См. ранее на Когита.ру:

- Моя жилищная история

- А. Алексеев. Моя жилищная история

**

Ольга Старовойтова

ЖИЛИЩНАЯ ИСТОРИЯ

Моя мама, Римма Яковлевна Старовойтова, написала воспоминания, в которых рассказывается и жилищная, и всякая другая история ее семьи. Много пишет она и о семье моего папы, Василия Степановича Старовойтова. Ее воспоминания изданы, (изд-во «Норма», есть и электронный вариант), а позже частично переизданы в Челябинске.

Коротко здесь скажу, что мама родилась в Челябинске, а папа – в Белоруссии, в Гомельской области, Буда-Кошелевский район, хутор Галенки.

У мамы было два брата и сестра. У папы – одна сестра, и о ней речь впереди.

Галя родилась в Челябинске.

А я родилась в Ленинграде, около Володарского моста. Это место называлось «Куракина дача»… Там у родителей была комната в коммунальной квартире. Разумеется, без удобств, без лифта… Зато с отличными соседями.

Папа рассказывал, что самое трудное во время войны было во время эвакуации за Урал Кировского завода. Нужно было «с колес» ставить производство танков на поток. Потом приходили танки для ремонта… работали страшно напряженно, далеко не всегда удавалось пойти переночевать… подремлешь пару часов на стуле – и опять… И это он так оценивал, несмотря на то, что он попал на испытания танков… ну куда же… да в Прохоровку, на Курскую дугу, в самый ад! Он там пробыл около трех месяцев. Из командированных 8-9 человек вернулись двое…

Потом, после возвращения в Ленинград из Челябинска («вместе» с Кировским заводом), через несколько лет после окончания ВОВ, получил там эту комнату, с которой я начинаю «свою» жилищную историю. Ездил на работу на двух трамваях, иногда повиснув на подножке, и очень долго – это другой конец города. Первая ветка метро, напоминаю, (всего несколько станций, от «Нарвской» до «Площади Восстания»), открылась только в 1955 году. Уж не знаю, по чьей просьбе, но эту комнату нашей семье поменяли на другую, в Кировском районе. Возможно, обмен делали самостоятельно, не знаю.

Когда мне было меньше четырех лет, отцу дали квартиру. Это была большая редкость, во всяком случае, среди моих одноклассников, обладателей (точнее, пользователей) такой роскоши, была только еще одна девочка. Эта квартира находится в крупном доме, «сталинской» архитектуры, тогда он был новым, за спиной памятника Кирову, по адресу пр. Стачек, дом 16, кв. 105. Оттуда я пошла в школу (№ 390), теперь там Кировский районный суд.

Квартира была по тем временам отличная. И я совершенно не имела ни малейшего представления, какие шикарные жилища есть в центре города. Потом, будучи подростком у подружки на Стремянной улице, я испытала почти культурный шок, даже от лестницы… Это, как я теперь знаю, Стремянная, 11, знаменитый дом… Гораздо позже я видела много квартир на Петроградской стороне, правда, как правило, запущенных. Однако все же таких огромных, с высокими потолками, с эркерами…

Наша же квартира состояла из двух смежных комнат, примерно 18 +11 м, зато была «своя» кухня, была ванна! И вскоре появился телефон, совершенно непонятный для моих подружек прибор…

До того, как мне случилось видеть шикарные квартиры в центре города, я бывала у некоторых своих одноклассниц. Это были только коммунальные квартиры, которые и квартирами назвать можно «с натяжкой»… Нечто вроде коридорной системы, где я боялась зайти в туалет, ибо однажды мой путь преградила крыса, неспешно и спокойно передвигавшаяся по своим делам… Возможно, я преувеличиваю этот страх и ужас, но я была ребенком… Помню, что мне бывало неловко перед девочками, потому что они не знали, что такое ванна, а я жила как-то… по тем временам, «слишком» комфортно.

Прожили мы в этой квартире до моих 13-ти лет. Потом отцу дали совершенно прекрасную по тем временам трехкомнатную квартиру, по адресу пр. Стачек, дом 57, кв. 100. Это один из трех полукруглых домов на Комсомольской площади. Все комнаты изолированные, довольно большие, два балкона, с которых была видна основная часть проспекта Стачек и тот наш прежний дом за спиной памятника Кирову.

Это было, кажется, в 1961 году. 

Отец, после КБ при Кировском заводе, стал одним из создателей головного института отрасли – ВНИИТрансмаш. Директором он стал в 39 лет, что по тем временам было уникальным явлением – мальчишка! Нам, опять первым в доме, установили телефон, и по этому телефону мне однажды пришлось, взяв трубку, услышать голос и слова Сергея Павловича Королева…

Василий Степанович Старовойтов заслуживает отдельной книги. Возможно, я сумею это сделать… Пока коротко. Мальчик из белорусского хутора, 1919 года рождения, не ясно почему пришел в соседнее село, где была школа, и сказал, что хочет учиться… И его взяли, проверив, что он умеет читать и считать (откуда?), в шесть лет, сразу во второй класс… Потом Гомель, потом Москва – Бауманское училище… Откуда такая внутренняя пружина у хуторского мальчика, с неграмотной матерью… Загадка природы.

Школа наша была восьмилеткой. В это время проходил очередной эксперимент в образовании. Были созданы «политехнические» школы, с 9 по 11 класс, когда мы четыре дня в неделю учились, а еще два - приобретали профессию. Профессии были, в основном, рабочие. Нам, девочкам, предлагали, например, освоить работу прядильщицы, валяльщицы, еще что-то… на ткацкой фабрике.

Галя, которая чуть ли не с младенчества, была какой-то «взрослой», выбрала специальность бухгалтера. Ее школа № 397, на улице маршала Говорова, – ныне гимназия, носит ее имя.

Я выбрала школу № 506, у Нарвских ворот, потому что там была профессия портнихи.

Разумеется, никто из нас не мечтал стать портнихой, но уметь шить было очень важно. Ведь купить одежду было нереально. Даже в нашей, сравнительно обеспеченной семье, вечно мама перешивала, например, из папиных старых брюк мне юбку…

Нас научили делать выкройки, мы успели сшить по переднику… И вот вдруг сообщают, что «Ленинграду не нужно столько швей-мотористок» (?). Как обычно, обман. Наша «профессия» так не называлась. Брали на эту специальность, кстати, только с хорошими аттестатами за восьмилетку.

И вот тогда я проявила впервые в жизни некую «гражданскую активность». Мы составили письмо (мама помогала – куда и как), практически «письмо протеста». Но это был  не протест в стиле «долой», мы попросили предоставить нам полный перечень имеющихся вариантов профессионального обучения. Предварительно узнали, где что есть, но это было на уровне слухов…Чиновники из районного отдела образования пришли на собрание нас, девчонок… И предоставили нам информацию. Многие из нас выбрали специальность «машинистка-стенографистка»…

Подробно пишу об этом, отвлекаясь от собственно «жилищной истории», потому что этот выбор, и профессии, и поведения, сыграл важную роль в моей жизни. Во-первых, уже с пятнадцати лет я могла печатать на машинке (теперь – «набирать») текст «слепым» методом и на прекрасной скорости. Вот и сейчас это делаю… Во-вторых, совершенно не планируя посвятить этой профессии свою жизнь, однако я более 30 лет отработала, по сути, по этой специальности. Хотя не была машинисткой (кроме «халтур», что тоже здорово!), но работала при ученом совете, при аспирантуре и т.д., в том числе вела как секретарь, видимо, тысячи протоколов. И в-третьих, это была редкая возможность в те годы иметь «свободный» режим! Т.е. расшифровку стенограмм я делала дома. Работала я сначала у Татьяны Владимировны Римской-Корсаковой, вроде секретаря и машинистки. Работала больше дома.

Потом я поступила научно-техническим сотрудником в Межинститутскую социологическую лабораторию под руководством Овсея Ирмовича Шкаратана. Институты эти были – Финансово-экономический и Институт антропологии и этнографии им.Н.Н. Миклухо-Маклая. Нынче – Кунсткамера… Вот с тех пор мои друзья и приятели почти все так или иначе – социологи.

В качестве «халтуры» много раз перепечатывала стенограмму Фриды Вигдоровой о суде над Иосифом Бродским. Оставляла экземпляр себе, дарила кому-то… То есть, вообще говоря, «распространяла», не понимая этого. Однажды Галя увидела это и спросила: ты что, не понимаешь, за это можешь лет семь схлопотать?! Я не понимала. После этого, зная механически текст почти наизусть, я его прочла, наконец. Иначе прочла. То, что как-то чувствовалось, конечно, перешло в понимание. Один из этапов взросления…

Второй, возможно и важнейший в жизни вообще – это август 1968 года. Танки в Праге.

Это отдельная история. Другая тема.

Возвращаюсь к жилищной истории.

В 1968 году мы с сестрой одновременно вышли замуж. Она 30 апреля, за Михаила Борщевского, а я – 3 мая, за Александра Сергеева.

Через полтора года мы, разумеется, не сговариваясь, опять практически с такой же разницей родили сыновей. Только на этот раз я «опередила».

Мой Сергей родился 18 октября, а Галин Платон – 22 октября 1969 года.

Около года мы все вместе прожили в этой квартире на Комсомольской площади. Надо упомянуть, что все ее звали «Круглая площадь»…

Михаил купил старую коляску для близнецов и очень любил выгуливать сразу двоих. Одевали мы их одинаково. Только вот один – блондин, другой – брюнет. Но это же еще интереснее!!!

Кто-то из заместителей отца (сам он даже немножко «кипел», - как не стыдно, тысячи людей живут в коммуналках и общежитиях!) обратился –  куда? В Обком КПСС, видимо. Папу вызывает Г.В. Романов. Он не знал, зачем. Ожидал очередной выволочки то ли по делам на работе, то ли потому, что у него в комсомольской организации НИИ больше чем «положено» евреев… Еще у него была серьезная проблема, когда ВНИИТрансмаш строился в Горелово. Он опасался, что люди, сотрудники, не захотят ездить за город. И стал добиваться строительства жилья в Красном Селе. Туда люди поехали даже с удовольствием, ибо большинство из коммуналок получили квартиры. И вот отец тогда «сыграл дурочку». Выделенные на строительство деньги он пустил на фундаменты, по-моему, двенадцати домов.  Ему вынесли выговор, которым он всегда гордился, и добавили денег. Удалось построить целый городок для специалистов и сотрудников. И поликлинику, школу, детский сад… Они до сих пор знают, кого надо за это благодарить… Это уже их жилищная история…

Вот папа и думал, что же еще в таком духе… Оказалось – все наоборот.

Разговор был примерно такой: «Мне тут доложили, что вы живете в коммунальной квартире…» Папа говорит – «Нет, это же семьи моих дочерей»… - «Ну, я поздравляю вас с рождением сразу двух внуков, но вы же не можете выспаться и отдохнуть, вы крупный ученый и очень нужны нашей стране»… Что-то в таком духе. И это как раз было правдой. Папа всю жизнь работал напряженно, много, приходил домой практически ночевать…

Григорий Васильевич предложил ему выбрать ЛЮБУЮ двухкомнатную квартиру, «хоть с окнами на Неву»… «Как? Там же люди живут?» – «Да ничего, мы им дадим достойное жилье».

После уговоров, папа попросил время на размышление. И выбрал стандартную двухкомнатную квартиру в Сосновой Поляне. Никого не выселяя. Дом достраивался. Окна не на Неву, жутко отдаленный район, но в хорошую погоду из окна можно было разглядеть кусочек Финского залива… Там родители и прожили более сорока лет.

Имелось в виду, что мы остаемся в квартире на Круглой площади, но мы практически сразу решили ее разменять.

Гале с Мишей досталась двухкомнатная квартира на пр. Ветеранов, д. 95,  это был очень отдаленный район, практически у Таллиннского шоссе. А мне, тоже двухкомнатная, в Сосновой Поляне, на улице Георгиевская, дом 86. Это еще дальше от центра города. Зато неподалеку от родителей, минут 15-20 пешком, и совсем близко от тети Нины, папиной сестры, она жила на Второй Комсомольской улице в однокомнатной квартире. Кстати, Первой Комсомольской в Сосновой Поляне нам обнаружить не удалось.

Моя квартира состояла из двух комнат –  одна метров 19 и вторая – 8. Пока родительский дом еще достраивали, там не был подключен газ и лифт, они в этой комнатке и жили.  Крупный ученый спал на раскладушке несколько месяцев…

Вроде как бы немножко жаль, что не получили квартиру с окнами на Неву. Однако я, разумеется, горжусь своим отцом за его выбор.

Тогда проспект Ветеранов был достроен только до Таллиннского шоссе. Рано утром, отведя Сережу в детский сад, я шла к Петергофскому шоссе, садилась в переполненный трамвай, который вез меня до метро «Автово». Потом на метро до «Владимирской», потом пешком до Пяти углов и по улице Ломоносова, до Института холодильной промышленности, где я тогда работала. Нужно было придти на работу ровно к восьми утра…. Жуть. Только за счет молодости выдерживала. Ну… и глупости. Надо было искать другую работу.

Когда я забирала сына из детского сада, одна из последних, мне говорили, что он не ел, не спал, не писал, а только плакал целый день… Мама уволилась с работы и стала «работать бабушкой», а было ей где-то лет 47 всего… Так длилось года два или три, точно не помню. Потом она еще работала много лет.

Потом мне предложили работу в ВНПОбумпром, это было Всесоюзное, впоследствии Всероссийское научно-техническое объединение целлюлозно-бумажной промышленности, и головной институт – ВНИИБ, плюс пять филиалов по стране. Институт на площади Мужества, но на метро, без пересадок, от Ленинского – вполне неплохо.

В этой организации был Научно-технический совет объединения, Ученый совет головного института, несколько секций совета. Вот всё это протокольное хозяйство, очень обширное, я и вела. Работа при Ученом совете, при аспирантуре, много лет секретарь конкурсной комиссии…. Тридцать четыре года проработала! И еще подрабатывала в учебном институте того же профиля.

Все бумаги делала дома. На машинке. Потом на компьютере…

Тетя Нина была инвалидом. У нее был «букет» заболеваний, наиболее «ярким» из которых была очень сильная гипертония. Иногда я ей вызывала «Скорую» дважды за ночь. И приезжали врачи со специальным оборудованием, ибо обычный тонометр не мог показать реальную цифру – давление поднималось до 280 на 140. И тетя предложила мне съехаться, объяснив, что все равно я постоянно с ней, а когда она умрет, ее квартира пропадет. Напоминаю, что собственности на жилье тогда не было в принципе. И мы стали искать обмен. В это время, примерно в 1972 году, Галя с Мишей сумели обменять свою квартиру на Ветеранов на пятикомнатную «хрущевку» в первом этаже на Трамвайном проспекте. Тогда там совсем рядом было метро «Дачное», которое было рядом с депо, и в итоге превратилось в депо, когда была продолжена ветка метро от Автово еще на две станции – «Ленинский пр.» и «Пр. Ветеранов». В их квартире была кухня, как водится, пятиметровая, основная комната 19 или 20 метров, и остальные – примерно 6, 6, 7 и 8. Это было шикарно! И вечно у них еще кто-то жил… И вот, когда встал вопрос о том, чтобы мне съехаться с тетей Ниной, мы нашли квартиру на Ленинском проспекте (тогда дом 43, квартира 24, теперь это дом 131, корпус 2). В этой квартире я прожила 23 года. Очень вскоре новая станция метро оказалась менее чем в ста метрах от нашего дома. Так что транспортная проблема практически исчезла…

Выбор мой основывался на количестве комнат – необходимость отдельного помещения для тети Нины, а также близким расположением с семьей Гали и Миши, а прежде всего  тем, что Сергей и Платон пошли в один и тот же детский сад. «Несадиковые» дети, как их называли, стали «садиковыми». Между нашими домами расстояние преодолевалось минут за 7-8. Воспитательница (балда!) выговаривала мне, что, мол, ваши дети играют только между собой…

Тетя Нина умерла 1 июля 1973 года. Ей было всего 50 лет, но выглядела она гораздо старше. Вскрытие показало, что она перенесла девять инфарктов, о которых не знала.

Саша мой погиб, об этом здесь не буду. Сережа тогда только пошел в первый класс…

После 23-х лет жизни на Ленинском, вполне неплохой жизни, там проходила и моя новая семейная жизнь, которая длилась около 14 лет… и тут начались первые шаги по «расселению хрущевок», которые сейчас так бурно возродились в Москве, и в каких-то фантастических масштабах…

А тогда в нашем городе часть этих домов снесли. В нашем микрорайоне – от железной дороги, делящей это пространство города на Кировский и Московский районы, и почти до нашего дома. Однако он стоит до сих пор!

Но когда пошли эти планы, и даже началось их осуществление, Галя настойчиво убедила меня, что надо срочно менять квартиру. Сергей уже тогда жил в Москве. И она уговорила меня, что в случае сноса мне могут дать что-то вроде однокомнатной где-нибудь, например, в Колпино…

К тому времени Галя и Миша переехали в Москву. По-моему, в 1988 году. У Гали началась совершенно другая жизнь. Весной 1989 года она стала народным депутатом СССР. 24 мая 1989 г. у нее родился внук, Артем. А на следующий день, 25 мая, началось первое заседание Съезда народных депутатов СССР. И пошли ее «Десять лет без права передышки»…

Квартира моя на Ленинском в это время была уже приватизирована. Нашелся вариант обмена через куплю-продажу – на двухкомнатную, у Египетского мостика. Фонтанка, 148, кв. 18. Практически угол с Лермонтовским пр. По-моему, это был 1996 год, точно не помню, и не думаю, что это важно, хотя можно было бы найти документы…

И собиралась я там жить-поживать, никаких планов обмена не было. Но не было и категорического отрицания каких-то изменений. Прожила я в этой квартире чуть больше двух лет.

Однако…

20 ноября 1998 года убили Галю.

Это изменило всю мою жизнь, в том числе и ее жилищную историю.

Надо было что-то делать с родителями. Т.е., вроде всем нам было ясно, что одни они после этого жить не смогут. Мне надо было с ними съезжаться.

Я думаю, адекватным людям не надо объяснять, что у Гали были какие-то мифические миллионы. Но у нее была квартира в Москве, которую Платон продал. Я продала свою квартиру на Фонтанке за 23 тыс. долларов. Это было много. Человек, который ее купил, мне кажется, считал «престижным», что ли, что купил у «такой семьи». Это был 1999 год, и цены после дефолта были по сравнению с теми, какие они стали через 10-15 лет, относительно низкими. Но это теперь понятно. А тогда – дикая сумма! Платон мне добавил денег на квартиру, в которой я теперь живу. Она очень большая, но стоила, теперь трудно представить – 31 тыс.долларов. А это было на удивление мало. Ну, хоть в этом повезло… Ремонт пришлось делать серьезный, но справились.

Я очень долго выбирала вариант обмена. Ведь более сорока лет мы жили отдельно от родителей. Посмотрев около сорока квартир, сделала выбор. Важным фактором для выбора была максимальная изолированность. Квартира моя устроена так: в одну сторону от входа две изолированные комнаты, 14,5 и 19,5 метров, т.е. практически именно так, как была устроена родительская квартира в Сосновой Поляне. Планировалось перевезти и их мебель, и организовать всё так, чтобы им легче было адаптироваться. В середине квартиры – кухня, санузел. В другую сторону от входа – большая комната, которая планировалась как «моя». Около этой комнаты есть как бы небольшой тамбур, и я думала поставить там вторую дверь.

Я не настолько мизантроп, это реальность. Например, родители по вечерам смотрели телевизор, и это было для меня жутко громко… Разный режим, весьма радикально разный, кто когда ложится спать и когда встает…

Найдя этот вариант, я решилась. Сделали ремонт, привезли «на пробу» родителей. Прожили они у меня одиннадцать дней. И все время просились к себе. Потом настало лето, дача… Потом еще попытка…

Нет, они отказались. Решили, что пока их двое, так тому и быть…

Однако когда папа умер, в 2002 году, мама осталась одна, но она продолжала жить в своей привычной квартире. Только под конец ее жизни я ее забрала к себе, почти обманом. Из больницы, вроде как на время… Но это было уже для нее навсегда. Последний год мама была лежачей. Естественно, это было у меня. Она умерла в 2010 г.

И вот живу я на Поварском переулке, дом 5.

Совсем рядом со Стремянной. Думаю, что при выборе это сыграло роль, хотя тогда это не было осознанным. Однако… И об этом я писала в сборнике «Сумерки Сайгона», как мы девчонками бегали смотреть на эту городскую легенду… Моя тяга к центру, к Петербургу из Ленинграда, была в какой-то мере всегда, и, видимо, оказались важными детские впечатления.

Моя квартира ни капли не похожа на ту, на Стремянной. Дворовый флигель, бывшая черная лестница, никакой архитектуры. Но место…

Я люблю свою квартиру. До Невского мне ходу пять минут. До Марата – минуты три. До Владимирского – ну, четыре… Я хожу пешком в Филармонию. И много еще куда. Вокруг меня четыре станции метро.

И главное – это Петербург…