Сценические жизни пьес похожи на человеческие судьбы. Одним уготована громкая слава, другим – незаметное существование на провинциальных подмостках. Одни исчезают из памяти спустя несколько сезонов, другие помнит и любит уже не одно поколение зрителей.

Помимо долголетия у пьес есть еще один удивительный дар, отличающий их от людей: каждый режиссер, каждый актерский состав рождает пьесу заново. Некоторым пьесам удается одновременно прожить несколько жизней. В этом сезоне, например, в Петербурге зазвучала третья «Варшавская мелодия». Вслед за Малым драматическим театром и Приютом комедиантов лирическую драму Леонида Зорина поставил Санкт-Петербургский интерьерный театр.

"Почему именно "Варшавская мелодия"? - спросили мы художественного руководителя театра Николая Беляка. - Время пришло, - был ответ.

«Варшавская мелодия» - одна из самых известных отечественных пьес второй половины ХХ века. Знатоки театра сразу же вспомнят две классические постановки советского времени. Благодаря телеверсии более известна московская – Вахтанговская, с Михаилом Ульяновым и Юлией Борисовой.

В ленинградской «Мелодии» на сцене Театра Ленсовета солировала Алиса Фрейндлих. Помимо этих двух звездных спектаклей пьесу за почти пятьдесят лет, ставили уже сотни раз. Да и сейчас параллельно с петербургскими постановками в Москве «Варшавскую мелодию» ставят Сергей Голомазов в театре на Малой Бронной и Нонна Гришаева – антрепризой.

Зачем еще и еще раз пересказывать эту нехитрую, в общем-то, историю любви двух студентов в послевоенной Москве? Ответ, очевидно, надо искать в тексте пьесы.

В первом действии герои, случайно встретившиеся на концерте Шопена, влюбляются друг в друга, узнают друг друга, учатся понимать друг друга.

Дело не только в польском акценте Гелены. Виктор, «просто победитель», прошедший войну, «не испугавшийся Гитлера», везучий и привыкший к своему везению, очень долго не может понять, что везение и сила решают далеко не все. И кажется, до конца так и не поверит в то, что «наша», советская, хорошая сила может вызывать ужас. Он, вообще, верит только в электричество.

Их яркой и трогательной любви было всего несколько месяцев, когда вышел указ, запрещающий советским гражданам браки с иностранцами. Им пришлось расстаться. На этом заканчивается первое отделение.

После антракта – еще две встречи, два вечера, спустя десять и двадцать лет после расставания. Два вечера и двадцать лет – за сценой. Другая жизнь, о которой и рассказать-то не чего:
- Ты женат?
- Да.
- Она тоже... сочиняет вина?
- Нет. (Маленькая пауза.) Она хорошая женщина.
- Ты это говоришь мне или себе?

Этот диалог происходит в Варшаве, во время первой встречи героев после расставания в Москве. Закончи Зорин пьесу здесь, она была бы все равно успешной – текст полон фраз, стремящихся в афоризмы, – но осталась бы мелодрамой. Не сохранили любовь – а как ее сохранишь?.. «Человек не волен в своих поступках». «Так сложилась жизнь. А жизни надо смотреть в лицо». Занавес. И Мишель Легран вместо Шопена.

К мелодраматическому прочтению пьесы будто бы подталкивает ее историческая основа. Герои расстаются, не из-за гордости или ревности, не по случайному стечению обстоятельств. Их разлучает история, воплощенная в Указе Президиума Верховного Совета СССР от 15 февраля 1947 года «О воспрещении регистрации браков граждан СССР с иностранцами». И как тут не попытаться оправдать Виктора: «А что он мог?» Сопротивляться сталинскому государству в одиночку? Такое было под силу единицам, да и требовать подвига от других – безнравственно.

Но Леонид Генрихович сталкивает своих героев в третий раз, вновь в Москве, спустя еще десять лет. После варшавского свидания Виктора еще можно считать сильной личностью. Поддался ностальгическому порыву позвонить любимой когда-то женщине, раз уж он оказался в Польше, но вовремя взял себя в руки. В Москве перед зрителями, действительно – «консервированный мужчина», не только очень хорошо сохранившийся за прошедшие годы, но и вываривший из себя все живое.

Виктор вызывал сочувствие, когда он ничего не придумал для спасения своей любви зимой 1947. Он становится неприятен, когда оказался не готов остаться с Гелей в Варшаве хотя бы на ночь, испугавшись возможных проблем «по партийной линии». Когда после всего этого он ищет встречи с ней в Москве для того, чтобы рассказать о своих успехах, он просто перестает её интересовать. Он не просто не изменился – измельчал с начала спектакля. Одно дело оказаться слабым по сравнению с государством, другое – лицом к лицу с собственным тщеславием.

Судить героя пьесы по гамбургскому счету было бы несправедливо – в таком «разнообразном веке» вряд ли можно найти универсальные примеры правильного поведения в трагических условиях.

Но «Варшавская мелодия» поется на два голоса, и если Виктор все больше фальшивил, то Гелена исполнила свою партию безукоризненно. Хрупкая маленькая полька, она оказалась сильнее двух самых страшных режимов ХХ века. Она видела, как расстреляли ее отца, как ее подруге нацепили на грудь желтую звезду, как была разрушена ее любимая Варшава. С этим багажом она приезжает в Москву, чтобы увезти оттуда такую любовь, которая, даже искалеченная бесчеловечным указом, действительно, «никогда не перестает».

Когда Леонида Зорина спросили, как можно было не покориться обстоятельствам в то время, он очень коротко сформулировал то, что Гелена доказала всей своей жизнью: «Надо расти как личность, вне зависимости от того, вдвоем ты или в одиночестве». Она пыталась найти свое счастье без Виктора – несколько раз выходила замуж, но себя не обманешь – только любовью к нему она и жила десять лет после первого расставания. Она жила для него. Она пела для него. Горечью невозможной встречи обогатился ее голос.

«Дорогая Ядвига, верни мне его!» - кажется, вавельская блаженная услышала ее молитвы. Новая встреча приносит горькое разочарование: все это время она одна несла их любовь, он, такой сильный, отказался.
- Успокойся. Возьми себя в руки.
- Так. Так. Я забыла. Букет создается выдержкой. Тогда будет дивное послевкусие. Ты очень сильный, Витек. Очень сильный.
- Черт побери, я должен быть сильным.
- Должен, должен. Проклятая, ненавистная сила. Недаром я ее всегда боялась.

Не ошибается ли Гелена? С одной и той же ли силой сталкивается она в Варшаве в 1944, в Москве в 1947, и вновь в Варшаве в конце 1950-х? Увы, не ошибается. Тоталитарное государство страшно не только тогда, когда по его приказу уничтожаются целые города. Не только тогда, когда оно указывает человеку, с кем ему можно быть счастливым, а с кем – противозаконно. Страшнее всего оно тогда, когда оно отравляет человека изнутри. Можно бороться против Гитлера с оружием в руках, можно бежать от Сталина во внутреннюю эмиграцию, но если зло, скрепляющее людоедские режимы, проникло внутрь человека, вытравить его оттуда практически невозможно. Его сложно заметить – оно говорит не голосом диктаторов, не партийными воззваниями, а языком здравого смысла:

«Плетью обуха не перешибешь. Что я могу сделать? Большая любовь бывает только в сказках».

«Я – современный человек. Для счастья мне нужно удостоверение», – Виктор говорит это Гелене, полушутя приглашая замуж. Неужели эта фраза звучит актуально? Страшный указ отменили после смерти Сталина, давно нет института прописки, выездных виз, ОВИРа. Многие пары живут в браке «без штампа», не регистрируя его. Но фраза про удостоверение не о государственном давлении, а о внутренней несвободе. Она звучит как приговор современному человеку, не способному на большое самостоятельное чувство. Слава Богу, на дворе не 1947-й год, но никуда не делись малодушие, готовность согласиться с любым исходом из трудной ситуации, карьеризм, зависимость от общественного мнения, неумение слышать чужую боль, убежденность в относительности моральных категорий. «Когда Гитлер появится снова – это тоже будет двадцатый век», - почти кричит в отчаянии Гелена.

Двадцатый век, к счастью, прошел без реинкарнации великого диктатора. Но и в двадцать первом столетии мы не застрахованы от его возвращения, пока мы так хорошо подготовлены к присяге ему.
Устоять от этого соблазна, сохранить душу от распада помогают любовь, вера, красота – все то, что дает понять, что человек может и должен быть больше, выше, чем о нем привычно думать. Не всем дано такое умение любить, каким обладала Гелена.

Что же? Музыкальным слухом тоже не все равны Шопену, но каждый может его развить до того, чтобы отличить верную ноту от фальшивой. Так и душевной чуткости, чтобы услышать эту спасительную музыку, которая такой высокой и чистой нотой звучит в «Варшавской мелодии», уверен, хватит всем. Главное – не затыкать уши.

В Интерьерном театре ближайший спектакль "Варшавская мелодия" состоится 17 января 2014.

Спектакль поставил режиссёр Дмитрий Павлов. Художник Марк Борнштейн. В спектакле заняты актеры Интерьерного театра Анастасия Салова и Александр Мицкевич.

Дмитрий Козлов, специально для Когита!ру