Год круглых дат
Репортаж о награждении победителей 25 ноября 2014 в Петербурге
В конце сентября 2014 я прилетела в Польшу для обучения в Варшавском университете в течении семестра по обменной программе. Здесь стоит отметить, что мой университет в Ростове-на-Дону исторически тоже является Варшавским и вплоть до Первой Мировой войны и был им, пока не переехал в мой родной город. Этот исторический факт оказал большое влияние на мое решение о выборе университета, где я хотела бы провести осенний семестр.
Конечно, были и такие факторы, как любопытное, сложное и во многом трагичное прошлое отношений между нашими странами, интерес к польской культуре и современной истории. Наверное, для человека, который увлечен всем вышеназванным, 2014 год оказался лучшим временем для посещения Третьей Польской Республики. Прежде всего, из-за своего богатства на юбилеи.
Две юбилейные даты, которые я выделю, это 70 лет Варшавскому восстанию и 25 лет Свободе или началу демократических преобразований. Хотя есть и другие, например, 70 лет освобождения немецкого концлагеря Майданек на окраине Люблина. Но вернемся к первым двум.
На мой взгляд, их невозможно не связать между собой, так как именно поражение Варшавского восстания в 1944 году ознаменовало потерю свободы в современной истории Польши. А первые полусвободные выборы в 1989 - ее обретение. Именно неудача Варшавского восстания, по моему мнению, подводит черту под свободной Польшей, а не начало наступления Германии 1 сентября 1939 и не польский поход Красной Армии, с другой стороны грянувший 17 сентября 1939. Также я отказываю в этом праве и совместному параду советских и немецких войск в Бресте 22 сентября 1939 и капитуляции последнего очага сопротивления до ухода в подполье в Коцке 6 октября 1939 года. Все это время польское государство сохранялось подпольным, но свободным. От действовавшего правительства в Лондоне до маленьких типографий и тайных школ в небольших городах. Только 2 октября 1944 года земля ушла у польского общества из под ног. Потеряв надежду на провозглашение независимости до прихода советской армии, в условиях все большего усиления Люблинского правительства, подконтрольного СССР, и равнодушия союзников, измотанное войной государство "упало" через несколько лет в руки Польской объеденной рабочей партии. Была еще борьба, но, в основном, партизанская. Были еще надежды, но угасающие. Все это русскому человеку должно напоминать гибель его страны в пламени 1917 года и гражданской войны. Слишком много параллелей и эмоциональных ощущений схожести произошедшего в наших странах.
То, как Польша теряла свободу весь путь коммунистического строительства, можно описать одним путешествием некоего гражданина по маршруту Люблин-Гданьск (как в известной поэме русского постмодерниста Венедикта Ерофеева маршрута Москва-Петушки). Мы поднимаемся на перрон в Люблине, где в немецкий концлагерь Майданек интернируются солдаты Армии Крайова, а коммунистические силы получают контроль над Временным правительством национального спасения. Поезд трогается, и мы медленно движемся в Варшаву при пасмурной погоде, от чего в нашем вагоне царит полумрак.
Единственное, что обращает на себя внимание, так это постоянное обсуждение волнений в некоем городе Познани. По вагону ходят слухи про танки на площади. Мы прибываем в Варшаву и идем перекусить в молочный бар, неподалеку от площади Конституции, где уже начинают загораться фонари, ознаменовав наступление вечера.
Пора снова возвращаться на вокзал, куда нас провожает шпиль Дворца культуры и науки, а также расходящийся с очередной демонстрации народ. Мы садимся в ночной поезд до Гданьска, где можно поесть и поспать, а огни большого города становятся все тусклее, и за окном остается неразличимая при плохом лунном свете сельская местность.
Сон был очень неспокойным. То спадали, то нарастали волнения. И на левый бок ляг, и на правый, то там, то тут. Крутился, вертелся и замер на один момент. Декабрь снился, и лежали сорок четыре человека, а корабли все гудели и уходили в дальние плавания... Сон перешел в глубокую фазу вплоть до самого прибытия на станцию. Разбудил проводник, помог собраться человеку, проводил до выхода из вагона. Смотришь на город, а пустой он совсем, и только кто-то совсем далеко окрикивает какую-то Анну... Так и пролетели эти годы в сюрреалистической агонии, как и проходит действительность в любом советском обществе, независимо от его географического расположения.
И вот стою я на площади Солидарности в Гданьске осенью 2014 года. Вот памятник, которого так усердно требовали рабочие. Вот вход в ту саму судоверфь им. Ленина. Здесь и памятные таблички с профилем Юзефа Пилсудского, и фотография первого славянского Папы на голубых воротах. Ржавая баржа музейного центра и подъемные краны на горизонте напоминают о некогда мощном производстве, в последствии проданном украинцам в непрерывно продолжающихся экономических трудностях. Рынок-то ведь не тетка, а полную занятость на хлеб не намажешь.
Тут и оказался необходим Бальцерович, который все это нерентабельное хозяйство размазывал, да и сделал вполне себе удобоваримый бутерброд, чего у российских реформаторов не получились, и они попали в опалу у простого народа, который советским частично быть перестал, а русским еще не стал.
Валенса сам всегда осторожно в интервью подчеркивал, что не после реформ трудно придётся рабочим. А по прошествии достаточного количества времени, и признал, что предвидел закрытие своей родной судоверфи. Очень странно, как у простого человека из народа (или из надежды, как его охарактеризовал близкий друг Анджей Вайда) было такое чутье на верные решения и смелость их принимать. Но вернемся чуть-чуть назад, в конец 1980-х.
Диву даешься, наблюдая за тем, как профсоюзы борются с коммунистическим правительством. Ведь в любой теоретической ситуации именно на тредюнионизм и опираются левые силы. В Польше произошла уникальная ситуация, ставшая интересным прецедентом в мировой истории.
Конечно, движение "Солидарность" было максимально полиукладно и вобрало в себя множество точек зрения и людей с разными взглядами, от консервативно-религиозных до анархических. Но первый свободно избранный президент выразился короче в своей знаменитой речи:
- Мы народ (We the people).
Решения, принятые на круглом столе весной 1989 года показали, насколько единство этого народа сильно. Результаты полусвободных выборов удивили всех своей максимально монолитной позицей о будущем государства. Десятелетия борьба с разной степенью эффективности показала, что именно Польша должна стать символом тектонических перемен, захлестнувших Европу в эти несколько лет, но по странному стечению обстоятельств этот титул получила Германия с падением Берлинской стены. Наверное, падение стены выглядит намного романтичней, но в Польше падать, кроме экономики, было нечему, да и её в августе уже подхватило правительство Тадеуша Мазовецкого и начало интенсивно трясти в попытках привести в чувство.
Началась новая эпоха, где коммунисты перекрашивались в социал-демократов, а обычный народ все больше сталкивался с проблемами переходного периода. Ситуация откровенно опасная, и порой ее решение не обходится без Пиночета и Ли Куан Ю, но не в этот раз.
Как Грузия после реформ Саакашвили, Польша уже не могла свернуть с магистрального европейского пути. Экономика росла все быстрее, и в какой-то момент Польшу стали за глаза называть Европейским тигром. Конечно, это и членство в ЕС и НАТО, наверное, в 1990-е очень ожидаемое, а сейчас такое обыденное, что даже не совсем хотелось делать об этом упоминание.
Наверное, самое лучшее, что я нахожу в Польше среди других стран, это ее консервативность. Реформы сделали ее полноценным членом европейского сообщества (думаю, что председатель Европейского совета Дональд Туск это подтвердит), но не вынули национальный стержень, как это зачастую бывает. И проходя вечером по Краковскому Предместью, около Церкви святой Анны, видя как студенты идут по домам с воскресной службы, оказавшись напротив Высшей духовной семинарии, где учился блаженный Ежи Попелушко, я понимаю, что двадцать пять лет свободы могут сделать многое, и в том числе создать сильную и самобытную страну.
