Исповедь про польский гонор, новосибирскую Марину Мнишек и Бухенвальдский набат
16 декабря 2014 в Интерьерном театре на Невском, 104, состоялась вторая «Беседа о корнях». Героем мероприятия стала на этот раз Ольга Константиновна Крокинская, доктор социологических наук, профессор Российского государственного педагогического университета им. А.И.Герцена. Родилась она в Самаре (в те годы – Куйбышев), училась в Новосибирском университете. Живёт в Петербурге с середины 1970-х годов, преподает, занимается вопросами социологии образования, культуры, гражданского общества, когнитивной социологией, социосемиотикой. Только за последние 5 лет опубликовано 112 ее научных работ.
Сама Ольга Константиновна назвала свое выступление «более-менее исповедью». Чувствовалось, что она постаралась по возможности уйти от такой формы общения с аудиторией, как лекция – что, как профессиональному преподавателю, ей было бы, конечно, привычнее. Сложно судить, удалось ли это в полной мере, да и нужно ли было вообще – во всяком случае, ее рассказ был хорошо структурирован, а иллюстративный материал (в том числе, фото из семейных альбомов) – тщательно отобран.
«Ничего особенно польского в моей жизни нет, - отметила Ольга Крокинская в самом начале своего рассказа, - Я могу восстановить только какие-то тонкие связи, которые – как это говорится в знаменитом стихотворении Давида Самойлова: «И это всё в меня запало, и лишь потом во мне очнулось». Я не являюсь деятелем каких-то культурных или общественных программ (научная связь была – и я вам о ней расскажу). Но я во многом сформировалась под воздействием небольших импульсов, связь с прошлым – даже не моим, а моего отца. Но если я могу сделать для страны, которой я очень симпатизирую, то это – просто быть самой собой, и как-то влиять, хотя бы на расстоянии протянутой руки, на окружающую действительность».
Тем не менее, Ольга Константиновна подчеркнула, что «польскость» она в себе осознает, причем – с довольно раннего возраста. Главная причина, конечно – это происхождение её отца, Константина Мироновича Крокинского, уроженца Польши. У него была драматическая, даже трагическая судьба. О его появлении в России дочь знала очень «глухо»: подростком, в 1920-годы, во время советской агрессии против Польши, Константин с братом бежали в СССР, где и обосновались (впоследствии брат бесследно исчез). Родители встретились в 1939 году – мама Евдокия Николаевна Фёдорова училась на рабфаке, отец работал снабженцем. Можно сказать – советский средний класс. Потом мама стала учительницей начальных классов.
Во время войны Константин Миронович был узником Бухенвальда и участником восстания в Бухенвальде, одним из членов подпольной группы – впоследствии дочь нашла информацию о нем в нескольких книгах, посвященных этим событиям. Отец вернулся домой в 1946 году и умер, когда дочери было 4 года от бухенвальдского туберкулёза, так и не оправившись от болезни после концлагеря, – но мама никогда ничего о нем не рассказывала. Понятно, что она опасалась последствий его плена (в ту пору это означало, что он был «на оккупированных территориях» - что официально считалось, чуть ли не предательством). Всю информацию об отце, которая до нее дошла, Ольга Константиновна получила от своей тёти – маминой младшей сестры.
Только один раз, когда мама была уже старенькая, на нее нахлынули воспоминания, и она рассказала запавший ей в память ужасный сюжет из рассказов отца: когда заключенных выводили из лагеря на работы, каждый должен был оттолкнуть рукой уже разлагавшийся труп повешенного на арке ворот – чтобы не забывали, где находятся.
«Если бы не папин характер – мама всё время говорила, что я пошла в него, мне о нем и нечего было бы рассказывать, кроме того, что я прочитала в книжках, - говорит Ольга Крокинская. – Думаю, и его участие в восстании, в лагерном подполье – следствие его характера. Хотя он умер, когда мне было четыре года, я его помню. Помню психологически. Он был очень добрый, очень веселый человек. Мы с ним играли, а потом и тетка мне рассказывала, что он всегда был душой компании».
Отец был польско-еврейского происхождения (по словам тетки, он был, на самом деле, Иосиф Аронович, а не Константин Миронович, но никаких документальных подтверждений этому нет).
Мать же происходила из семьи молокан – волжско-уральской секты протестантского толка. Она была человеком трудолюбивым, достаточно суровым и патриархально настроенным. По всей видимости, они с отцом были совсем не похожи друг на друга. У отца был характер вольнолюбивый, с ярко выраженным чувством собственного достоинства, со своей позицией и своим собственным мнением. «Чуть я заявяла какое-то свое мнение, отношение к чему-либо, намерение что-то сделать по-своему, мать всегда говорила на это: «Папенька родимый!» - вспоминает Ольга Крокинская. - Так я узнала, что я папина дочка и стала культивировать в себе это вольнолюбие, и я соотносила себя с ним всю жизнь».
Но самым загадочным в отце для Ольги Константиновны остается его фамилия. Больше нигде фамилии Крокинский она не встречала, хотя и пыталась заниматься историей семьи, разыскивать родственников. Даже в Польше такой фамилии никто не знает. В качестве гипотезы Ольга Константиновна приняла достаточно распространенную в России «писарскую ошибку» - вполне возможно, что изначально фамилия звучала несколько иначе. Однако в ходе поисков она неожиданно наткнулась на информацию о том, что зелёный мрамор называется иначе «крокинский камень». «Может, что-то в этом есть, - говорит Ольга Крокинская, - дело в том, что зелёный цвет всегда был моим любимым цветом, и мне всегда говорили, что у меня зелёные глаза…»
Родной город Ольги Крокинской – Самара, первая точка родины, тоже, оказывается, имеет связи с Польшей. Как и во многих российских городах, поляки стали появляться там после подавления восстания 1830 года. Есть в городе и католический («польский») костёл - Храм Пресвятого Сердца Иисуса. Строительство его начал самарский губернатор Адам Арцимович, поляк по происхождению и католик по вероисповеданию. В советское время храму в определенной степени повезло – в его стенах располагался краеведческий музей.
Ещё одной связью с Польшей для Ольги Крокинской стала её учительница русского языка и литературы Евгения Александровна Матульская, имевшая сильный, достаточно резкий, вольнолюбивый – «польский» характер, человек высоких помыслов, убеждений и критериев. «Она произвела на всех нас, ее учеников, сильнейшее воздействие. Конечно, мы ее звали «тетя Женя». Закрыв дверь класса чуть ли не на ключ, она читала нам стихи поэтов серебряного века – Цветаевой, Ахматовой, Гумилева, которых не было в школьной программе», - вспоминает Ольга Крокинская.
Как-то, вспоминает Ольга Крокинская, застав одного из своих учеников за чтением «Забавной Библии» Лео Таксиля, Евгения Александровна вручила ему самую настоящую Библию, сказав, что читать надо, прежде всего, первоисточник, а не «всякую ерунду». Стоит отметить, что на дворе был 1966 год, и такие действия вполне попадали под «религиозную пропаганду», за которую буквально незадолго до этого, можно было получить немалый срок. Этот ученик, Александр Белоусов, впоследствии увлекся изучением истории Израиля, израильской литературой, выучил идиш и иврит, затем сам уехал в Израиль и стал известным еврейским поэтом и публицистом.
Третьей, не столь очевидной для окружающих, но важной для сегодняшнего героя «Беседы о корнях» тонкой связью с Польшей оказались студенческие карнавалы, проходившие в Новосибирском университете в 1960-е годы (не из них ли в застойные «нулевые» выросла знаменитая «Монстрация» Артёма Лоскутова?). Стоит помнить, что карнавал – это не просто костюмированное шествие под присмотром городской администрации, как это выглядит сегодня в Петербурге, а бунт, «выход народного тела», и некий угрожающий палец властям: «Хотя мы ведём себя тихо, но мы есть, и если что…»
Именно тогда Ольгу Крокинскую студенты выбрали «альтернативной» королевой карнавала. В той атмосфере студенческой вольницы, свободы и бунта, было что-то от польских восстаний минувших дней (польской «Солидарности» ещё не было, но «геополитически» уже складывались предпосылки к её созданию). «Притащили стол из аудитории, водрузили меня на стол, - вспоминает Ольга Крокинская. – И пронесли на руках по всему Академгородку. И я держала политическую речь с какого-то помоста, и говорила, что в этом королевстве – не всё в порядке».
Стоит отметить, что одним из активных участников «группы поддержки» «альтернативной королевы» был ее однокурсник и супруг, Александр Марголис (председатель Санкт-Петербургского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры и председатель совете учредителей НИЦ «Мемориал»). Они вместе с первых сентябрьских дней своего 1-го курса новосибирского истфака. Так или иначе, «альтернативная королева» почувствовала себя в тот момент «немножко Мариной Мнишек» - так соотнесла со своей «внутренней польскостью» этот эпизод наша собеседница.
От событий тех лет Ольга Крокинская перешла к филологическому и социологическому исследованию понятия «польский гонор»: «В России это сочетание является устойчивым, и с явно негативным оттенком. Предполагается, что это – заносчивость, высокомерие, гордыня. Хотя это полный аналог английского honor и французского honneur (переводится на русский как «честь»). И когда мне стало понятно, что эти два значения явно не совпадают, получилось, что на фоне патерналистского настроя массового сознания в нашей стране… Не брошу ни в кого камень – эта черта возобладала в результате террора и уничтожения людей с честью. На фоне того, что нужно приспособиться, стушеваться, «не возникать», «быть как все», на этом фоне уничижения и самоуничижения, быть человеком чести, стало негативно».
Важной связью с Польшей для Ольги Крокинской оказалась и ее профессия, социология. Она назвала четыре имени польских столпов этой науки – Ян Щипаньский (его книжка по социологии была первой, изданной в Советском Союзе), Мария Осовская («Рыцарь и буржуа» - книжка про рыцарский этос и буржуазную мораль), Петр Штомпка («Социология социальных изменений») и Зигмунт Бауман (британский социолог польского происхождения).
В 1986 году, когда Ольга Константиновна уже работала в Научно-исследовательском институте комплексных социальных исследований (НИИКСИ), она приняла участие в поездке на международную научную конференцию в Краков. Так вышло, что группа уехала вперед, и Ольге Крокинской пришлось ее догонять. В результате при пересадке в Варшаве она заблудилась и опоздала на поезд. «Бродила по вокзалу, получила первые, невероятные, впечатления о Польше, - вспоминает Ольга Константиновна. – Я услышала слово «tyschschontsy», мне бросились целовать ручки, помогли добраться куда надо. А еще по дроге из Варшавы в Краков в поезде я ехала в купе с демобилизованными солдатами – дембелями, как говорит по-русски. Они, правда, меня упрекнули Катынью – хотя совершенно беззлобно, не агрессивно. Но зато подарили мне свою польскую кокарду. У меня есть фотография с ней, но сегодня мы до нее уже не доберемся…»
Конференция проходила за городом, скорее всего, это была Криница – не было времени осматривать достопримечательности, поскольку Ольга Крокинская делала там важный доклад о динамике ценностей в организациях, в ситуациях социокультурного развития. «Меня очень хорошо приняли, опубликовали доклад в двуязычном сборнике. А потом был фуршет. И там я тоже узнала много интересного, - говорит Ольга Константиновна. – Так, на этой неофициальной части, после конференции, я узнала, что польский борщ – это совсем не то, что мы называем так у себя в России. Это, если кто не знает, такой атомный овощной отвар, невероятно красивого рубинового цвета, вкусный до невозможности. А вообще год был дефицитный, в Кракове только золотом торговали. И еще помню огромное количество вкуснейшей выпечки. Больше не было ничего. На фуршете мы закусывали борщом с этими вкусными пирожками. А потом пели песни – как поляки их пели! Эти живые картины так и остались в моей памяти».
На второй день пребывания в Польше, Ольга Крокинская стала понимать польский язык, а на третий день у неё возникло чувство, что она могла бы там жить: «Сейчас я поездила по разным странам, но такое чувство не везде возникает – оно возникло именно там. Значит, что-то действительно польское во мне есть», - так завершила она свою исповедь.
Полная видеозапись беседы с Ольгой Крокинской
Герои встреч задумываются над тем, как меняет их отношение к корням время и пространство, что делает с их представлениями о национальности космополитичный Петербург и т.д. Первая встреча состоялась 25 ноября 2014 года, ее героем был известный петербургский художник Александр Петрович Войцеховский. Встречи организуют редакция портала Когита!ру, НИЦ «Мемориал» и Санкт-Петербургский государственный Интерьерный театр при поддержке Генерального консульства Республики Польша в Санкт-Петербурге.
Третья беседа с писателем и редактором Натальей Соколовский состоится в январе 2015.
