Я хвастлив. Порой, в ходе застолий или, скажем, светски-необязательных бесед с барышнями мне удается блеснуть эрудицией – походя ввернуть что-нибудь умное и, не в пример другим каким-нибудь, способным лишь на резонерство, засвидетельствовать перед собеседницами некоторую сверхобычную осведомленность. Часто это у меня получается вполне – барышни делают удивленно-большие глаза и справляются о моем образовании, подозревая то ли доктора, то ли выпускника МГИМО, или как он там сейчас называется. Не смея их разочаровывать, я лишь загадочно улыбаюсь в ответ – право, стоит ли осквернять прозой их прелестные ушки, ведь прозвучавшее только что откровение на поверку оказывается, в большинстве случаев, лишь случайно застрявшим в памяти фрагментом школьной программы, и только. Обычной программы обычной средней школы. И я, недостойный, имел некогда счастье ознакомиться с ним ровно в той же самой степени, что и мои милые собеседницы…

Так что же остается в нашем сознании от десяти школьных лет, центнера учебных пособий и двух десятков учителей? Попробуем провести мягкую ревизию этого хлама, не претендуя на социологические абсолюты и оперируя главным образом наблюдениями частного характера, а также здравым смыслом, который всегда с нами.

Итак. В первую голову, конечно же остаются навыки – результаты имевшего некогда место прямого натаскивания – остаются при условии их практического применения в повседневной жизни, само собой, но остаются. Те, кого натаскивали по русскому – пишут грамотно; кому в школе посчастливилось всерьез учить английский – помнят английский. Вообще, изучение языков – самое разумное времяпровождение в школе: никогда потом они не будут даваться человеку столь легко и столь дешево…

Допускаю, что кто-то смог вынести полезные навыки из уроков труда или домоводства, а кому-то из нашего, например, поколения сразу же после школьной скамьи пригодилось умение разбирать автомат Калашникова за 10-15 секунд – спасибо шепелявому старичку-военруку.
И, конечно же, все мы – пользователи навыков арифметики, куда ж без этого даже сегодня, когда в каждом кармане по микрокалькулятору! Начиная от вызубренной во втором классе таблицы умножения – помните это полиграфическое украшение наших тетрадок? – и вплоть до сложных дробей и пропорций.

Теперь займемся науками как таковыми. Первым делом заметим, что общий объем информации, содержащейся в школьной программе, не слишком велик – все, что должны выучить школьники с восьмого по одиннадцатый класс сравнимо с нагрузкой одной единственной сессии младших курсов приличного вуза. Тем не менее, разговоры о перегруженности школьников знаниями не прекращаются от времен начала: в середине семидесятых Пугачева пела о том же, о чем сегодня – министр образования. Похоже, одна из подсознательных причин введения ЕГЭ (помимо "сознательной" – борьбы с экзаменационной коррупцией) и состояла в очаровании внешней краткостью пары "тесты – ответы": она словно бы отражает отсутствие излишней информации в самом предметном курсе. Увы, в действительности все не так, как на самом деле – но мы с радостью ловимся на подобную эстетическую наживку, вовлекаясь в действительно серьезный и долгоиграющий сюжет…

Рассуждая о возможных сокращениях программы, почему-то в первую очередь говорят о "химии", хотя логичнее было бы – об "астрономии". Лет двадцать назад школьную программу по этому предмету определял учебник Б. А. Воронцова-Вельяминова, не лучшая, скажем мягко, из книг этого действительно большого ученого. На две трети курс состоял из астрометрии – не нужной никому, кроме специалистов дисциплины, описывающий способы измерения параметров движения небесных тел. Впрочем, в огромном большинстве школ данный предмет отдавался полностью на откуп учителю, а то и заменялся чем-либо другим – благо, финальный экзамен по астрономии в программе отсутствовал. Как бы то ни было, нынешний обыватель зачастую вполне сносно представляет себе суть солнечных и лунных затмений – однако вынес он это не из школьной астрономии даже, а еще того ранее – из какого-нибудь природоведения в младших классах. Прочая же эрудиция по части небесных сфер приобретается гражданами, главным образом, в процессе чтения научно-популярных и научно-фантастических статей.

Теперь вернемся к "химии". Почему-то этот предмет, как никакой другой окружен аурой отторжения. "Химию я не понимал(а) и не любил(а)" – готов при случае сказать каждый второй из нас. И это удивительно, ибо школьная химия представляет собой довольно стройный, несложный и на редкость наглядный курс. Едва ли какая другая школьная дисциплина позволяет себе с такой однозначностью развешивать ярлычки на свои игрушечки. Тем не менее, из школьной химии мы выносим немногое. Мы помним, что кислоту надо лить в воду, а не наоборот. Что серная кислота разъедает металлы и обугливает органику, и нейтрализовывать ее надо щелочью, в качестве которой подходит и сода. Вот, пожалуй, и все. Прочие же сведения из химии мы при случае получаем уже в более зрелом возрасте и, не слишком понимая, что к чему, благоговейно принимаем на веру. "Широко простирает химия руки свои!.."

Теперь взглянем на группу "предметов о живом". Это и упомянутое ранее "природоведение", и "ботаника", ставшая почему-то, символом зубрежки и ученического аутизма, затем – "зоология", "анатомия" и "общая биология" в финале, так кажется. Из всего этого списка, "анатомия человека", понятно, находится в наиболее привилегированном положении. Вообще, "анатомия" едва ли не самый востребованный школьный предмет – сведения, получаемые учеником, попадают в контекст практически сразу, и в дальнейшем этот контекст лишь нарастает и нарастает, по мере возникновения проблем со здоровьем, которые, увы, неизбежны.

Прочие биологические науки не столь благодарны. Вновь выданные учебники в мои школьные годы сканировались учениками на предмет сведений о "половом процессе", после чего интерес к ним заметно угасал. Говоря в общем, та часть учебника ботаники, к примеру, где объясняются, допустим,  основные принципы строения растений, по всей видимости оставляет в той или иной степени свой след – иные помнят и строение клетки, и сущность фотосинтеза, и даже тот странный факт, что растения дышат как люди, потребляя кислород и выдыхая углекислый газ. Все это так, однако большая часть объема учебника посвящена как раз иному – в ней приводится частичное ламаркианское описание систематизации видов, и уж от этих-то сведений в головах не остается ни следа! Кто сейчас вспомнит о двудольных и однодольных, о лилейных и пасленовых, о том, что яблоня и роза – родственники? Лишь странные двусмысленности всплывают порой – что-то там про пестики и тычинки…

Кое-что остается от алгебры. Формулу корней квадратного уравнения на память не воспроизведут и многие из тех, кто изучал математику в ВУЗе, но все мы в целом помним, как выглядит парабола, что такое координатная плоскость и как смещаются на ней при разных операциях кривые. В тригонометрии мы путаемся, но cos2 + sin2=1. Железно. Из геометрии помним пару аксиом, теорему Пифагора и признаки подобия треугольников. Аминь.

Сложнее с "физикой". Видимо, некоторые базовые сведения об электричестве мы получаем именно на школьных уроках – возможно, это верно и в отношении основ термодинамики, гравитации и структуры атома. Во всяком случае, по ощущениям это именно так. Многие из нас на всю жизнь усвоили, что "нейтрон – это где-то там", и в этом своем знании вполне обретают требуемую интеллектуальную гармонию.

Следующее мое утверждение возможно покажется странным. Дело в том, что мне неоднократно встречались люди, в довольно теплых выражениях вспоминавшие курс "основ советского государства и права". Этот, ублюдочным языком написанный учебник, повествующий о богоданном всестороннем совершенстве советской диктатуры! Или, может, эти, заплетающиеся одно за другое утверждения преподавателя о том, например, что всенародные выборы судей обеспечивают независимость суда, тогда как назначения прокуроров тоже, оказывается, обеспечивают прокуратуре… независимость? Что может быть хорошего во всем этом?  Ан, нет, – может быть и здесь кое-что дельное. Ларчик открывается просто: "основы" по сути – вполне систематическое введение в юридическую систему тогдашнего государства, т.е. функциональное описание некой системы, при всей ее специфике, в общем, родственной другим аналогичным системам, существующим в мире. Право – довольно консервативная вещь, оно имеет свой собственный язык и метод, и способно игнорировать до некоторой степени даже политические основы общества. Впрочем, нынешние школьники вместо ОСГП учат что-то более адекватное – и слава Богу!

Однако, больше всего воспоминаний оставляет самый бесполезный из школьных предметов. Оно и понятно, ведь этот предмет – "литература", и в памяти при любом раскладе осталось что-то от прочитанных "программных" произведений. Произведения-то эти, в основной своей массе, – старая добрая классика, и дело свое так или иначе сделают. Чего не скажешь про литературу, как школьный предмет: дискуссия о ней выходит за рамки данной статьи, замечу лишь, что главная беда "литературы" – отсутствие сколько-нибудь внятно сформулированной цели ее преподавания. Если, конечно, не считать самодостаточной целью написание конкурсных сочинений или трудоустройство педагогов. Как результат – прочитанные второпях, с проскакиванием страниц и глав хорошие книжки, всесторонне опошленные затем на уроках.

И, наконец, наиболее дельная, на мой взгляд, из школьных наук – "история". Сила школьного курса, без сомнения, в его систематичности, позволяющей человеку создать собственное целостное представление о прошлом, а затем, при необходимости, и модифицировать это представление на базе вновь открывшихся ему обстоятельств. И эта систематичность извиняет и марксистский редукционизм, и некоторые умолчания (слово "еврей", например, во всем нашем комплекте школьных учебников истории было употреблено лишь дважды – в главе о Великой Французской Революции и при расшифровке аббревиатуры БУНД) и даже явную недостаточность приводимых сведений по истории культуры и быта. Впрочем, последнее – тоже проявление марксистского редукционизма.

И все же – иногда кажется, что совсем иным остались в нас те "школьные годы чудесные". Остались первым опытом круговой поруки и первым же опытом предательства. Остались окрестной шпаной, собиравшей возле школы десятикопеечную дань. Остались прививкой назойливой государственной демагогии и манипуляционными шоу комсомольских собраний. Остались первым поцелуем в опустевшей раздевалке спортзала и первым боязливым прикосновением ладони к голой коленке соседки по парте. Остались прощальной фотографией, сделанной тотчас же по вручении нам аттестатов – вот мы стоим во дворе нашей школы, тщательно отутюженные, торжественно-повзрослевшие – мы красивы и сильны, светлое будущее ожидает нас, мы улыбаемся радостно, и вряд ли кто из нас догадывается в тот миг, что полностью в этом составе мы никогда уже больше не соберемся…

17 июня 2009 года                                                                                                   Лев Усыскин для Когита!ру