гарантом прав трудящихся и социальной солидарности? Попутно ведутся дискуссии о том, что такое патриотизм и истинно русская культура. Обсуждается, можно ли назвать патриотом того, кто освещает преступления тоталитарного прошлого, или только того, кто сосредоточился на общепризнанных достижениях. Признание достоинств репрессированных ощущается охранниками лагеря как унижение. И наоборот. Одна из двух групп при любом решении будет чувствовать себя оскорбленной. С каждой из групп солидаризировалась часть общества. Противостояние чувствуется и во взгляде на будущее страны. Одни стремятся к демократизации, десоветизации и укреплению гражданского общества. Другие – к реставрации, к сохранению традиционных ценностей, борются против «развала страны». С точки зрения культуры памяти ситуация вокруг музея – показатель глубокого раскола в российском обществе. Создается тревожное впечатление, что мирное сосуществование обеих сторон всё менее возможно. Музей – одно из мест, где формируется культурная память. А мемориальный центр «Пермь-36» - особенно. Неслучайно он стал центром противостояния. Ситуация всё обостряется, чему способствуют популярные в обществе апокалипсические сценарии развития страны: с одной стороны, страх перед грядущим тотальным контролем властей, с другой стороны, страх перед «пятой колонной». Отношения между двумя группами строятся на фундаментальном недоверии. Конфликт затрагивает глубокие вопросы нравственной идентичности. Споры идут не вокруг исторической достоверности, а, скорее, вокруг установления чьей-либо виновности/невиновности. Обе стороны ощущают себя бойцами на святой войне за так называемую «историческую правду». Преодоление этого раскола – ключевая задача для сохранения социального мира. Смягчению этих противоречий способствовали бы общественные дискуссии, открытие архивов и рассекречивание дел. Кроме того, необходима всесторонняя поддержка исторического образования, направленного на работу с противоречивыми фактами и оценками, преодоление однозначного восприятия отечественной истории. Это способствовало бы возникновению более трезвого отношения в России к советскому прошлому. Но наблюдается абсолютно противоположная тенденция. Российское правительство делает ставку на однозначное восприятие истории, где советское прошлое преобразуется в героический миф. Поэтому я задаю вопрос: действительно ли власти заинтересованы в преодолении раскола в обществе или они используют конфликт в своих интересах и даже способствуют его обострению? Однако конфликт не будет исчерпан победой одной из сторон. Несогласная часть населения будет придерживаться своего взгляда на прошлое и воспринимать власть в качестве противника, что закрывает перспективы стабильного социального мира».

После выступления Анке Гизен состоялась дискуссия.

Сергей Четвертаков (слева): «Если бы немецкие фашисты потребовали закрыть музеи в лагерях Дахау или Освенцим, это было бы чудовищно. Так же чудовищно то, что происходит сейчас вокруг музея «Пермь-36».

Анке Гизен: «Что касается национал-социализма в Германии, то здесь всё однозначно. Но у нас есть споры вокруг музея спецслужб ГДР. И есть раскол в обществе по поводу оценок ГДР. На территории ГДР после войны нацистские концлагеря Заксенхаузен и Бухенвальд были преобразованы в советские концлагеря. Но газовые камеры там не работали. Так что есть разница».

Евгения Кулакова: «Я хочу уточнить: здания и территория бывшего лагеря находятся в государственной собственности, а экспозиция принадлежит создателям музея – АНО «Пермь-36»?».

Александр Даниэль: «Я читал интервью министра культуры Пермского края. Он сказал, что предпочел бы работать совместно с АНО «Пермь-36», которым принадлежат выставочные материалы, но если «АНО с нами не по пути, то – скатертью дорога». В свою очередь, Виктор Шмыров до последнего не терял надежды на приемлемое сотрудничество с краевой администрацией и не готов был забирать коллекцию из музея, но вполне может наступить такой момент, когда материалы экспозиции нужно будет забрать. Тогда АНО «Пермь-36» найдет способ их публичного использования. Спора о принадлежности коллекции нет. То, что коллекция принадлежит АНО «Пермь-36», никто под сомнение не ставит».

Вячеслав Долинин (справа), бывший политзаключенный «Перми-36» в начале 1980-х: «Если музей перестанет существовать, часть тех бывших заключенных, которые передали свои материалы в музей, заберут их обратно. Коллекция может резко уменьшиться в объеме.

Еще надо учитывать, что музей расположен в очень живописном месте на берегу реки Чусовой. Рядом город-миллионник – Пермь. Прекрасное место. Я не был там с 2006 года. Появились ли в последнее время какие-то коттеджи по соседству?».

Анке Гизен: «Да. Появился коттедж возле зоны особого режима. Есть такая гипотеза, что земля – одна из причин борьбы за эту территорию». 

Борис Габе: «А не связана ли история противостояния с тем, что предыдущий губернатор выделил музею большие деньги? Кто-то позарился на них, ищет способ их прикарманить?».

Анке Гизен: «Конечно, есть такое подозрение, что объединение бывших надзирателей хотело бы получить эти деньги».

Борис Габе: «Еще я хочу сказать, что мне странно, когда Вы говорите о расколе в обществе. На самом деле, речь идет о противостоянии власти и ее агентуры с активной частью общества. Подавляющее большинство общества, к сожалению, этой проблемой вообще не интересуется. А те, кто выступает против музея (давайте честно говорить), - это люди, либо уже завербованные режимом, либо очень хотят завербоваться и стараются выслужиться, чтобы получить соответствующую плату. Я считаю, что в этом конфликте нет бескорыстного противостояния музею, «потому что у меня такая память». Такое могло быть двадцать лет тому назад со стариками, всю жизнь прожившими при советской власти. У них уже с мозгами было тяжело, и им трудно было перестроиться. Но эти старики уже умерли за последние двадцать лет. Нынешние старики двадцать лет назад были молодыми. Наверняка, были демократами. А теперь ситуация изменилась, и они выслуживаются. Так что дело не в разной памяти. Реальная картина проще и циничнее».

Евгений Шторн: «Не нужно упрощать этот конфликт. Если нам кажется, что наши оппоненты «завербованные» или «купленные», то ведь и мы видимся той стороне «агентами Запада». Получается черно-белая картина. Но неразрешенный конфликт памяти существует в обществе. Он может быть не артикулирован при обсуждении судьбы музея «Пермь-36». Но от этого он не перестает существовать. Мы отчетливо увидели его, наблюдая события в Украине. Эмоциональная вовлеченность, которая сопутствует этому конфликту, отражает ситуацию вокруг исторической памяти. Спор о том, чем был развал Советского Союза, правильно ли мы это понимаем, всё время присутствует подспудно в разговорах о нашем прошлом. Это очень сложный разговор. И тут, действительно, нужно садиться за стол переговоров. Предположим, мы согласимся с тем, что «они агенты» и «мы агенты», но это ничего не даст. Мы всё равно не сможем ни о чем договориться. Мнение человека рождается из его собственного опыта, из опыта его семьи. Он вполне может быть уверен в своей правоте, и не быть ничьим агентом. Существуют разные памяти: память индивидуальная, память социальная и память коллективная. Не зря музею предложили работать с «репрессиями времен Годунова». Речь идет о мощи имперского проекта: Сталин, Иван Грозный, Петр Первый, Николай Первый. Пока мы не сядем за стол переговоров, мы будем, как белка в колесе, снова и снова пытаться сформулировать отношение к своему прошлому. Немцам в 1945 году было тоже очень непросто садиться за стол переговоров».

Выступает Николай Браун, бывший политзаключённый СССР

Борис Габе: «Если говорить о Германии, нужно говорить, прежде всего, о ГДР. Это очень болезненная тема. Там было, как у нас: часть людей сидела, часть людей сажала. А сейчас, если эти бывшие начальники из ГДР будут получать деньги от Путина, (а это уже происходит), мы получим в Германии ситуацию, аналогичную той, что сейчас в России. Мы увидим, что за определенные идеи люди выступают не потому, что верят в эти идеи, а потому, что эти идеи кажутся им «перспективными».

Анке Гизен: «Еще в 70-х годах в ФРГ в министерствах служили истинные нацисты. Их было 10-15%. Потом провели так называемые «чистки». А в ГДР всё было еще проще: многие нацисты стали искренними социалистами. Мой дедушка был членом НСДАП, а после войны он стал членом Социалистической Единой Партии Германии. Но до этого успел посидеть в советском лагере в Бухенвальде. А папа бежал в ФРГ. Но его нашли, арестовали его, и он потом спокойно сидел в советском лагере в Бухенвальде. А папе поэтому надо было бежать в ФРГ. Практически у всех немцев есть такие семейные истории».

Вячеслав Долинин: «Всё-таки, что будет с музеем? Общество пока не определилось с ценностными ориентациями. Если для общества важна будет свобода, важна будет демократия, важны права человека, тогда в музее доминирующей линией должна быть линия сопротивления, линия борьбы за эти ценности. Если общество будет считать, что наша страна – это «страна рабов, страна господ» и ничего больше, - тогда надо делать музей вертухаев. Если мы сравним пенсии узников ГУЛАГа и пенсии тех, кто их держал в лагерях, кто их сажал, то мы увидим, на чьей стороне наше постсоветское государство во главе с подполковником КГБ».

Анке Гизен: «У нас та же ситуация на территории ГДР. Бывшие полковники ШТАЗИ получают пенсии выше, чем бывшие узники советских лагерей».

Обычно, говоря сегодня о неизжитом советском сознании в головах россиян, мы думаем о том, что же было упущено, что не было сделано для изменения этого архаичного, патерналистского сознания. Вспоминаем, что не были использованы властные рычаги, не были даны четкие и однозначные оценки прошлому, что суд над КПСС превратился в фарс. И это верно. Но так получилось не по недоразумению, не по недомыслию тех, кто принимал решения в 90-х. Скорее всего, не хотелось углублять раскол между «двумя Россиями»: той, которая сидела, и той, которая сажала. Не хотелось «ломать через колено». Не хотелось «охоты на ведьм». Однако раскол никуда не делся. Время конфликт не смягчило. А «ведьмы», которых пожалели когда-то, окрепли и сами вышли на охоту.

В качестве положительного примера мы часто вспоминаем Германию и проведенную денацификацию. Однако и там далеко не всё было гладко. Рассказ Анке Гизен еще более усложняет непростую картину. 

Полная видеозапись встречи на канале НИЦ "Мемориал".

Фото "Виртуального музея Гулага" отсюда. В тексте фотографии Елены Конрахиной.

Upd 19.02.2015: Исправлены неточности в транскрипте высказываний Анке Гизен.