Подробнее об итогах конкурса.

Текст публикуется без сокращений в авторской редакции.

Придвигая к себе клавиатуру и глядя на буквы кириллицы и латинского алфавита, изображённые на ней, не решаюсь, во-первых, какой выбрать, - белого или красного цвета, - а, во-вторых, с чего начать и чем закончить это эссе. Если следовать совету А.П. Чехова, то он предлагал сперва придумывать финал, то есть конец произведения, а затем его начало, а вся «начинка» должна была приходить в голову, что называется, «по ходу пьесы». И его гениальное творческое наследие подтвердило эту авторскую концепцию. Но Чехов писал преимущественно кириллицей и плохо знал польскую историю, хотя, если я не ошибаюсь, владел немецким языком, и в этом смысле ему было проще. Ни в коей мере не идентифицируя себя с великим русским писателем, должен признаться себе, что не вижу пока ни начала своего эссе, ни, тем более, его конца. Что же касается языка изложения, то хотя один из иностранных по отношению к русскому я знаю, писать на нём, тем более, художественно, увы, не умею. Отсюда – как инструментарий, выбирается кириллица, а все мыслительные способности направляются на единственную тему, тему, которая именуется: «25-летие демократических перемен в Польше». Причём, естественно, глазами поляка, постоянно живущего в Российской Федерации, в одном из лучших его городов Санкт-Петербурге, и фрагментарно посещающего Польшу три-четыре раза в году. Конечно, «фрагменты» этих впечатлений, складывающихся от посещения моей первой родины, вряд ли смогут предоставить материал для более-менее аналитического и объёмного повествования и, что самое главное, - повествования объективного. Ведь какие-то визуальные изменения, происходящие в любой стране, совершенно не зависят от её политического устройства, уровня демократии или пассионарности гражданского общества, если таковое сформировалось и успешно проявляет свою деятельность. Просто жизнь не стоит на месте и всё время в любой точке земного шара что-то строится, производится или создаётся.

Второй вопрос связан с темой, как таковой.

Если «отлистать» в обратную сторону 25 лет календаря, то наверно подобного рода статья или эссе имели бы право на существование только в одном случае: их тональность должна была бы базироваться на единственно возможном тогда фундаменте – фундаменте незыблемой братской дружбы с советским народом и являющейся той самой свободой, которая – единственная - возможна на земле. Особенности менталитета того или иного народа и их отличительные черты во внимание не брались, ибо считалось, что дышать свободно человек может только в одном единственном обществе – социалистическом, причём вектор развития этого общества должен быть направлен только на одну единственную точку на земном небосклоне, на кремлёвскую звезду над Спасской башней в Москве. Не годились для этой ориентации ни шпиль берлинской Красной ратуши, ни флюгер староместской ратуши в Праге, ни купол будапештской базилики святого Иштвана, ни шпиль варшавского Дворца культуры и науки, ни, тем более, телевышка на Эйфелевой башне или, скажем, часы Биг-Бена в Лондоне. И ещё: обретённую свободу и вместе с ней пресловутую дружбу народов надо было активно нести в массы, преумножать их и передавать дальше тем народам, которые ещё не пробудились от многовекового сна рабства и зависимости и даже не подозревают, сколь «сладко это слово свобода». А ведь ещё известный древнегреческий мыслитель с уродливым телом и головой гения предпочёл смерть в пропасти для свободных людей этому самому рабству. И это наверно был первый сознательный подвиг цивилизованного человека во славу независимости и будущей демократии.

Демократия – власть народа и один из её символов – вечевой колокол. Он предназначался для того, чтобы созывать народ на центральную площадь, то есть собирать вече, и решать наиболее насущные и касающиеся всех горожан вопросы. Поэтому все города магдебургского права, которое, кстати, активно вводил в той же Польше Казимир III Великий, да ещё и задолго до него, строились по единому принципу, принципу, позволявшему максимально быстро стекаться городскому люду со всех окраин и собираться в центральной точке города, чтобы принять участие в решении той или иной проблемы на демократических принципах. То есть, на принципах свободного волеизъявления, а не диктата власти. С течением времени диктат власти, к сожалению, победил волеизъявление свободного гражданина, и сегодня мы являемся свидетелями широкого демократического спектра в мире: от высокоцивилизованных американской и западноевропейской демократии до народного панчаята юго-восточной Азии со множеством разновидностей государственных и псевдодемократий между ними. Все они создавались разными методами и способами. Американцы, например, считают, что их демократию создал «суд Линча», а непальцы – кастовая структура деревенской общины. Пути, соответственно, тоже были разные. Как правило, революционный путь вёл к борьбе с богатством, которое, будучи экспроприированным, растворялось в гигантской «чёрной дыре» социализма, мирный же вёл к борьбе с бедностью, что дало положительные результаты в странах протестантского мира.

Польша, будучи страной католического мира и находясь как бы между двумя этими крайностями, по количеству восстаний, революций и суммарной борьбы за независимость и свободу, что, в итоге, вело к демократии, стоит наверно в первых рядах борцов на земном шаре, являясь в прежние времена, да и в нынешние, яблоком раздора между Западом и Востоком.  Бедная и несчастная Польша! За последние пятьсот лет эта «яблочная» страна возмущала покой, взрывала государственные системы, закрывала собой более сильных неисчислимое количество раз. И что в результате? В результате оставался всегда только «огрызок от яблока», да в придачу «honor i ojczyzna», а все блага и привилегии получали другие, те, которые были сильнее, коварнее и, возможно, умнее. Бытовала такая шутка времен начала независимого Польского государства: «1919 год, 3 мая. После оглашения "Декрета о независимости" празднично одетые варшавяне вышли на улицы ликующего города, на первую после стольких лет праздничную демонстрацию. Мужчина говорит женщине, много лет находившейся в сибирской ссылке: – Радость-то какая, мы теперь свободны. – Да, конечно, свободны, но... – Что значит «но»? Она в ответ с сожалением – А то, что восстаний-то больше не будет». Ошибалась эта милая, наивная «сибирячка». До начала девяностых после Варшавского восстания 1944 года случалось их – больших или меньших – более десятка раз. И все под одними и теми же лозунгами: «Долой советскую оккупацию. Да здравствует свободная, независимая Польша!» Это что касалось внешних факторов. Причиной возмущений и выступлений были и факторы внутренние, но с ними разобраться было гораздо проще – они ведь были свои, доморощенные. К концу семидесятых накал достиг своего апогея, и уже созревали те силы, которые в состоянии были – в случае отсутствия правительственных уступок или изменения социального строя – взорвать общество изнутри и начать очередное всепольское восстание. Автору этих строк довелось быть свидетелем вышеназванной ситуации, а, точнее, её предтечи. Опишу её вкратце, без углубления в частности, ни свидетелем, ни, тем более участником которых я не мог быть просто по определению.

1979 год. Осень. С моей варшавской приятельницей, которую звали Данута, мы были приглашены в гости к её знакомым на Жолибож. Юркий фольксваген, именуемый «народным автомобилем» или попросту «жуком», быстро докатил до нужной улицы – Данута, как выяснилось, была отличным водителем. Чета супругов старше её возраста встретила на пороге гостей, натянув предварительно на лица искусственные улыбки. После общих слов в довольно свободной манере общения, принятой в интеллигентской, а ещё больше в богемной среде, гостей пригласили в гостиную. Хозяйка, спросив о кофе либо чае, а если кофе, то молотом или растворимом, ушла на кухню, приняв заказ, хозяин же остался для разговора. Разговор потёк непринужденно и активно, хотя, в сущности, был ни о чём, с перескакиванием с одной темы на другую, так, для создания общей его атмосферы, не более того. Я прислушивался к правильной интеллигентной польской речи и любовался ею, не произнося от себя ни слова, так как «врубиться» хотя бы в одну из тем мне было сложно. Мог бы помочь заданный вопрос, но вопросов мне никто не задавал. Просто моего присутствия как бы никто не принимал во внимание. Пришедшая из кухни хозяйка не внесла каких-либо изменений в ситуацию, более того, взяла голос на себя и уже не отдавала его никому до самого конца визита. Я почувствовал, что меня, приехавшего из Советского Союза, хоть и поляка, здесь полностью игнорируют и стандартные вопросы типа «как у вас там жизнь?» или «какова ваша профессия, чем вы занимаетесь?» вряд ли прозвучат. Тем более, что информированность о подлинном состоянии дел в Советском Союзе была здесь гораздо выше, чем там. То есть, кроме запуска очередного спутника земли, сдачи в эксплуатацию новых производственных мощностей и награждения Генерального секретаря КПСС очередным орденом или звездой Героя мы ни о чём больше не знали. Поэтому я сидел, пил свой кофе и с глупой улыбкой смотрел попеременно на говорящих. Ещё при входе обратил внимание на руки хозяина дома. Это были руки, в сущности, инвалида: и на правой, и на левой руке отсутствовали три средних пальца, создавая подобие этаких клешней, что, впрочем, не мешало ему очень ловко поднимать чашку и даже откупоривать пиво. Вдруг среди образовавшейся короткой паузы, даже, можно сказать, цезуры в разговоре, так как все в этот момент делали глоток, он, сделавший его раньше других, обратился ко мне с предложением выйти покурить. Оказывается, жена его терпеть не могла сигаретного дыма. Мы вышли и тут Антек – так звали хозяина – начал рассказывать именно про свои руки, про то, как шестнадцатилетним юношей он участвовал в Варшавском восстании, и как при изготовлении самодельных гранат произошёл взрыв, и ему оторвало пальцы. Он рассказывал также о том, что из всех государственных праздников, которые отмечаются теперь в стране, настоящими поляками признаётся только один, неофициальный, - это 1-е августа, то есть день, когда вспыхнуло восстание 1944 года. Я не знал, что отвечать, потому как в Советском Союзе об этом событии не упоминалось вообще, более того, упоминания подобного рода где-либо были сопряжены с большими неприятностями. Поэтому я молчал, создавая впечатление либо идеологически выдержанного представителя советского общества, либо - что ещё хуже - возможного сотрудника соответствующих органов. Впрочем, Антек не боялся ни тех, ни других – ему, практически безрукому, никто ничего сделать не мог. И он вдруг задал вопрос, который мог задать участник какого-нибудь подполья, только не того, оккупационного, а существующего здесь и сейчас. Конспиративным голосом он спросил меня: «А что, социалистическая система, в которой мы живём, действительно так сильна там у вас в Советском Союзе, как о ней говорят и пишут или всё это уже трещит по швам?» Даже если бы тогда, в 1979-м году, существовал хоть один, самый прозорливый политик, могущий предсказать падение советского режима, то и у него всё равно оставалось бы по крайней мере процентов семьдесят уверенности в незыблемости и мощи последнего. Трещины от событий 56-го года в Венгрии и Польше и 68-го в Чехословакии ещё ни о чем не говорили. Я не был членом ни советского, ни, тем более, польского подполья и владел только газетной информацией, не был я и прозорливым политиком, поэтому ответил как идеологически подкованный представитель самого передового общества в мире: «Да, сильна, и притом очень». Антек больше ни о чём меня не спрашивал, он загасил окурок и, не глядя больше в мою сторону, вернулся в комнату. Похоже, ненависть к Советскому Союзу в лице присутствующего здесь его идейного представителя выросла у него ещё больше.

А теперь я перескакиваю сразу на пятнадцать лет вперёд, в начало девяностых, в уже не существующий Советский Союз и в переименованный город Ленинград. Меня до сих пор не перестаёт удивлять, и я не могу себе дать ответ на вопрос, как могло случиться, что девятнадцать миллионов коммунистов (такова была общая цифра членов КПСС), взращённых вдвое большим их количеством, начиная с 1917 года, без дискуссий и круглых столов, я уж не говорю, - без вооружённого сопротивления – «сдали» в одночасье власть, строй и идеологию? ГКЧП, танки и 440 погибших в Москве демонстрантов в счёт не идут. Масштабы не сопоставимые. И даже если учесть тот факт, что коммунисты 90-го года не шли ни в какое сравнение с большевиками 20-х по уровню двойных стандартов и уже разложившейся идеологии, всё равно класть на стол партийный билет или – что ещё лучше – сжигать его мог только самый гнустный предатель страны и народа. Ведь ни один коммунист добровольно не пошёл на эшафот, не пустил себе пулю в лоб или не поехал в добровольное изгнание на Колыму во имя идеи, которой он давал клятву. Значит, нынешние вопли по Советскому Союзу, издаваемые некоторыми, как и возможная его реставрация, ничто иное, как тупое лицемерие, ибо «сдача» власти и строя были молчаливым плебисцитом в пользу его замены на что-то другое.

Итак, Россия пошла по пути демократических преобразований, правда, с лицом дикого капитализма и уличными войнами новоиспечённых нуворишей. На Южном кладбище города Санкт-Петербурга появился относительно свежий участок захоронений, который иначе как мемориальным не назовёшь, такой красоты памятники возведены на появившихся здесь могилах. Возраст погребённых 25-30 лет. Думаю, гадать не стоит, почему они погибли в столь молодом возрасте, и за какие деньги воздвигнуты эти «фешенебельные» памятники. Тем более, что начертанная на большинстве из них надпись «Господь всё простит!» причисляет «героев» чуть ли не к великомученикам. На сегодняшний день подобного рода войны вроде закончились, остались демократические преобразования и дикий капитализм. Не берусь судить, к каким результатам может привести столь гремучая смесь в одном стакане и что, вообще, ожидает Россию в будущем – это прерогатива футурологов, коим я не являюсь.

Наверно, я не стал бы писать здесь об этом, если бы сказанное не имело прямого отношения к Польше и к посткоммунистической Европе вообще. Любые преобразования – будь-то левого или правого толка - чреваты сопутствующими им негативными явлениями в виде мошенничества, афёр, физического уничтожения неугодных и т.д. и т.п. Невысокий уровень культуры, гражданского самосознания и состояние государственных силовых структур увеличивают амплитуду этих негативных явлений пропорционально территории того или иного государства и численности его населения. И кроме всего прочего, свобода слова СМИ рисуют картину криминала такой, какой хочет её видеть – или, скорее, не видеть - государственная власть. И нет ничего удивительного в том, что волна преобразований – для Польши освободительно-демократических, для России просто демократических – зародившись в Восточной Европе, дошла спустя два-три года и до России, и именно в таком вот криминогенном виде. Поэтому если на одну чашу весов положить все демократические декларации, принятые за двадцать один год существования новой России, а на другую практические действия в свете этих деклараций, то весы, скорее всего, сломаются.

Но нас всё-таки в данном контексте больше интересует Польша. Государственной мобильности, правительственной оперативности и народной смекалки ей, как известно, не занимать. Не успело ещё сформироваться первое некоммунистическое правительство в советском блоке (460 депутатов, из них 99 мандатов «Солидарности», и 100 сенаторов во главе с премьером Тадеушем Мазовецким), не успела ещё пасть берлинская стена, как тысячи наиболее прозорливых и грамотных, впрочем, и неграмотных тоже, предпринимателей, а правильнее сказать - спекулянтов хлынули на несопоставимо качественный и развитый немецкий рынок, чтобы заполнить пустующие ниши отечественной торговли. Двух лет хватило на то, чтобы искоренить знакомое ещё с коммунистических времён слово «дефицит» и сколотить при этом какой-никакой капитал. И вот он сколочен. Что дальше? А дальше надо открывать своё дело, брать у государства кредиты, которые каждый берущий априори не собирался отдавать, для чего самым простым способом было объявить себя банкротом, затем открывать другую фирму и искать для неё сырьё, а ещё лучше дешёвый готовый товар, чтобы перепродавать его и извлекать прибыль. И всё это в рамках свободного рынка и, соответственно, нахлынувшей демократии. И, естественно, что источником такого товара и сырья становится восточный теперь уже сосед, на необъятные просторы которого устремляются западные коммерсанты.

Прибывает сюда, в Петербург, и огромное количество польских эмиссаров, правда, с капиталом менее худым, чем у немцев, американцев или англичан, и, по всей видимости, заработанным или просто-напросто наворованным на таких же сделках у себя на родине с западными партнёрами, на каких они планируют заработать здесь, в России. Огромный десант бизнесменов, в сознании которых не убитая социализмом до конца идея частной собственности и пусть пока небольшой, но уже опыт товарно-денежных отношений с Европой, высадился в гостинице «Пулковская». Ваш покорный слуга имел счастье работать в качестве переводчика на организованных здесь польско-российских торгово-экономических переговорах. Меня прикрепили к группе переговорщиков, ведающих вопросами юриспруденции. Тщательно побрившись, надев на себя лучший костюм и изрядно волнуясь, я явился на следующий день к означенному времени и сел за стол переговоров, выполняя, естественно, предназначенную мне роль. Больше всего я боялся специальной терминологии, которой - понятное дело - не владел, а на уровне обиходной речи можно только общаться за столом разве что обеденным, но никак не за переговорным, но организаторы, видимо, предусмотрели это. И вскоре выяснилось, что все мои опасения и треволнения были напрасны. Севшие за стол специалисты, представители польской и российской сторон, прекрасно понимали, что на первом месте находятся вопросы делового партнёрства, а законодательная база к ним, хоть и должна быть подготовлена предварительно, вряд ли сможет быть решена путём таких вот региональных переговоров. Без единых норм, принятых на уровне государственной власти, осуществить подобное невозможно. И поэтому данная встреча была ничем иным, как разведкой, пробой сил, перемежаемой юмором и разговорами на отвлечённые темы.  Вот именно с такой целью и приехали сюда предприниматели, превратив столы переговоров в милую, по сути, ни к чему не обязывающую беседу без какой-либо конкретики, так, «вокруг да около». Второй день пребывания гостей был посвящен экскурсиям и третий, прощальный, подписаниям договоров о намерениях, если для таковых созрели представители обеих сторон. Вечером же предполагался прощальный ужин в ресторане гостиницы. И вот тут произошёл казус, которого никто не ожидал: к накрытым и составленным буквой "Т" столам никто из польских бизнесменов даже не подошёл. Они заказали себе отдельные столики, ломая таким образом заготовленный сценарий вместе с речами официальных лиц и тостами в честь нового витка польско-российской дружбы, которая должна была быть заложена вот за этим Т-образным столом. А дело всё в том, что новоиспечённая петербургская фирма, организовавшая пребывание делегации в городе, завысила стоимость пребывания как минимум в два раза и таким образом изрядно надула наших польских друзей в пользу собственных карманов. Но друзья решили не раздувать этот инцидент до международного скандала и выразили свой протест таким вот образом, благо денег для отдельных столиков у них хватало, денег, появившихся в их карманах, возможно, путём не менее «изощрённого» надувательства у себя на родине. Это ощущалось и по размаху заказываемых блюд, и по количеству выпивки. Я сидел за одним из столиков, объяснял какие-то вещи, смеялся вместе со всеми, стараясь походить на «своего». Коньяки и водка быстро делали своё дело: тугие языки бизнесменов, имевших определённую установку на эти три дня пребывания в России, постепенно стали развязываться, и вскоре мне стало ясно, что половина делегации это бывшие, а возможно и настоящие сотрудники определённых структур, тех самых, что в российском обиходе именуются органами государственной безопасности. Не знал я ещё тогда, что процесс перехода работников тех самых структур в бизнес, только начавшийся ещё в России, в Польше уже, можно сказать, был завершён, учитывая её сравнительно небольшие масштабы и количество населения. Но какое это имело сейчас значение, когда более важной была общая атмосфера за столами, искромётный польский юмор и дань уважения, которую отдавали присутствующие мне, как своему rodaku, не утратившему польского духа и знания языка и непонятно почему сидящего до сих пор в этой разваливающейся стране. Я, не изображая из себя патриота, как-то деликатно уклонялся от прямого ответа, который, собственно говоря, мне самому не был ясен до конца. На следующий день мы провожали наших польских гостей домой, и троекратные поцелуи, возродившиеся согласно старой польской традиции долго не прекращались на перроне Варшавского вокзала. И я подумал, что это чувство родства, чувство солидарности становилось, возможно, новым элементом демократических преобразований, которых так заждалась Польша.

Но, я наверно был бы неправ, если бы начал петь исключительно дифирамбы польской демократии, её новым проявлениям, её неоспоримым завоеваниям. И, тем не менее, неоспоримые завоевания – свершившийся факт, хотя по опросам 39% граждан недовольны функционированием демократических институтов; гармоничное вхождение в НАТО и в Европейскую Унию – также факт свершившийся; деление общества в отношении 75/25 относительно удовлетворённости жизнью – скорее завышенное, чем объективное. Что же касается скандальных историй среди членов парламента, нецелевого использования государственных денег, коррупции, грязных пасквилей друг на друга, отсутствие гражданского уважения и т.п., то назовите, пожалуйста, хотя бы одну страну на земном шаре, где бы всё это отсутствовало? Слишком большие деньги на кону и потом люди у власти – это всегда обнажённая сущность человеческая, даже если она прикрыта костюмом от Ив Сен Лорана и галстуком от Армани. И потом, последние двести лет Польша была государством-potworem, которое следовало обманывать – сперва обманывать захватчиков-zaborcow, затем фашистских оккупантов, в конце власти коммунистические. Поэтому – хочешь, не хочешь – а нынешняя демократия, то есть, демократия ХХI века вынуждена мириться с подобного рода проявлениями должностных лиц, тем более что, ко всему прочему, политическая ситуация во всём мире сегодня оставляет желать лучшего и вряд ли оказывает умиротворяющее действие на человека, тем более на политика, а понятие человеческой культуры претерпевает, к сожалению, всемирную девальвацию. И, что самое главное, большинство соглашается с утверждением, что демократия не является идеальной формацией, но лучшей никто пока не придумал.

Но как бы там ни было, а за последние десять лет ВВП Польши увеличился почти вдвое, почти каждый поляк, как говорили раньше, «сыт, одет, обут», владеет высококлассным автомобилем, ездит по шикарным автострадам, которые на запад от линии Гданьск-Катовице ничем не уступают европейским, - есть чему позавидовать, приезжая из России! Правда, возможность шикарно жить и ездить имеют далеко не все, а лежащий на трассах асфальтобетон уложен на деньги Евросоюза и, вообще, почти вся промышленность Польши функционирует благодаря вложенным западным капиталам и, таким образом, процентов на семьдесят является собственностью немцев, французов, американцев и т.д. Ну, а то, что один миллион поляков ищут лучшей для себя доли за пределами Польши, как раз подтверждает, а не опровергает наличие демократии: каждый волен жить и работать там, где считает приемлемым для себя. К тому же вполне возможно, что демонстративный выезд за границу явился своеобразным протестом против коррупции или нашумевших афёр Рывина или фирмы «Орлен». А может быть против таких явлений, как «klientelizm», «kumoterstwo», «nepotyzm»? Или всё-таки по причине высокого уровня безработицы, плохой ситуации в зравоохранении, несоответствия цен заработкам, той же коррупции, наконец? Меркнет ли всё это по сравнению с нахождением страны в Евросоюзе и в НАТО, являющимся надёжным гарантом безопасности и защиты перед возможным противником? Даёт ли преимущества перед теми же отрицательными сторонами демократии свобода передвижения и слова, выбор места учёбы, право на манифестации? Как видим, на вопросы с вопросительным знаком получаем ответы с таким же самым «znakiem interpunkcyjnym». Тогда почему же большинство граждан ПР поднимают руки или опускают бюллетени за принципы, принятые в 1989, 1991, 2004 годах? Неужели ими движет генетический страх перед восточным соседом, бывшим когда-то «большим братом» в течение 123-х, а затем ещё 44-х лет? Вряд ли, хотя присоединение Россией Крыма даёт повод к размышлениям и, в том числе, к негативным. И всё-таки мир капитально изменился: в худшую ли, в лучшую ли сторону – вопрос иного порядка.  Просто, он стал другим.

Ну, а Польша, или III Rzeczpospolita, тянет за собой шлейф тяжёлого прошлого, того ещё далёкого прошлого, которое глубоко сидит в менталитете большинства поляков и не позволяет сделать многое из того, что можно было бы сделать за истёкшие 25 лет демократии. И виноват не менталитет – он у каждого народа такой, какой он есть – виноваты обстоятельства, которые бросали этот народ в различного рода крайности, убив в нём, возможно, разумную инициативу, более секулярный взгляд на окружающий мир, утвердив не всегда правильную логику большинства, а в итоге – породив общественную беспомощность. Да простят меня, мои дорогие сородичи за возможную правду, которая глаза колет, а возможно, за возводимую тень на плетень! Но мне так кажется или – я так считаю, если угодно. И, быть может, как лекарство против этого, - нарождающиеся органы самоуправления на местах и общественные организации, которые, как знать, излечат в недалёком будущем общественный инфантилизм и гражданскую беспечность. И эти первые ростки демократических завоеваний позволяют уже сегодня в Польше, скажем, решать на гминном уровне проблему пенсионного возраста для своего региона или голосами «общественной панели» обсуждать, к примеру, вопрос об организации городского бюджета в Гданьске или вопрос о строительстве метро в городе Кракове? А может это уже не первые ростки, а первая завязь, от которой следует ждать доброкачественных и обильных плодов?

И катающиеся сегодня в колясках польские дети, традиционно обласканные своими родителями, своими бабушками и дедушками, через такой же отрезок времени в те же 25 лет, хотя, что я такое говорю – гораздо раньше! - обучившись перспективным методам экономического строительства в контексте Евросоюза, преобразуют свою страну до неузнаваемости, сохранив все её прекрасные национальные особенности, её народный дух и неукротимую свободу.

А закончить своё эссе мне бы хотелось словами первого Президента независимой Польши Леха Валенсы:

«…wolnosc i demokracja skladaja sie z trzech elementow. 30% to prawo, konstytucja – to mamy w calosci. Kolejne 30% - to mozliwosc chodzenia na wybory, organizowania sie. Z tym jest slabo, mamy z tego okolo polowe. Trzeci element – to grubosc ksiazeczki czekowej, czyli, czy stac nas? Bo jak sie kazdy boje o prace, to nie bedzie walczyl – tego mamy mniej niz 5%. Pozostale 10% to rozkosz. Finalnie wychodzi na to, ze mamy w Polsce mniej niz 50% demokracji».