ТШ: Ольга Ивановна, мы очень рады, что Вы согласились участвовать в нашем проекте. Давайте представим Вас. Ольга Ивановна Соколова. Вы родились в Ленинграде. В каком году?

ОС: В 1925 году 28 августа.

ТШ: И по образованию вы…

ОС: Архитектор.

ТШ: Вы закончили…

ОС: Инженерно-строительный институт в 1953 году.

ТШ: А к началу 1980-х вы работали где?

ОС: Менялись вначале институты. Но основную свою жизнь я проработала в Ленгражданпроекте. Мы строили в Ленинградской области: Ломоносов, Токсово, Тосно - вот такие вот города.

ТШ: А как вам вспоминаются вот эти 1980-е годы? Помните, как вы дали название этому десятилетию «тухлое десятилетие»?

ОС: Я сказала неправильно, вообще-то они тусклые. А тусклые почему? Потому что они мне плохо запоминаются. Мало что запомнила из событий, только какими-то урывками, причем без последовательности, как какой-то хаос. Значит, сначала там что-то такое началось с продуктами. Тут было трудное время. У меня еще мама болела, и все такое. Сначала постепенно стали исчезать продукты, даже по институтам: иногда в институты привозили что-то в виде творога или чего-то другого. Я как раз вышла на пенсию, и мне звонили, что приезжай, мол, нам привезли кильку.

ТШ: В каком году вы вышли на пенсию?

ОС: Где-то в начале 1985-го.

ТШ: Как раз с середины 1980-х вы вышли на пенсию.

ОС: Пришлось выйти - мама заболела. Ну, и такое дело, сначала мы стали замечать, что исчезают продукты - то одного нет, то другого. Там звонят друг другу: «Хочешь мы тебе колбасу купим?» - «Давайте, покупайте колбасу». И знаете, что? Чтобы принять гостей, нужно было действительно сначала что-то раздобыть, а потом уже звать. И поскольку я тут жила недалеко от Удельной [железно-дорожная станция в Петербурге], я иногда ездила в Репино. Там были магазинчики, и там легко можно было купить что-нибудь еще, и не было очередей, и это привлекало.  А поездка, она сама по себе собственно приятная и, значит, полезная. Вот такое дело. Это то, что касается еды.

ТШ: А что еще кроме еды вспоминается?

ОС: Постепенно возникли новые слова: «перестройка», «консенсус» или еще что-нибудь такое. И мы раньше как-то не интересовались особенно политикой. А тут стали показывать по телевизору съезды. И вот действительно возник какой-то интерес. Люди чувствовали, что что-то меняется. Ну, и знаете, человеку всегда свойственно верить во что-то более оптимистичное. С какой-то надеждой слушали, думали, что же будет дальше и как, и почему? И появились новые политики: Собчак, Сахаров. Он же тоже был на съезде или потом в Думе. Тут уже перепуталось, что в Думе, что на съезде. Во всяком случае, в этот период, я их обобщаю как бы, конец 1980-х и начало 1990-х. Потому что они как-то перекликались и постепенно переходили, плавно переходили один в другой. Я помню, в доме отдыха была, в Доме архитекторов в Пушкине. Тут нет бы пойти погулять, нет, мы к телевизору прилипали и слушали, кто выступал. Ага! Вот такой-то, появился политик такой Афанасьев, вот интересовал он. Горбачев все время говорил о Перестройке, ну, и так далее. Ну, и слушали, и постепенно так запоминалось. Как-то новый интерес к этому появился.

ТШ: А после того, как вы ушли на пенсию, это вот как раз вторая половина 1980-х годов, и вы жили с мамой вот здесь, в этом доме?

ОС: Да. В этом доме жили с мамой.

ТШ: И вы, в основном, занимались уходом за мамой и поиском продуктов?

ОС: В тот момент, когда она болела, я даже и не усекала это, потому что нам приносили люди, помогали. Понимаете? Вот так. А потом постепенно вот так пошло: ага, того нет, другого нет. Соседка звонит: «Слушай вот тут очередь за колбасой. Брать тебе?». Я говорю: «Возьми». Вот так вот.

ТШ: А вот в это время какие-то новые книги, новые фильмы запомнились? Или просто было не до того или что-то вспоминается?

ОС: Тут начались всякие сериалы, и мы первое время их смотрели. Ну, известная всем «Санта-Барбара». Теперь бы ее, наверное, никто бы уже не смотрел. Но тогда, поскольку это было новое, как-то так вот посматривали.

ТШ: Если все познается в сравнении, 1970-е годы, которые предшествовали 1980-м, в чем отличие? 1970-е вспоминаются лучше, чем 1980-е?

ОС:  Да. Но, во-первых, я еще работала, более так энергично, всюду ездили. И в отпуск ездили, и Прибалтику объездили, и Юг. Много путешествовали, а потом как-то все утихло. Вот тут я говорю, что наш дом отдыха в Пушкине – это уже хорошо. Что еще запомнилось? Да! Появилось еще такое слово как «гласность». И на это все обращали внимание, на то, кто, что говорил. Потому что политики стали выступать более откровенно, и более прямо, и больше высказывать свои истинные мысли. Тоже это было интересно, это новое было для нас. Это было до путча.

ТШ: А вот до путча какие у вас самой были настроения в связи с теми переменами, в связи с тем, что вы слушали? Вы думали, как меняется жизнь? У вас были какие-то надежды на позитивные изменения?

ОС: У меня была такая надежда, что будет лучше. Потому слово «Перестройка» потом, действительно, «гласность» стали говорить. А потом выдавали талоны уже на продукты. И постепенно-постепенно, так не заметно, вот, может быть, после Путча тоже ведь не сразу, но стали появляться продукты. И люди с большой надеждой к этому отнеслись. Но были там и разочарования в чем-то.

ТШ: В чем разочарование?

ОС: Разочарование? Ну, в тех же политиках. Вообще спорили много, кому-то кто-то больше нравился, кому-то меньше. Это кому как. Сейчас судить об этом даже издалека трудно. Например, когда Союз развалился, да, тоже ведь все по-разному к этому относились. Ну, а потом поняли, когда политики объясняли, что экономика-то была завязана всеми нитями со всеми республиками. И как-то сразу обрезать их все, как тогда, это тоже не здорово. С другой стороны, кто-то радовался, что мы – Россия, у нас свой флаг, мы самостоятельны, так сказать, политически. Но это уже вопрос такой неоднозначный.

ТШ: Ольга Ивановна, а вот, уйдя на пенсию, вы со своими коллегами по Институту, поддерживали отношения?

ОС: Да.

ТШ: А вы можете сказать, как-то изменилась жизнь в вашем институте в первую половину 1980-х и во вторую половину 1980-х? Появилось там что-то новое?

ОС: Вот мне рассказывали, что (сейчас осталось только двое, потому что нет уже моих близких), рассказывали, как раз, что привозили им творог туда. И тоже вот, кого ни спросишь: «Ты что помнишь?» – «Да ничего как-то. Да как так-то не запомнилось». Действительно, отдельные слова. Отдельные моменты, вот, как я вам говорю. Что-то и телевизор стали смотреть, и политикой интересоваться. Ничего конкретного тогда еще не произошло. Конкретное началось после путча.

ТШ: А что вы под «конкретным» имеете в виду?

ОС: А понимаете, развал Советского Союза, это уже событие грандиозное такое. Причем я слушала даже по телевизору, передавали трансляцию из Прибалтики. Там был съезд такой, выступал Горбачев. И он их очень уговаривал оставаться. Но они «против», они давно хотели отделиться. Так что, с одной стороны, это так стихийно было. А с другой, – к этому какой-то толчок. Ну, как всегда в истории бывает, она не бывает такая же ровная, однозначная. Правда? Всегда какие-то моменты возникают.

ТШ: Ольга Иванова, получается, что для вас главным итогом Перестройки стал развал Советского Союза?

ОС: Ну, как вам сказать? Я ж говорю, что стали очень интересоваться политикой. И даже на митинг один раз пошли, когда Ельцина надо было поддержать. Не только это. А я-то лично, уходя на пенсию, я стала заниматься больше живописью, акварелью. Я и раньше увлекалась. У нас в союзе в Доме архитектора выставки были. Там собирали нас, там устраивали междусобойчики, обсуждали, как и что, кто как к чему относится.

ТШ: Это же как раз вторая половина 1980-х.

ОС: Даже скорей начало 1990-х. Да, вторая половина 1980-х и начало 1990-х. Ну, вот, там у нас всегда были какие-то доклады интересные, и артисты приходили, типа, Алиса Фрейндлих, мы ее любили очень. Или кто-то что-то рассказывал. Уже начались поездки за границу. Да, это очень важный момент. И вот кто-то съездил, слайды привез и нам рассказывал. Мы с удовольствием слушали. Это было так уникально, интересно.

ТШ: А что рассказывали про эти поездки за границу?

ОС: Показывали слайды и просто рассказывали. Поскольку мы архитекторы, то, в основном, то, что касалось архитектуры. Там в Париже был новый район. Знаете, Париж не трогали, а вот за Парижем и высотные дома стали строить.

ТШ: Парижский Нью-Йорк.

ОС: Да. Да, да. Но нам это интересно было.

ТШ: То есть был свой очаг культурной жизни у вас?

ОС: Это точно, да. И каждый год у нас была выставка акварели. Ну, графики, акварели, кто чем увлекался. У нас, кто уже пенсионерами были, у нас была своя секция ветеранов, и к Дню Победы выставлялись. Так что я всегда участвовала в этом.

ТШ: Ольга Ивановна, тогда еще такой момент хочу уточнить, чтобы лучше представить вот эту жизнь во второй половине 1980-х. Вы сказали, что были в Доме отдыха Дома архитектора в Пушкине, вы уже были тогда пенсионеркой.

ОС: Да.

ТШ: Официально на пенсии. То есть тогда, будучи пенсионеркой, вы могли поехать в этот Дом отдыха, да?

ОС: Могла, да.

ТШ: Каким образом это организовывалось? Вы обращались в профком?

ОС: В нашу администрацию в Доме архитектора. Давали путевку. Причем со скидкой. Кормили там, между прочим, очень хорошо. И я там, помню, прожила целую недельку. И потом все же свои, все знакомые, но туда приезжали и москвичи. Как раз у меня за столом сидели москвичи. А потом я так еще делала, можно было заказать на один день еду, там допустим обед и ужин.

ТШ: В Пушкине?

ОС: В Пушкине. Я приезжала, звонила туда знакомым своим, закажите мне обед и ужин. Ну вот я приезжала, общалась там с ними, потом начала рисовать, конечно. Потом приходили там, ужинали, еще посидим и к вечеру возвращалась домой. И стоило это очень недорого. Это все стоило три рубля. Ну, тогда и деньги были другие.

ТШ: Другие соотношения.

ОС: Да. Так что общения было у меня достаточно.

ТШ: То есть в этом «тусклом десятилетии» были свои солнечные моменты.

ОС: Были, конечно. И потом, ведь мои друзья были еще помоложе. Поскольку мой отец работал в Институте цитологии

ТШ: Отец Ваш Соколов Иван Иванович.

ОС: Иван Иванович, да. Он был цитогенетик. Он тоже перенес свои трудности, но это уже другой разговор. Но у меня остались друзья, так сказать, его ученики у меня стали очень близкими друзьями. Мы всегда отмечали его день рождения и старались даже в эти трудные вот годы что-то сварганить. Я помню, какой-то пирог состряпала. Сейчас уже, наверное, не сумела бы. Ну, вот я приезжала, и там тоже стол был накрыт, и мы отмечали эти праздники. Ну, а потом так уже сдружились и до сих пор дружим. Вот Лена, дочка папиной ученицы Людмилы Георгиевны, она сейчас поддерживает по Интернету связь с Сергеем Ивановичем [Фокиным, биологом, историком науки]. Она как промежуточное звено. Она пишет: «Ольга Ивановна Вам просит передать…». А он: «Передайте Ольге Ивановне…».

ТШ: То есть сейчас вы свою активную социальную жизнь продолжаете в основном, занимаюсь биографической историей вашего папы?

ОС: Это именно одна линия. Это по линии, которой занимается Сергей Иванович Фокин, он фактически биограф. Он прекрасно пишет, вот сколько уже написал.

ТШ: А по другой линии чем вы еще занимаетесь?

ОС: По другой я, значит, вот рисованием занялась. Даже мне тут предлагали пару работ реставрировать, акварель, которая была запущена. И я, между прочим, никогда раньше этим не занималась, и тут как-то не уверена была, получится ли, но, в общем, получилось и так удалось пару раз. И потом вот еще в трудные времена, когда денег не хватало немножко, меня свели в один комиссионный магазин, это бывшая улица Воинова, сейчас она Фурштатская, там напротив Американского посольства. И они очень охотно покупали акварели с городскими пейзажами. Именно городские пейзажи. Ну, и я там настряпала несколько, продала. И в результате, удалось самой что-то купить. Обувь и еще что-то другое. И еще помню, но не помню только, когда это началось, но вот у метро и в других местах появились такие столы раскладные, где накладывали всякие шмотки, как мы говорим, ну, кофточки всякие, джемпера, да и обувь тоже, вплоть до книг даже. Другие столики и книги продавали. И там можно было купить, знаете, то, что, пожалуй, сейчас не оденешь, а тогда с радостью брали.

ТШ: Ольга Ивановна, а у вас сохранились акварели, которые вы писали в 1980-е годы?

ОС: Конечно.

ТШ: Мы тогда сейчас, когда наш разговор завершим, вы их нам покажите?

ОС: Пожалуйста, у меня есть они тут вот. Мы с вами разговор завершили.

ТК: А Вы были членом партии?

ОС: Я не была членом партии. И вы знаете, как получилось, что я не была в комсомоле? Я бы конечно, поступила бы, но получилось так, что сначала был прием, мы были в Саратове. В Саратове я кончала 10-й класс. И там принимали в комсомол. Но как-то ребята не шли, одна только девочка пошла, дочка Фихтенгольца. Потому что отец был партийным, ну и она. А остальные нет.

ТШ: Это был какой год?

ОС: Это значит 1944-й, что ли.

ТК: Это эвакуация была?

ОС: Эвакуация. 10-й класс я там кончала. А потом, когда поступили в Институт, первый курс, второй курс как-то нас не принуждали. Как-то не было, знаете, чтобы активно принимали. А потом получилось, у меня гланды были не в порядке, меня оперировали, и я год пропустила. Именно в этот год брали в комсомол! Ну, вот, а я уже потом специально не шла. Просто случайность.

ТШ: Без гланд и без комсомола.

ОС: Да, но пионерочкой я была, конечно. Я помню, мы с приятелем по Москве гуляли, это еще до войны, у меня, значит, шелковый такой бантик, у него так, мы идем по Москве еще до войны. А я Москву плохо знала, переходим улицу, я иду на красный свет. Там как-то островок посередине, и красный я не заметила, и он меня остановил, вот смотри, надо, когда зеленый. Только мы перешли, к нам подходит милиционер, отдает честь и говорит: «Молодец, мальчик! Правильно, учи!»

ТК: А какие-то новые темы появились именно в Перестройку?

ОС: Темы какие? Что Вы имеете в виду?

ТК: То, о чем раньше не говорили вообще.

ОС: Темы? О политике стали говорить. Что вы! О сталинской эпохе. Ну, тут свободно уже – гласность же.

ТК: Для Вас было новостью то, что говорили о сталинской эпохе? О советском периоде?

ОС:  Да нет как-то. Почему, нет. Просто я молчала. Мы молчали. Не могли говорить тогда.

ТШ: Опасались говорить?

ОС: Опасались, конечно. Да и не нужно. И зачем? Это вообще было опасно. Но в то же время молодость есть молодость, мы ходили на демонстрации всегда первомайские, с удовольствием пели песни. Это уж не без этого. Ну, и что сказать? Песни у нас хорошие были, мы их любили, веселые.

ТК: А помните какие-то анекдоты периода Перестройки?

ОС: Анекдоты? Про Лаврентия Павловича помню.

ТК: Расскажите!

ОС: Между нами?

ТК: Да.

ОС: Лаврентий Палы Берия вмиг потерял доверие, остались от Берии лишь только пух да перья. Или, когда был юбилей Пушкина у филологов там, а потом они смеялись, потому что все, кто выступал, всегда начинали со Сталина, «Да здравствует, товарищ Сталин!», ну и написали: «Хоть, Пушкин, ты и гениален, да ведь не в этом дело, Да здравствует, товарищ Сталин!». Ну тогда это можно уже было. Хотя еще нет. Это вот когда гласность началась, тогда у всех языки и развязались.

ТШ: То есть, по сути, эти частушки – народное творчество еще до 1980-х. Но это было только…

ОС: Было у себя только в голове.

ТШ: Понятно.

ОС: Дома, между прочим, вот родители у меня никогда о политике не говорили. Конечно, они понимали, многое понимали, но у нас никогда о политике не было разговоров. Вот как-то так. Да я и не интересовалась политикой. Я помню, когда в Чехословакию мы вошли, и в газетах писали, и как-то почему-то я к этому отрицательно относилась. А папа был доверчивым: «Вот ведь пишут, пишут».  Он очень доверчивый был человек такой...

Видеозапись интервью