Когда я совершаю какие-то авантюрные поступки, я тоже немножко поляк…
Александр Войцеховский – необыкновенный художник, который известен ныне не только в России. А по первой профессии Войцеховский – врач.
Однажды Петрович – так называют Александра друзья, уже будучи довольно известным, но не таким знаменитым, как сейчас, был приглашен к гениальному Юрию Норштейну. Только на полчаса, чтобы коротко поговорить. Просидели часа четыре, и Норштейн очень высоко оценил то, что делает Войцеховский. Но о работах художника сложно писать – их лучше рассматривать и читать краткие подписи-аннотации, которые сам Петрович делает.
Александр Войцеховский к встрече в Интерьерном театре готовился: на листах для акварели формата А3 расписал канву своего рассказа, в нашей редакции отсканировали фотографии из многочисленных семейных альбомов, сфотографировали некоторые реликвии… Но готового нарратива семьи Войцеховских-Шполянских-Шостаков-Флоренских у нашего Художника не было, он рождался в Интерьерном на наших глазах.
И вот далеко не весь состоявшийся там разговор «о корнях». Разговор начался с того, что о своих корнях, о своей семье Александр узнавал от бабушки, листавшей вместе с ним семейные альбомы.
«Мы открывали альбом, и я видел людей в полярной обстановке, в унтах, каких-то полярных капитанов. Бабушка рассказывала мне о том, как жил мой дед. Мы открывали другие альбомы, относящиеся к дореволюционной эпохе, и там я видел прекрасных барышень в удивительных нарядах – и это тоже были мои родственники, - начал Александр, вспоминая, что все семейные истории и легенды он помнил с детства – от бабушки. - Отец мой, Петр Георгиевич Войцеховский, родился в городе Ленинграде в 1935 году в семье полярника Георгия Анастасьевича и Елены Владимировны Войцеховских. Это была удивительная и очень счастливая семья».
Рассказ Войцеховского причудливо петлял серпантином, возвращаясь в прошлое и легко переходя из эпохи в эпоху... Дед художника по отцовской линии увидел бабушку впервые в маленьком городе Проскуров на Украине (ныне это Хмельницкий). Деду было 17, а бабушке – 7, но тогда он ей сказал, что когда она вырастет, то он на ней непременно женится. Так и вышло. Они встретились в Москве, спустя годы, и поженились и поселились в Ленинграде, в Доме Полярников («жилом доме Главсевморпути») на улице Восстания.
Тут следовало вспомнить про жителей этого дома – полярных капитанов, штурманов, летчиков, их жен и детей, про капитана Дождикова, который, выпив, падал в клумбу, но его бережно поднимали и относили домой. Про то, как бабушка Войцеховского с тремя детьми возвратилась из эвакуации после войны и застала в своей квартире нового жильца Берга, который семейство и на порог пускать не хотел. Тогда сосед-полярник предложил просто пожить в его квартире, потому что сам он уезжает на год, а, может, и на полтора в экспедицию…
«Вот мы сидели с бабушкой в этом Доме полярников, листали альбомы с полярными фотографиями, и она мне рассказывала удивительные истории, как мой дед Георгий Анастасьевич Войцеховский после революции уехал в Харьков учиться и там встретил будущего героя-полярника Отто Юльевича Шмидта, который преподавал ему математику и астрономию. И Шмидт взял его к себе в Арктический институт в Ленинград».
А потом дед Войцеховского принимал участие в экспедиции Седова, в 1930 году, а потом зазвал свою будущую жену-студентку с ним «на месяц всего, на каникулы в бухту Тикси». Экспедиция растянулась на полтора года, но более счастливого времени у бабушки Войцеховского, пожалуй, в жизни больше не было. Дед многие годы своей жизни посвятил полярным исследованиям, он составил 8 карт районов Арктики и Таймыра, а умер от голода в блокаду, его друг-полярный летчик Мазурук- прилетел специально, чтобы вывезти его на большую землю, но не успел…
«Отец мой – Петр Георгиевич Войцеховский, родился в городе Ленинграде в 1935 году в семье полярника, - рассказ движется дальше, немного возвращаясь в исходную точку и повторяясь, -- Мама родилась в 1934 году в Сталинграде, папа ее был талантливым инженером, проектировал «Катюши», мама была врачом. В 1937-м их постигла печальная участь: деда расстреляли, бабушку посадили, детей, в том числе и маму, чудом спасли родственники».
Войцеховский задумывался, как будто каждый из многочисленных родственников, выстроившись в виртуальную очередь, просил, чтобы о нем рассказали, а наш художник, как медиум, стоял перед трудным выбором: «Сейчас я попробую рассказать о некоторых своих родственниках и начну с самого яркого человека».
«Анастасий Тимофеевич Войцеховский – прадед, проживавший в Проскурове и командовавший полком, был во всех отношениях яркой и героической личностью – вот то, что достоверно известно мне о нем. Собственно, не знаю достоверно его польского происхождения, но по фамилии можно судить о его польских корнях. Но знаю, что он был военным - участником Русско- японской кампании, где совершил ряд героических подвигов – он защищал гору Высокую, где был контужен, ранен и даже временно ослеп и был пленен японцами. Год провел в плену, причем там ему сделали операцию на глаза и относились с большим почтением – как к герою. Он вернулся домой и был награжден орденом и золотым оружием – высшей офицерской наградой. И при этом при всем Анастастий Тимофеевич был очень своеобразным человеком – и все Войцеховские были очень своеобразными людьми, с большими странностями, чего уж там».
Вот, к примеру, не поехал Анастасий Тимофеевич в Петербург – получать золотое оружие из рук императора, а отправился на охоту. Супруга прадеда – Елена Сигизмундовна – женщина с сильным характером, его чрезвычайно за это ругала, как и за многие другие поступки, а он все равно поступал так, как считал нужным. Прабабушка, впрочем, сама была не промах – в прямом смысле – прекрасно ездила верхом и без промаха палила из ружья.
Прадед был неплохим актером – даже полковой театр организовал и играл в спектаклях главные роли. Войцеховский вспоминает, что в одном из пропавших бесследно семейных альбомов – а у этих альбомов почему-то обнаружилось странное свойство- куда-то пропадать, так вот, в одном из альбомов он помнит фотографию прадеда «в образе» - в каком-то наряде, с выпученными глазами, с выставленными вперед руками – и это очень выразительно, красиво, смешно и главное – даже на фото было видно, какое у прадеда прекрасно чувство юмора.
Впрочем, семейные предания гласят и о том, что прадеду его актерский дар помог спасти себя и родственниц во время смутное, когда Киев переходил из рук в руки. То ли красные, то ли зеленые окружили дом, где был только прадед и многочисленные родственницы. Он «организовал оборону» - на разные голоса подавал команды и принимал их, бегая из комнаты в комнату, кричал, чтобы слышали осаждающие. Они услышали и…сняли осаду, подумав, что с таким количеством вооруженных мужчин лучше не связываться.
Но если вернуться во времена дореволюционные, то одна из семейных легенд гласит, что в полку у Анастасия Тимофеевича служил писатель Куприн, но отношения у них складывались непростые. «Потому что Куприн был офицером непослушным и выпивал больше, чем следовало, по мнению Анастасия Тимофеевича, который тоже любил выпить, но меру знал, а Куприна журил за пьянство, чего уж там», - неспешно рассказывал Войцеховский.
Все это время проектор демонстрировал нам старые фотографии. Лампа в проекторе светила таинственным сиреневым цветом: проектор в Интерьерном бэушный, передан сюда из Арт-Центра «Пушкинская-10», когда там купили новый. Вот Анастасий Тимофеевич на охотничьем привале с друзьями, а потом мы увидели фотографию старинного портсигара, на котором хорошо читалось имя «Елена»:
«Это портсигар, который подарили полковые товарищи Анастасию Тимофеевичу в 1903 году. Портсигар был инкрустирован золотом – именами всех членов семьи, но и золотое оружие, которое все-таки каким-то образом до прадеда дошло, и вот эти имена детей – все было сдано в ломбард и там пропало, только не решились посягнуть на имя жены и осталась одна «Елена».
Анастасий Тимофеевич во всех отношениях был героическим человеком, однажды в Киеве он остановил еврейский погром, пошел и остановил – как был – при всех орденах и золотом оружии.
Если бы портсигар сохранился полностью, то, кроме «Елены», мы бы прочли на нем имена пятерых детей – Александра, Владимира, Татьяны, Ольги и Георгия. Все мальчики закончили кадетский корпус, а два старших – успели и юнкерское училище, став офицерами. Причем Александр после революции сделался непримиримым врагом советской власти, воевал на стороне белых, потом бежал в Албанию, и след его затерялся. Владимир воевал в Первую мировую, потом, в Гражданскую – тоже на стороне белых. Потом как-то даже успел побывать адъютантом у гетмана Скоропадского, а потом умудрился тихо жить в Ленинграде. Умер в блокаду. Старшая дочь Татьяна жила в Москве и работала редактором, вышла замуж за друга отца, Петра Тимофеевича Бурмистрова – этот офицер перешел на сторону красных и даже стал красным комендантом города Николаева. С Анастасием Тимофеевичем они спорили о политике, но это не мешало им дружить…
Наши «Беседы о корнях», придуманные генеральным консулом Польши Петром Марциняком и Татьяной Косиновой, предполагают у главного героя наличие ощущения Польши и польскости, поиска, пусть и не фигурального, этих корней. Отсюда вопрос Татьяны Александру: «А в какой мере вы чувствуете себя поляком, и если вообще поговорить о польскости – то что это для вас?».
«Я себя чувствую поляком, потому что я ношу такую фамилию. Еще мне кажется, что когда я совершаю какие-то авантюрные и странные поступки, я тоже немножко поляк. А может, это и еврейские корни дают себя знать. В Проскурове проживала семья еврейского врача Моисея Львовича Шполянского, благородного человека, открывшего больницу для бедных. В 1919 году в Проскурове во время страшного [еврейского] погрома Анастасий Тимофеевич Войцеховский отправил старших сыновей – юнкеров Владимира и Александра – сопровождать доктора Шполянского, который шел помогать раненым... Доктор умер, спасая других: сердце не выдержало.
Что касается ощущения своей принадлежности к той или иной национальности, то мне просто интересно и радостно, что я имею отношение и к тем, и к другим, и к третьим, и к четвертым».
Вот есть история в семье, что дед матушки Александра Петровича имел какое-то отношение к цыганам. Может, у него самого цыганской крови и не было, хотя был он веселый черноволосый человек, но если видел проходящий по местечку табор, то удержаться не мог – уходил с ними, а потом возвращался с повинной головой к оседлой жизни дома.
«Как-то стоял я в переполненной электричке, а цыганки шли в проходе. И они так шли, таким электричеством от них веяло, что люди отводили взгляд, - Войцеховский тоже чувствует в себе это электричество. – И главная цыганка, которая возглавляла это шествие, посмотрела на меня веселым бездонным глазом и подмигнула мне. И мне так отрадно ощущать свою принадлежность ко всем перечисленным национальностям, потому что так лучше понимаешь этот сложный многонациональный мир».
P.S. Про родственников Александра Войцеховского можно слушать и рассказывать бесконечно. Вот «за кадром» остался чудесный дядя Миша – тот самый мальчик, сын умершего в блокаду Владимира - брата деда, которого бабушка Войцеховского вывезла вместе со своими детьми в эвакуацию. Дядя Миша в широкополой шляпе катался по городу Ленинграду на одноколесном велосипеде...
И еще один родственник – гениальный хирург Владимир Шостак. Он по настоянию отца закончил Политех, но потом все же Военно-Медицинскую академию. И именно это стало призванием на всю жизнь...
«Все мои предки, все родственники - один ярче другого, они помогают мне жить», - говорит Петрович.
Полная видеозапись беседы с Александром Войцеховским
Фотографии Анастасии Черкасовой
"Беседы о корнях" ежемесячно проводят Издательский дом "Когита", НИЦ "Мемориал", Санкт-Петербургский государственный Интерьерный театр при участии Генерального консульства Республики Польша в Петербурге.
