Второе место Владимир Костюшев разделил со Станиславом Ашмариным (Лесной, Свердловская обл.), автором плаката „25 lat Rzeczypospolitej Polskiej”.

Текст эссе В.Костюшева публикуется в полном варианте с исправлениями.

Памяти Валентина Михайловича Алексеева,

историка и учителя

В школе начитанные одноклассники шутили на тему моих возможных родственных отношений – по фамилии - с Тадеушем Костюшкой, легендарным героем Польши. В ответ что-то шутил. «Польская» тема неожиданно продолжилась в студенческие годы: фамилия любимой девушки, будущей жены, была польской, и ее бабушка носила имя Ядвига, сохранились открытки от бабушки из поселения в Коми, где она оказалась, судя по всему, не по своей воле.

Другие «польские» темы пришли в студенческие годы от Валентина Михайловича Алексеева, моего преподавателя на историческом факультете в Герценовском педагогическом институте. Валентин Михайлович вел неформальный научный семинар по истории послевоенной Центральной и Юго-Восточной Европы, и был, как мы, его студенты, уже знали, гонимым исследователем. Он даже вынужден был уезжать из Ленинграда в Сыктывкар, где преподавал историю в местном университете. Вместе с некоторыми другими преподавателями – В.И. Райцесом, Ю.В. Егоровым, Г.М. Дейчем, Л.М. Глускиной, Р.Г.Скрынниковым - Алексеев оказал на меня в студенческие годы мощное влияние – и человеческое, и профессиональное. Скромный, спокойный, медлительный. В потертом пиджаке, с сильным заиканием и плохим зрением, в очках с толстыми стеклами.

Но то, что рассказывал Алексеев - тихим спокойным голосом, с заиканием и чтением рукописей - мятые листы или общие тетради - завораживало невероятно. Мы, несколько студентов, всего человек 7-8, оставались в вечерние часы в аудитории и слушали Валентина Михайловича. Записывали лекции тщательно, почти дословно, поскольку говорил он неспешно, размеренно, с паузами: понимали, что наши простые записи сразу приобретали ценность. Говорил Алексеев и размышлял вслух о событиях в Польше, Венгрии, Чехословакии, Югославии, о тех исторических событиях, о которых не было достоверных слов не только в советских учебниках, но даже в научных монографиях. И мы, студенты 18-20 лет, понимали ценность лекций и доблесть нашего преподавателя, поскольку прочитать и услышать об этих событиях – где было можно?!

После лекций вместе с Алексеевым шли к метро на Невский проспект или к на Сенную площадь и продолжали неспешно беседовать. Почему польские кавалеристы бросились в сентябре 1939 года в бессмысленную по здравому смыслу атаку – с шашками наголо! – на немецкие танки? Почему войска Рокоссовского не взяли Варшаву, когда началось отчаянное восстание? Почему был заключен пакт Молотова-Риббентропа? Как коммунист Сталин мог «дружить» с фашистом Гитлером? Почему у нас не преподается история Армии Крайовой? Почему мы ничего не знаем о трагедии поляков, расстрелянных в лагерях? Почему да почему… Валентин Михайлович отвечал, как можно тактичнее, неспешно и рассудительно.. Уходили с семинаров ошалевшие. С официальными учебниками был не контраст, а пропасть – другая история и другая жизнь. Много позже, через 20 лет, коллегами и друзьями Алексеева были изданы посмертно его научные монографии о Венгрии 1956 года ("Венгрия-56: прорыв цепи". М., 1996) с предисловием его друга В.Л. Шейниса, о восстании в Варшавском гетто (Варшавского гетто больше не существует. М., 1998; Варшавское восстание. Варшава в борьбе против гитлеровских захватчиков. 1939-1945. СПб, 1999) - с материалами лекций, что мы так тщательно конспектировали.

В значительной степени под влиянием семинаров Алексеева мы с друзьями – Валентином и Владимиром Подошвиными, Геннадием Семеновым, Эльдаром Эфендиевым -  не только обсуждали историю Польши и Европы, но и пришли к простой мысли, что, мол, бездействовать нельзя, что надо «что-то делать». И с пониманием возможных «неприятностей», не без «героического» шлейфа придумали, ничтоже сумняшеся, «революционную организацию» – с целью изменения «антинародного» и «антикоммунистического» брежневского режима в СССР. Так и записали в программу и устав. Назвались «Революционным Коммунистическим Союзом», с аббревиатурой, имеющей понятные литературные коннотации – РКС. Программа, устав, протоколы заседаний, клички-псевдонимы, конспирация, партийные взносы (как же покупать необходимую литературу?!) – все было серьезно, «по-настоящему».

Сейчас понятно, что лет на пять или больше своими «программами», «уставами» и «протоколами» (даже протоколы заседаний зачем-то вели – протоколы-то зачем?!) мы себе лагерный срок заработали. Странно, что не задержали (о случаях собеседований в КГБ с некоторыми студентами, в том числе участниками семинаров Алексеева, слухи передавали), поскольку с конспирацией дело обстояло скверно: вопросы «теории и тактики» обсуждали в комнате общежития, и совсем даже не шепотом. Думаю, и со стороны было странным, что молодые люди проводили почти все время за книгами и спорами, в библиотеках и букинистических магазинах, где на «членские взносы» скупали литературу по философии и истории революционного движения («букинисты» тех лет были богаты книгами издания конца XIX и начала ХХ века). Впрочем, студенческая жизнь не была безоблачной: к Валентину Подошвину, учившемуся только на «хорошо» и «отлично», придрались на экзамене и перевели на курс младше, потом Валя вынужден был уйти из института; меня выгнали из общежития за «религиозность» (весьма молодой и мрачный декан со зловещей фамилией Рогозин, оставивший о себе память на истфаке сокращением штатов, а фактически антисемитской кампанией, неожиданно посетил в вечернее время мою комнату в общежитии и узрел в самопальной иконе, написанной моим другом, «религиозную пропаганду»). И мы ­– с «весельем и отвагой» ­– лихо сняли квартирку в Сестрорецке, где обсуждали книги и готовили к выпуску самиздатский журнал под названием «Свет и тени» (так и не завершенный).

Нас было пятеро: старше других был Владимир Подошвин, учившийся в Горном институте (в последующем известный на Сахалине политический активист и журналист, опубликовавший в местных изданиях некоторые материалы нашего РКС), мои сокурсники, о которых сказал выше: Валентин Подошвин, младший брат Владимира (в настоящее время проживающий в Пскове), Эльдар Эфендиев (в последующем директор Нарвского музея, мэр Нарвы, министр Эстонии по вопросам народонаселения, ныне депутат сейма Эстонии) и Геннадий Семенов – пожалуй, самый яркий из нас, очень талантливый и много понимающий молодой человек, работавший потом учителем истории в Бокситогорске (рано, в 42 года, умерший от рака).

Я был самым молодым в нашей компании и потому, возможно, наиболее неосторожным. Впрочем, одной из моих партийных кличек была «Дворник», по аналогии с лидером народнической «Земли и Воли» Александром Михайловым. Во всяком случае, слова об «антинародном» и «антикоммунистическом» режиме вписаны были в программу моей недрожащей рукой. Начиналась же наша программа с понятного тезиса о призраке, который уже не «бродит по Европе», а объявлялся нами, увлеченными текстами лидером «еврокоммунизма», «единственной» реальностью: «нет другой реальности, кроме коммунистической». Программа, устав, протоколы сохранились в моем архиве. Существовала РКС – с уставом и программой, кличками и взносами – 8 лет, с 1974 по 1982 год – вполне полноценной «тайной» жизнью и за пределами студенческой жизни, несмотря на то, что мы все уже жили в разных городах – в Ленинграде, Южно-Сахалинске, Нарве, Пскове, Бокситогорске. Даже во время службы в армии вел переписку с друзьями по поводу наших «революционных» дел.

Занимались, конечно, самиздатом: читали, перепечатывали – на тонкой папиросной бумаге (на известной югославской «красной» машинке, которую брали напрокат и часто меняли) –  невинные по современной жизни, но в 1970-е жившие только в самиздате «К суду истории» Роя Медведева, «Архипелаг» Солженицына, «Крутой маршрут» Гинзбург. Переводили статьи из доступной европейской прессы, которую просматривали регулярно. Тексты «классического» самиздата я получал от моего необыкновенного друга, старой большевички Людмилы Александровны Кирилловой, жены бывшего заместителя главного редактора «Красной газеты» в 1930-е годы Алексея Кириллова, сосланного после убийства Кирова и погибшего в ссылке под Красноярском. С Людмилой Александровной познакомился случайно, разговорившись у «Автопортрета» Фалька в Русском музее на уникальной выставке в 1973, кажется, году. Людмила Александровна, преподаватель литературы, жившая частным репетиторством, много рассказывала о Польше и польской литературе, вдохновенно читала и объясняла мне, в частности, «Прощание с Польшей» Булата Окуджавы –  про трубача над Краковом, посвященные поэтессе Агнешке Осецкой.

«Над Краковом убитый трубач трубит бессменно.

Любовь его бессмертна, сигнал тревоги чист».

Но жизнь становилась все более обыденной, повседневно суетной.

И вдруг - случилось! - наконец-то! - мы, уже изрядно утомившиеся от «революционной» конспирации, а также от собственной бездарности и беспомощности (сколько же можно глотать кофе, читать/обсуждать книги и тщательно разрабатывать «теоретические вопросы революционной борьбы»?!) – мы получили «Солидарность»!

Как стало возможным - то, что невозможно?!

Мы слушали «голоса», читали возможные в Ленинграде иностранные газеты и журналы – в гостинице «Европейская», например, можно было купить югославскую «Борбу» и польскую «Политику», - чуть позже стали выписывать эти издания, не говоря уже о «Морнинг стар», «Юманите» и «Руде право». Специально учили языки - сербскохорватский, чешский, французский, английский и, конечно, самый важный - польский! Как же теперь – без польского?! «Революционная» борьба приобрела ясный понятный смысл! Разделили между собой труд – по изучению языков, чтению и переводам статей из газет и журналов – читали все, что могли найти - о «Солидарности».

Самиздатский бюллетень РКС "Коммунистический вестник". 1981. С. 3. с информацией о событиях в ПНР в июле 1981 года. Машинопись. Архив В.В.Костюшева

И, понятное дело, стали выпускать регулярные номера собственного самиздата – под названием - тоже с понятной перекличкой - «Утренняя звезда» - распечатанные на папиросной бумаге в небольшом количестве тексты из иностранной прессы, иногда с нашими комментариями. Мой друг и соратник (мы шутили: «подельник») Владимир Подошвин описал некоторые особенности той жизни в публикациях в Сахалинском общественно-политическом журнале СИАА в 1995-1996 гг.

Через 30 лет, в 2011 году, показал одному из главных героев «Солидарности» (и нашего скромного самиздата) Адаму Михнику эти листочки, и пан Адам с уважением оставил автограф на одном из них. Встречу с Михником сам и организовал, совместно с

Aнджеем Дабровским, президентом Kolegium Europy Wschodniej im. Jana Nowaka-Jeziorańskiego, и Анджеем Бжезецким, главным редактором журнала „Nowa Europa Wschodnia”, в цикле семинаров «Неспешные беседы о политике и культуре» и «Политика как призвание и профессия» в моем университете – Высшей школе экономики в Петербурге. На встрече состоялась презентация только что изданной в России книги Адама Михника «Антисоветский русофил» (Москва – Вроцлав, 2011). Студенческая аудитория на презентации была переполнена, и – с ясной памятью тех времен «Солидарности» – сам вел встречу. Замечу: конечно, никогда бы даже не предположил, тем более, в 1970-1980-е годы, что не только встречусь с Адамом Михником, но и пан Адам будет представлять моим студентам в университете, где работаю преподавателем, свою – антисоветского содержания – книгу. Как можно было предположить? Разве что в фантастическом романе.

Встреча была яркой: Адам Михник «держал» аудиторию в вечернее, после лекций, время три часа подробным рассказом о «Солидарности» и Лехе Валенсе, о сложных отношениях с генералом Ярузельским, о польской оппозиции и журналистке. Делился размышлениями о современной Польше, отвечал на многочисленные вопросы не только студентов и преподавателей, но и журналистов, политических активистов Петербурга. Важными для аудитории были, конечно, вопросы о самой возможности «Солидарности». Как небольшая группа молодых людей, прежде всего из КОС-КОР, сумела создать массовое общественное движение? Какова роль интеллектуалов в солидарности поляков и в движении «Солидарность»? Какова роль католической церкви? Каково самосознание поляков? Какова роль государственных институтов, и, в частности, генерала Ярузельского? Говорили о журналистике и специально о его издании – Gazeta Wyborcza. Как удалось из небольшой газеты сделать самую популярную и влиятельную газету Польши, известную во всем мире? В молодежной аудитории беседовали и о молодом поколении: заметны ли молодые люди в политике и в культурной жизни современной Польши? В чем особенности нового поколения? И, конечно, подробно говорили о трагедии в Катыни – точнее, о трагедиях.

Встреча с Михником была представлена в социальных сетях и СМИ. На сайте университета я также поделился впечатлениями о встрече: 

«В НИУ-ВШЭ в Санкт-Петербурге 23 сентября2011 г. состоялась публичная лекция и презентация книги «Антисоветский русофил» (М.-Вроцлав: Летний сад, 2011. - 352 с.) знаменитого польского журналиста и политика, главного редактора самой популярной и влиятельной газеты Польши «Газеты Выборча» АДАМА МИХНИКА. Лекция проходила в рамках цикла семинаров Отделения прикладной политологии «Политика как призвание и профессия».

Адам Михник – главный редактор влиятельной польской ежедневной «Газеты Выборча», один из лидеров польской оппозиции во времена коммунизма, человек, стоявший вместе с Лехом Валенсой у истоков легендарной «Солидарности», блистательный интеллектуал европейского масштаба. Накануне выхода книги – в ноябре 2010 года – Адам Михник получил высшую польскую государственную награду – орден «Белого орла». Университеты разных стран удостоили пана Адама почетными докторскими званиями. Адам Михник находится в центре политической жизни Польши, его влияние на ход событий можно сравнить с влиянием ведущих политиков. «Financial Times» включила его в список 20 наиболее влиятельных журналистов мира.

Публичная лекция Адама Михника перед студентами и преподавателями питерской Вышки продолжалась более 3 часов – и состояла (после недолгого монолога автора с представлением основных идей новой книги) из ответов автора книги на многочисленные вопросы – общение Михника с залом напоминало скорее неспешную беседу, нежели пресс-конференцию.. Автор, кстати, признался, что хотел назвать книгу «Ярость и стыд», поскольку значительное внимание в ней уделяется печальным страницам истории Польши, за которые Михнику как интеллигенту и интеллектуалу стыдно – но он согласился с предложением издателя, и название «Антисоветский русофил» точно передает авторское политическое кредо: любовь к России и нелюбовь к советскому политическому режиму: «Для меня Россия – это не Россия Сталина и Брежнева, а Россия Пушкина, Чехова и Достоевского».

Адам Михник положительно отозвался о Горбачёве: «Сейчас его не уважают в России, но когда-нибудь ему ещё поставят памятник у вас! Ведь он единственный, кто не сажал в тюрьмы, а выпускал из тюрем…». Пан Адам и сам ясно заявил о своих левых взглядах, признаваясь, что «не любит капитализм», что его «сердце – на левой стороне»…

Круг обсуждаемых вопросов был широк: отношения России и Польши, будущее членство России в Евросоюзе, история профсоюза Солидарность, современные политические проблемы в Польше и в России, роль интеллектуалов в политических процессах Восточной Европы и многие другие – многие из обсуждаемых проблем уже представлены в многочисленных откликах федеральных и питерских изданий – рекомендуем обзоры Фонтанки.ру, ЗакС.ру, Когита.ру, Гаудеамуса, а также Российской газеты, Известий, РИА Новости, радио «Свобода» и др. Следует отметить, что накануне презентации в Петербурге, книга была представлена автором московской общественности в Центральном Доме журналиста, а в ближайшие дни будет обсуждаться в Иркутске.

Перед лекцией Ольга Васильевна Старовойтова вручила пану Адаму бронзовую памятную медаль памяти Галины Васильевны Старовойтовой. На лекции Адама Михника помимо сотни студентов и преподавателей Вышки присутствовали также гости из Польши – профессор Ягеллонского университета Александр Фьют, главный редактор журнала «Новая Восточная Европа» Анджей Бжезецкий, президент фонда Коллегии Восточной Европы Анджей Домбровский, представитель Польского института в Петербурге Збигнев Пиотровский, а также студенты и преподаватели других учебных заведений города, журналисты и представители общественных организаций».

Впервые в самой Польше я оказался в 1989 году на научной социологической конференции под Варшавой. Слушал польских социологов, которые учились у других, уже легендарных для меня польских социологов (знаменитого в СССР книгой «Элементарные понятия социологии» Яна Щепанского и др.), которые понимали историю польской социологии с «Польского крестьянина в Европе и Америке» Уильяма Томаса и Флориана Знанецкого – знаменитой социологической работы.

Потом были другие конференции, в разных городах и странах, и профессиональное сотрудничество с польскими социологами в сравнительных исследовательских проектах. И были петербургские общество «Мемориал», Когита.ру и Музей политической истории России – с «польскими» выставками, семинарами, встречами, книгами. И знаменитые польские издания памяти погибших в сталинских репрессиях.

Это уже новейшая история – здесь-и-сейчас. Вроде бы другая. Но, оказывается, нет - не другая. История не отпускает, возвращается – трагедией в Катыни.

И любимая девушка с польской фамилией, ставшая женой, известна в Петербурге и других европейских городах музейными проектами, проводит вместе с польскими коллегами исторические исследования и музейные выставки в Петербурге, Кракове, Катыни.

Кавалерийские атаки на танки, трубач над Краковом, «Солидарность», фильмы Анджея Вайды, «Польска не згинэла» – доблестная история Польши была и будет с нами.

Октябрь 2014

Владимир Костюшев, социолог, профессор НИУ «Высшая школа экономики - Санкт-Петербург»

К эссе были приложены фотографии самиздата 1970-1980-х годов и встречи 23 сентября 2011 с Адамом Михником в НИУ «Высшая школа экономики – Санкт-Петербург».