— Является ли «Дневник» открытием для российского читателя?
— В годы перестройки отдельные его фрагменты печатались в толстых журналах, куда их предлагал переводчик Юрий Чайников, сейчас уже лауреат премии Андрея Белого, которую в 2012 году он получил за перевод именно «Дневника» Гомбровича. Он подвижник этого перевода. Мы очень надеемся, что книга действительно станет открытием в России. Вообще, к сожалению, Гомбрович не вошел пока в культурный обиход, в культурное сознание. Несколько его произведений — «Фердидурка», «Порнография», «Космос», «Транс-Атлантик» были изданы по-русски. И, кстати, половина их в переводе Юрия Викторовича. Но они увидели свет очень маленькими тиражами — от 500 до 1000 экземпляров и теперь не переиздаются. Интеллектуальным сообществом — я имею в виду рецензентов — «Дневник» оказался воспринят очень хорошо. Было написано около десяти очень содержательных рецензий, все они есть на сайте издательства.
В Европе «Дневник» — настольная книга интеллектуала. Хотелось бы, чтобы у нас было так же. Потому что это важнейшее произведение не только польской литературы, это важнейшее чтение для интеллигента, человека культуры, человека, который выстраивает, взращивает свою личность. Потому что, в основном, дневник посвящен тому, как избежать готовых форм, или того, что называется «принципами». Как остаться собой. Как остаться живым. Как сохранить пластичность, гибкость самосознания и живых оценок происходящего. Это не такая простая вещь, как может казаться на первый взгляд.
— В чем своеобразие «Дневника»?
— Это дневник писателя, во многом посвященный размышлениям Гомбровича о литературе и о том, что происходит вокруг нее. Но это не записки о прочитанном и не анализ его. Литература является лишь толчком для размышления о самых разных вещах, связанных с самоопределением личности. И я, честно говоря, аналогов ему не вижу.
— Как вообще приходит идея в вашем издательстве напечатать ту или иную книгу?
— Книги приходят к нам вместе с людьми. Зарубежная литература, соответственно, через переводчиков. И наша установка — издать то, что очень хотелось бы сделать им. Мы не заказываем переводы, мы хотим воплотить мечту того или иного переводчика. У Юрия Чайникова была мечта — перевести «Дневник» Гомбровича. Он ею с нами поделился. И мы на это откликнулись. Это общий принцип работы над издательским портфелем. Важным аргументом является и то, что книги не хватает в нашем культурном пространстве. Большая часть изданных нами переводов зарубежной литературы, в том числе и польской, — это пропущенные классики. Мы восполняем лакуны. Издавая всего 15 книг в год, имеем возможность не гнаться за коммерцией и выбирать.
Нам помогают замечательные культурные институции, существующие в разных странах, в том числе и в Польше, например, Институт книги в Кракове. Они же иногда помогают привезти в Россию кого-то из польских авторов. Мы надеемся, что в Год Польши в России — в 2015-м — мы, наконец, увидим Михала Витковского, которого называют «инфант террибль» польской литературы. В нашем издательстве выходил роман «Марго» — записки дальнобойщицы, совершенно брутальная проза, в которой звучит, с одной стороны, правда польского захолустья, а с другой стороны — голая правда шоу-бизнеса. И вот между этими двумя полюсами разворачивается язвительная проза Витковского. Надеемся, что в 2015 году мы не только посмотрим на Витковского, но услышим его суждения о современной Польше.
Мы несколько лет издаем произведения Мариуша Вилька, его цикл «Северный дневник». Вышло уже четыре книги. Вильк был участником «Солидарности», пресс-секретарем Леха Валенсы. Но вот уже двадцать лет он живет в России — в деревне Конда Бережная на берегу Онежского озера. В старом двухэтажном русском доме с резными наличниками, с русской печью. И оттуда совершает свои ментальные путешествия — в разные стороны и в разные страны.
Мариуш Вильк журналистом побывал на Абхазской войне в 1996 году. И это послужило для него водоразделом, стало незажившей раной. Как раз эти события, свидетелем которых он оказался, подвигли его абсолютно переменить судьбу. Он счел историю грязным делом и свое участие в ней полной невозможностью.
— Историю или политику?
— Историю, искаженную и отравленную политикой. Именно после войны он по совету друзей уехал на Соловки. И вместо трех дней остался там зимовать. «Осоловел». Оставаясь на Соловках в течение десяти лет, выучил русский до такой степени, что смог читать летописи в библиотеке монастыря. Читал, общался с монахами. Первая книга «Волчий блокнот», которую издали, увы, не мы, — это песнь жителям Соловков.
Он пишет только по-польски. Но писать о России он начал тогда, когда смог думать по-русски. О нем говорят: «Русский писатель, пишущий по-польски; польский писатель, пишущий о России». Только что у нас вышла очередная книга цикла «Северный дневник» — «Путем дикого гуся» и через год мы ждем завершающую книгу — «Дом странника». А дальше, может быть, издадим Вилька одним большим томом. Радует, что именно в Петербурге приняли этого писателя, у него сложился здесь свой читательский круг.
— Безусловно, свой петербургский читатель есть и у Нобелевского лауреата Чеслава Милоша, недавно в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме прошла Международная конференция, посвященная его творчеству. Вы тоже издаете его книги?
— Полтора года назад мы издали «Долину Иссы», а сейчас готовим «Азбуку». Переведет ее Никита Кузнецов, который перевел и «Долину Иссы». Это один из трех романов Милоша, по мнению Томаса Венцловы — автора послесловия, самый лучший. Публицистика Милоша, его стихи на протяжении двадцати лет издаются в России, увы, не всегда в самых лучших переводах. Но вот с «Долиной Иссы» повезло нам всем — этот перевод был очень высоко оценен, в том числе и Натальей Горбаневской , и секретарем Чеслава Милоша Агнешкой Косинской, которая очень тщательно следит за всеми зарубежными изданиями Милоша. Роман этот — роман воспитания. Детство Милоша прошло в Литве, они земляки с Венцловой. Долина Иссы — название вымышленное. Это долина маленькой речки Нявежис в центре Литвы, к северу от Каунаса; дом Милоша до сих пор там сохраняется. Это роман, в котором есть всё, это своеобразный универсум детства и отрочества, он автобиографичен, но написан зрелым человеком, поэтому на детстве, на отрочестве — отсвет зрелости. И отсюда ощущение, что ты читаешь книгу мудреца. Ребенок — тоже в своем роде мудрец, но он просто не всегда может выразить эту мудрость. Мы читаем о ребенке, увиденном глазами сложившегося поэта, философа, человека, имеющего огромный опыт существования за пределами родного — дома, края, материка. И это создает уникальную ситуацию текста. Эта книга получила большой резонанс. Надеемся, что и другую прозу Милоша читатели воспримут с интересом.
— Давайте поговорим еще об одной книге, которую выпустило Издательство Ивана Лимбаха — «Среди печальных бурь. Из польской поэзии XIX–XX века», книга польских поэтов в переводах Анатолия Гелескула, с его эссе, предваряющими каждую подборку.
— Переводчик и составитель Анатолий Михайлович Гелескул и его жена Наталья Родионовна Малиновская подарили нам… я называю это «шкатулка с жемчугом». 
Это невероятная книга. Сам переводчик «спрятан» на титульном листе, и, к сожалению, эта уникальная книга у нас мало звучит. Но она — настоящий переводческий подвиг. Шестнадцать поэтов — от Мицкевича до Новака. Особенно много стихов Лесьмяна, Стаффа, Тувима, Галчинского… Как возникла книга? Наши читатели уже узнают небольшие, почти квадратного формата книги с буквами на обложке — это серия «Проза поэта» (в ней вышли два польских автора — Милош и Збигнев Херберт). Анатолий Михайлович сделал для этой серии прозу Хименеса, так мы познакомились с Гелескулом. Зная что он — непререкаемый авторитет среди переводчиков с испанского и польского языков, я в какой-то момент просто поняла, что о нем давно не слышно, позвонила и спросила, что могли бы мы сделать вместе. И мы издали прозу Хименеса. Гелескул болел, терял зрение, но очень хотел сделать книгу польской поэзии. И когда он сказал, что хочет сделать эту книгу — мы сразу откликнулись. Никакой другой реакции быть не могло — только немедленный отклик и помощь. Ценнейшим в создании книги было то, что Анатолий Михайлович решил написать эссе о каждом поэте. Причем это не биографический очерк, а образ понимания переводчиком того или иного поэта — через детали биографии, создающие контекст восприятия. Важно, что Гелескул, как переводчик по самоощущению был поэтом. Да, он не всегда точен в переводе, но он всегда правдив, переводит стихотворение из одного ментального пространства в другое, где оно укореняется. И мы воспринимаем переводы как факты русской культуры — это удается очень немногим переводчикам. Книга, с одной стороны, необыкновенно разнообразна — шестнадцать поэтических миров; с другой стороны, в ней есть единство трагического мироощущения, которое существует и в русской поэзии тоже. Не случайно Гелескул назвал ее словами из пушкинской строки: «Я возрастал среди печальных бурь». Он считал, что это и есть то объединяющее двух поэтических миров — русского и польского. Я надеюсь, что книга найдет своего читателя, и мы поймем, какой дар она собой представляет. Анатолия Михайловича не стало два года назад и эта книга — невероятная драгоценность, которую он нам оставил. И сам он как личность предстает со страниц этой книги. Важно, что поэзия — вызов обыденному сознанию, обладающая целительной силой, ведь мы склонны всё усреднять и редко возвышаемся над собой. Преодоление тривиальности мышления — это то, зачем надо читать стихи. Кстати, Анатолий Михайлович выучил польский язык специально для того, чтобы переводить поэзию. Так же поступил и Борис Дубин, книга избранных переводов которого вышла у нас недавно, она называется «Порука». Борис Владимирович называет Гелескула своим учителем.
Кстати, в серии «Проза поэтов» у нас вышла совсем недавно книга Збигнева Херберта «Натюрморт с удилами». Херберт — крупнейший польский поэт XX века, лауреат невероятного количества премий. Он при жизни был очень высоко оценен. Мы делаем вторую его книгу, первая — «Варвар в саду» — посвящена средиземноморской культуре, вторая — «Натюрморт с удилами», — о Голландии, ее золотом веке. Эссе, давшее название книге, посвящено фигуре совершенно невероятной — художнику, от которого осталась всего одна картина. И Херберт просто «раскопал» биографию Торрентиуса — настоящий приключенческий роман. Херберт исследует тюльпаноманию, характер голландцев. Раздел «Апокрифы» — сборник маленьких шедевров, его сочинения о мореходах и циркачах, даже о Спинозе. Это такие притчи, портреты, написанные поэтом. Есть интереснейшая глава о торговле картинами в Голландии, насколько, оказывается, не ценились картины малых голландцев, которые теперь висят в Эрмитаже… Важно, что книга написана поэтом, язык поэта — особая энергетика, особый словарь…
— Ирина, я не знаю никого из своих коллег, друзей, знакомых, кто был бы равнодушен к Польше. А что для вас, человека, который среди других замечательных книг издает и польскую литературу, — Польша?
— Знаете, я там ни разу не была, поэтому образ Польши у меня — книжный. По книгам, и, в частности, тех, которые издавали мы, образ этот невероятно благородный, красивый. Мы, конечно, имеем дело с прекрасными поляками — Милош, Гомбрович, Херберт, вся плеяда поэтов — это те, кого порой не любили в их родной стране, долгое время не принимали, многие из них — изгнанники. Но именно они олицетворяют Польшу за ее пределами. Знаете, я так сформулирую: это образ благородной простоты и человеческой подлинности. Пожалуй, так.
Записала Галина Артеменко
