Деятельность музея, его роль как символа сообщества, места, в котором происходят разного рода общественные ритуалы, - все это является предметом анализа как для социологов, этнологов и историков, так и для культурологов. Как говорит американский антрополог Шарон Макдоналд, так происходит потому, что музей - это одно из важнейших мест культуры современного мира (Macdonald S., 1996, с. 1-18).

С одной стороны музей является символом, с помощью которого общество выражает себя, с другой же, предлагая разнообразные классификации, навязывает определённый порядок вещей, предлагает обществу определённую интерпретацию окружающего мира. Следовательно, можно сказать, что музей существует не только в данном времени и пространстве, но помогает заодно выразить определённый временной и пространственный порядок. Он существует не только в определённом культурном контексте, но и создаёт его.

Хорошим примером музеев, которые поддерживают и одновременно создают образ мира региона, являются краеведческие музеи в России.

Они создавались как пространство, представляющее доминирующую культуру и политику. Их интенсивное развитие попадает на 1930-е годы. Музеи должны были стать учреждениями массового идеологического воздействия, а также пространством новой реальности и ее легитимации, поддерживающим советскую власть.

С 1930-х годов до сегодняшнего времени, в зависимости от политической конъюнктуры, музеи переживали разные периоды – от интенсивного развития, до застоя (См.. Шулепова Э. А., 2005, Музеи советской эпохи. М., 2005. Шулепова Э. А., Основы музееведения, с. 178-183). В зависимости от этапа развития, их деятельность была более направлена на пропагандистские действия и указание достижений социализма, природных преимуществ данного региона или же научную деятельность.
Одновременно проходила специализация определённых музеев, на те, которые особое внимание уделяли истории, природе или же этнографии.

В настоящее время некоторые музеи имеют локальный характер, другие региональный или же внерегиональный. Но однажды показанный материал всегда представляет структуру, которая создаёт представление об окружавшем мире.

Представленные в моём докладе интерпретации основаны на анализе трёх музеев Республики Коми, это Ухтинский историко-краеведческий музей, Интинский краеведческий музей и Воркутинский межрайонный краеведческий музей. Выбор этих музеев неслучаен. Они находятся в городах, которые корнями уходят в Гулаг, которые развивались в советское время, а в настоящее (я имею в виду Воркуту и Инту) подвергнуты экономическому кризису и медленному падению.
Дополнительно, все эти музеи в большей или меньшей степени должны справляться с тяжёлым прошлым. Меня интересует каким способом они решают проблему прошлого.

Ухта, Инта и Воркута были созданы в очень тяжёлых природных условиях, многими эти территории считаются непригодными для постоянного жительства человека, поэтому интересно узнать, каким образом музейные выставки легитимируют присутствие этих городов на территории европейского Севера.

Все эти музеи являются единственным или же важнейшим местом в этих городах, кроме того у них похожая структура. В них можно найти залы, посвящённые природе, этнографии и истории.

Общие черты музеев позволяют их сравнивать и взглянуть на них как на некое общее пространство, создающее смысл прошлого. 
Моей целью является ответ на вопрос, какой образ порядка мира предлагают краеведческие музеи и каким образом конструкция этих музеев влияет на интерпретацию истории? Какого рода образ прошлого они представляют?

Анализируемые выставки я воспринимаю как тексты культуры, а применённый мной исследовательский метод можно назвать анализом текста, то есть появляющихся тематических сюжетов и конструкций. 

Музеи в Инте и Воркуте возникли на фоне интенсивного развития краеведческих музеев в 1960-х, а музей в Ухте - в 1980-х. Отдельные выставочные залы постепенно открывались, а затем модифицировались.

Как в Инте, так и Воркуте выставки, рассказывающие про историю XX века, в конце восьмидесятых модифицировались. После политического переворота, который состоялся в 1991, некоторые сюжеты были добавлены и пополненные, однако основная конструкция выставок не изменилась. 

Как пишет Макдоналд, музеи, так как антропология или социология, являются способом классифицирования и как таковые, исторически отыгрывают существенную роль в современном национальном определении границ – Ричард Гандлер называл их «культурной объективизацией» (Macdonald S, 1996, с 7).

Музеи сыграли роль, не только места представляющего мир, но и орудия определяющего современный способ восприятия и понимания мира, систематизируя знания, создающие особое логическое целое.  

Современные краеведческие музеи напоминают своего рода библиотеку или энциклопедию, представляющую темы из разных областей знаний, начиная с археологии, природы, этнографии а окончивая искусством и историей. Главной сопроводительной темой краеведческих музеев является указание развития и продвижения.

В краеведческих музеях основное внимание обращается на представление «освоения» северной Европы, а затем развитие шахт и нефтеперерабатывающей промышленности.

Внимательно присматриваясь к их структуре, отчетливо замечаешь логику конструирования этих выставок. Они всегда начинаются с природы, затем появляются направления этнографии, а в конце история.

Логика заметна также по отношению к тематическим залам. Природа начинается с геологии, затем представляется флора, а в конце фауна. Тем самым можно сказать, что преобладающим сюжетом является эволюционизм Дарвина.

Больше всего это заметно в музее в Инте, где выставка начинается с создания мира и первых примитивных организмов. Только дальше заметны другие животные в основном обитающие северные территории: северные олени, медведи, волки. Далее находится раздел, посвященный истории XIX века, затем этнографии и только потом истории XX века, указывающий зрителю современную Инту.

Такой способ презентации материала напоминает антропологические и этнологические работы XIX века, описывающие первобытных жителей или эволюцию цивилизации [1]. Эти работы, как правило, начинались с описания простейших, затем на временной оси появлялись более сложные организмы, потом обитатели Африки или Авсиралии, а в конце жители Европы – как пример высшей стадии развития человека.

В сегодгяшнее время такой подход может казаться наивным, однако у него специфическое обоснование. Представление  эволюции мира на примере данного региона делается для того, чтобы придать данному месту историчность. Эволюция мира ограничивается указанием истории данного места, которое благодаря этому помещается на временной оси. Способ презентации материала способствует представлению возникновения Ухты, Инты или Воркуты в более широком контексте, а именно развития региона, благодаря чему история тридцатых годов XX века, то есть de facto момент основания этих городов, кажется только очередным этапом развития.

Одновременно такое представление должно поддерживать убеждение, что интенсивное развитие европейского Севера было всего лишь результатом неизбежного и необходимого эволюционного и цивилизационного процесса, который совершался на протяжении тысячелетий.

Музейное повествование представляет определённую и обдуманную концепцию космического порядка, которое не оставляет зрителя с безответными вопросами.

Очень существенным элементом этой концепции является развитие. Даже этнографические коллекции не напоминают типичных этнографических коллекций, где элементы из разных порядков перемешаны и совместно создают хаотическую историю [2].

За этнографическими разделами экспозиции, представленными в краеведческих музеях, скрывается специфическая логика. История народа коми или ненцев также описывается как этап в развитии цивилизации. Находящиеся за витринами металлические предметы, самовары или разноцветные наряды представляются гидом как предметы роскоши, которые могли позволить себе только наиболее предприимчивые и богатые коми, благодаря развивающемуся в XIX веке товарному обмену. Одновременно этнографические выставки частично являются историческими выставками, рассказывающими о жизни, работе и обычаях народа коми до Октябрьской революции.

20-ти вековая история начинается с событий, дающих начало современным городам. В Ухте это связано с деятельностью первых открывателей нефти ещё в XVII веке; в Инте с Октябрьской революцией и интервенцией западных стран в 1918-1921; в Воркуте - с открытием Черновым места рождения угля в этом регионе.

Затем идёт описание интенсивного промышленного развития этих территорий. Последние витрины рассказывают о современной, продвинутой нефтегазодобывающей промышленности.

Тем самым можно сказать, что вся конструкция выставки отражает советскую идеологию продвижения.

Следует однако добавить, что анализировать музей только как пространство, представляющее доминирующую культуру, не достаточно.

Как пишет ранее упомянутая Шарон Макдоналд, музей - это своего рода консенсус, к которому приходят эксперты и носители обыкновенных знаний (См. Macdonald S., 1996, с. 1-18).

Такого же мнения американский культуролог и музеевед Тони Бенет [3], который, анализируя западноевропейские музеи XIX века, обратил внимание на необходимость верификации того, до какой степени музеи работали в это время как инструменты консервативной гегемонии, поддерживающие существующий порядок. По Бенету, такому утверждению противоречит тот факт, что среди многочисленных сотрудников музеев были теоретики новых изменений и либералы, которые видели в музее силу, способную облегчить запланированную и контролируемую трансформацию существующих общественных правил.  

Глядя на музей с этой точки зрения, надо сказать, что музей не всегда должен поддерживать существующий общественный порядок. Он может также указывать путь нового порядка и передавать посетителям новый взгляд в рамках этого порядка. 

Тем самым можно сказать, что музеи, пользуясь доступными на рынке сценариями, мнениями и представлениями, сами создают собственный порядок и продвигают его. Это сказывается и на краеведческих музеях, которые после общественного пробуждения памяти о советских репрессиях, которое произошло в конце 1980-х, быстро начали включать в свой рассказ новые сюжеты из Гулага. Сотрудники музеев очень часто являлись членами Мемориала и активно участвовали в происходящих общественных процессах. Как создатели выставок они стали предвестниками создания языка выражения, который по замыслу должен был дать возможность представить сюжеты Гулага.

В итоге появляются вопросы: Каким образом они это сделали? Какие сюжеты были включены, а какие пропущены? На сколько, на самом деле, это новый способ представления истории данного региона? А на сколько новые сюжеты включенные в прежнюю наррацию?

Я попытаюсь ответить на эти вопросы на примере исторической выставки в музее в Воркуте.

Настоящая выставка была подготовлена в 1988 году к годовщине Великого Октября и демонстрировалась в доме культуры.

Выставка рассказывает о развитии Воркуты от примитивного посёлка к процветающему современному шахтёрскому городу.

Год спустя, в 1989, выставка была перенесена в краеведческий музей и пополнена стеной памяти, представляющей известных людей – артистов, писателей, художников, актёров, которые отбывали срок в лагерях Воркуты.

В следующих годах, некоторые документы были замещены новыми, но выставка как таковая не потеряла на своей актуальности.

Это старая версия выставки, дополненная информацией о репрессированных. Стена памяти является своего рода отдельным, выделенным из рассказа, целым, которое не влияет на первичный рассказ о продвижении и освоении европейского Севера.

Особое внимание обращается на развитие региона, которое началось вместе с появлением первых геологов и деятельностью первой шахты.

Снимки зэков, если уж вообще появляются, то анонимно или в контексте тяжёлых условий работы в первоначальной стадии развития промышленности не этих территориях. Информация о повседневной жизни заключённых, барачных условиях, питании, причинах заключения в лагере, вообще не появляется. 

В свою очередь существенной и хорошо развитой темой ГУЛАГА, занимающей центральное место в выставочном пространстве, является театр. Представленные заключённые, противопоставленные зэкам, перечисляются по именам и фамилиям. Театр представляется как пространство танца, песни, переполненное молодыми, улыбающимися людьми.

Такой способ представления лагерного театра является типичным для всех краеведческих музеев. Лагерный театр является своего рода синонимом всей интеллектуальной городской жизни XX века, а заключённые – артисты, отбывающие свой срок в лагерях, представлены как почётные жители этих городов.

Такое представление Гулага тесно связано с миссией краеведческого музея, который должен показывать положительные феномены региона. В этом контексте подробное представление деятельности лагерного театра символизирует культурное и цивилизационное развитие региона.

Конструкция современных краеведческих музеев, несмотря на перемены произошедшие после 1991, всё время отражает их первоначальную, советскую миссию – поддержание мифа о покорении Севера и цивилизационном прыжке, какой произошёл вместе с захватом власти Советами.

Хотя лагерь не является уже табу, тем не менее показываются только те элементы, которые вписываются в культурную историю и промышленное развитие региона.

Несмотря на то, что музей открывается на новые сюжеты и включает их в свой рассказ, музей прежде всего определяет и материализует понимание прошлого таким способом,  чтобы помочь современному человеку, живущему во всё меняющемся мире, сохранить культурную личность (Герман Луббе) [4].

Факт состоит в том, что ведение рассказа в краеведческих музеях все время направлено на поддержание старого мифа, подтверждает его актуальность и общественную нужду.

Состояние музеев показывает, что не возникло никакого другого, столь же реалистичного и убедительного рассказа, который смог бы заместить прежний, имеющийся здесь. 

К тому же, перед лицом экономического кризиса, который достиг Инту и Воркуту, существующий метод рассказа кажется ещё более манящим и общественно необходимым. Космологический миф, активно поддерживаемый краеведческими музеями, объясняет конструкцию мира и место Инты и Воркуты в этой системе.

Разоблачение этого мифа могло бы означать, что кроме мифа не осталось ничего больше, а функционирование этих городов не только не является исторической необходимостью, а должно подвергнуться серьёзному обдумыванию. 

Примечания:

[1]  См. Krzywicki Ludwik, 2003, Ustroje społeczno-gospodarcze w okresie dzikości i barbarzyństwa, Poznań; Tylor Edward, 1865, Researches into the Early History of Mankind and the Development of Civilization, London; Tylor Edward, 1871, Primitive Culture, New York).

[2] Об этнографических выставках писали на пример: Clifford James, 2000, Kłopoty z Kulturą, s. 133-167, Warszawa; Riegel Henrietta, 1996, Into the heart of irony: ethnographic exhibitions and the politics of difference, w: (red) Macdonald S., Theoretizing Museums; Representing identity and diversity in a changing world, s. 83-104, Oxford and Cambridge; Teslow Tracy Lang, 1998, Reifying race: science and art in Races of Mankind at the Field Museum of Natural History, w: (red) Macdonald S., The Politics of Display Museums, science, culture, s. 53-76, London i New York.

[3] Bennett T., 1998, Speaking to the eyes: museums, legibility and the social order, w: (red) Macdonald S., The Politics of Display Museums, science, culture, s. 1-24, London i New York.

[4] Lübbe Hermann, 1991, Muzealizacja. O powiązaniu naszej teraźniejszości z przeszłością, w: (red) Gołaszewska M., Estetyka w świecie, t. 3, s. 7−29, Kraków.

Литература на английском и польском языках:

Alpers Svetlana, 1991, The Museum as a Way of Seeing, w: (red.) Lavine S. and Karp I., Exhibiting Cultures; The Poetics and Politics of Museum Display, c. 25-32, Washington and London.
Bennett Tony, 1998, Speaking to the eyes: museums, legibility and the social order, w: (red) Macdonald S., The Politics of Display Museums, science, culture, c. 1-24, London and New York.
Clifford James, 2000, Kłopoty z Kulturą, c. 133-167, Warszawa.
Connerton Paul, 1989, How Societies Remember, Cambridge.
Dias Nélia, 1998, The visibility of difference: nineteenth-century French anthropological collections, w: (red) Macdonald S., The Politics of Display Museums, science, culture, c. 36-52, London i New York.
Golden Deborah, 1996, The Museum of the Jewish Diaspora Tells a Story, w: (red) Selwyn T., The Tourist Image; myths and myth making in tourism, c. 223-250, Chichester, New York, Brisbane, Toronto, Singapore.
Korzeniewski Bartosz, 2004, Muzealizacja a późnonowoczesna przemiana stosunku do przeszłości, w: „Kultura Współczesna”, nr 2 (40), s. 24-34, Warszawa. 
Korzeniewski Bartosz, 2006, Muzealizacja – ku czy przeciw przeszłości?, w: (red.) Popczyk M., Muzeum Sztuki od Luwru do Bilbao, c. 221-227,  Katowice.
Krzywicki Ludwik, 2003, Ustroje społeczno-gospodarcze w okresie dzikości i barbarzyństwa, Poznań.
Lewandowski Roman, 2006, Strategie kuratorskie – od antropologii do polityki dyskursu, w: (red.) Popczyk M., Muzeum Sztuki od Luwru do Bilbao, c. 157-162,  Katowice.
Lübbe Hermann, 1991, Muzealizacja. O powiązaniu naszej teraźniejszości z przeszłością, w: (red) Gołaszewska M., Estetyka w świecie, t. 3, c. 7−29, Kraków.
Macdonald Sharon, 1996, Introduction, w: (red) Macdonald S., Theoretizing Museums; Representing identity and diversity in a changing world, c. 1-18, Oxford and Cambridge.
Macdonald Sharon, 1998, Exhibitions of power and powers of exhibition: an introduction to the politics of display, w: (red) Macdonald S., The Politics of Display Museums, science, culture, c. 1-24, London and New York.
Mullen Kreamer Christiane, 1992, Defining Communities Through Exhibiting and Collecting, w: (red.) Lavine S. and Karp I., Exhibiting Cultures; The Poetics and Politics of Museum Display, c. 367-381, Washington and London.
Riegel Henrietta, 1996, Into the heart of irony: ethnographic exhibitions and the politics of difference, w: (red) Macdonald S., Theoretizing Museums; Representing identity and diversity in a changing world, c. 83-104, Oxford and Cambridge.
Urry John, 1996, How society remember the past, (red) Macdonald S., Theoretizing Museums; Representing identity and diversity in a changing world, c. 45-65, Oxford and Cambridge.
Teslow Tracy Lang, 1998, Reifying race: science and art in Races of Mankind at the Field Museum of Natural History, w: (red) Macdonald S., The Politics of Display Museums, science, culture, s. 53-76, London i New York.
Tylor Edward, 1865, Researches into the Early History of Mankind and the Development of Civilization, London.
Tylor Edward, 1871, Primitive Culture, New York.
Vergo Peter, 1989, The New Museology, London.

Литература на русском языке:

Вдовин Г. В., 2003, Кризис музея как мировоззрения, в: «Музей и краеведение», выпуск 4, с. 5-25, Сыктывкар.
Котылев А. Ю., 2003, Региональный музей в системе российской культуры ХХ-ХХI Веков: итоги и перспективы развития, в: «Музей и краеведение», выпуск 4, с. 26-36, Сыктывкар.
Шулепова Э. А., 2005, Музеи советской эпохи, в: (ред.) Шулепова Э. А., Основы музееведения, с. 178-183, Москва.

Текст доклада, прочитанного на конференции "Между памятью и амнезией: Следы и образы Гулага". 5-7 ноября 2007, Европейский университет в Санкт-Петербурге.

Об авторе:

Зузанна Богумил, Школа социальных наук Института философии и социологии Государственной академии наук (ГАН) Республики Польша