См. ранее на Когита.ру:

Р. Симонян. Российские реформы 1990-х годов и их современные последствия. Часть 1

Из статьи Р. Симоняна «Реформы 1990-х годов: общественно-политические результаты» (опубл. в: Континент, 2011, № 147).

НОВЫЙ ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН

…Как же тогда квалифицировать созданную в 1990-х году в России общественно-политическую формацию?

По этому поводу в литературе существует множество различных дефиниций, среди которых российский капитализм определяется как “дикий” “олигархический”, “пещерный”, “бандитский”, “варварский”, “номенклатурный”, “блатной”⁶², или как “неоэтакратизм”, “плутократия”, “клептократия”⁶³, “порнократия”⁶⁴, “мелитократия”⁶⁵ и т. п. Польский теоретик Ядвига Станицкис, активно работающая в проблематике посткоммунистических перемен, определяет российский капитализм как “капитализм без государства”, т. е. без четко и жестко установленных законом цивилизованных норм и правил рыночных отношений⁶⁶. Анализ обширной литературы на эту тему приводит к выводу, что теоретически наиболее обоснована, пожалуй, феодальная модель.

Возникшая в результате реформ сверхцентрализованная, беспредельно коррумпированная экономика породила нынешнюю вполне феодальную “вертикаль власти”. Поэтому многие аналитики все чаще обращаются к феодализму как к наиболее подходящему описанию современной России. Директор Института экономики РАН член-корр. РАН проф. Р. Гринберг уверен, что в России присутствуют все черты феодального общества⁶⁷. Социологи подсчитали, что с января 2000-го по май 2006 года термин “феодализм” по отношению к нынешнему режиму 892 раза использовался в 50-ти российских газетах и журналах. Один из наиболее известных советских социологов В. Шляпентох, в 1978 году эмигрировавший в США, в 2007 году выпустил фундаментальную монографию “Contemporary Russian as a Feudal Society. A New Perspective on the Post-Soviet Era” (“Современная Россия как феодальное общество. Новый ракурс постсоветской эры”)⁶⁸, где приводит серьезную аргументацию в обоснование правомерности термина “феодализм” по отношению к нынешней России. В России “экономическое пространство поделено между разными кликами, кастами и прочими группировками, — замечает член-корреспондент РАН проф. Ж. Т. Тощенко. — Они сформировались достаточно стремительно, опираясь на родственные связи, личную преданность, приятельские отношения, что позволило поделить лакомые “куски” экономики”⁶⁹. Политолог А. В. Лукин, акцентируя внимание на специфике современного российского феодализма, определяет его как “электоральную клановую систему”⁷⁰.

И все же, учитывая роль криминалитета в современной России, представляется, что не менее убедительными доводами располагают те, кто определяет политическое устройство общества, возникшее в результате реформации, как еще одну специфическую форму феодализма — “паханат”⁷¹.

Реформы 1990-х годов еще раз подтвердили правоту К. Маркса, который утверждал, что экономический базис определяет политическую надстройку, а не наоборот. “Как результат возник феномен, — пишет М. Кантор, — коего еще не знала российская история: наше государство есть пирамида мафиозных кланов, все вокруг есть мафия, и одновременно все есть государство”⁷². Криминальная приватизация и возникшая на ее основе экономическая система явились материальным фундаментом созданной в конце 1990-х годах политической надстройки.

Узловой момент здесь — механизм передачи власти.

В классическом феодальном государстве престол передается наследнику по отцовской линии. Что в принципе не может гарантировать сохранности системы. У наследника могут оказаться иные представления даже не только в стратегических вопросах, скажем, о стратегии развития государства, хотя и таких примеров немало, а в чисто прагматических — вроде способа распределения национального дохода. В российской истории Петр I и Иван Грозный лишали предшествующую правящую группу привилегий, передав эти привилегии новой. Поэтому классическая феодальная модель в силу своей жесткой регламентации — власть наследует прямой потомок — априори содержит риск нежелательных для приближенных (двора, камарильи, номенклатуры, клики, семьи, корпорации и т. п.) перемен.

В криминальной среде этот риск снимается договоренностью по поводу назначения преемника: “общак” должен находиться в надежных, с точки зрения действующего вожака, руках. Критерии подбора просты и очевидны: преемник должен обеспечить сохранность сложившемуся сообществу. “При такой политической системе, — пишет главный научный сотрудник Института востоковедения РАН А. Кива, — вполне возможно и появление культа личности первого руководителя, и превращение его в диктатора... В развивающихся странах в таких условиях президенты нередко становились крупными ворами, грабителями собственного народа. Как, например, Мобуту в Заире, Маркос на Филиппинах, Сухарто в Индонезии”⁷³. К этому списку можно добавить и нынешнего правителя Зимбабве Роберта Мугабе, сумевшего за двадцать лет своего правления полностью разорить некогда богатую страну.

2

Но паханат — это не только передача власти в форме назначения наследника. Это и незыблемость самой правящей верхушки. Тесная, достаточно монолитная (несмотря на присущие любому клану внутренние разборки) группировка, сложившаяся к концу 1990-х годов, практически не меняется. Кадры все те же — за редким исключением по причине или естественных, или каких-то исключительных обстоятельств. Из этой касты не изгоняются даже те, кто продемонстрировал свою полную профессиональную несостоятельность (например, кремлевский политтехнолог Г. Павловский, по совету которого президент РФ В. Путин дважды попадал в крайне неловкое положение, поздравляя с победой кандидата, проигравшего президентские выборы на Украине, или еще один кремлевский политолог М. Леонтьев, истеричный призыв которого направить танки на Украину, прозвучавший в эфире одной из российских радиостанций в январе 2005 года, многократно воспроизводили украинские и, конечно же, с особым удовольствием, националистические масс-медиа Западной Украины). Не изгоняются и одиозные высшие чиновники (например, умудрившиеся попасть под уголовное преследование на Западе члены руководства России П. Бородин и Е. Адамов, успевшие посидеть в тюрьмах США и Швейцарии). Но именно так устроена сицилийская мафия. Ее верхушка не меняется десятилетиями: “своих не сдают” ни при каких обстоятельствах. Существенных перемен ни в принятой модели, ни в кадрах ее использующих не произошло. “Перед нами вся та же команда, — справедливо отмечает А. Минкин. — В 1996 году они сделали Ельцину второй срок. В 2000-м сделали Путина”⁷⁴. Можно добавить, что в 2008-м они сделали Д. Медведева.

3

Однако если и паханат, то также весьма специфический. В сицилийской мафии, в японской “Якудзе”, в российском общаке, как и в других подобного рода криминальных структурах, существуют свои неписаные законы, определяющие внутренний регламент организации, нарушение которых влечет за собой суровые и, главное, неотвратимые санкции. Паханат отличает неукоснительное соблюдение норм, строгая исполнительская дисциплина. В частности, установленный порядок внутри подобных организаций исключает возможность коррупции. В государственном аппарате современной России порядка нет, а коррупция поразила все уровни, все этажи этого аппарата.

“Предполагалось, что молодые демократы наведут в России порядок, разработают соответствующую правовую систему и дадут зеленый свет рыночной экономике, — пишет автор документальной книги о реформах в России Пол Хлебников. — Вместо этого они возглавили режим, который оказался одним из самых коррумпированных в истории человечества”⁷⁵.

Повальная коррупция, возникшая в 1990-х годах, поражает, прежде всего, нервные центры общественного организма. Она неизбежно ведет к массовому неисполнению чиновниками своих обязанностей и, соответственно, к параличу государственного управления, признаки которого в нынешней России все более явственно проявляются. Поэтому нынешнее государственное устройство “не дотягивает” не только до латиноамериканского капитализма, но даже и до “законного паханата”.

Коррупция стала органическим элементом государственного устройства и одним из основных показателей деморализации общества. В июле 2005 года “Известия” опубликовали данные фонда ИНДЕМ и социологической службы “РОМИР мониторинг”, которые показывают, что за четыре года после ухода Б. Ельцина объем рынка коррупции продолжал расти и более чем в 2,5 раза превысил величину федерального бюджета. Если в начале первого срока путинского правления только 14,7% россиян считали, что именно сейчас происходит самый пышный расцвет взяточничества за всю историю страны, то в 2005 году так думали уже 43,4% населения. Более половины граждан (57,6%) лично столкнулись с необходимостью давать взятки, 87% из которых приходится на чиновников исполнительной власти.

“За время президентства Владимира Путина власть резко усилила коррупционное давление на граждан, — констатировал руководитель ИНДЕМ Г. Сатаров. — Под гомон призывов бороться с коррупцией ее объем в сфере отношений власти и бизнеса вырос в 9 раз — с 36 до 318 млрд. долларов в год”⁷⁶. В ноябре 2006 года генеральный прокурор РФ Ю. Чайка вынужден был признать, что “коррупция пронизывает все уровни власти и наносит удар по всей социальной системе”⁷⁷.

По данным департамента экономической безопасности МВД РФ средний размер взятки в России в 2009 году составил 927 тысяч рублей (т. е. 34 тысячи долларов)⁷⁸. Недавно официальный орган правительства РФ “Российская газета” признал, что ежегодный коррупционный оборот только в сфере малого бизнеса оценивается в 27 млрд. долларов⁷⁹. Надежды части населения на то, что с уходом первого президента России появятся условия для борьбы с коррупцией, не оправдались. Наоборот, масштабы коррупции значительно возросли. Механизм, созданный в 1990-х, набирал ход.

В рамках сложившейся в 1990-е годы системы общественных отношений реальная борьба с коррупцией невозможна, ибо коррупция составляет ее важный элемент. Это понимают и сами руководители страны. Только этим можно объяснить весьма странные для главы государства высказывания, которые он иногда себе позволяет. “Я не знаю способов борьбы с коррупцией, — удивил в одном из своих интервью В. Путин. — Если бы знал, то применил”⁸⁰. Это означает, что, к примеру, А. Г. Лукашенко или М. Н. Саакашвили более осведомленные президенты своих стран в этом вопросе. Ведь ни в Белоруссии, ни даже (трудно такое себе представить!) в Грузии в настоящее время нет сколько-нибудь значимой коррупции в государственном аппарате.

Нынешняя российская тотальная коррупция — всего лишь одна из многих эксклюзивных болезней возникшей двадцать лет назад общественно-политической системы, но зато наиболее бросающаяся в глаза, широко обсуждаемая и, что унизительно для России, создающая в окружающем мире образ страны.

4

Разумеется, и социальная, и нравственная патология, так же, как и физическая, будет сопутствовать существованию рода человеческого. Человечество несовершенно. К этому следует относиться как к исторической реальности. Но дело не столько в самой коррупции, сколько в отношении к ней со стороны общества. Там, где господствует ее всеобщее осуждение, где это занятие вызывает у людей брезгливость, является постыдным, унизительным, там коррупция сведена к минимуму, загнана в моральную резервацию, и, следовательно, там она не представляет общественно значимой угрозы.

Но существует и другая, не менее жесткая историческая реальность: если общество поощряет уродство, возводит болезнь в норму, то оно неминуемо деградирует и разрушается. Популяция, в которой доминируют аномалии, становится генетически беззащитной. Общество, в котором слово “умный” является оскорбительным, а слово “честный” означает безжалостный общественный приговор, находится в стадии очень высокого риска социального вырождения.

Да, коррупция существует во всех государствах, о чем регулярно и с нескрываемым удовлетворением сообщают реформаторы и их апологеты. По-видимому, она есть даже и в Скандинавских странах и в Финляндии, которые возглавляют список наименее коррумпированных государств. Тот самый список, который Россия вместе с африканскими странами замыкает. Точно так же случаи коррупции и другие нарушения закона были в процессе приватизации и в постсоциалистических странах Европы. Но какова их доля — вот коренной вопрос?

Именно в соотношении правопорядка и уголовщины, в пропорциях честных чиновников и чиновников-преступников, а, следовательно, в природе и сущности политической системы заключается различие между здоровым и больным обществом.

Когда в осенне-весеннем сезоне гриппом заболевают не более 1% населения, это считается нормой, но когда больных становится более 3% — это уже эпидемия, а когда более 10% — объявляют государственный карантин. После реформ 1990-х годов нынешняя Россия нуждается не в карантине, но в тех суровых мерах, которые предпринимались в средневековой Европе, когда там свирепствовали чума и холера.

М. Веллер со свойственной ему полемической заостренностью так характеризует созданную в России общественно-политическую систему: “Ужас не в том, вся российская верхушка обкрадывает государство и народ. А в том, что это носит характер разрушительного раскрадывания — прожирания и расхищения страны. Воровство и есть основное занятие российских властей. Воровство в сегодняшней Российской Федерации прекратить в принципе невозможно. Потому что российское государство в своем сегодняшнем виде практически и конкретно создано ворами для того, чтобы воровать. Это не государство. Это комиссия по дележу и ликвидации наследства”⁸¹.

5

В России, как и в других постсоветских и постсоциалистических странах, за контроль над крупными промышленными предприятиями борются три разновеликие по своему влиянию силы.

Во-первых, настоящие предприниматели, в том числе и иностранные, действительно заинтересованные в получении прибыли и, следовательно, в развитии и совершенствовании производства.

Во-вторых, теневые капиталы, уже разорившие не одно прежде доходное предприятие, так как этот капитал нацелен только на скорейшее, сиюминутное получение сверхприбыли: за год-два извлечь максимум возможного, а затем сбежать.

В-третьих, самое опасное, — это политики, которые стремятся получить в свое распоряжение (прямое или опосредованное) наиболее рентабельные предприятия для использования их в качестве источника своего обогащения и, разумеется, финансирования своих избирательных кампаний (“финансовые потоки”).

Различия в процессах приватизации между постсоциалистическими странами Европы и Россией — в пропорциях между тремя этими силами. Если у наших западных соседей определенно доминирует первая (разумеется, со своими нюансами), то в России соотношение сил, осуществляющих контроль над промышленными гигантами, пока еще очень далеко от столь благоприятного для экономики соотношения. Здесь фактически частные капиталы действуют под видом и на правах государственных, а государственные обслуживают групповые интересы высшей бюрократии, что не могут не признать и сами реформаторы⁸², которые надолго превратили российскую власть в высокодоходный финансовый инструмент (или, как гласит популярная острóта, в ЗАО “РФ” — закрытое акционерное общество “Российская Федерация”). Правящая верхушка последовательно и благополучно сумела перевести все денежные потоки в русло собственных номенклатурных интересов.

В результате реформ отчуждение населения от власти, характерное для тоталитарного режима, было не только не преодолено, но стало более значительным. “Как человек, который с 1990 года участвует в государственном управлении в России, — свидетельствует директор Института проблем глобализации, доктор экономических наук Михаил Делягин, — могу сказать, что за первые семь лет наши демократы оторвались от основной массы населения гораздо сильнее, чем коммунисты за прошедшие семьдесят лет!”⁸³ Возникшая в середине 1990-х годов пропасть между правящей номенклатурой и остальным населением в нынешней России с каждым годом все больше и больше расширяется.

Политическая индифферентность, социальная пассивность населения, утрата каких-либо форм общественной солидарности характеризует нынешнее состояние России, что является не вполне подходящей основой для формирования гражданского общества. Здесь одна из причин отсутствия социальной базы для демократической оппозиции нынешнему режиму. Те же, кто полагает, что недовольство масс можно организационно оформить под лозунгами демократии, политически наивны. Думается, им придется подождать еще 25 – 30 лет, пока не уйдет поколение, которое пережило 1990-е годы и у которого российские реформаторы убили веру в демократию. Если реальная оппозиция и начнет складываться в нынешнем российском обществе, то только не на основе либеральных и демократических ценностях, а на какой-то иной основе.

Идеологическая основа потенциальной оппозиции — одна из наиболее острых проблем современного российского общества. В нынешней России существует реальная опасность формирования протестного движения на базе право-радикальных идей.

Примечания, ссылки

62 В беседе с А. Паникиным, опубликованной “Новой газетой”, Е. Гайдар признал, что в России построен “блатной капитализм” (“Новая газета”, 03.06.2000. С. 10.)

63 Известный российский философ и писатель, бывший узник ГУЛага Григорий Померанц в своем обширном интервью заключил: “В результате вместо демократии у нас восторжествовала клептократия. Поэтому возник духовный кризис, который в этих условиях трудно преодолим” (“Литературная газета”. 2004, № 8).

64 Термин, впервые примененный к политическому устройству при Б. Ельцине писателем Юрием Поляковым (“Литературная газета”. 12.04.1998. С. 2).

65 По данным социолога О. Крыштановской, в нынешней российской правящей номенклатуре почти половину (48,2%) составляют лица, получившие военное, в том числе и специальное для работы в секретных службах, образование.

66 Станицкис Я. Посткоммунизм. — явление тайны//“Социологические исследования”. 2002, №1. С. 17 – 28.

67 “Московский комсомолец”. 31.03.2006.

68 Недавно вышла русская версия этой монографии –Шляпентох В.Современная Россия как феодальное общество. Новый ракурс постсоветской эры. М., 2010.

69 Тощенко Ж. Элита? Кланы? Касты? Клики? Как назвать тех, кто правит нами?//“Социологические исследования”. 2002, № 11. С. 131.

70 Лукин А. Демократия или кланизация? Эволюция взглядов западных исследователей на перемены в России//“Политические исследования”. 2000, №3. С. 61 – 79.

71 См., например: Ракитов А. Великий Евразийский Паханат//“Независимая газета”. 02.03.2004; Родионов В. Паханат Эрэфия//“Русская Мысль”. 2007, № 12. С. 25. и др. Подобное восприятие нынешней власти не является выводом только теоретиков. Оно характерно и для широкой аудитории. Так, недавнее интервью Юрия Шевчука озаглавлено “У наших кремлевских есть что-то от братвы…” (“Новая газета”. 16.06.2009).

72 Кантор М. Бунт сытых//“Новая газета”. 18.11.2009. С. 14.

73 Кива А. Китай и Россия: разные модели реформ — разные результаты//“Мир перемен”. 2009, № 1, С. 52.

74 Минкин А. Письма президенту. С. 164.

75 Хлебников П. Крестный отец кремля Борис Березовский или история разграбления России. М., 2001. С. 14.

76 “Известия”. 21.07.2005. С. 3.

77 “Новая газета”. 29.11.2006. С. 4.

78 “Аргументы и факты”. 2009, № 42. С. 7.

79 “Российская газета”. 20.08.2009. С. 3.

80 “Комсомольская правда”. 31.08.2010.

81 Веллер М. Великий последний шанс. СПб., 2006. С. 45.

82 Гайдар Е. Государство и эволюция. С. 192.

83 “Капиталист”. 2001, № 9 (77). С. 6.

(Продолжение следует)