«Эх! эх! Придет ли времечко, когда (приди, желанное!..)…»
С приходом весны, накануне дня рождения нашей газеты, который все прогрессивное человечество отмечает 1 апреля, мы попросили наших авторов рассказать, о чем они мечтают.
22 марта 2016 года. ТрВ № 200, c. 1–2,
Нина Брагинская, Лев Зелёный, Михаил Кацнельсон, Лев Клейн, Игорь Пшеничнов, Наталья Резник, Наталья Церевитинова, Андрей Алексеев, Виктор Васильев, Павел Подкосов
Рубрика: Наука и общество
<…>
Андрей Алексеев, социолог:
«О чем Вы как человек и ученый мечтаете?» — спрашивает своих читателей и авторов редакция газеты «Троицкий вариант — Наука» на пороге своего юбилея — выхода в свет 200-го номера с момента основания. Ну, не склонный к мечтательности, попробую всё же обозначить несколько своих «мечтаний». Будучи возраста уже достаточно преклонного, я не рассчитываю на то, что какое-нибудь сбудется по эту сторону моего жизненного горизонта. А вдруг?
Все свои основные монографические труды я издавал в значительной мере за свой счет или же на принципах, как теперь говорят, краудфандинга. Я бы и еще парочку издал, но при прекращении индексирования пенсий и т. п. мечта становится вроде несбыточной. Вот мечтаю о том, чтобы мой блог на питерском информационно-аналитическом портале «Когита!ру», этакая субъективная летопись современности и вместилище продуктов собственного и моих друзей творчества, надолго пережил меня в мировой паутине. Но мечта столь же несерьезна, как и физическое бессмертие.
Мечтаю побывать в Крыму, который последний раз посещал 35 лет назад. Но для этого нужно, как минимум чтобы он вернулся в состав Украины.
Мечтаю об излечении русского народа, к которому принадлежу, от «психической» болезни мании величия и мессианизма. Болезнь у «имперского» народа, конечно, хроническая, но хотя бы справиться с нынешним смертельным обострением.
Мечтаю о досрочном выходе на свободу всех политических заключенных в моей стране. Эта мечта обязательно сбудется, вопрос — увижу ли я это?
Мечтаю о синтезе научности и гражданственности в науке, составляющей мою профессию — социологию. Пока социальный институт этой науки далек от независимости от политической конъюнктуры, что порой прикрывается демонстративной «аполитичностью» и казуистическим уходом от действительно жгучих общественных проблем.
О чем еще мечтаю? Чтобы поколение внуков хоть немного поумерило свой прагматизм и чтобы в правнуках — хотя бы по принципу отрицания отрицания — сильнее проявилась приверженность к гуманизму.
Чтобы уцелел от варварских поползновений мой город — Петербург, в котором вырос и который люблю, — как, впрочем, и вся российская культурная и природная среда, ныне бездумно и безответственно уродуемая и уничтожаемая.
Что-то уж слишком многого хочу. И пора уже остудить разыгравшееся воображение. Однако не стану ставить «предела мечтаниям». Как не ставил его еще в XIX веке Н. А. Некрасов: «Эх! эх! Придет ли времечко, когда (приди, желанное!..)… когда мужик не Блюхера и не милорда глупого — Белинского и Гоголя с базара понесет?» И по сей день актуально!
Да, еще про СМИ. Мечтаю, чтобы в системе средств массовой информации современной России интеллектуализм и интеллигентность газеты «Троицкий вариант — Наука» стали нормой, а не исключением (пусть не единственным). Мечтаю об уничтожении машины государственной лжи.
**
ПРИЛОЖЕНИЕ
«Троицкий вариант – Наука». № 16 (185), 11 августа 2015
Интервью с Андреем Алексеевым
Этот номер ТрВ-Наука посвящен проблемам российской социологии. С просьбой поделиться своим видением ситуации мы обратились к одному из тех, кто возрождал российскую социологию, независимому исследователю, колумнисту портала «Когита.ру», консультанту научно-информационного центра «Мемориал» (Санкт-Петербург) Андрею Николаевичу Алексееву. Беседовала Наталия Демина.
— Каково, на Ваш взгляд, положение дел с социологией в России? Сохранились ли независимые от государства социологические центры? Возможно ли сохранить независимость социологии в современной России? — Состояние социологии в современной России в принципе мало отличается от общего положения дел в российской науке. Это положение последнее десятилетие интенсивно ухудшается. Достаточно вспомнить пресловутую «реформу» Российской академии наук. Я имею в виду состояние науки как социального института, а не как совокупности идей и сообщества людей, где могут быть свои достижения и озарения. В частности, научная деятельность в сфере обществознания приобретает всё более имитационный характер. Кроме того, увеличивается зависимость от институтов управления обществом, растет и идеологизированность социальной науки. Не могу сказать, чтобы даже прикладная наука, не говоря уж о фундаментальной, была сильно востребована — хоть властью, хоть обществом. Исключение составляет, пожалуй, политическая, особенно электоральная социология, хотя и она используется больше в пропагандистских, чем в экспертных целях. Можно указать на две относительно автономные друг от друга тенденции. Одна — возрастающая ориентация на следование в фарватере мировой социологии, иногда — с утратой самостоятельности и с отрывом от реалий нашего общества. Другая тенденция — растущая бюрократизация, особенно академической и университетской науки. (Одни только формальные «показатели результативности научной деятельности» чего стоят.) Во всё более затруднительном положении оказываются некоммерческие научные организации. Участились случаи их преследования как «иностранных агентов», если они пользуются поддержкой зарубежных фондов. Между тем именно поддержка со стороны отечественных государственных и полугосударственных фондов чревата зависимостью от «пожеланий» заказчика, вплоть до полной сервильности. Сказанное относится не только к социологии, но к социологии в большой мере и ярких проявлениях. — Каковы, по Вашему мнению, самые актуальные проблемы социологии в России? Насколько эти проблемы похожи на те, с которыми Вы сталкивались в СССР? — Пожалуй, актуальнейшей проблемой сегодня становится состояние массового сознания, которое, приходится признать, не лишено предрасположенности к агрессивности, ксенофобии, псевдопатриотизму, имперскости, своего рода мессианству, в смысле особого пути России, призванной отстоять «традиционные» ценности «русского мира» и т. п. Эта предрасположенность усиленно эксплуатируется и гипертрофируется государственными и официозными СМИ, точнее, — средствами массовой пропаганды, особенно федеральными телеканалами с их многомиллионной аудиторией. Общество оказывается беззащитным перед напором и/или накалом этих средств «массового духовного поражения». Происходит тотальное «облучение» общественного сознания в духе известных антиутопий, от замятинского «Мы» до «Обитаемого острова» Стругацких. Исследование социально-психологических механизмов этого оглупления (соответственно, «поглупения») общества в целом, с одной стороны, и возможности и перспектив сопротивления этим разрушительным процессам, с другой стороны, — сегодня едва ли не первоочередная задача общественной науки. Однако именно этот круг задач игнорируется отечественной социологией. Последняя как бы встраивается в систему идеологического воздействия, лишь на словах сохраняя свою автономию. Другой важнейшей задачей нашей социологии, на наш взгляд, является исследование нынешней социальной структуры, особенно — в ее поколенческих «разрезах». Это — едва ли не terra incognita современного отечественного обществознания. По счастью, достаточно распространены сегодня эмпирические исследования процессов всевозрастающего социального неравенства, далеко обгоняющего даже страны «третьего мира». Наконец, к актуальнейшим проблемам социологии у нас относится взаимодействие (порой драматическое) личности и социальных институтов, от детского сада до пенсионного фонда, и особенно — институтов власти, будь то политической, экономической, правоохранительной и т. д. Нельзя сказать, чтобы эти и другие ключевые проблемы социальной науки не вставали и не ставились в советские времена. Тогда крупицы истины об общественных реалиях высвечивались сквозь фильтр цензуры, туман идеологических заклинаний и максимы марксистско-ленинского учения. Социолог сегодня свободнее идейно, но более зависим экономически. Из содержательных моментов укажу на современную потребность в исследованиях социальных изменений, каковые, увы, превращаются из прогрессивных в реверсивные, возвращающие общество к состоянию периода «развитого социализма» и даже сталинизма. — В марте 2014 года был проведен опрос по Крыму, который исследователи из ФОМа и ВЦИОМа назвали мегаопросом и очень гордятся тем, как умело он был проведен. Горячо поддержал этот опрос и Дмитрий Рогозин, интервью с которым мы публикуем параллельно. Но далее в Крыму произошли известные события, которые продолжают развиваться по спирали. Ваше отношение мегаопросу? — Свое отношение к нему мне приходилось высказывать не однажды, особенно подробно — в статье «Звездный час или позор российской опросной социологии?», опубликованной на портале «Когита.ру» [1], а также на сайте Санкт-Петербургской ассоциации социологов [2]. Этот опрос, небывалый по масштабам (около 50 тыс. опрошенных), является характерным примером того, как властные институты используют социологов-полстеров в своих целях и как охотно ведущие опросные фирмы клюют на эту «наживку». Названное «социологическое мероприятие», на мой взгляд, находится ниже всякой профессиональной критики, хоть и осуществлялось квалифицированными и, пожалуй, даже добросовестными исполнителями. Некоторые сотрудники ВЦИОМа и ФОМа, похоже, и впрямь гордятся тем, что, получив от Кремля (через посреднический фонд) заказ за три дня до известной «крымской речи» первого должностного лица государства, сумели уложиться в эти три дня, чтобы: Эта и другие цифры из данного опроса вошли в историческую речь Путина 18 марта 2014 года в качестве социологического обоснования (подкрепления) к тому времени уже состоявшейся «аннексии Крыма» или «восстановления исторической справедливости» (кому как угодно называть). Благодаря Дмитрию Рогозину, еще год назад опубликовавшему во ВЦИОМовском «Мониторинге общественного мнения» (2014, №2) статью под названием «Насколько корректен телефонный опрос о Крыме: апостериорный анализ ошибок измерения» [3], оказалось возможным детально ознакомиться и с инструментарием (гайдом телефонного разговора), и с обстоятельствами опроса, и с огрехами бесед интервьюеров с респондентами.
Статья Рогозина была методолого-методическая, якобы критическая, а по сути — апологетическая в отношении данной «социологической акции». В ней приводились примеры аудиозаписей телефонных интервью, проведенных как некорректно, так и корректно с точки зрения автора. Однако из всех этих примеров прекрасно видно, что характер вопросов, их последовательность, не говоря уж о настойчивости интервьюеров, являются «наводящими» на позитивный ответ. Не следует думать, что интервьюеры и/или организаторы опроса «рисовали» эти результаты. Респонденты действительно отвечали «как надо», вот только содержание вопросов и ситуация опроса их «слегка» подталкивали к этому. В итоге возникли данные, вполне отвечающие интересам заказчика. Разумеется, россияне в большинстве своем согласились со «спецоперацией» по присоединению Крыма. Мало того, именно этот внешнеполитический шаг дал мощный импульс подъему патриотических чувств и небывалому (со времен российско-грузинской войны 2008 года) взлету рейтинга «национального лидера». Но ни тогда, ни даже теперь это большинство на самом деле отнюдь не такое уж подавляющее и абсолютное. Кстати, и современный «заоблачный» рейтинг главы государства имеет ту же природу артефакта. Народная поддержка на уровне 86% (а теперь уже и почти 90%) есть не что иное, как сумма позитивных ответов на вопрос: «Вы в целом одобряете или не одобряете деятельность Владимира Путина на посту президента РФ?» (формулировка Левада-Центра). В условиях жестко авторитарного общества, дрейфующего в сторону тоталитаризма, массовый ответ и не мог быть иным. |
См. также на Когита.ру:
- А. Алексеев. Кому и зачем нужна социология в России?