Текст доклада на 16-х Иофовских чтениях 20-22 апреля 2018. Первоисточник

Исследование польского эпизода в истории ВСХСОН («Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа»), самой многочисленной и наиболее структурированной подпольной антисоветской группы 1960-х, началось в рамках авторского проекта «Польский миф советских диссидентов»[1]. В 2000-х были записаны интервью: в Петербурге – с Игорем Огурцовым, в Варшаве – с Инессой Завадской; в 2017 состоялось знакомство с архивно-следственным делом «действовавшей в 1967–1969 годах в Варшаве подпольной организации, связанной с ВСХСОН»[2]. В электронном каталоге польского Института национальной памяти это дело можно найти как по фамилиям фигурантов, так и по данному следствием названию группы – Wszechrosyjski Socjal-Chrześcijański Związek Wyzwolenia Narodu[3].

Следствие проводил 3-й департамент МВД ПНР (подразделение службы безопасности по борьбе с антигосударственной деятельностью). Судебный процесс над членами этой группы состоялся в Варшаве 30 июня – 2 июля 1969. По делу проходили 20 человек: 17 свидетелей, трое – гражданка СССР Инесса Завадская (р.1937) и граждане ПНР Леон Завадский (1938–2018) и Бернард Каравацкий (1938–2012) – были приговорены к тюремному заключению на срок от 7 месяцев до 3 лет.

***

История вопроса в настоящий момент может быть описана лишь по источникам на русском языке. В польской историографии антисоветского сопротивления этот эпизод не учтен. И хотя Леон Завадский начиная с 1991 и до 2018 пытался ввести в оборот тексты группы и свои мемуары[4], история группы до сих пор не изучена, научной библиографии не имеет; первая попытка описания относится к 2012 году[5].

Источники существуют на датском языке: после освобождения из польской тюрьмы в августе 1970 Бернард Каравацкий с семьей эмигрировал сначала в Израиль, затем в Данию. Его наследие (биографические повести, воспоминания, эссе, статьи, интервью) на датском языке, а также история созданного им «Датского комитета защиты Игоря Огурцова» ждут своего исследователя.

Обзор публикаций на русском языке показывает, как медленно и дозированно информация о польской группе ВСХСОН становилась публичной, какое ничтожное место в нарративе ВСХСОН она занимает (зачастую это одна фраза в тексте на сотни страниц), как мал интерес к ней исследователей и как сегодняшние СМИ способны ее мифологизировать одной оговоркой. Ни один из авторов, за исключением Л.П.Романкова, не опирался на польские источники и не искал их.

За тремя исключениями на русском языке вплоть до 2015 года польские участники ВСХСОН упоминались по формулировкам приговора его четверых руководителей и скупым комментариям основателя ВСХСОН Игоря Огурцова. В приговоре Игоря Огурцова, Михаила Садо, Евгения Вагина и Бориса Аверичкина говорилось:

Подсудимые, в целях получения нужной им литературы, оружия и иной помощи и в целях информации о действующем в Ленинграде подполье добивались установления преступных связей на Западе с представителями русской эмиграции, других зарубежных антисоветских центров, посольства США в Варшаве, с Ватиканом, главой польских католиков. Весной 1963 года подсудимые получили от гр-на П.Н.Р. изданную на Западе антисоветскую литературу, а в 1966 году передали ему и он вывез из СССР фотопленки с заснятыми на них программой «ВСХСОН» и сочинение Гинзбург «Крутой маршрут»[6].

В 1996 эта формулировка без изъятий перекочевала в Постановление Президиума Верховного суда РФ, отказавшего в реабилитации Огурцову, Садо, Вагину и Аверичкину[7].

О польских связях ВСХСОН его первый исследователь Владимир Осипов написал в 1972 в статье для «Вестника Р.С.Х.Д.»:

У Огурцова была связь с гражданином Польской Народной Республики Завадским (родственником государственного деятеля), от которого была получена изданная на Западе литература, а ему была передана фотопленка с книгой Гинзбург «Крутой маршрут»[8].

Историк Николай Митрохин в 2003 лишь немного и отчасти ошибочно развил эту информацию, несмотря на интервью с И.Огурцовым: добавил имя второго польского участника Б.Каравацкого, но неверно идентифицировал отчима Л.Завадского, решив, что он «родственник Александра Завадского, председателя государственного совета»[9].

В 2004 году к 40-летию ВСХСОН на интернет-сервисе хостинга Яндекса появился сайт vshson.narod.ru, где упоминаются Л.Завадский и Б.Каравацкий на отдельной странице с перечнем членов, кандидатов в члены и «иностранных граждан, проходивших по делу ВСХСОН»[10]. Больше десяти лет сайт не обновлялся, хотя по-прежнему существует; в 2014 появился сайт vshson.wordpress.com, администрируется Игорем Ивановым.

В 2008 в журнале «Новая Польша» на русском языке был опубликован биографический рассказ Леонида Романкова «Польский след»[11]. Л.Романков дружил с Леоном Завадским, знал его первую жену И.Завадскую, которая познакомила Романкова с Михаилом Садо; знал об арестах и первым написал о них, впервые рассказав об аресте И.Завадской и не ссылаясь при этом на документы следствия и суда по делу ВСХСОН в Ленинграде. Текст доступен лишь в бумажной версии журнала, на польском языке был опубликован в 2012[12], как источник исследователями ВСХСОН не учтен.

В 2015 Игорь Иванов, наиболее приближенный из исследователей к И.Огурцову, впервые на русском языке в своей книге, претендующей на самое полное на сегодняшний день описание ВСХСОН, сообщил, не указав источник:

Еще два человека, причастных к деятельности ВСХСОН, Леон Завадский и Бернард Каравацкий, были арестованы в Польше, но как граждане Польской народной республики выдаче в СССР они не подлежали, хотя КГБ этого и добивался, – впоследствии их репрессировали польские спецслужбы[13].

И.Иванов попытался представить краткие биограммы двоих «польских антикоммунистов»[14], указал дату рождения Леона Завадского,  ошибочно написал, что он «живет в Варшаве» и впервые отметил: «По требованию КГБ СССР арестован польскими спецслужбами, но выдан советским властям не был» [15], – О Бернарде Каравацком, по-разному транскрибируя его фамилию (сначала Каравацкий[16], затем Караватский[17]), Иванов первым написал наиболее подробно, не зная даты его смерти:

Караватский Бернард, польский гражданин. Провозил в СССР для ВСХСОН технику и запрещенную литературу. По требованию КГБ СССР арестован польскими спецслужбами, но советским властям выдан не был. Осужден за сотрудничество с ВСХСОН и отбывал наказание в Польше. После освобождения эмигрировал в Данию. В настоящее время живет в г.Копенгагене. Музыкант, писатель [18].

В 2018 московская журналистка Ксения Лученко, записавшая интервью с Игорем Огурцовым, повысила статус Завадского и Каравацкого до «членов»: «Двое членов организации были даже гражданами Польской народной республики, где их в итоге тоже репрессировали»[19].

В 1975 в первом сборнике документов и материалов ВСХСОН на русском языке Джон Дэнлоп и Никита Струве опубликовали в разделе «Послесловие» фрагмент мемуаров Бернарда Каравацкого, без комментариев и никак не представляя автора[20]. Каравацкий писал о ВСХСОН «наша организация» и называл себя ее «участником», демонстрировал знание программы, структуры, порядка получения и размера членских взносов, ближайших и отложенных на десятилетия целей, планов и сомнений Огурцова, Садо и Вагина и личное, не поверхностное знакомство с ними. Каравацкий обращал внимание как на близкое ему увлечение йогой Огурцова и Садо, практикующих «карма-йогу действия», так и на «антисемитские нотки» у Садо, с которыми ему было «трудно примириться»[21].

В 1979 адвокат Юрий Лурьи[22] в открытом письме к Дэнлопу подверг сомнению точность мемуаров Каравацкого и их надежность как источника, просил относиться к тексту как к личному мнению автора[23]. Ссылаясь на свое знакомство с материалами обоих дел ВСХСОН, Лурьи утверждал, что Каравацкий никогда не был членом ВСХСОН (Каравацкий на этом и не настаивал, называя себя «участником») и просил не верить его словам «“наша организация” планировала вооруженную борьбу»[24].

За прошедшие 42 года опубликованные в 1975 году воспоминания Бернарда Каравацкого были использованы один раз. И.Иванов, не указав источник, включил из них одну фразу в виде эпиграфа к «Введению» своей книги:

Фальсификаторам истории России не удастся вычеркнуть из памяти народа факт существования ВСХСОН, и я уверен, что главные идеи этой организации будут реализованы в будущем России[25].

«Установлена связь с заграницей»[26]

Международные (польские, французские, британские и чешские[27]), а также католические связи и устремления были запрограммированы в «Народно-революционной хартии»[28] ВСХСОН. В введении к ней говорилось:

Народная освободительная революция, направленная на свержение диктатуры коммунистической бюрократии, на создание справедливого социального строя, носит международный характер по своим задачам и последствиям[29].

Слово «Польша» дважды появлялось в программе. В 5-м разделе, описывая «международное антикоммунистическое освободительное движение», авторы программы приводили польские примеры в качестве доказательства «несостоятельности марксистско-ленинского учения перед лицом истории». Так, в Польше, «несмотря на сильный нажим ЦК КПСС», «крестьянские хозяйства не были коллективизированы»[30]. Там «ни разу не удалось навязать народу коммунизм без сопротивления»; а «в 50-е годы прокатилась волна освободительных выступлений»[31].

Из всех христианских конфессий социал-христиане выделяли только «католическую церковь»[32]: ее «социальная доктрина», «обращенная к народам и христианско-демократическим партиям», провозглашала «всеобщие и вечные моральные законы, следование которым спасает человека и общество из образовавшегося тупика»[33]. (При этом ни одна из русских православных церквей – и РПЦ МП, ни РПЦЗ – в устройстве будущей социал-христианской России, описанном в программе ВСХСОН, не фигурировала).

Говоря о «свободолюбивой молодежи в восточном блоке», Игорь Огурцов кроме Польши упоминал Чехословакию и Болгарию[34]. Из интервью с Огурцовым: «Идеи свободы, персонализма, отрицания тоталитарной системы были у нас общими», «передовая молодежь в восточном блоке, безусловно, мыслила аналогичным образом», со знакомыми молодыми поляками «у нас был широкий обмен мнениями». Как возникали связи? «В основном все шло через надежные дружеские контакты, где мы могли доверять людям в личном плане», – вспоминал Огурцов в интервью. Знакомство «студентов философского и восточного факультета» ЛГУ с Леоном Завадским состоялось «задолго до создания организации», «в 1957 году на военной кафедре». «Леон проучился здесь сначала пять лет в качестве студента, потом, кажется, еще два года в аспирантуре. На его глазах возникла наша организация. Хотя он не был ее членом, он был посвящен во многое. <…> Леон был одним из самых надежных друзей, на которого можно было твердо положиться. Например, я был абсолютно уверен, что, случись какая-нибудь драка в прямом или переносном смысле, он не предаст. Он также с легкостью мог бы продать свое имущество, если бы это потребовалось. Леон был среди тех, с кем мы обсуждали программу ВСХСОН, он был последовательным сторонником возвращения народу собственности, предлагал внести в программу какие-то коррективы. В 1966 году Леон вывез в Польшу текст программы, отснятой фотоспособом, в непроявленном виде, в кассете с пленкой. Таких пленок было две, вторая была передана Струве. <…>»[35].

После арестов общение не прервалось: «<…> самым невероятным для меня было письмо Леона, полученное в лагере в Перми», – говорил в интервью Огурцов. Леон Завадский называл Огурцова своим «Учителем»[36], ездил к нему в Мюнхен в 1992 и в Петербург в 2003. Переписку заменили регулярные разговоры по телефону вплоть до смерти Завадского в августе 2018.

В 1960-х в технику перевоза пленок Завадский не посвящал ленинградских подпольщиков. Инесса Завадская утверждает, что тоже перевозила в Варшаву программу ВСХСОН, перед этим ознакомилась с нею и организовала микрофильмирование. Но интересы и дружеские связи Инессы и Леона Завадских не ограничивались ВСХСОН. В своей прическе она перевозила из Ленинграда в Варшаву не только непроявленные пленки с «Крутым маршрутом» и программой ВСХСОН, но и с текстами Александра Солженицына, стенограммой процесса Иосифа Бродского, составленной Фридой Вигдоровой, его стихами. «Привязались, конечно, к тому, что привезла пленку с процесса. «Да, привезла». – «Нелегально», – говорят. – «Так почему? Я же не пересекала границу нелегально? У вас там и с одной стороны проверяют, и с другой проверяют». И я с таким упрямством настаивала, что все перевезенное через границу легально, что аж судья хохотал», – вспоминала в 2007 году Инесса Завадская[37].

«Сын человеческий»

Леона Завадского и Иосифа Бродского познакомила студентка факультета психологии ЛГУ Зофья Капусцинская[38]. По описанию Инессы Завадской: «Детдомовская девочка. Тогда направляли в Советский Союз учиться бедных и способных детей, так она попала туда. Очаровательная совершенно женщина, необыкновенная, знаете, когда человек внутри себя эстет»[39]. В 1960 Завадский впервые привел Бродского в комнату родителей жены[40]. «Это было зрелище чисто греческого порядка. У него лопнули брюки. Я старше на четыре года, и у меня моментально появился тон старшей сестры: “Это прекрасно, накрывайся покрывалом, и я пока буду брюки шить, ты будешь стихи читать” <…> Пришла моя мама, остановилась в дверях, замерев», – вспоминала Инесса Завадская первую встречу с Бродским. Они подружились: сдавая сессию, Завадская «частенько оставляла Осю в няньках» (в 1959 у Завадских родилась дочь Инга[41]), была варшавской связной, ездила к нему в ссылку в Норинскую, там получила согласованный цикл «Стихотворения 1964 года», вошедший в первый сборник Бродского, изданный за границей («стихотворения привезла я, даны они мне были в руки Бродским»)[42]. Поэтому, когда в августе 1968 Инесса Завадская в Варшаве заметила за собою слежку, то связывала ее с Солженицыным и Бродским, тексты которых перевозила и о которых рассказывала студентам Государственной высшей театральной школы, где незадолго до ареста начала преподавать русскую литературу.

Леон Завадский написал на основе стенограммы процесса над Бродским пьесу в прозе «Сын человеческий»[43]. Фотокопия пьесы хранится в 3-м томе следственного дела Завадских и Каравацкого в ИПН вместе с двумя другими вещественными доказательствами по делу – еще одной пьесой Завадского в стихах «Славяне, или Дзяды – продолжение»[44] и воззванием «Открытое письмо»[45]. Весной 1968 Леон Завадский отправил обе своих пьесы на конкурс дебютов в Театр Народовы. В сопроводительном письме  в он извинялся за единственный экземпляр («нет денег») и просил Театр вернуть пьесы, если будут не нужны[46]. Это письмо, во-первых, послужило доказательством авторства Завадского, а, во-вторых, обнаруживало один из путей попадания текстов к следователям 4-го отдела 3-го департамента МВД ПНР – из Театра.

Следствие отмечало «антисоциалистический характер»[47] пьесы «Сын человеческий», но не анализировало ее содержание. Герои пьесы – Поэт, Мать Поэта, Судья, Прокурор, Охранник – не имеют имен, Бродский не был идентифицирован. Изъятая на обыске у И.Завадской переписка с поэтом (отсутствует в деле) и ее записная книжка[48] с его адресом и телефоном в Ленинграде следствием также не анализировались. Однако наличие пьесы и дружеские связи Завадских с И.Бродским породили интерпретацию дела, исходящую от И.Завадской и воспроизведенную Л.Романковым:

Инна передала Леону запись суда над Иосифом Бродским.

Через некоторое время он на основании этой записи написал пьесу об осуждении Бродского. Леон (тогда уже оставивший Инну) по окончании пьесы дал ее на отзыв пяти своим знакомым, в том числе ей.

Кто-то снес пьесу в УБ (польское КГБ). Началось следствие <…>[49].

«Криптоним “Piter”»

В Варшаве разработку польских участников ВСХСОН начали в июле 1967, после обращения КГБ СССР. Группе и делу присвоили «криптоним “Piter”».

Один из первых документов архивно-следственного дела – секретная справка на русском языке о раскрытии УКГБ по Ленинградской области «антисоветской организации», руководители которой не только планировали «предусмотренное программными документами» «установление преступных связей с иностранцами»[50], но и осуществили это. Справка была составлена на основе «показаний»[51] арестованных в Ленинграде руководителей ВСХСОН и излагала хронику их контактов с поляками за 1962–1967 годы. Как сказал в интервью Игорь Огурцов: «Имена Леона и Бернарда не фигурировали в изъятых на обысках документах, но прозвучали – не все умели держать язык за зубами»[52]. По просьбе польских следователей Огурцов, Садо, Вагин и Аверичкин были дополнительно опрошены уже в тюрьмах и лагерях. Обвинительное заключение по делу Завадских и Каравацкого ссылается на их многостраничные свидетельские показания[53].

Инесса Завадская вспоминала:

<…> после того, как закрыли следствие, я читала в деле, что какой-то капитан, я не помню его фамилию, <…> ездил в тот лагерь, где сидел Игорь, где был Миша, да и Женю Вагина потом допрашивали на предмет меня. Но они просто сказали: «Да была какая-то красивая девушка, это жена нашего приятеля, она ничего не знает». Ну и так от меня отвязались[54].

Но в следственном деле протоколов допросов Огурцова, Садо, Вагина и Аверичкина по делу Завадских и Каравацкого нет: 25 и 28 ноября 1969, перед передачей дела в архив, три четверти материалов дела были уничтожены следствием[55] (источниковедческий анализ этого дела выходит за рамки настоящей статьи).

Первой, 11 сентября 1968, была арестована Инесса Завадская. «Образование высшее, по профессии библиограф, выполняет работу для Классического Театра и [Польского театрального агентства] “PAGART”, проживает в Польше по карте постоянного вида на жительство»[56]. «Когда они <…> собирали бумаги всякие, переписку, записные книжки, книги с полок снимали, <…> я, проходя, увидела у одного из них (он стал потом моим следователем[57]) на бумажке написано печатными буквами: “Вагин и Садо”. <…> Я вошла в кухню и сказала мужу[58]: “Я сегодня не вернусь, и я долго не вернусь”», – рассказывала Завадская об обыске в день ареста.

КГБ и Следственное бюро МВД ПНР главную роль в польской группе отводили Леону Завадскому, на момент ареста в январе 1969 «не работающему экономисту»[59]; «в 1965 развелся с Чуриловой и женился на Марии Иванов Дронь»[60]. По мнению следствия, Завадский руководил всеми польскими контактами с ВСХСОН, которому «предложил наладить связь с международной сионистской организацией “Джойнт”, а по заданию ВСХСОН должен был уведомить кардинала Вышинского о существовании этой организации на территории СССР»[61]. Он также координировал встречи с руководителями ВСХСОН скрипача Каравацкого и биохимика Болеслава Ливнича[62], пользуясь их поездками в Ленинград. 2 января 1967 Ливнич, находясь «в Ленинграде в командировке в институте физиологии имени Павлова», «связался с Вагиным» и «сообщил, что Завадский благополучно провез в Польшу фотопленки с программными документами и другими материалами группы, подготовил человека для посылки за границу и ждет инструкции от ее руководителей»[63] (переправить программу за границу не удалось). Вместе с Каравацким он намеревался создать в Польше «нелегальную террористическую организацию» и в начале 1967 написал «Программу освобождения польского народа» на 29 страницах, основанную на программе ВСХСОН[64]. (Несмотря на то, что эта программа была 30 января 1969 изъята при обыске в доме тещи Завадского[65], в следственном деле она отсутствует). Завадский был автором всех трех «вражеских пасквилей», ставших в деле вещественными доказательствами: пьес «Сын человеческий» и «Славяне, или Дзяды – продолжение» и текста «Открытое письмо», написанного, как считало следствие, на основе «Программы освобождения польского народа»[66].

13 января 1969 года вместе с Леоном Завадским был арестован его младший брат Роман-Ян Завадский, «22 лет, студент 6 года [обучения] Механико-энергетического и воздушно-транспортного факультета Варшавской Политехники, беспартийный»[67]. Он был посвящен в подпольную деятельность старшего брата и Бернарда Каравацкого, передавал их тексты своим друзьям и знакомым студентам, о чем подробно рассказал следствию 13 января – 19 февраля 1969[68], на процессе использован как свидетель обвинения.

Самым неприятным для польской госбезопасности стало саморазоблачение ее агента перед руководителями ВСХСОН и фигурирующий в их деле «портативный звукозаписывающий аппарат минифон»[69], выданный этому агенту. Минифон «западногерманского производства с двумя бобинами с лентой (одна полностью, вторая частично) в дерматиновом футляре темно-зеленого цвета»[70] был изъят 15 февраля 1967 на обыске у хранителя архива, библиотеки, вещей, символики и предметов ВСХСОН Бориса Аверичкина. Весной 1963, специально возвращаясь через Ленинград с гастролей в Финляндии и Швеции, его привез руководителям ВСХСОН скрипач варшавского театра «Лялька» Бернард Каравацкий. В январе 1961, на 3-м курсе Высшей музыкальной школы, он был завербован 3-м Департаментом МВД ПНР. В том же году «в связи с интересом к индийской философии и йоге узнал некоего Леона Завадского»[71]. Завадский и ВСХСОН знали о том, что Каравацкий был завербован и поэтому имеет «возможность выезжать в капиталистические государства»[72]. 24 июля 1967 старший офицер 4-го оперативного отдела 3-го Департамента МВД ПНР Станислав Войцеховский писал: «Каравацкий после заграничных поездок и контактов с иностранцами в стране делал поверхностные сообщения. Не раскрыл при этом своих контактов с Завадским и антисоветской группой в Ленинграде. Расконспирировался перед Завадским, что является сотрудником наших органов. Сотрудничество с ним прекращено в связи с этими возмутительными обстоятельствами <…>. Полагаю, что Каравацкий, перед которым ставились очень конкретные задания, придумывал себе алиби о трудностях их реализации. Не без умысла и вопреки обязанностям сотрудника Каравацкий оказался нелояльным и двуличным»[73]. В 1963 Каравацкий и руководители ВСХСОН «договорились о способе контактов с помощью шифра, ключом к которому была статья М.Горького «О мещанстве»[74].

По мнению следствия, «по образцу привезенной Завадским программы “Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа” Каравацкий создал программу, устав и присягу нелегальной организации “ПП”, или “Подпольная Польша”, которую собирался учредить. <…> Для этого в мае 1968 при помощи Романа Завадского искал связи в студенческой среде, в частности с т.н. “командосами”[75] – Куронем[76], Модзелевским[77], Михником[78] и другими»[79]. (Попытка связи не удалась: все трое с марта 1968 находились под арестом. Текст программы «Подпольной Польши» в материалах дела не содержится).

«Нас объединили в одно дело как подельников, <…> но организации из нас никак не могли сделать: какой-то бывший муж бывшей жены – и все скользили по литературной почве. Хоть и программу [ВСХСОН] у Леона нашли, а он и не отрекался, он объяснял, что дело правое, и мы победим. Вторая жена Леона была врачом, и она устроила ему чуть ли не какое-то совершенно смертельное заболевание, плюс трое детей (там было двое детей не его, но он всех собрал, и все время говорил, что у него трое детей) и так далее. А вот бедный Каравацкий, он, кажется, за нас всех поплатился. <…> Это очень интересный человек. Он, конечно, знал и наверняка каким-то образом был связан именно по делу с этими людьми [из ВСХСОН]»[80], – вспоминала Инесса Завадская.

«Бернард был нам ближе», – сказал Игорь Огурцов[81]. Как и основатель ВСХСОН Игорь Огурцов, Каравацкий на следствии всерьез и подробно рассказывал о целях и намерениях польской версии ВСХСОН, не преуменьшая их масштабов. Как и Огурцов, он отсидел больше всех. «Приговор был позже уменьшен по амнистии до полутора лет, – писал Каравацкий в 2001 в автобиографии для сайта датских литераторов. – Меня отправили в самую строгую тюрьму в Польше в Стшельце-Опольске»[82].

Инесса Завадская так рассказывала о своей тюремной стратегии: «Уж коль скоро сидишь, то пытайся сидеть меньше, не надо дольше. Где можешь не наворачивать на себя, не накручивать, то и не накручивай»[83]. Главной опасностью для нее была экстрадиция в СССР. Начальник Следственного отдела УКГБ по ЛО Михаил Михайлович Сыщиков приезжал за нею в Варшаву, но она на его допросе потребовала переводчика. «А переводчика нет – не приготовили. А Сыщиков разъярился. А ему говорят: “Ну, побудете с нами еще день”. Ничего, думаю, побегаешь по магазинам», – вспоминала в интервью Завадская. Сразу после второго допроса польские следователи отправили ее на психиатрическую экспертизу на месяц, но КГБ так и не выдали. Суд принял уклончивое обращение к пограничному департаменту МВД ПНР с «рекомендацией выдворения»[84] Завадской, но оно так и не состоялось.

Польский суд не учел и планов создания в Варшаве польской версии ВСХСОН, которых не скрывал Каравацкий, и приговорил всех троих по части 1-й статьи 23 т.н. «MKK» [85].

В 2003 Леон Завадский добился судебного пересмотра этого дела[86]. Инесса Завадская говорила об этом: «Леон сделал мне “подарок ко дню рождения”, как он сказал, он через суд добился нашей реабилитации. Нет, не могу сказать, что это не имело для меня никакого значения, но это была его инициатива, он этим долго занимался». На этот реабилитационный процесс в Городском суде Варшавы приезжал Бернард Каравацкий.

В истории любой подпольной группы нас интересует прежде всего, было ли что-то на самом деле или вся история сфальсифицирована службой безопасности? Реальность  существования польской группы ВСХСОН не имеет однозначной трактовки ни в России, ни в Польше. «Судья, который нас тут судил[87], <…> был человеком расчетливым и понимал, что Гомулка падает, что наступают какие-то другие времена и что нечего тут организацию шить, не надо из этого делать международного антикоммунистического движения», – сказала в интервью Инесса Завадская. Сам Огурцов тоже подчеркивал в интервью, что в Варшаве «не было никакой организации». До конца всерьез эту историю воспринял, судя по материалам дела и мемуарам, Бернард Каравацкий.

Для ВСХСОН раскрытие информации о польских единомышленниках стало доказательством масштаба организации и одновременно слабости в поведении ее членов на следствии, но также и усложнением общей картины, своего рода «разрывом шаблона». Завадский с Каравацким были не католиками и социал-христианами, а йогами, нашедшими единомышленников в лице Огурцова и Садо. Наконец, Каравацкий, Завадский и Ливнич были польскими евреями, пережившими в раннем детстве нацистскую оккупацию, гибель одного из родителей (Завадский), Холокост и бегство из гетто (Завадский и Каравацкий); Завадский выдвинул идею связи ВСХСОН с «Джойнтом»; семьи Ливнича и Каравацкого эмигрировали из Польши из-за развязанной властями ПНР антисемитской кампании. История группы польских соратников  отменяет линейную интерпретацию ВСХСОН, рассеивает миф о нем как о чудо-группе православных русских патриотов, наследников Белого Движения и приверженцев РПЦЗ.

Биографические справки 

Грюнфельд-Завадский Леон (Grünfeld-Zawadzki Leon), родился 10 августа 1938 в Освенциме в семье Якуба Грюнфельда и Адели Грюнфельд-Юрковской. С 1940 в Сосновецком гетто; в 1942 (?) вместе с матерью бежал из гетто, укрывался в районе Бельска-Бялой, Бельске, Гливицах, Вальбжихе. В 1946 усыновлен отчимом Станиславом Завадским (1900–1984), генералом Войска Польского (1945), министром Труда и социальной политики ПНР (1956–1960). Окончил экономический факультет ЛГУ (1961). В браке с Инессой Чуриловой (1960–1965), Марией Дронь (1965–?), Марией Пенёнджек (1983–2018). 14.01.1969 арестован в Варшаве. 02.07.1969 Повятовым судом Варшавы приговорен по ч. 1 ст. 23 Декрета от 13.06.1946 («распространение, изготовление, хранение <…> текстов, <…> содержащих лживые сведения, способных навредить интересам Польского Государства или понизить авторитет государственных органов») к 3 годам тюремного заключения и 2 годам поражения в правах. Освобожден по амнистии в сентябре 1969. Астролог, йог, тренер по шахматам. Автор стихов, пьес, эссе, статей, методических пособий по астрологии и йоге. В 1984 вместе с М.Пенёнджек учредил духовный центр «RamanaDom» в деревне Жики (Потруйная гора, горный массив Малый Бескид). Жил в Белько-Бяла. Умер 31 августа 2018.

Завадская Инесса Федоровна, в девичестве Чурилова, родилась 4 апреля 1937 в Ленинграде. Окончила библиотечный факультет Ленинградского института культуры (1960). Замужем за Леоном Завадским (1960–1965); во втором браке за Богданом Лысаковским (1968–1993); дочь Инга Завадская (1959–2014). Работала библиотекарем в Центре советской культуры (1961–1968), преподавателем русской литературы в Высшей театральной школе (1968, 1969–2007), литературным консультантом в театральном агентстве «PAGART» и Театре Классическом. 11.09.1968 арестована 4-м отделом 3-го департамента МВД ПНР в Варшаве. Освобождена по амнистии 7 мая 1969. 02.07.1969 осуждена по п.1 ст. 23 Декрета от 13.06.1946 («распространение, изготовление, хранение <…> текстов, <…> содержащих лживые сведения <…>»), приговорена к 7 месяцам тюремного заключения и 2000 злотых штрафа с заменой их на 20 суток тюремного заключения. С 1961 живет в Польше.

Каравацкий Бернард (Karawacki, Karawatzki Bernard), родился 2 октября 1938 в Варшаве в семье Франтишека Каравацкого и Сары Лихтзон-Каравацкой. В сентябре 1939 Каравацкие бежали в СССР, жили в гетто в Куренце (1941–1942), в партизанском отряде (1943-1944). После ареста отца СМЕРШем и интернирования в СССР жил в еврейском детском доме в Вильнюсе (1944–1948). Окончил музыкальную школу по классу скрипки в Вильнюсе (1956). В 1957 с семьей вернулся в Варшаву. Окончил Высшую музыкальную школу в Варшаве (1964). В браке с Кудрявцевой-Каравацкой Людмилой Борисовной (1964–?), сын Роман (р.1965). Скрипач в оркестрах Театра «Лялька», Театра Классичного, Оперы Объяздовой. 15.01.1969 арестован в Варшаве. 02.07.1969 Повятовым судом Варшавы приговорен по ч. 1 ст. 23 Декрета от 13.06.1946 («распространение, изготовление, хранение <…> текстов, <…> содержащих лживые сведения <…>») к 3 годам тюремного заключения и 2 годам поражения в правах. Освобожден по амнистии в июне 1970. В 1970 выехал с семьей в Израиль, апатрид. С 1971 политический эмигрант ПНР в Дании. Скрипач Копенгагенского филармонического оркестра (Hele Sjællands Symfoniorkester) (1971–2008), композитор. Датский писатель, автор исторических романов, биографический повести «Железный волк» ([«Jernulven»], 1977), мемуаров, эссе; переводчик (перевел на датский стихи А.Ахматовой и В.Шимборской). Жил в Копенгагене. Умер 3 июня 2012.