За последние два десятилетия Петербург существенно и очевидно изменился, причем перемены коснулись как сферы управления городом, так и повседневного, жизненного пространства горожан. Естественно, переход от социалистического устройства к капиталистическому не мог пройти безболезненно, и сегодня пространство города – это пространство конфликта и столкновения разных точек зрения по поводу того, каким быть Петербургу.

Процессы, которые определили развитие постсоветского Петербурга, в принципе, схожи с теми условиями, в которые попадали многие постсоциалистические города и в России, и в Восточной Европе. Это и резко возросшая миграция (как входящая, так и исходящая), коммерциализация пространства города, изменение функционального назначения многих городских мест (см. например, исследование Центра экспертиз ЭКОМ, посвященное «перепрофилированию» зданий детских садов), постепенная сегрегация жилых районов по принципу дохода обитателей.

Произошедшие в Петербурге изменения и связанные с ними проблемы – неисчерпаемая тема, однако, чтобы приблизиться к пониманию ситуации, вероятно, стоит начать со сферы, которая исторически является самой сенситивной для бывших советских людей: это, безусловно, сфера жилья. Жилье было актуальной темой в советское время – вспомним бесконечную гонку за улучшением жилищных условий и желанными «квадратными метрами» (об этом, например, пишет историк Шейла Фицпатрик в своей известной книге «Повседневный сталинизм»). Поэтому можно предположить, что новые условия люди наиболее близко восприняли именно через «жилищные» изменения.

Новые возможности, новые ограничения

Наиболее существенным изменением, пожалуй, стала приватизация – возможность переводить «квадратные метры» из государственной собственности в частную. Капиталистические условия позволили гражданам более активно и самостоятельно решать свои жилищные проблемы: в отличие от сложной системы блата и обменов советского времени, в новую эпоху жилье стало можно просто покупать, при наличии необходимых средств, конечно. Это привело к появлению нового основания для социальной дифференциации – по типу жилья: на сегодняшний день актуальным стало разделение «элитного» и «народного» жилья. Причем, интересно, что с точки зрения определенных групп «элитным» является все новое строящееся жилье, тогда как для других – это только самые дорогие дома в престижных районах или «элитные» коттеджные поселки.

Между тем, в Петербурге до сих пор мало примеров полноценной джентрификации (вытеснения из района менее обеспеченных старожилов более платежеспособными и благополучными жителями, в результате чего в районе формируется гомогенная социальная среда). Ближе всех к такому положению Крестовский остров, где расселены и снесены за малым исключением практически все старые дома, а территории последние годы активно застраиваются «резиденциями» и «элитными жилыми комплексами». И хотя многие из этих элитных резиденций лишь частично обитаемы (известно, что многие обеспеченные горожане покупают недвижимость лишь как способ вложения свободных средств, а не как действительно жилье), район стал символом социального расслоения в жилищной сфере.

В большинстве же районов города старые дома сосуществуют с новыми, которые возникают на свободных пятнах или даже во дворах домов – в результате уплотнительной застройки, провоцируя конфликты и непонимание среди жителей. В таких случаях, тем не менее, сегрегация все же наблюдается – не на географическом, а на социальном уровне. Жители разных типов домов, имея разный уровень дохода и разные стили жизни, могут быть рядом в физическом пространстве, но не пересекаться в социальном: ходить в разные магазины, пользоваться разными видами транспорта, их дети будут посещать разные детские сады и школы, и т.д.

"Только не на моем дворе"

Именно попытки сохранить свое жилое пространство в комфортном виде, отстоять свои права на него становятся основой общественных движений разного рода, которых в Петербурге в последние годы достаточно много. Большинство из них являются движениями типа NIMBY (аббревиатура от английского Not In My Back Yard – только не на моем дворе): такие инициативы ничего не имеют против развития и изменения в целом, однако, когда какие-то трансформации (новое строительство, например) угрожают близлежащей территории. Например, жители подвергающегося угрозе застройки двора могут ничего не иметь против развития города и нового строительства в целом, однако, свой двор от этого они хотят максимально оградить.

В процессе борьбы за свой клочок земли жители приобретают очень важные навыки общения с бюрократией, городскими и районными властями, изучают законодательство и свои права и обязанности. Кроме того, довольно часто они выходят на связь со специализированными НКО, которые помогают им разобраться в юридических и прочих вопросах, а также с другими мобилизованными группами.

Иногда протестные движения типа NIMBY выливаются во что-то большее: например, научившиеся отстаивать свою точку зрения граждане уже не могут остановиться и расширяют свою гражданскую активность на другие сферы. В Петербурге, например, мобилизовавшиеся однажды жители продолжают делиться своим опытом борьбы с другими "жертвами" градостроительных несправедливостей, объединяются в сети, начинают участвовать в протестных движениях уже общегородского масштаба. Например, в борьбе против строительства небоскреба на Охте активно участвуют многие горожане, заинтересовавшиеся городскими проблемами именно "благодаря" своим локальным, "дворовым" проблемам.

В заключение можно отметить, что большинство протестов и недовольства, связанных с городской средой и жилым пространством, тесно связаны в Петербурге с недовольством сложившейся социально-политической ситуацией, происходящими в городе изменениями: речь идет как об осознанной оппозиционности некоторых противников Охта-центра, так и о не всегда четко формулируемом дискомфорте жителей старых районов, наблюдающих коммерциализацию и обновление привычных пространств, чувствующих неравенство между жителями новых "элитных" и старых зданий.