А. Алексеев. О книге «Профессия – социолог…». Часть 3
См. ранее на Когита.ру:
А. Алексеев. О книге «Профессия – социолог…».
А. Н. Алексеев, Р. И. Ленчовский
ПРОФЕССИЯ – СОЦИОЛОГ
(События в СИ РАН – 2008 / 2009 и не только)
Документы, наблюдения, рефлексии
СПб.: Норма, 2010
Книга доступна в интернете:
В. Бачинин. Книга «Профессия – социолог» как постмодернистский интертекст
Андрей Алексеев
Из книги А. Алексеева и Р. Ленчовского «Профессия – социолог»: материалы для презентации
Опубликовано в: Украинский социологический журнал, 2010, № 3-4 (http://www.sau.kiev.ua/docs/magazine/2010_3_4.pdf)
Продолжение
<…>
(7)
Власть, метод, социолог: диалог оппонентов
Из статьи Т. Протасенко «Социология и власть. Новые реалии»
<…> Включенное наблюдение или наблюдающее участие
Тема взаимодействия социологии и власти, социологов и власти достаточно актуальна, Потому что и для властных структур, и для социологов главный объект, с которым им приходится взаимодействовать – население. И поэтому знание об обществе, о поведении, настроениях, планах людей, составляющих ту или иную территориальную общность, которой управляют те или иные властные организации, – всегда были этим организациям интересны. <…> Я уже более 15 лет очень тесно сотрудничаю с властью, с разными политическими структурами, с бизнесом, со СМИ и поэтому очень хорошо представляю, как практическим образом используются знания, которые мы получаем в нашей науке, применяя различные методы.
Сразу подчеркну, что, с моей точки зрения, для социолога в быстро меняющемся мире – а наше общество таковым является – чрезвычайно важен метод включенного наблюдения. Причем я бы настаивала на включенном, но достаточно пассивном отстраненном наблюдении, без вмешательства в социальную среду, которую социолог изучает. И в этом смысле включенное наблюдение серьезно отличается от метода наблюдающего участия, апологетом которого является Андрей Николаевич Алексеев.
По моему глубокому убеждению <…> наблюдающее участие в какой-то мере может вести к деструктивному поведению, поскольку подталкивает исследователя к тому, чтобы производить действия, ведущие к обострению социальной ситуации, в которой он задействован. Ситуация стагнации, когда ничего не происходит, социологу неинтересна. И он либо вынужден искать проблемные ситуации, возникшие помимо него, либо создавать их сам. Это, кстати, хорошо демонстрируют выборные процессы, когда некоторые социологи и психологи с увлечением конструируют реальность, переходя на позиции манипулирования избирателями и становясь политтехнологами. Вообще говоря, социолог, обладающий большим объемом информации, которую можно использовать в практических целях для моделирования социальной ситуации <…> порой становится чрезвычайно опасен для властных структур. И власти это хорошо понимают и действуют так, как действовали всегда по отношению к интеллигенции – либо их покупают, либо договариваются на взаимовыгодных условиях, либо подвергают остракизму. И нужно отдавать себе отчет в том, что такие последствия активных действий социолога-экспериментатора возможны.
Я совершенно согласна с Карин Клеман и Андреем Алексеевым, что социолог вправе «использовать свой статус и знание для сознательного воздействия на общество», но при этом, повторяю, он должен отдавать себе отчет в том, какие могут быть для него последствия, поскольку в этом случае он переходит в другую сферу и начинает играть по правилам, принятым там. В этом случае возможны манипуляции социолога населением, и новых соратников, коллег по коллективному действию самим социологом. <…>
А. Алексеев – Т. Протасенко
Уважаемая Таня!
Мне, как видно, не обойтись без ответа на Ваши методологические замечания и соображения.
Я бы не решился назвать Вас апологетом какого-либо метода, хоть Вы и предпочитаете, например, включенное наблюдение некоторым другим. Думаю, что и Ваше словоупотребление здесь неуместно. Я лично во всяком социологическом методе нахожу свои достоинства и свои недостатки (точнее сказать – ограничения). А что имею «склонность» к наблюдающему участию, так это не апологетика, а разве что приверженность, что не одно и то же.
Соответственно, не стану из Вашего многолетнего сотрудничества с властью, политическими структурами, бизнесом заключать, что Вы являетесь апологетом такого сотрудничества. Думаю также, что это сотрудничество само по себе есть форма вмешательства в социальные процессы.
Существенна однако общая постановка Вами вопроса об акционистской социологии, в которой Вы усматриваете ряд опасностей – как для самого социолога, так и для изучаемой им среды. Для первого есть опасность утраты профессионального качества, превращения в политтехнолога, правозащитника и т. п., далее - опасность «деструктивного поведения» (впрочем, не исключено и «конструктивное», как могу предположить). Для объекта же исследования, каковым Вы полагаете почему-то не социальные процессы и отношения, а людей как таковых, есть опасность оказаться «манипулируемым» этим самым социологом.
Что ж, опасности вполне реальные, не говоря уж о перспективе для социолога, «перешедшего на позиции социального действия», оказаться либо прикупленным либо репрессированным властью (в зависимости от меры его сговорчивости / несговорчивости).
<…> Теперь о разнообразии типов вмешательства социолога в социальную жизнь. Один тип я бы назвал потаенным или – в лучшем случае – не осознаваемым. Так называемая заказная (не путать с экспертной!) социология более других тяготеет к этому варианту. Другой тип – открытое, заявленное вмешательство в жизнь, вроде «социологии действия» А. Турена, или «публичной социологии» М. Буравого. И третий тип – пусть это будет «наблюдающее участие» (которое Вы, похоже, не очень отличаете от второго типа). Здесь социолог ограничивает себя исследовательскими целями или нравственными императивами: «познание через действие», но не «действие посредством знания» (что является прерогативой уже не социолога, а скорее практика соответствующей сферы деятельности).
Впрочем, резко отграничить одно от другого невозможно. И между объяснением и преобразованием мира существует множество тонких переходов и переплетений.
Вот на эти обстоятельства мне хотелось бы обратить Ваше внимание, обсуждая Вашу альтернативу: «включенное наблюдение или наблюдающее участие?». Впрочем, такой альтернативой Вы делаете мне честь, поскольку «включенное наблюдение» куда старше «наблюдающего участия» - не как способ познания социума, разумеется, а как осмысление определенной методологической установки. <…>
Ваш – Андр. Алексеев.
19.03.2009
Т. Протасенко – А. Алексееву
(с развернутыми комментариями адресата)
|
Дорогой Андрей! Должна поздравить Вас с внедрением в нашу социологическую жизнь еще одного метода - переписки специалистов с последующей публикацией, теперь его можно назвать интернет-конференцией специалистов. Я это вполне серьезно, поскольку наблюдаю, как подобным способом общаются многие мои коллеги. Активно его использует Борис Докторов… Он и меня вовлек в интернет-общение, хотя для меня это нехарактерно – я предпочитаю общение либо личное, либо по телефону в силу более быстрой реакции. Однако, для пользы науке, возможно, переписка лучше. |
…Ну, «метод переписки специалистов» внедрил в социологическую жизнь не я. В европейской науке он вошел в обиход с XVII века, если не раньше. «Специалисты» именно в письмах сообщали друг другу о своих открытиях. Жанр научной переписки, едва ли не в качестве ведущего возродил у нас А. А. Любищев (являющийся для меня великим Учителем). А в отечественной социологии мастерами такой переписки, существенно облегченной Интернетом, на мой взгляд, являются <…> (следует перечисление имен. – А. А.) .
|
|
Не могу не ответить Вам. По поводу «апологета метода наблюдающего участия». Если вас это обидело, приношу свои извинения, поскольку, зная Вас многие годы, естественно, наблюдала, как Вы используете разные методы. И моя вина в небрежности употребления терминов. <…> Для меня не слишком много различий в понятиях «приверженец», «сторонник», «апологет», «человек, отдающий предпочтение, имеющий склонность»…. В своей статье определение «апологет» я употребила лишь потому, что хотела подчеркнуть, что Вы этот метод активно используете и продвигаете – Вы ведь на это не будете возражать, поскольку все Ваши самые интересные публикации и результаты, как мне кажется, получены при помощи этого метода. А в отношении моих предпочтений – то метод включенного наблюдения я предпочитаю в качестве первичной стадии исследования. Его я предпочитаю всем другим качественным методам. А вообще-то я приверженец и именно что апологет репрезентативных опросов (желательно в режиме мониторинга)\, как конечной стадии эмпирического этапа исследования, поскольку именно они могут отследить тенденции (тренды)…
|
…Дорогая Таня! Конечно, Вы не хотели меня обидеть, но даже если бы захотели, Вам это не удалось бы, поскольку будучи «апологетом» точного словоупотребления и даже пуристом в этом плане, я весьма терпим к чужим неловкостям, тем более если собеседник на них не настаивает. А Вы – не настаиваете. И хорошо. Что касается «наблюдающего участия» (надо же, прижилось словечко!), то я его, если угодно, энтузиаст, и не столько даже как исследовательского метода, сколько как «способа жизни», отношения к миру, И в качестве такового «метода» – рекомендую его даже для «любительского употребления». Там, где люди «страдают» от несправедливости, бюрократического идиотизма, да просто от плохого устройства мира или собственной глупости, там наблюдающий участник может соединить «остраненный» критический взгляд с инициативным, отвечающим его интересам, а главное – ценностям, причем познавательно эффективным действием. В отличие от «включенного наблюдателя», который вынужден «загнивать» вместе со средой, коль скоро хочет ее изучать. Впрочем, я уже говорил, что у всякого метода (и даже у мироотношения) свои позитивные и негативные стороны. Лишь бы не доводить их до максимума, т. е. до абсурда.
|
|
По поводу разных форм сотрудничества социологов с разными структурами и группами населения. Дело в том, что «каждый выбирает по себе», что ему более интересно – заниматься в кабинете чисто теоретическими изысканиями либо делиться полученными данными с другими. С кем - вопрос сложный. Социолог не может быть абсолютно нейтральным и как бы объективным, стоять «над» схваткой. Ибо, как учил нас на философском факультете Моисей Самойлович Каган, «познание слито с оценкой», а, во-вторых, в социологии очень много субъективного – исследовательская парадигма, мировоззрение исследователя, формулировки вопросов, наконец, ответы респондентов… Распространение любого знания может быть оценено как форма вмешательства в социальные процессы. Это сродни терзаниям физиков в связи с созданием атомной бомбы и других продуктов, наносящих вред человечеству вообще и человеку отдельному в частности. Будет ли действовать человек и структуры, которым ты отдал свое знание, во благо или во зло - заранее определить трудно… <…>
|
…Что «познание слито с оценкой» - против этого сейчас станут возражать разве что оголтелые сайентисты. Важно: а) не камуфлировать эту связь (соединение); б) по возможности, учитывать это «слияние», делать поправку на «издержки» (в кавычках!) исследовательской ангажированности. Объективная истина всегда лежит на пересечении разных методов, исследовательских подходов и ценностных ориентаций разных исследователей. Из противоречивых или взаимодополняющих результатов («триангуляция»!) эта истина выводится. И даже сам способ вывода не лишен ценностной обусловленности. Так что сама эта истина скорее «далекий желаний край». Распространение социального знания, конечно, есть вмешательство в социальные процессы. Но, признаться, не худшая из форм такого вмешательства. Скажем, не вмешательством ли является всякое просвещение (не только социологическое)? Насчет благих или злостных последствий социологических действий – совершенно с Вами согласен. Есть такая дилемма. Но минимизировать злоупотребление можно адекватным (включая и моральные критерии) выбором предмета, партнеров и все тех же «заказчиков» исследования.
|
|
В связи с этим хотела бы остановиться на «заказной социологии», то есть на исследованиях, которые проводятся по заказу отдельных людей, политических и бизнес-структур, власти, СМИ… Большинство этих исследований проводятся для понимания и решения какой-то проблемы, в том числе для изменения имиджа, продвижения на рынок тех или иных продуктов с помощью методов социологии. И главная отличительная черта их – запрет на публикацию данных. (В этой связи хотелось бы отметить отличие исследований по заказу от работы по формированию общественного мнения, когда во главу угла опросных методов ставятся формирующие вопросы – вот это уж действительно «заказуха», ничего общего с социологией не имеющая). И социолог, который подрядился на подобную работу, вполне осознает, что он делает, в том смысле, что его знания могут быть использованы для разных целей. Заниматься такой работой – ни хорошо, ни плохо, но это другие сферы жизни, живущие по другим законам, но судить социологов, работающих там, могут и по этим законам, и по законам нашей профессиональной среды. В этом смысле все формы поведения социолога, предполагающие вмешательство в социальную жизнь, могут поставить его в сложную ситуацию <…> Наблюдающее участие, на мой взгляд, увеличивает объем ответственности, который и так у социологов сейчас велик. <…>
|
Отвечая на Ваш риторический вопрос: да, мы за все несем ответственность. Однако у разных людей разное понимание ответственности. Так, все большее распространение получают «закрытые» социологические исследования, где результаты опроса оказываются коммерческой тайной. (Так, кстати, было и в советские времена, только тайна была не «коммерческой», а «политической»). Зона ответственности сужается до служения работодателю. Между тем, здесь не двухстороннее, а, как минимум – трех-, а вообще-то – четырехстороннее отношение: заказчик – исследователь – общество (репрезентированное хотя бы опрашиваемыми) – коллеги. Мы же не микробов изучаем, перед которыми не надо отчитываться, а общество, информацию о котором исследователь получает от ЛЮДЕЙ (от каждого человека в меру его согласия, интереса и компетентности). И общество=люди, обеспечивающие социолога первичной информацией, имеют право рассчитывать на встречную «услугу», а именно - знание, добытое социологом не без их участия. Понятно, не каждый в такой «услуге» нуждается, но у любого должна быть возможность ею воспользоваться. И я бы обязал «заказчиков» мириться с тем неприятным обстоятельством, что заказанная ими социологическая информация оказывается публичной по определению, как социологическая, т. е. информация об обществе и ДЛЯ общества. Так вот, в мои критерии ответственности входит обнародование (или право на обнародование) любых полученных результатов, удобно это заказчику или нет. А если кого это не устраивает, пусть поищет «другого социолога», с иным пониманием своей ответственности.
|
|
В заключение. Размышляя о формах поведения социологов и нашем случае, пришла к выводу, что очень многое зависит от характера и стиля поведения, особенностей межличностного общения. Вот все мы – четверо – абсолютно разные, с разными жизненными и профессиональными путями, думаю, во многом с разными мировоззренческими позициями, а результат один – нас уволили. (Речь идет о четверых сотрудниках Социологического института РАН, уволенных «по сокращению численности» в 2008 г. – А. А.) Почему? Мне кажется, роднит нас одно – возникшие сложности во взаимоотношениях с начальством института и отдельными членами коллектива… (Т. П. 11.06.2009)
|
…Заключу и я. Вы возвращаетесь к ситуации «четверых», обсуждавшейся, среди прочего, в 1-й части этой книги. Знаете, что общего у А. А-ва., В. Б-на, Н. К-ва и Т. П-ко, при всем их несходстве? Думаю, это можно определить словом «инакость». Притом, что у каждого - своя доля конформизма, что есть не что иное, как различие референтных групп. И тем не менее, определенное «инакодействие» у каждого налицо. Инакодействие может быть нравственно, прагматически, характерологически, заветно и всяко еще обусловлено. Такой человек сплошь и рядом неудобен, а в пределе – неугоден. Жизнь поставила совершенно замечательный эксперимент «над нами» (см. главы 1-3 этой книги), но также и над такими, как И. Е-ва, А. К-н, А. Б-ва, К. М-в, В. К-ий, Г. К-н, Р. Б-ий и иже с ними. Их выбор мишеней был точен, хотя бы они того и не осознавали. И следующие выстрелы думаю, будут тоже прицельные. Пока – граната не разорвется в их собственных руках. (Боюсь – уже взорвалась). Видит Бог, не мы поставили этот эксперимент. <…> А. А. 11.06.2009
|
(8)
Методологические проблемы исследования «случаев» в социологии
Исследование случаев (case-study) - один из самых распространенных методов (подходов) в рамках качественной парадигмы социологических исследований. Оно предполагает углубленное изучение некоторого участка (фрагмента) социальной реальности с его контекстом, для вскрытия некоторых общих закономерностей, воплощаемых в данном, избранном для анализа случае. <…>
Случай есть событие, совокупность и/или последовательность событий, ставших предметом исследовательского внимания. Случай есть, с одной стороны, нечто уникальное, а с другой – нечто характерное, типическое, по крайней мере, черты общего, универсального в частном, конкретном составляют особый интерес исследователя. Принципиально важным является также исследование события в контексте, т. е. в совокупности его социальных связей и опосредований. Без контекста нет события, равно как и контекст есть не что иное, как своего рода иерархия событий, обуславливающих совершение всякого данного события.
Одним из методолого-методических вариантов исследования случаев является наблюдающее участие, когда исследователь сам является актором в рамках исследуемой среды и реализует когнитивный принцип «познание действием». В таком случае ставится задача не просто наблюдения и описания естественного развития ситуации, а также более или менее целенаправленного, во всяком случае, отрефлексированного ее моделирования. Вообще, описание является лишь средством для понимания реальности, в том числе и описание способов и результатов акционистского вмешательства в исследуемый процесс.
Эти и некоторые другие принципиальные положения методологии исследования случаев, вообще, и наблюдающего участия, в частности, реализовались в серии исследований, отображенных в нашей работе «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия» <…>. Реализуются они и сегодня в комплексном исследовании «случая СИ РАН - 2008», включенного в более широкий профессиональный и общественный, а также историко-научный контекст.
А. Алексеев, 10.04.2009
(9)
Тезисы о биографии и со-бытии человека
1
- Биография – один из генетически исходных и универсальных способов отображения мира. «Одиссея» - это, кстати сказать, биография Одиссея.
- Кто пишет биографии? Ученые, художники (литераторы), «простые» люди. Предмет науки, искусства, самой жизни.
- Ученые (историки, социологи, психологи…) постигают устройство мира и человеческую природу через жизнь человека.
- Художники посредством биографии открывают людям их самих, «человеческий мир».
- «Просто» люди – рассказывают свою жизнь для общения с другими и для понимания самих себя.
- Грани между наукой, искусством и «просто» рассказом о жизни вовсе не отчетливы. Например, документальный фильм «Подстрочник» - это художественное исследование, но также и жизненная ретроспектива, и богатейшее поле для научного анализа (в частности, исторического, но и не только).
2
- В социологии есть понятие «исследование случаев». Случай – это некоторая развивающаяся конкретная ситуация, ставшая предметом углубленного исследования.
- Исследователя интересуют всевозможные подробности и нюансы динамической ситуации, но не ради них самих, а для постижения ее (ситуации) целостности.
- Целостная конкретная ситуация нужна исследователю для выявления общего и типичного в ней, для постижения, на ее основе и примере, неких общих социальных закономерностей.
- Ситуация есть воплощение закономерностей, но не прямое, а путем взаимоналожения, «сюрдетерминации» разных закономерностей. Даже исключительная ситуация обнаруживает некоторые общие правила.
- Например, «в истории исключение из правил есть правило правил» (Альтюссер).
- Ситуация есть частное относительно общего, т. е. закономерности. «Хорошо увиденное частное может всегда считаться общим» (Гете).
- Исследование конкретных ситуаций имеет свои (не безусловные…) преимущества перед массовым, репрезентативным исследованием. «Один цветок лучше, чем сто, передает природу цветка» (Кавабата).
3
- Жизнь человека есть некое уникальное событие в рамках универсума. Но это также и СО-бытие, поскольку нет человека, который бы не взаимодействовал с другими в процессе жизни.
- Исследование жизни человека (= биографическое исследование) – это не просто обозрение повседневности, событий и процесса - истории его жизни. Это рассмотрение того, и другого, и третьего – в контекстах: биологическом, личностном, семейном, общественном, культурном, историческом…
- Для социолога или историка общественный и исторический контекст равнозначны с биографией как таковой. Постижение мира происходит «в точке пересечения биографии и истории» (Миллс).
- Для исследователя биографий эти последние не самоцель, а средство познания социального мира, исторических процессов и т. д.
- В частности, этим ученый отличается от художника, для которого человек как таковой является приоритетным предметом познания.
- Для человека же «рассказывающего жизнь» (свою ли, другого ли человека…) существен именно ДАННЫЙ человек, в его уникальности.
4
- Все эти положения, в их совокупности, могут рассматриваться как некий ключ к пониманию того, чем занимаемся, в частности, мы – социологи, применяющие биографический метод, историки, работающие с конкретным биографическим материалом, а также – психологи, литературоведы, архивисты и т. д., своего рода археологи человеческих жизней, пытающиеся таким образом приобрести новое знание о человеке и мире.
- Ни один из способов постижения мира – научный, художественный, «житейский» не является предпочтительным перед остальными. Мало того, без двух других каждый является ограниченным и недостаточным.
- Однако пусть каждый, имеющий дело с биографией или даже сотворяющий ее, делает «свое дело», при этом постоянно «оглядываясь» на других.
- Иногда происходит намеренное или нечаянное вторжение на «чужую» территорию. Так, человек, «просто» рассказывающий свою жизнь, может стать источником мощнейшего художественного воздействия (вспомним опять же «Подстрочник»). В нем может проявиться и высокая аналитическая способность, ставящая его в ряд с исследователями социума или истории.
- Ученый может «преобразиться» (хотя бы отчасти) в художника. Реже (но вовсе не исключено) – наоборот. И если у того или другого не будет интереса к данной конкретной личности, в ее неповторимости, своего рода трепета перед ней, то ущербными могут оказаться и наука, и искусство.
- Мир целостен. Человеческая жизнь – тоже целостна. Ее отображение – научное, художественное или «житейское» - всегда более или менее фрагментарно. Однако и оно должно стремиться к целостности, как к «далекому желаний краю» (Ухтомский).
А. Алексеев
22.04.2009
(10)
Делай то, что никто за тебя не сделает
А. Алексеев – А. Бородинову
<…> Интересные вещи Ты рассказываешь из своей генеалогии. Насчет "родовых корней", "семейной хроники" и т. д. скажу так: в принципе, человек обязан рассказать и записать то, что знает о своих предках для передачи потомкам. Поскольку тем потом взять эту информацию будет неоткуда. И не только давнюю историю, но и ближнюю - что знаешь, помнишь про своих родителей, в особенности сберечь. Ибо незафиксированная память уйдет с тобой. Я это называю "эстафетой памяти".
Ну, уж а собственно про тебя, если сам не собрался написать мемуары, нехай дети и внуки потом вспоминают. Благодаря моей "Драматической социологии", писавшейся, впрочем - для современников, и у правнуков, пожалуй, недостатка в информации на мой счет не будет. Но сие как раз не является обязательным. <…> 7.06.2010.
(11)
Из статьи Б. Докторова
<…> И завершу этот параграф трактовкой Алексеевым «судеб советской социологии». Мне представляется, что это одна из первых попыток выделить в отечественной социологии основные этапы ее развития. Материал не предназначался для публикации, это – фрагмент его личного письма Тамаре Моисеевне Дридзе (1930–2000), пришедшей в социологию в середине 1960-х и хорошо знавшей, как все происходило. Отмечу также, что рассматриваемая ниже модель развития советской социологии была изложена Алексеевым более 25 лет назад (в мае 1981 г.) и потому предлагаемая им периодизация охватывает лишь первую четверть века существования постхрущевской российской социологии. Движение социологии как науки рассматривается Алексеевым в двумерной системе координат, задаваемой четырьмя полюсами (направлениями); вертикальная ось: «Идеология» – «Реальность», горизонтальная: «Наука» – «Управление» (см. рис.).
До середины 1950-х, пишет автор: «социология благополучно размещалась в “лоне” Идеологии и даже имени своего не имела (“буржуазная социология” не в счет!)». Она родилась в конце 1950-х и стала двигаться «вниз», в область Реальности. После столкновения с реальными социальными процессами она направилась к полюсу Наука, в 1960-е годы происходило освоение методологии, методики и техники социологии. В следующем десятилетии обозначилось движение «вправо», ориентация на Управление; возникла заводская социология, работы по хозяйственным договорам, стремление формулировать управленческие рекомендации в различных сферах жизни общества. И здесь желание социологов «порулить» встретило сопротивление со стороны власти, и социология вынуждена была двинуться обратно по направлению к Идеологии.
По характеру движения социологии Алексеев выделил четыре этапа: первый – «секуляризация», второй – сайентификация, третий – прагматизация и последний – идеологизация (точнее – реидеологизация). Четвертый этап тогда лишь начинался. Эти же этапы автор переформулировал в терминах функциональных приоритетов науки: гражданственный, исследовательский, управленческий и идеологический. Общий вывод из анализа 4-этапного процесса таков: «кто-то ближе к Науке, чем к Управлению. Кто-то к Управлению ближе, чем к Идеологии. И только к Реальности уже никто не ближе, чем к чему-либо другому...».
Далее, развивая одну из генеральных линий своего исследовательского проекта, Алексеев говорит об ожидании перемен. Ровно за четыре года до прихода к власти Михаила Горбачева он, понимая необходимость «нового прорыва к реальности», предполагал, что это может произойти в 1980-х годах под давлением хода общественной жизни. Добавляя при этом: «Правда, ей (социологии. – Б. Д.) для этого придется как бы “отказаться от самой себя”».
Обнаружив, что в целом прогноз Алексеева (особенно по части «отказа от себя») оправдался, я заинтересовался, какие периоды он сегодня выделил бы в последних двух десятилетиях развития российской социологии. Он сделал это, не меняя конфигурации предложенного им классификационного пространства. Приведу его ответ полностью:
«Насчет периодизации российской социологии. Для советской – цикл в свое время завершился от “секуляризации” до «реидеологизации». Для последующей “жизни” нашей социологии – был относительно недолгий период нового погружения в реальность, публичная социология (в смысле М. Буравого), далее – активное освоение мирового опыта, в значительной своей части эпигонское (тоже своего рода сайентификация) и – не последовательно, а, пожалуй, параллельно (в разных общественных секторах) – интенсивная прагматизация, с изрядной дозой очковтирательства. А в последнее время – опять реидеологизация, не менее крутая, чем на “закате застоя”. Тут уж – “православие, самодержавие и народность”, Союз социологов России, В. И. Добреньков – В. И. Жуков – Г. В. Осипов».
Действительно, получается своего рода спиралевидное движение».
<…>
(12)
Несколько вступительных слов к главе 9
Текст настоящей главы составлен преимущественно из материалов электронных СМИ, лишь упорядоченных нами хронологически и логически. Глава подразделяется на две папки.
В частности, в папке 1 («Атака на «Мемориал»») - актуальный монотематический мониторинг, отображающий процесс развертывания событий, непосредственно связанных с обыском в Научно-информационном центре «Мемориал» (СПб) 4 декабря 2008 г., и не только самих этих событий, но и их отображения в общественном сознании. Это – документированная хроника, диахроническая композиция, пополнявшаяся нами изо дня в день, в течение декабря 2008 – мая 2009 г. (вплоть до возврата «Мемориалу» незаконно изъятых материалов).
Папка 2 («Из ленты новостей – 2009») – тоже мониторинг, но уже политематический, охватывающий достаточно широкий спектр процессов и проблем, довольно разнородных. Все же можно усмотреть в нем преимущественный интерес к таким событиям, которые, как нам представляется, являются показательными с точки зрения выражения современных общественных тенденций, будь то в политической, идеологической, культурной сферах, пожалуй, с некоторым акцентом на защите человеческих прав и свобод. (Не случайно глава названа «Хроника текущих событий»).
Комментарии в этом мониторинге практически отсутствуют, авторский взгляд, отношение, позиция выражены в отборе и композиции материала. <…> (Март 2009 – март 2010).
(13)
Постскриптум к главе 9
А. Алексеев – Р. Ленчовскому
…Пожалуй, стоит вернуться к еще в феврале поставленному Тобой вопросу о соотношении «злобы дня» и «высоких материй», масс-медийного и философского дискурсов. Насколько правомерен вот такой, как здесь, мониторинг общественной жизни, в рамках дискурса социологического, по преимуществу?
Понятно, что все эти способы познания и языки не отделены друг от друга непроницаемыми перегородками. На шкале частичного / всеобщего социологическое видение оказывается где-то «между» новостной лентой и философской рефлексией. С тем и другим оно соприкасается, есть пограничные зоны. Но нет совпадения или растворения одного в другом.
В частности, в папке 2 главы 9, сплошь составленной из материалов СМИ (сетевых, по преимуществу) нет многого важного, что случилось за эти последние полгода. Это – субъективная репрезентативность, «нерепрезентативная выборка». Что же отбиралось? Так или иначе перекликающееся , «рифмующееся» с предметами нашего специального, обстоятельного рассмотрения. Это во-первых. А во-вторых, большинство сюжетов, более или менее упорядоченных хронологически и/или тематически, носят демонстрационный характер. Это - своего рода модели, «частное», в котором хорошо просматривается «общее» (перефразируя Гете). Фрагменты реальности, обнажающие фрактальность системы, ее самоподобие в деталях и в общей конфигурации.
Интересно, как прирастали наши «случаи», по мере написания книги. Вот «случай» тюменского социолога Грошева (гл. 8), вот «случай» Гилинского (гл. 3), а вот (уже из другой сферы) «случай» Охтинского газоскреба (см ниже: том 4 настоящей книги), или «случай» Олимпийского строительства (гл. 9). А лишь бегло очерченные (извлечения из СМИ) сюжеты настоящей главы, в сущности, обладают тем же достоинством. Созвучия и резонансы проникают эту сеть событий, по поводу большинства из которых можно было бы написать целую книжку.
Из них «случай» обыска в «Мемориале» и его последствий – самый детализированный, и встает как бы вровень, со всей частью 1 (события в СИ РАН). Он тоже выбран субъективно, хотя бы в силу авторской интегрированности в эту, не хочу сказать – структуру или организацию, а ассоциацию личностей. Здесь, в частности, я сам – также наблюдающий участник (со-умышленник, со-ратник и со-автор – летописец). В других случаях - мера авторского участия может быть интерпретирована словом болельщик: авторы, естественно, со-болезнуют, со-страдают, и – в меру сил – со-действуют, хотя бы привлечением внимания к тому или иному событию, ситуации, личности.
Как видишь, я пытаюсь концептуализировать замысел и исполнение главы 9, отвечая на твои сомнения .
Мне думается, что в такой интерпретации «хроника текущих событий» оказывается примером как раз экзистенциальной коммуникации, только обращенной не к данному, конкретному, а к потенциальному «заслуженному собеседнику» (в смысле Ухтомского). <…> 31.08.2009.
(14)
Из послесловия (см. выше. Часть 1 – А. А.)
(15)
Еще некоторые методологические замечания «под занавес»
<…> Что общего между столь различными сюжетами, как события в СИ РАН и Охта-центр, обыск в «Мемориале» и защита природы Северного Кавказа (глава 9), Открытое письмо петербургских социологов (глава 8) и Эстафета памяти (глава 7)? Общими, на наш взгляд, являются:
(1) отображение в них актуальных тенденций российского общества первого десятилетия XXI века, общества, именуемого иногда «постсоветским», иногда «переходным», иногда – обществом «суверенной демократии» или «авторитарным», - можно придумать еще массу определений, из которых неизвестно какое станет общепринятым в будущем;
(2) попытка социологического взгляда – репрезентации и осмысления этих событий, их интерпретации в качестве модельных (моделирующих) ситуаций в рамках качественной методологии исследований, сращенной с акционистским подходом в социологии;
(3) установка на откровенную ангажированность (иногда - непосредственное участие или даже попытка «направить» ход вещей) в исследуемой ситуации, то, что в терминах М. Буравого, обозначается как публичная социология, а в наших – как социология открытая.
Все эти определения (актуальные тенденции; моделирующие ситуации; открытая социология) являются, разумеется, не безусловными, их применение к описанным событиям и к их исследованию достаточно авторски субъективно. Тем не менее, нам кажется, можно расширить, пожалуй, уже вошедшее в профессиональный оборот понятие наблюдающего участия.
Ключевым словом здесь является участие, т. е. некоторое обозначение деятельностной позиции познающего субъекта. Исследователь – он же актор, притом что участие может быть и не только непосредственным, однако уже само описание, аналитическая и рефлексивная деятельность приобретают характер и смысл практического действия, если:
(1) предмет актуален,
(2) ситуация модельна, и
(3) социология публична.
А. Алексеев, Р. Ленчовский
Декабрь 2009
(Окончание следует)
