В последний день октября уходящего года на заседании президентского Совета по межнациональным отношениям была высказана идея принятия специального закона о российской нации. Поддержка этой инициативы со стороны президента породила дискуссию о целесообразности принятия такого нормативного акта.

В этой дискуссии интерес для меня представляют два вопроса:

Возможно ли успешное национальное строительство «сверху»?

И если — да, то кто и зачем его осуществляет?

Что говорит теория?

В исследованиях наций и национализма помимо прочих существует и конструктивистский подход. Его суть заключается в том, что нации создаются целенаправленно, в первую очередь, политическими акторами, преследующими определенные цели. Как правило «творцы нации» стремятся к кардиальному изменению прежнего социального и политического порядка, руководствуясь двумя основными принципами: гуманистическим и/или прагматическим.

Принцип, обозначенный мной как гуманистический, исходит из необходимости глубинных (а зачастую и революционных) социальных преобразований, направленных на «улучшение» жизни сограждан. В этом случае нация мыслиться именно как «согражданство», и одним из ключевых элементов такой национальной идеи оказывается гражданский патриотизм. Как указывал Э. Хобсбаум, «патриоты», в исконном значении данного слова, представляли собой противоположность тем, кто стоял за «свою страну, права она или нет». Так во времена Французской революции патриотами считались те, «кто доказывал любовь к родине, стремясь обновить ее с помощью реформы или революции» [1].

Напротив, суть прагматического принципа — это создание такого социального порядка, при котором некоторые группы населения получают доступ к определенным ресурсам. Здесь зачастую нация трактуется не столько в гражданском, сколько в «культурном» ключе как особая исторически сложившаяся культурная общность. Например, фламандский национализм во многом возник из-за тех структурных ограничений, которые существовали в отношении этой группы населения. В Бельгии «чтобы претендовать на один и тот же пост, фламандцу нужно было превращаться в билингва, тогда как от природного носителя французского требовалось … лишь самое поверхностное знакомство с фламандским» [2].

Другими примерами следования прагматическому принципу являются сепарационные (направленные на отделение части территории государства) и ирредентистские (направленные на объединение территорий различных государств) проекты. Д. Хоровиц для объяснения логики поведения политических элит, настаивающих на сецессии, использовал метафору «мелкой и крупной рыбы». Согласно этой логике, в случае успешного отделения такие элиты (мелкие рыбы в общем пруду) станут самой крупной рыбой в новом, пускай и меньшем по размеру, но «собственном» пруду. В неразделенном же государстве им надо «пробиваться сквозь очередь к должностям а также к политическому руководству» [3]. Такие элиты, зачастую апеллировали к культурным особенностям своей общности, т. е. к праву народов на самоопределение. Несомненно, логика прагматизма прослеживается и во всех ирредентистских проектах.

Итак, согласно конструктивистам, построение нации инициируется определенной группой социально и политически активного населения, представители которой стремятся к существенным переменам, исходя либо из идеи «общего блага», либо собственных интересов. Впрочем, в некоторых случаях гуманистический и прагматический принципы не противоречат, а гармонично дополняют друг друга. В определенной мере политические акторы «навязывают» большей части населения собственное представление о нации, формируя таким образом ее образ «сверху».

Для модернистской парадигмы в исследованиях наций и национализма (конструктивизм является одним из ответвлений этой парадигмы) свойственно и выделение так называемого «официального национализма», при помощи которого существующий режим пытается укрепить свою легитимность. В Европе двух прошлых столетий такой тип национализма был свойственен, в первую очередь, старым династическим государствам. Б. Андресон считал, что одним из ярких примеров этому служила Российская империя, «в которой цари правили сотнями этнических групп и множеством религиозных общин, а в своих собственных кругах говорили по-французски». Однако в определенный момент Романовы осознали себя «великороссами», что привело к политике русификации [4].

В этом случае существующий режим, как правило, ассоциирует себя с одной, доминирующей культурной общностью, выступает от ее имени и нередко предпринимает в той или иной степени удачные попытки ассимиляции культурно «иных». Так, «Лондон пытался англизировать Ирландию (и добился заметных успехов), Германская империя пробовала онемечить свою часть Польши (с очень незначительным успехом), Французская империя навязывала французский итало-говорящей Корсике (частично добившись успеха)» [4].

Что показывает российская политическая практика?

События, происходившие в позднем СССР и постсоветской России, во многом подтверждают представленные теоретические утверждения. Лидеры союзных республик следовали логике «лучше быть крупной рыбой в собственном пруду, чем мелкой рыбешкой в пруду общесоюзном». Даже существенные социально-политические преобразования времен Перестройки — которые, несомненно, были обусловлены преимущественно экономическим фактором — отчасти могут трактоваться и как попытка действия ради «общего блага». Именно благодаря этим преобразованиям многие «советские люди» начали осознавать себя как граждане. Наибольший же интерес, на мой взгляд, представляют собой попытки формирования «официального национализма».

Если пристально посмотреть на недавнюю отечественную историю, то становится очевидным, что впервые обращение к идее российской нации произошло именно в период дефицита легитимности действовавшей тогда власти. Осенью 1993 года министр печати и информации В. Шумейко, заметил, что «в последнее время … многие ученые, деятели искусства, просто думающие люди высказывают идею… о создании единой российской нации (по аналогии с американской), которая вберет в себя потомков всех народов, населяющих Российскую Федерацию» [5]. Тогда же началось и активное использование представителями федеральной политической элиты термина «россияне» [6].

В своем первом послании Федеральному Собранию в феврале 1994 года Б. Ельцин заявил, что основой для согласия в обществе являлась «принятая всенародным голосованием Конституция», в которой заложено «понимание нации как согражданства». С точки зрения президента, «идеологический вакуум, возникший после крушения прежней системы», необходимо было заполнить интегрирующей российское общество идеей «общенационального дела, которое может объединить усилие всех». Таким делом должно было стать «укрепление государственности» [7].

В начале 1996 года в российских СМИ появилась информация о создании специальной группы президентских советников, которой была поручена выработка основных положений общенациональной идеи [8]. В июле этого же года на страницах «Российской Газеты» был запущен конкурс, целью которого являлось привлечение широкой общественности к выработке «Идеи для России».

Победа КПРФ на выборах в Госдуму второго созыва и напряженная борьба за президентское кресло между Б. Ельциным и Г. Зюгановым в очередной раз заставили правящую элиту задуматься об упроченье собственной легитимности. В связи с этим в июле 1997 Б. Ельцин призвал своих доверенных лиц подумать «над тем, какая национальная идея, национальная идеология — самая главная для России». По его словам, такая идеология могла «понадобиться уже в 2000 году, на следующих президентских выборах» [9].

В целом, идея общенационального дела отвечает «гуманистическому» принципу, тем более что она возникла во времена постсоветской трансформации. Однако в реальности власть стремилась не столько к серьезным преобразованиям ради общего блага, сколько, к упроченью своего положения. Одним из свидетельств этому является постепенный отказ от выработки национальной идеи, обозначившийся к концу 1990-х. Передача власти от прежнего главы государства приемнику сняла вопросы о жесткой конкуренции на президентских выборах и, соответственно, о поиске источника дополнительной легитимности.

Таким образом, в 1990-х российское руководство, столкнувшись с дефицитом собственной легитимности, с одной стороны, попыталось формировать «сверху» российскую нацию. С другой стороны, в этой попытке оно не пыталось опереться ни на советское наследие, которое высоко ценилось в обществе, ни на русский этнический национализм, который подняли на свои знамена некоторые политические силы. Оба эти пути были открыты, но Россия по ним в то время не пошла. Первый путь был более простым, поскольку, как показывали социологические опросы, он отвечал устремлениям существенной части российских граждан [10].

Более проблематичным, но в то же время не невозможным, был путь формирования национальной идеи с русским этническим ядром. Например, попытки выделения русских в качестве особой «государствообразующей» общности предпринимались в то время не только националистами и некоторыми интеллектуалами, но и рядом депутатов нижней палаты российского парламента [11].

Национальное строительство и нынешний режим

На первых порах нынешний режим, кажется, вел себя в соответствии с теоретическими установками представителей модернисткой парадигмы в исследованиях наций и национализма. Не нуждаясь в усилении собственной легитимности, новое российское руководство не уделяло особого внимания национальному строительству. В июле 2000 года в своем первом послании Федеральному Собранию В. Путин отметил: «Не нужно специально искать национальную идею. Она сама уже вызрела в нашем обществе» [12].

В первой половине 2000-х фактически исчезли упоминания о нации как согражданстве. Вместо этого началось активное использование советского исторического багажа. Показательными в данном случае являются принятие законов о государственной символике, а также широкое празднование 60-летия победы, которое существенно превосходило по своим масштабам пятидесятилетний юбилей. В феврале 2004 года В. Путин заявил, что «в советские времена … говорили о единой общности — советском народе» [13]. С его точки зрения, такое утверждение было тогда обоснованным. На его взгляд, в первой половине 2000-х также были «все основания говорить» и «о российском народе как единой нации» [13].

Однако в конце 2007 года российское руководство вновь неожиданно вернулось к идее построения российской нации «сверху». Начало этому процессу положила незаметная для широких слоев населения государственная регистрация журнала «Вестник Российской нации». Учредившее его новое общественное движение Общероссийский союз общественных объединений «Российская нация» ставило своей целью «распространение и упрочение в обществе идеи политической нации в России» [14]. В то же время теперь идея политической нации перестала иметь прежний смысл согражданства. Напротив, теперь ключевым элементом такой нации был объявлен «русский народ».

В 2012 году вышла статья В. Путина «Россия: национальный вопрос». По мнению автора, Россия «веками» развивалась как многонациональное государство, «в котором постоянно шел процесс взаимного привыкания, взаимного проникновения, смешивания народов». При этом центральным элементом, «стержнем» российской «цивилизации», им были признаны русский народ и русская культура. В то же время носителями «русской культурной доминанты» были объявлены все российские граждане, независимо от их этнической принадлежности. В своей статье В. Путин также заявил о необходимости принятия стратегии национальной политики, которая была бы основана на «гражданском патриотизме», а также потребности в создании специальной структуры, отвечающей «за вопросы национального развития, межнационального благополучия, взаимодействия этносов» [15].

Спустя буквально несколько месяцев после выхода статьи был создан Совет по межнациональным отношениям, а к концу года была принята Стратегия государственной национальной политики РФ [16]. В августе следующего, 2013 года Правительством РФ была утверждена целевая программа «Укрепление единства российской нации и этнокультурное развитие народов России» [17].

Теперь речь идет о еще одном возможном нормативном акте — специальном законе о российской нации.

Зачем строить нацию сейчас?

На первый взгляд, нынешний режим не нуждается в дополнительном источнике легитимности, имея поддержку со стороны подавляющей части российского населения. Сомнения вызывает и то, что сейчас национальное строительство исходит из идеи общего блага. Инициаторы нынешней попытки создания российской нации явно не относятся к группе населения, нуждающейся в кардинальных переменах в прагматических целях. Почему же тогда национальному строительству уделяется так много внимания? Мне кажется, дьявол, как обычно, кроется в деталях, а именно — в текстах тех нормативных актов, что появились на свет в последние годы. Именно в этих документах очень четко отражены не только намерения, но и основные страхи нынешней политической элиты.

В тексте Стратегии указано, что «предпосылки для формирования общероссийского гражданского самосознания» возникли в результате принятых в 2000-е годы «мер по укреплению российской государственности» [16]. Однако такого укрепления оказалось недостаточно для полного искоренения угрозы государственной дезинтеграции. Так, в тексте уже целевой программы [17] заявлено, что в 1990-х «имели место тенденции этнотерриториального обособления», что привело «к росту ксенофобии, этнической и религиозной нетерпимости, ограничению в некоторых субъектах Российской Федерации прав нетитульного, в том числе русского, населения». В это же время случился и «кризис идентичности», вызванный тем, что на смену «советскому народу» пришли часто конкурирующие формы региональной, этнической и религиозной идентичностей.

Эти негативные тенденции, судя по тексту документа, пока не удалось преодолеть. Так, в качестве центральной проблемы уже сегодняшней России в программе было названо «слабое общероссийское гражданское самосознание … при все большей значимости этнической и религиозной самоидентификации». В связи с этим основной целью программы было заявлено укрепление «гражданского и духовного единства российской нации» [17]. Другими словами, российской нация воспринимается как своего рода «предохранитель» от возможной государственной дезинтеграции.

Означает ли это, что теоретические утверждения, приведенные мной ранее, являются неполными? Скорее всего, нет. Напротив, они их во многом подтверждают. Нынешняя попытка построения российской нации «сверху» свидетельствует о том, что режим нуждается в дополнительной легитимности, опасаясь конкурирующих идеологий, которые могут взять на вооружение некоторые группы населения (например, региональные элиты). Подобная логика была свойственна и прежним династическим государствам Европы, которые прибегали к официальному национализму как средству борьбы с национализмами «малых» общностей, проживавших на их территории. Дополнительным аргументом в пользу такой интерпретации является и провозглашение этнических русских ядром создаваемой нации.

Возможно ли в современной России создание политической нации без реальных граждан, обладающих не только обязанностями, но и правами и свободами? Или же нынешние усилия режима больше походят на «натягивание меленькой, тесной кожи нации на гигантское тело» разнородной в культурном, этническом и религиозном плане страны [18]? Ответы на эти вопросы, несомненно, представляют большой интерес для аналитиков. Но это уже тема для другой статьи.

Примечания

[1] Хобсбаум Э. (1998): Нации и национализм после 1780 года. СПб: Алетейя. С. 139.

[2] Там же. С. 189.

[3] Горовиц Д. (1993): Ирредентизм, сепаратизм и самоопределение, в: Национальная политика в Российской Федерации. Материалы международной научно-практической конференции (Липки, сентябрь 1992). М.: Наука. С. 148.

[4] Андресон Б. (2001): Западный национализм и восточный национализм: есть ли между ними разница? — http://old.russ.ru/politics/20011219-and.html.

[5] Пантелеев С. Ю. (1999): Государственная идеология в постсоветской России, в: Российское государство и общество. ХХ век. М.: Издательство Московского университета. С. 425.

[6] Там же. С. 427.

[7] Послание Президента РФ Федеральному Собранию «Об укреплении российского государства» (1994) // Российская Газета. 25 февраля. 1994.

[8] Пантелеев. Указ. соч. С. 432.

[9] Там же. С. 430.

[10] См., например: Горшков М. К., Тихонова Н. Е. (ред.) (2005): Российская идентичность в условиях трансформации: опыт социологического анализа. М.: Наука.

[11] Например, в 1996 году Комитет Госдумы по вопросам геополитики провел Парламентские слушания «Русская идея на языке законов России».

[12] В. Путин. Послание Федеральному Собранию Российской Федерации. 8 июля 2000. http://kremlin.ru/events/president/transcripts/21480

[13] Цит. по Владислав Воробьев (Шемурша). Чувашские чудеса // Российская газета. 6 февраля. 2004. https://rg.ru/2004/02/06/putin.html

[14] Зверева Г. (2009): Как «нас» теперь называть? Формулы коллективной самоидентификации в современной России, в: Вестник общественного мнения № 1(99). М.: Левада-Центр. С. 80.

[15] Путин В. (2012). Россия: национальный вопрос // Независимая газета. 23 января. 2012. http://www.ng.ru/politics/2012-01-23/1_national.html

[16] Стратегия государственной национальной политики РФ на период до 2025 г. разд. II п. 13. http://pravo.gov.ru/proxy/ips/?docbody&link_id=0&nd=102161949

[17] Постановление правительства РФ № 718 «О федеральной целевой программе „Укрепление единства российской нации и этнокультурное развитие народов России (2014-2020 гг.)“» от 20.08.2013.http://government.ru/media/files/41d4862001ad2a4e5359.pdf

[18] Здесь я перефразирую Б. Андерсона, который назвал официальные национализмы средством «натягивания маленькой, тесной кожи нации на гигантское тело империи» (Андерсон Б. (2001): Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М.: Канон-Пресс-Ц., Кучково поле. С. 108).

Мария Ноженко. С чего начинается родина?

Территорильная целостность и право народов на самоопределение. Лекция Марии Ноженко