Страницы из жизни матери
Репортаж о награждении победителей 25 ноября 2014 в Петербурге
Моя мать Шелковская Леонила Александровна родилась в Санкт-Петербурге в 1902 году в средней дворянской семье, к тому времени уже не имевшей никаких поместий. Об этом в семье, как рассказывала мать, старались не говорить. После Польского восстания 1830 г. семья потеряла все, что имела в Польше и, чтобы не подвергнуться преследованиям, прадед отца моей матери - Александра Петровича Шелковского с семьей покинул польские земли и уехал в Россию, а жил он в Польше, согласно семейным преданиям, то ли в Варшаве, то ли в ее окрестностях. По понятным причинам, причастность представителей рода Шелковских к восстанию Т. Костюшко афишировать было совсем неуместно, по крайней мере, в течение всего 19 века.
Справедливости ради, надо сказать, что в польском восстании 1863 г. представители рода Шелковских, скорее всего, не участвовали, хотя, я уверен изо всех сил сочувствовали ему и, возможно, чем-нибудь помогали, например, деньгами.
Отец моей матери, то есть мой дедушка, титулярный советник Александр Петрович Шелковский в молодости служил по «казенной» части в медицинском учреждении, а затем, выйдя в отставку, работал управляющим аптекой. Среди родственников были врачи, чиновники (госслужащие, как сейчас говорят в России), инженеры.
Моя мать, закончив в 1927 или в 1928 г. Гимназию, вернее сказать, среднюю школу, в которую Гимназия превратилась при советской власти, год занималась на медицинских курсах, а потом 1октября 1929 г. поступила работать медицинской сестрой в Кожно-венерологический институт. В нем она проработала 5 лет. Это медицинское учреждение находилось на Любавском переулке, соединяющим реку Фонтанку и Рижский проспект в районе близком к Морскому порту. В этом доме по настоящее время расположены медучреждения аналогичного профиля.
Все молодые годы моей матери, совпавшие со столь значительными и радикальными изменениями, произошедшими в стране, прошли в этом районе. В 20-х годах 20 века новые власти начали теснить, как тогда говорили, уплотнять прежних владельцев квартир. Из большой по нынешним временам, а до октябрьского переворота 1917 г. считавшейся вполне нормальной квартиры, семье моей матери на четверых человек: отец, мать и две дочери, предоставили 2 комнаты. Такое решение «квартирного» вопроса по тем временам считалось уже неплохим. Власти могли ведь применить и более радикальные меры. Очевидно, медицину и всё связанное с ней большевистские комиссары, как правило, выходцы из простых семей, панически уважали, да и нуждались в ней. Дом к тому времени стал «казенным», перешел в ведение названного выше Кожно-венерологического института. Два этажа переоборудовали под общежитие для рядовых работников института. Один этаж не тронули. В нем жили руководящие работники и «спецы» института и еще какие-то люди, очевидно, связанные с партией большевиков. Первый этаж использовался для хозяйственных нужд института.
В медицину моя мать, скорее всего, пошла неспроста. По традиции в семье всегда были медики. Ее отец Александр Петрович Шелковский управлял аптекой. Дедушка, дядя были врачами. Она была внимательным, вдумчивым подростком. Да и само время не располагало к безмятежному детству. Дома велись разговоры о войне, о перевороте, о большевиках, о красных и белых войсках, о служении медиков в войсках. Все это: значимые события, шумные и скорбные разговоры происходили у нее на глазах.
В ее детском сознании, безусловно, запечатлилось подвижничество дочерей Императора Николая Второго, ставшими в военные годы сестрами милосердия.
Когда ей было всего 7 лет, петроградские газеты много писали о подвиге сестры милосердия Риммы Ивановой, поднявшей солдат в, казалось бы, безнадежную атаку. Солдаты Оренбургского полка, оставшиеся фактически без офицеров, которые были либо убиты, либо ранены, воодушевленные 21- летней девушкой выбили противника из занимаемых позиций. Сама она погибла в том бою. Солдаты не скрывали слез, когда ее отвозили с фронта, чтобы похоронить на родине, в Ставрополье. Линочка (так звала ее мать) чутко внимала разговорам взрослых об отважной сестре милосердия.
Девочкой она была наслышана от взрослых, хотя эта информация передавалась, по понятным причинам, лишь через устные рассказы, о героических поступках во время Гражданской войны сестры милосердия, российской полячки Марии Нестерович-Берг. Ей исполнилось всего 20 лет, а она уже на передовой в сражениях 1 Мировой войны спасала раненных солдат и офицеров. Затем активно участвовала в деятельности созданного еще в царское время «Союза бежавших из плена». Сопровождала выбравшихся тем или иным образом из австро-немецких лагерей офицеров и простых солдат в Россию, на Дон, где формировалась Добровольческая армия, противодействовавшая красным формированиям. Всего ею были вывезено в Россию около 3 тыс. чел, большая часть которых пополнила ряды Белой армии.
Моя мать вышла замуж рано, в 19 лет. Бракосочетание состоялось 25 февраля 1929 г. в Кировском районном бюро ЗАГС Ленинграда, по месту жительства матери. Она тогда занималась на курсах медсестер. Ее молодой муж, впоследствии мой отец Дорофеев Андрей Викторович был старше ее на 7 лет. Как говорится, разница в годах нормальная.
Отец был родом из села Воловщина Мгинской волости на южном берегу Ладожского озера. Он рос в крепкой крестьянской семье, в которой от мала до велика бегали по двору 8 детей, не просто бегали, а кто что мог уже выполнял посильную по возрасту крестьянскую работу.
В 1920-е годы новые власти все порушили. Созданный большевиками из самых недостойных и не привыкших к работе, а значит и самых бедных односельчан местный репрессивный орган – Комбед реквизировал у семьи не только живность и орудия сельскохозяйственного труда, но даже весь домашний скарб, все домашнее имущество. Встал вопрос, что делать дальше. Братья и сестры уехали в город, куда впоследствии забрали родителей.
Отец вступил в Красную армию (другой к тому времени уже не было). Прослужив на Севере два года и потом, поработав два года на одном из Ленинградских заводов, поступил в 1929 году на Рабфак (по существу в современном понимании подготовительные курсы) Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта (ЛИИЖТ). В 1930 г. он был зачислен студентом ЛИИЖТа, а в1935 г. получил диплом инженера по строительству и изысканию железных дорог. Кстати, не все представляют, что такое «изыскание». Изыскание – это означает прокладывание трассы будущего железнодорожного пути.
Отец, по всей видимости, неплохо зарабатывал после армии. Судя по датам, он женился, еще даже не поступив на Рабфак. Скорее всего, он обаял мою будущую мать внешними данными: высокий, мощный, с солдатской выправкой, да к тому же с деньгами. А плюс ко всему происхождение имел почти пролетарское, то есть из крестьян. Не важно, что из раскулаченной семьи. Ведь об этом не обязательно «кричать» на каждом углу. А происхождение тогда имело весьма большое значение. «Молодым везде у нас дорога» пелось в популярной советской песне. Только в 20-ые и 30-ые годы 20 в. в советской России дорога эта была, чаще всего, открыта для молодых людей с «правильным», то есть рабоче-крестьянским происхождением.
У моей же матери с происхождением была просто беда. Ну, не очень ладное по советским меркам имелось происхождение. Приходилось всегда что-то придумывать, что-то скрывать, о чем-то умалчивать, ссылаясь на незнание, забывчивость и другие причины.
Вот тогда и повстречались бывшая вовсе не столбовая дворянка с замысловатым именем Леонила и рабочий парень Андрей. Как известно, зачастую противоположности тянутся друг к другу. Так и в этом случае. С одной стороны, изысканная (насколько это было возможно в условиях советского общества 20-ых – 30-ых годов) не очень великого роста порой задумчивая, порой хохотушка брюнетка, что обычно у мужчин предполагает наличие внутренней серьезности и какого-никакого ума у девушки. С другой стороны, с статный, молодой, хоть и постарше, что в общем тоже хорошо, высокий, с бравой солдатской выправкой молодой человек, не обремененный ни туманным происхождением, ни особыми замысловатыми рассуждениями, да к тому же без дурных привычек и с хорошей зарплатой. Ну чем не жених.
Имелось у жениха, правда, одно слабое место. С жильем дела плохи. Ведь в не очень с санитарной точки зрения респектабельное рабочее общежитие не приведешь такую замечательную невесту, то есть жену, да к тому медицинского работника. А к медицине, как уже упоминалось, у простого российского народа, всегда, особенно в прошлые времена существовало особое почтительное отношение. Представители этой сферы воспринимались им, как явление высшего порядка. Ну, конечно, не небожители, но все же…
Так что молодые поселились на первых порах у юной жены. Пришлось, конечно родственникам потесниться. Но что уж тут поделаешь. Тем более, что новоявленный муж из рабочих, а значит ,в случае чего, постоит за семью перед властью. Муж оказался непривередливый, в еде неприхотливый, по дому, как мог, помогал. Ну, в общем, мир, да любовь. Вскоре молодой семье дали комнату в центре города, на Звенигородской улице.
Правда, тут появилась не ложка дегтя, конечно, а родная сестра Андрея – Прасковья, попросту Паша. Жить ей оказалось негде. Не в деревню же возвращаться. Пришлось им какое-то время жить втроем в одной комнате. Как оказалось впоследствии, это сыграло неплохую роль в будущем. Моя мать и Паша потом всю жизнь дружили между собой. Вместе, как я помню в послевоенные годы, ходили в церковь на Пасху и на Рождество, обычно в Лавру или в Никольский собор. Отец провожал их до ограды и терпеливо ждал час или два, пока они с Богом общались. Иногда, правда, редко мать заходила в Костел на Ковенском переулке. Заходила одна, Происходило это всегда в будние дни или даже, если в выходные, то не в престольные праздники. Как мне помнится, мать рассказывала, что она и до войны тайком захаживала изредка и в православную церковь и в костел.
Но вернемся к предвоенным годам. В 1932 г. мать поступила, как и мечтала в медицинский институт. Ей тогда исполнилось 23 года. Муж во всю «грыз» технические науки, жена работала на медицинском поприще и тоже вскоре стала студенткой. Правда, учась, она не оставила работу медсестрой. Время было трудное. На стипендию не проживешь. Отец – «глава» семьи также подрабатывал в свободное от освоения наук время: грузил вагоны («любимое» занятие студентов того времени, как он мне впоследствии рассказывал, когда я стал уже что-то соображать).
Мать поступила во Второй Ленинградский медицинский институт. Так тогда назывался основанный в 1907 г. выдающимся русским психиатром, невропатологом, физиологом, психологом, профессором, впоследствии академиком В. М. Бехтеревым медицинский факультет возглавляемого им Психоневрологического института. В 20-ые годы 20 в. слава о нем гремела по всей стране. Он занимался такими новыми и экзотическими даже для сегодняшнего времени видами научной и практической деятельности как гипноз, внушение, телепатия. Очевидно, эта «шумиха» не прошла мимо внимания молодой медицинской сестры, уже подумывавшей о высшем образовании. Очевидно, она именно по этой причине выбрала данное высшее медицинское учебное заведение. Помню, она рассказывала, как иногда утром идя по коридору с пышной бородой и сверкающими глазами, Владимир Михайлович, возможно, ради тренировки щелкал пальцами и студенты, стоящие вдоль стен, мгновенно засыпали. Мать с удовольствием училась в этом вузе. Несмотря на то, что ей приходилось каждый день ехать на 14 трамвае через весь город в район, который теперь называется Пискаревка и где и теперь функционирует Мечниковская больница. В 1937 г. мать завершила образование и в тот же год поступила работать детским врачом в медицинское учреждение, которое не в шутку называлось «Пункт охраны материнства и детства № 35».
Так времечко шло своим чередом. Но обстановка становилась все тревожнее. Стали пропадать люди. Неизвестно куда и почему. Как сообщили матери соседи по дому на Либавском переулке, где она раньше жила, в марте 1938 г забрали Петра Шелковского, дальнего родственника матери. Он работал грузчиком в порту, и чем мог быть опасен для режима остается загадкой. Уже после всех реабилитаций в послевоенное время стало известно, что его через полгода расстреляли в подвалах НКВД. Может быть «попал под раздачу» или план по расстрелам какой-то добросовестный служака, а по существу заплечных дел мастер без него не выполнялся. А за невыполнение плана в социалистическом плановом хозяйстве строго спрашивали.
Санкт-Петербург Октябрь 2014 г.
