См ранее на Когита.ру:

- Продолжаем открывать Грушина

Владимир Ядов

ПОКА ЖИВЕМ, НАДЕЕМСЯ

Борис Грушин писал и не раз проговаривал, что в СССР общественного мнения не существует и быть не может. Почему? Потому, что общественное мнение рождается в открытых обсуждениях разных взглядов на политические, социальные, экономические и прочие проблемы общества. «Что же Вы изучаете?» – задавали ему вопрос. «Изучаем мы индивидуальные мнения граждан», – отвечал Грушин.

Нынче мы имеем десятки общественных мнений решительно по всем социально значимым вопросам. Радикальная причина – расслоение общества по десятку или больше параметров: имущественному, национально-этническому, конфессиональному и религиозному против атеистического, по различию традиционных культур и уровню общей культуры сограждан, по региональной идентичности, по приверженности великодержавию и, если угодно, космополитизму, по тоске о величии Союза ССР и гордости обретением собственного национального государства, по разделению граждан на «истинно» русских патриотов и «прозападников», по различиям в традиционной и нетрадиционной сексуальной ориентации, по критерию «мы здесь живем» против «понаехали», по разделению на законопослушных и жулья всякого рода и так далее и так далее.

По данным межстранового опроса россияне оказались на одном из последних мест при ответе на вопрос «Доверяете ли вы другим людям?»

Недоверие властным структурам в России общеизвестно. Так, например, в одном из наших исследований относительно идентификационных ориентаций россиян в таксономическом анализе в гнезде «они» (в сравнении с таксоном «Мы») оказались бомжи, алкоголики, преступники и… чиновники. Многообразие групп сограждан, имеющих разное «общественное» мнение по некоторой проблеме, не обязательно влечет за собою социальную дезинтеграцию. Более того, вошло в общеизвестную шутку, например, что там, где встретились два израильтянина, там обнаружится три разных мнения по некоему предмету. И столь же общеизвестна высокая национальная солидарность народа Израиля во враждебном окружении арабских стран. «Окошмаривание» россиян враждебным окружением вошло в привычку <…> Владимира Путина. Нам угрожали или угрожают то США, то Эстония, то Евросоюз, то Украина, то Грузия, то еще кто-то. Аккурат как у Дж. Оруэлла в романе «Тысяча девятьсот восемьдесят четыре», где врагом или союзником государства время от времени объявлялось одна и та же страна.

Возможна ли солидарность россиян при различии общественных мнений и отсутствии внешнего «пугала»? Я полагаю, что возможна при одном непременном условии – наличии некоторой общенациональной цели, не связанной с безопасностью страны. Талкотт Парсонс писал, что интегрирующей общество силой является некая всеобщая ценность (Generelised Value)1, каковой, как полагаю, может быть только и только ценность социальной справедливости. Напомню спор между Лениным и Плехановым относительно идеологии. Первый утверждал, что идеологию рабочего класса призвана внедрять пролетарская интеллигенция. Плеханов же доказывал, что идеология есть «кристаллизация массовой психологии».

А массовая психология россиян испокон веков кристаллизует ценность справедливого общества, какового никогда не было (советская пропаганда не в счет). Это есть некий идеал, по Карлу Мангейму – утопия, тогда как идеологией он называл оправдание существующего порядка.

Не буду ссылаться на заповеди Иисуса Христа, ибо я атеист. Но столь элементарные, как любовь к ближнему, не убий и не укради несомненно справедливы. Практически их соблюдение утверждают элементарная нравственность, закон и судебная система. И тем не менее ни одному обществу не удалось добиться подобной справедливости, если не считать старообрядцев в России и мормонов в Америке.

Утопия остается утопией. И Борис Грушин никогда бы не принял такую идею. А жить без надежды на лучшее будущее скверно. Поэтому я в свои «за 80» продолжаю надеяться, хотя вполне понимаю, что надежда сия утопическая. Глобальная цивилизация находится перед множеством природных и техногенных угроз. Мировое социологическое сообщество изобрело новое наименование нашей цивилизации – турбулентное общество, т. е. малопредсказуемое.

Из всего, о чем был озабочен Борис Андреевич, свершилось одно – мы достигли состояния множества именно общественных мнений. Но, увы, (a) страна вступила в стадию крайней дезинтеграции общества и предельного недоверия к властным структурам плюс взаимного недоверия любым неблизким людям, (b) общество лишено общенациональной цели, (c) уровень нравственности предельно низок, (d) общеглобальная ситуация не сулит ничего хорошего и, наконец, (e) нынешняя политическая ситуация не предвещает становления справедливого общественного устройства в ближайшие годы.

И все же надежда умирает последней.