Отношение к Польше для России есть, прежде всего, отношение к ключевым проблемам своего исторического выбора.  Это ясно показывает лозунг, выдвинутый российской либеральной общественностью, быть может, лучший во всей ее истории: «за вашу и нашу свободу!» Условием свободы для Польши становилась свобода в России, в этом трагедия Польши.  А надеждой для свободы в России оказывалась свобода Польши – и в этом драма России. Драмой России является и то, что ее общество не раз одобряло акции российских властей, каравших поляков за стремление к свободе.  Почему драмой? Потому что, одобряя, понимали: это дурно. Копящееся от этого напряжение могло при случае выразиться в особо бурном всплеске недобрых, а иногда и добрых чувств.

В ходе  всероссийского опроса 16-19 апреля 2010 г. интервьюеры Левада-центра спрашивали респондентов: «Каковы основные проблемы в российско-польских отношениях?». Им предлагались на выбор несколько ответов-клише, возлагающих ответственность на ту или другую сторону. Начнем с ответа, называющего причиной проблем в наших отношениях «имперские амбиции современной России, ее нежелание считаться с интересами  соседних государств». Это формула, которая для многих в Польше и в остальном мире является главным объяснением всей ситуации в отношениях России и ее соседей, среди россиян была нарочито отвергнута. В качестве «основной причины проблем в российско-польских отношениях» ее назвал всего один процент опрошенных; ответ оказался последним из десяти предложенных исследователями. Схожий по смыслу, но отнесенный в прошлое вариант, говорящий, что причина состоит в «навязывании Советским Союзом Польше социалистического строя», выбирали чаще (17%), но и он оказался третьим от конца.

В сложившейся в современной России ситуации опросы общественного мнения порой берут на себя функцию куда более серьезную, чем просто репрезентация наличных точек зрения, существующих в массовом сознании. В отсутствии публичной политики и традиции публичных дебатов (Интернет в этом качестве служит лишь небольшой пока части общества), опросы дают желающим того людям возможность выразить свои чувства, занять позиции. Например, выбрать ответ, который гласит, что дело «в нежелании российской стороны признавать ответственность за преступления сталинских лет»,[1] - это значит: взять на себя – вместо государства – эту ответственность, то есть одновременно разгрузить свою совесть как гражданина, но нагрузить свою совесть как россиянина. Для этого нужно своего рода мужество, и недаром так поступила четверть участвовавших в опросе мужчин.

Для других предлагаемая опросом «разгрузка» состоит в возможности возложить вину за проблемы  отношений на партнера. Свыше 25% опрошенных видят главную проблему в «недавних планах размещения американской ПРО в Польше». (Следует заметить, что в подчеркивавшееся американцами оборонительное – и не от России, а от Ирака или Ирана – назначение этого комплекса верили очень немногие россияне. Судя по данным другого опроса, они считали его размещение в Польше и Чехии гораздо большей угрозой своей безопасности, чем ракетно-ядерные программы этих восточных стран или КНДР).

К этой же категории «виноваты не мы» относится и занявшая второе место (22%) версия относительно общего «недружественного отношения современной Польши к России». В глазах этой части опрошенных Польша, сама стремящаяся уйти от России в Европу, выступает «создателем препятствий на пути сближения России с ЕС».

Опрос позволил значительному числу жителей России «выговорить» и другие претензии к Польше, теперь уже исторического характера. По 18% указали на «отсутствие с  польской стороны признательности» за «освобождение Польши от фашизма» и за «экономическую поддержку в послевоенные годы».

Далее в интервью переходили к теме Катыни. Опрос не дает возможности узнать, почему российское руководство пошло на те признания, которые были сделаны. Но он показывает общественный фон этих признаний, сформированный менявшимися установками на трактовку этих событий в учебниках истории, в пропаганде, в СМИ. Собственно тема гибели людей и даже тема вины за нее в этих перипетиях заменилась совсем другой – темой признания/непризнания этой вины. За давностью лет, казалось бы, мог встать один из самых трудных вопросов современной морали - вопрос о коллективной ответственности, о вине народов за действия своих руководителей и исполнителей их приказов. Но этот вопрос не встает. Российское общество – как, видимо, и польское – считает, что такая ответственность несомненна. И решает иной вопрос – принимать ее на себя или возлагать на других, в данном случае – на немцев. (Или скрыто принимать, но публично отрицать. Либо, напротив, публично признавать, но внутри отрицать). 

В целом по состоянию на середину апреля 2010 г. о трагедии Катыни никогда не слышали и не могут ничего сказать около четверти взрослых россиян. Но вдвое более  (47%)

не имеют мнения по главному теперь вопросу: кто убивал? При этом среди тех, кому еще нет 25 лет, не могут выбрать между версиями 56%. В этой возрастной группе никогда не слышали о катынском деле 37%, 19% узнали в 2000-е годы, 15% - в связи с поездкой Путина в Катынь, и 19% - в связи с гибелью польской делегации. Воздействие этих информационных обстоятельств должно было бы, кажется, не дать этим молодым людям шанса верить в сталинскую ложь. Но есть, оказывается, нечто, придающее ей историческую силу. В итоге среди тех молодых людей, кто имеет мнение об организаторах расстрела в Катынском лесу, 21% называют «сталинское руководство СССР», но чуть больше - 23% - «гитлеровское руководство Германии». Две трети молодых людей «ничего не слышали» о том, что «документально установлено, что польские офицеры были расстреляны силами НКВД». Но среди остальных 13% ответили «знаю и не сомневаюсь в этом», а 22% - «слышал, но сомневаюсь в этом».  Вопрос о таких позициях молодежи – особый, и требует самостоятельного рассмотрения. Во всех других возрастных группах распределение иное: людей, не имеющих мнения, насчитывается несколько менее половины, а среди остальных в убедительном соотношении 2:1  преобладает ответ о том, что расстрел произведен по приказу сталинского руководства. Примерно в таком же соотношении среди лиц 25 лет и старше перевес в пользу ответа, что участие НКВД в катынском деле они не ставят под сомнение.

Среди опрошенных лишь 24% сказали, что знали, что руководство СССР в 1990 г. признало ответственность советских властей за расстрел. «Впервые слышали об этом» три четверти жителей России (76%). Можно связать этот уровень незнания с давностью события, со сменой политического курса и пр. Но как объяснить, что две трети (65%), а среди молодых людей 83%, заявили, что «впервые слышат» о том, что «в ходе последнего визита в Польшу Путин признал нашу ответственность за трагедию Катыни». Ясно, что Путин не та фигура, чьи слова не принимают во внимание, либо отвергают. Напомним, что «в целом деятельность Путина на посту председателя правительства РФ» одобряли, по данным этого же опроса, 78%, среди молодых – те самые 83%.

Объяснение будет длинным. С учетом изложенных выше данных, можно представить, что лидер с таким политическим профилем, как Путин, был в весьма сложном положении. Ясно, что для успеха своей внешней политики на европейском направлении ему надо было признать ответственность своей стороны за катынское преступление. Но для продолжения его сложившейся внутренней линии это было бы совершенно излишне. Для успеха внешней политики он должен был изменить своему образу и удивить мир. Но для успеха своей внутренней – оставаться тем же. Опрос показывает, что решить эту непростую задачу удалось. Возможно, в этом есть заслуга виртуозов российских mass media, сумевших так осветить слова и жесты своего премьера, что сделанные им признания не долетели до двух третей российской аудитории. Но скорее дело не  в них. У Путина великолепный контакт со значительной частью российского общества. Эта часть общества понимает, когда что-то говорится не для нее, и этого просто не слышит. Но адресуемые ей послания, выраженные на близком ей языке, выделяет и понимает. Для мира Путин назвал расстрел в Катыни «преступлением, которое невозможно оправдать». Для своих он обронил слово о том, что это Сталин мстил за смерть тридцати тысяч красноармейцев, попавших в польский плен при неудачном походе на Варшаву в двадцатом году. Месть - не оправдание, но объяснение, да и тридцать больше двадцати. И вот, «советско-польскую войну 1920 года», о которой раньше не вспоминали, свыше 10% (а среди особо одобряющих деятельность Путина – 15%) решили назвать одной из основных причин проблемности российско-польских отношений.  

Десятилетиями не называть зло злом, выгораживая «своих», тягостно для души. Ей хочется сделать что-то доброе.  Две трети россиян, узнав о катастрофе с самолетом польского президента, по их словам, испытали чувство «сострадания», (еще 24% испытали «ужас»).  Сказанное выше должно убедить, что в этом они были совершенно искренни.