01.01.2014 | 00.00
Общественные новости Северо-Запада

Персональные инструменты

Блог А.Н.Алексеева

Память историческая: официальная и коллективная. Окончание

Вы здесь: Главная / Блог А.Н.Алексеева / Контекст / Память историческая: официальная и коллективная. Окончание

Память историческая: официальная и коллективная. Окончание

Автор: А. Хазанов — Дата создания: 14.12.2016 — Последние изменение: 14.12.2016
Участники: А. Алексеев
«Слова Уильяма Фолкнера: «Прошлое еще не умерло. Оно даже не стало прошлым» (The past is not dead. It is not even past), - с успехом можно применить к характеристике современной России…». Окончание статьи А.М. ХАЗАНОВА « О ком скорбеть и кого забыть? (Ре)конструкция коллективной памяти в современной России». Цит. по: «Историческая ретроспектива»). А. А.

 

 

 

См. ранее на Когита.ру:

- Память историческая: официальная и коллективная

- Память историческая: официальная и коллективная. Продолжение

**

 

А.М. ХАЗАНОВ

 

 О КОМ СКОРБЕТЬ И КОГО ЗАБЫТЬ? (РЕ)КОНСТРУКЦИЯ КОЛЛЕКТИВНОЙ ПАМЯТИ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ

 

Окончание

 <…>

 

Послесловие к российскому изданию

 

Слова Уильяма Фолкнера: «Прошлое еще не умерло. Оно даже не стало прошлым» (The past is not dead. It is not even past), - с успехом можно применить к характеристике современной России.

 Эта статья была опубликована в 2009 году, но, увы, за истекшие годы принципиальных изменений в затронутых в ней проблемах не произошло. Напротив, отмеченные негативные явления стали сейчас еще более заметными. Россия снова идет своим особым путем, который уже не раз заводил ее в тупик. Во всех тоталитарных и авторитарных странах прошлого и настоящего политическая полиция всегда была и остается инструментом власти. И только в России она сама стала ВЛАСТЬЮ. По словам Джорджа Орвелла, «если свобода вообще означает что-либо, так это право говорить людям то, что они не хотят слышать» (If liberty means anything at all, it means the right to tell people what they do not want to hear») Но не только люди; российские власти тоже многое не желают слышать и посягают на права своих критиков. И вот уже старейшина правозащитного движения в Советском Союзе, Людмила Алексеева, призывает вспомнить старую самиздатскую литературу о том, как вести себя на обысках и допросах [62]. (Могу рекомендовать в качестве таковых работы Владимира Альбрехта – по собственному опыту знаю, что они очень помогали).

Но это о настоящем. В отношении советского прошлого власть может позволить себе известную терпимость, потому сам вопрос о преступниках и жертвах советского режима в значительной мере потерял свою актуальность если не для отдельных людей, то для общества в целом, и даже для самих властей. Почему бы не продемонстрировать свою либеральность и терпимость и не установить еще несколько монументов и повесить еще некоторое количество мемориальных досок? По личному указанию президента Путина в 2017 году в Москве даже предполагается установить Стену Скорби – памятник жертвам политических репрессий.

Все эти меры для властей сейчас безвредны. В сущности, они ничего не меняют в настроениях большинства людей, для которых сейчас гораздо важнее, что Крым снова наш, американцы, гомосексуалисты и украинские фашисты - снова враги, а пятая колонна как всегда ведет свою подрывную деятельность внутри страны. Почему бы в таких условиях не перевести хороший, по отзывам, Государственный Музей Истории Гулага в более просторное здание и одновременно обьявить Общество Мемориал и Сахаровский Центр – иностранными агентами?

 Если встать на позицию властей, то такая политика вполне разумна. Память невозможно запретить. Там, где государство определяет, что именно должно быть включено в коллективную память, неизбежно возникает альтернативная память. Те, для которых все еще важны преступления советской эпохи, все равно будут о них помнить. Почему бы не дать им несколько публичных символов и даже музеев? Главное, чтобы их память оставалась маргинальной и не была включена в официальный нарратив.

 Там, где существует официальный нарратив, неизбежно возникают контр-нарративы. Там, где государство определяет, что именно должно быть включено в коллективную память, неизбежно возникает альтернативная память. Советские власти этого не понимали, но нынешние, похоже, усвоили урок. Беда в том, что в авторитарных странах альтернативная память во многом функционирует на личном или, в лучше случае, на групповом уровне. Она не может конкурировать с официальным нарративом, который государство с помощью прирученных и прикормленных ученых и деятелей культуры пропагандирует и навязывает обществу в школах, вузах, многочисленных публикациях, средствах массовой информации, кино, монументах, церковных проповедях и т. п. Лишь пожилые люди лично помнят советское прошлое, а сталинское - почти никто уже лично не помнит. И далеко не все из этих людей относятся к ним негативно. Более молодые поколения их не помнят, а знают о них посредством исторической, или по иному, коллективной памяти. Но такая память, в отличие от индивидуальной, никогда не является естественной. В авторитарных странах она всегда конструируется политическими, а иногда и иными элитами, выступающими в согласии с властями. И если коллективная память искажена и далека от истины, то и результаты будут соответствующими.

 В этой связи стоит обратиться к примеру современной Германии. Там государство и гражданское общество не дают своим соотечественникам забыть о преступлениях нацистского режима. Напротив, современному поколению немцев внушается мысль, что будучи лично невиновными, они как нация все еще несут ответственность за преступления прошлого. Не все немцы довольны такой позицией, но именно таков главный нарратив (master narrative). О преступлениях нацизма дети знают если не от родителей, то со школьной скамьи, их специально возят в бывшие концлагеря, превращенные в памятные мемориалы, и в многочисленные музеи. Об ужасах нацизма опубликовано множество документальных и художественных книг, сняты многие фильмы и телевизионные передачи, напоминают многочисленные памятники и мемориальные доски. Однажды в Иерусалиме, в Яд ва-Шем, музее и мемориале, посвященным жертвам Холокаста, я встретил группу немецких детей. На мой вопрос, как они здесь оказались, они ответили, что их специально привезли в Израиль для посещения Мемориала. Половину денег на такую поездку собрали их родители, а другую половину оплатило правительство. Трудно представить, чтобы российское правительство финансировало посещение мемориалов, посвященных ГУЛАгу.    

 В Москве или Петербурге можно прожить всю жизнь не столнувшись, если нет желания, с напоминаниями о преступлениях советского режима. В Берлине в отношении преступлений нацизма это невозможно. О них буквально на каждом шагу взывают мемориал жертвам Холокаста, памятники убитым рома (цыганам) и гомосексуалистам, Еврейский Музей – архитектурный шедевр Даниэля Либескинда, в который с утра выстраиваются очереди, полуразрушенная синагога, превращенная в мемориальный музей, многочисленные мемориальные доски и многое, многое другое. И у всех у них одно послание – стыдитесь и не забывайте, помните, помните, помните. Все это вместе взятое создает если не полную, то хорошую прививку от соблазна нацизма. 

В 2005 году, будучи по научным делам, далеким от темы этой статьи, в Институте Социальной Антропологии в Халле (Заале), я узнал из газет, что в Лейпциге открылась передвижная выставка, посвященная преступлениям вермахта во время Второй Мировой Войны. Об этой выставке я уже читал и слышал. Она вызвала в Германии неоднозначное отношение, потому что развеивала последний, но все еще живущий в некоторой части немецкого общества миф о том, что вермахт, в отличие от СС, воевал «честно» и в зверствах не повинен.

 Я решил съездить в Лейпциг и посетить выставку. Чтобы попасть на нее мне пришлось отстоять в длинной очереди, потому что интерес к ней был велик и многие люди приезжали ради нее из других городов. Сама экспозиция не показалась мне особенно интересной. О преступлениях вермахта я знал гораздо больше современных немцев. Но мне было любопытно наблюдать за их поведением. Несмотря на множество народа, среди которого преобладала молодежь, в залах царило гробовое молчание, как на кладбище. Лица многих людей выражали страдание, боль и стыд, на глазах некоторых молодых женщин стояли слезы. Оказалось, что их отцы и деды, которые уверяли их, что были обычными солдатами и поэтому ничем себя не замарали, тоже были в лучшем случае, если не прямыми преступниками, то их сообщниками. И была заметна готовность принять эту горькую правду. После падения коммунистического режима Россия могла бы и должна была последовать немецкому примеру. Но она не последовала.

 На обратном пути я решил заодно посетить Музей Штази (ГДРовского аналога КГБ), расположенный в том же Лейпциге. Он оказался пуст. Я был его единственным посетителем. Директор его, вышедший мне навстречу, оказался очень любезным и знающим человеком. Он обратил мое внимание на особенно интересные экспонаты, которые сам я мог бы упустить, кое-что объяснил, подарил мне все публицации Музея, которые я потом переслал в Мемориал. Под конец я решился задать явно неприятный для него вопрос, почему в Музее нет посетителей? Он с горечью ответил, что сначала было очень много весси (западных немцев). Им все было интересно и даже приятно. Наконец-то в немецкой истории нашлась такая мрачная страница, в которой они не были повинны. Но теперь они уже насмотрелись. А осси (восточные немцы), среди которых каждый третий был стукачем (думаю, что это все же преувеличение) о Штази и так хорошо знают или предпочитают поскорее забыть. Не правда ли, знакомая ситуация? 

Кстати, в отличие от России, тщательно оберегающей своих осведомителей как достойных членов общества, архивы Штази открыты, и каждый желающий может ознакомиться со своим делом и узнать имена тех, кто на него доносил. Один мой коллега рассказал мне, как горько ему было порвать отношения с лучшим другом, когда выяснилость, что он исправно доносил на него в течение многих лет. 

Жаль, что в России эта практика была отвергнута даже в самые либеральные посткоммунистические годы. Уж не потому ли, что советское прошлое некоторых «новых демократов» трудно назвать незапятанным? Об этом, приводя конкретные имена и детали, мне много рассказывала мой друг, Галина Старовойтова, примерно за полгода до ее убийства. 

Недавно Мемориал опубликовал отличную базу данных «Кадровый состав органов государственной безопасности СССР. 1935-1939» [63] Хотелось бы надеяться, что ему удастся продолжить эту работу и что будет установлена личная ответственность каждого сотрудника репрессивных органов. А уж если совсем размечтаться, то было бы очень желательно предать гласности имена сексотов и доносчиков. Говорят, что надо щадить их детей и внуков. А как же быть с детьми и внуками тех, кого доносчики обрекали на смерть или заключение? Они имеют право узнать полную правду. Дети ответственны за свои поступки, но отнюдь не за поступки своих родителей и предков. Стукачей не надо наказывать в юридическом порядке, немцы этого не делают. Но страна должна знать их имена, хотя бы для того, чтобы другим не повадно было. 

А в России тем временем создается новый официальный нарратив, новая официальная версия российской истории. Начало ему было положено созданием нового государственного символизма, призванного объединить всю русскую историю и представить ее в положительном виде: герб Московского царства, флаг Российской Империи и Советский гимн. Не забыто и Красное знамя – оно стало теперь символом победы над нацистской Германией. Недавно открытый гигантский памятник другому Владимиру тоже явно имеет символическое значение.

 Официальные нарративы существуют и в других странах. Но для того, чтобы стать успешными, они должны быть приняты и интериоризированны большинством общества – полное единомыслие в этом отношении и невозможно и вредно. Люди, создающие контр-нарративы, должны иметь полную возможность их отстаивать и пропагандировать. С теми или иными индивидуальными особенностями, именно так обстоят дела в демократических странах. Поэтому официальные нарративы в них являются полем борьбы различных политических и общественных сил за коллективную память и национальную историю. Поэтому они никогда не остаются неизменными. Даже в России до сих публикуется много книг и статей, критически и по-новому оценивающих различные события и аспекты ее истории. И не только книги. Само существование журнала, в котором публикуется эта статья было бы невозможно в советские времена, а ее редактор уже отбывал бы свой срок в ГУЛАге. Хочется надеяться, что возможность для свободного высказывания сохранится в России и в будущем. 

Хорошо американцам. Прежде всего, их исторический нарратив создается и изменяется не столько государством, сколько гражданским обществом. Он формируется в результате новых исторических исследований, открытых дискуссий, полемики и изменений в общественном мнении. Включение в официальный нарратив происходит только тогда, когда изменения и новая оценка исторических событий принимаются большинством общества. Государство даже не имеет права решать по каким учебникам школьники должны изучать историю своей страны. Поэтому такой нарратив, может быть, лучше характеризовать не как официальный, а как колективный или исторический. Государство лишь принимает происходящие в общественном мнении перемены, хотя и оказывает на них определенное влияние – на то оно и государство. Но в США придерживаются строгого разделения властей, которые к тому же постоянно меняются в результате выборов. Уже поэтому влияние государства на главный нарратив весьма ограничено. 

Поэтому американский исторический нарратив содержит мало притиворечий и легко интериоризируется большинством граждан, как теми, кто гордятся своим происходением от первых поселенцев, как и теми, кто стали американцами во втором или даже в первом поколении. Его основные моменты, в отношении которых существует консенсус большинства американцев, сводятся к следующему: постепенное заселение континента иммигрантами из Старого Света, Американская революция и национальные герои, отцы-основатели – Вашингтон, Джефферсон, Гамильтон, Адамс, Медисон, Франклин, основание республики и принятие Конституции - предмет национальной гордости, которая существует уже 240 лет всего с 27 поправками, Гражданская война, Линкольн и освобождение рабов, участие США во Второй Мировой Войне и победе над Германией и Японией, а затем в холодной войне и защите западных демократических стран, движение за гражданские права в 1960-х годах, Мартин Лютер Кинг и десегрегация. 

К отрицательным аспектам американской истории главный нарратив относит многочисленные несправедливости, совершенные по отношению к американским индейцам, несмываемый позор рабства, расизм, запрещение эмиграции в страну большинству евреев, стремившихся спастись от нацизма, интернирование американцев японского происхождения во время Второй мировой воины, за которое Конгресс впоследствии принес им официальное извинение и выплатил материальную компенсацию, маккартизм, войну во Вьетнаме и некоторые другие.

Есть и такие моменты в американской истории, по отношению к которым консенсус отсутствует и ведутся открытые дебаты, например, о законности и целесообразности применения ядерного оружия в войне с Японией. И не только дебаты, но и борьба за исторический нарратив. Так, черные американцы успешно добиваются сейчас того, что флаги побежденной в Гражданской войне Конфередации один за другим снимаются с Капитолиев южных штатов. Далеко не все белые южане с этим согласны, но большинство американцев не на их стороне. Есть и другие открыто пропадандируемые контр-нарративы. Например, чернокожие студенты недавно начали компанию за устранение публичных памятников Джефферсону, потому что он был рабовладельцем. Думаю, что эта кампания успехом не увенчается, потому что большинство американцев считает такой подход анти-историческим: нельзя судить людей 18-го века по меркам 21-го.

Но пора возвратиться к современной России и ее новому официальному нарративу. Создается он явно с трудом. Джин был выпущен из бутылки и загнать его в нее обратно оказывается не так уж легко. Еще в 2009 году Медведев в бытность свою президентом приказал создать комиссию под корявым названием «Комиссия по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России». Интересно, помнил ли он другой пресловутый документ о фальсификаторах истории, опубликованный в послевоенное сталинское время? Как бы то ни было, особых успехов Комиссия не достигла. В 2012 году она прекратила свое существование, а «фальсификаторы» никак не могут угомониться.

 Тогда вступил в дело Путин. 13 февраля 2013 года президент приказал создать учебники отечественной истории с единой концепцией и без внутренних противоречий и двойных толкований. Под эгидой Российского Исторического Общества закипела работа. В 2014-2015 годах был разработан т.н. «культурно-исторический стандарт» [64], были созданы новые учебники.

 Хорошо было в советский период. Тогда все было ясно и понятно. История имела только две краски: белую и черную. Были герои и были антигерои. Правда, герои иногда становились антигероями, а антигерои, как Иван Грозный – героями, но это уже были мелочи. Oбщего нарратива они не меняли. Теперь все стало значительно сложнее.

 Тем не менее, работа по созданию нового нарратива идет полным ходом. Не все детали его еще определены, но контуры его уже проступают достаточно ясно. Гражданское общество, если таковое вообще имеется в современной России, отстранено от его создания. Официальный нарратив создается властью и обслуживающими ее научными и культурными кругами, которые зачастую стремятся быть большими католиками, чем сам папа. В ноябре 2016 в московском Манеже Российское Военно-Историческое Общество, руководителем которого является министр культуры В. Мединский, а членом попечительского совета – заместитель председателя Правительства РФ Д. Рогозин, открыло выставку «Война и мифы». На полу выставки нарисованы стрелки с именами Гитлера, Геббельса.... и современного либерального российского политика Л. Гозмана. Самому Гозману сотрудники выставки любезно объяснили, что эти стрелки предлагают посетителям попинать ногами «врагов отечества» [65]. Не напоминает ли это выражение сталинских «врагов народа»? Пока господа министры только развлекаются. А что будет дальше?

Уже ясно также, что этому нарративу не будет хватать моральной ясности. В том, что такое хорошо и что такое плохо пока наблюдаются определенные противоречия. Новый официальный нарратив должен акцентировать, что почти все в прошлом России было положительным и прежде всего власть, включая Рюриковичей и Романовых, против которой нельзя было бунтовать. И вот уже установлен памятник Ивану Грозному, который убил митрополита Филиппа (Колычева) и своей опричниной разорил страну. (Любопытно, предвидел ли такую возможность Владимир Сорокин, когда в 2006 году опубликовал свою анти-утопию «День опричника). И вот уже декабристы, пока полуофициально получают отрицательную оценку. В таком случае восстания Разина и Пугачева можно обьявить бунтом бесмысленным и беспощадным, а народовольцев – террористами. Не удивлюсь, если и до этого скоро дойдет.

 В любом случае авторам новых учебников придется ответить на непростые вопросы. Почему крепостное право просуществовало в России дольше, чем в любой другой европейской стране? Как быть с большевиками и Гражданской войной? Если Николай II, при жизни получивший прозвище Кровавого, теперь объявлен мучеником, то как относится к Ленину, мумия которого все еще лежит в Мавзолее и привлекает не столько почитателей, сколько туристов, как музеи восковых фигур мадам Тюссо? Можно, утверждать, что не только красные, но и белые были по своему патриотами России и у них была своя правда, о чем, кажется, должны свидетельствовать торжественные перезахоронения Колчака и Деникина. Но вот беда, вожди красных - большевики, считали себя не патриотами, а интернационалистами и всячески раздували мировой пожар. Это уже потом, после провала надежд на мировую революцию, Сталин повернулся к патриотизму.

 Очевидно, будет признано, что красные были более правы, чем белые. Только как относиться к Кронштадскому восстанию с его лозунгом «За советы без коммунистов». Как относиться к восстанию тамбовских крестьян, подавленному Тухачевским с применением ядовитых газов (к моему удивлению, в 1990-х годах об этом упоминала одна из экпозиций в Музее Советской Армии. Не думаю, что она еще существует). Как относиться ко всему советскому периоду в целом? Были ли политические репрессии лишь временным отклонением от правильного курса, как считал Хрущев и его последователи, или его закономерным проявлением? Но если курс был правильным, то как относиться к коллективизации, раскулачиванию и вызванным ими голодом? И самый главный вопрос: если все в основном было хорошо и правильно, то почему потерпела крах советская система?

 Остается «священная корова», снова раздуваемый миф о Второй мировой войне. Но и с нею не все так просто. Как относиться к пакту Молотова-Риббентропа и тосту Сталина за Гитлера, «которого так любит немецкий народ»? Не следует ли в этом отношении взять пример с британского нарратива, однозначно оценивающего мюнхенский сговор, как позорное предательство? Как относиться к Финской войне, оккупации прибалтийских стран, расстрелам в Катыни?

 Тысячи памятников Ленину еще стоят в России, а теперь воздвигаются памятники Сталину. Едва ли это делается без ведома и молчаливого одобрения властей. Но если диктатор, несмотря на его отдельные недостатки, был Великим вождем и полководцем, то почему страна, ценой многих лишений создавшая в 1930-х годах мощную оборонную промышленность и по количеству танков и самолетов в несколько раз превосходившая гитлеровскую Германию, в начальный период войны потерпела тяжелые поражения и понесла огромные человеческие потери? Почему никому не верящий мудрый Вождь вдруг поверил Гитлеру, когда во всем мире уже было известно, что нельзя верить ни единому его слову? А может быть Вождь был не таким уж мудрым и не таким уж гениальным полководцем? Настоящими героями в войне были не Сталин и его подручные, и даже далеко не все прославляемые сейчас генералы и маршалы, а рядовые солдаты и офицеры. Так зачем же унижать память о них возрождением героев вымышленных, вроде 28-ми панфиловцев?

 И по-видимому, будет много умолчаний. Флаг над Рейхстагом – это, конечно, хорошо, это так и просится в наррaтив. Но как быть с массовыми грабежами и изнасилованиями, совершенными советской армией в побежденной Германии в 1945 году? Отрицать их трудно, они сейчас очень хорошо документированы. Признать и покаяться? Не верю, что власти на это пойдут. Значит опять будут фальшивые умолчания. А что скажет новый нарратив, если скажет вообще, о горькой судьбе советских военнопленных, после войны прямо попавших из немецких лагерей в советские?

 Послевоенный период ставит еще больше трудностей. Как относится к тому, что советское руководство силой навязало коммунистический режим странам Восточной Европы? Как оценивать подавление венгерской революции, вторжение в Чехословакию, авантюру в Афганистане? Не трудно представить себе реакцию этих стран, если в их отношении будет возрожден советский нарратив. Да они уже реагируют. В ответ Государственная Дума в конце ноября 2016 года уже объявила, что «не допустит ревизии послевоенного мироустройств» [66]. Любопытно, как именно она намерена это сделать?

 Можно сделать вывод, что новый официальный нарратив, когда его наконец санкционируют, будет весьма фальшивым и не сможет избежать многих умолчаний и противочений. И повсюду из него будут торчать волчьи уши. Но мы живем в век информационной революции. Это в советские времена можно было глушить вражьи голоса. С интернетом и социальными сетями такое не получится. И это в свою очередь гарантирует, что контр-нарратив, пусть пока и не очень влиятельный, тоже будет существовать. Хорошо хоть это.

 А на очереди еще одно нововведение – предстоящий закон о российской нации. Вообще-то любой специалист знает, что нации указами и законами не создаются. Они результат специфического исторического процесса. Но это в других странах, а Россия, как известно, идет своим путем. Изучать и критиковать этот путь необходимо, хотя бы для того, чтобы снова и снова объяснять его тупиковость. Это печальный долг ученых и не только российских. Поэтому после того как закон о российской нации будет принят и если на то будет желание редакции данного журнала, я готов отвлечься от других научных дел и написать статью с его анализом.

 В заключение я снова хочу вернуться к одному из моих самых любимых писателей XX века, Джорджу Орвеллу. Его анти-герои из романа «1984 год» верили, что тот, кто контролирует настоящее, контролирует прошлое, а тот, кто контролирует прошлое, контролирует будущее. (Those who control the present, control the past and those who control the past control the future). В отношении будущего они явно ошибались, потому что будущее непредсказуемо и это вселяет определенную надежду. Но настоящее грустно. Был шанс, однако он был упущен. Непреодоленное прошлое всегда мстит за себя тем, что становится частью настоящего. Как уже в 1965 году написал Иосиф Бродский в своем пророческом, стихотворении «Песенка о свободе»:

 Ах свобода, ах свобода.

У тебя своя погода.

У тебя – капризный климат.

Ты наступишь, но тебя не примут.

 

[62] Хачатуров А. Трудное будущее социального государства// Новая газета. 2016. 20 ноября. URL: https://www.novayagazeta.ru/articles/2016/11/20/70604-trudnoe-buduschee-sotsialnogo-gosudarstva

[63] URL: http://nkvd.memo.ru/index.php?title=%D0%9D%D0%9A%D0%92%D0%94:%D0%93%D0%BB%D0%B0%D0%B2%D0%BD%D0%B0%D1%8F_%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%86%D0%B0

[64] URL: http://rushistory.org/proekty/kontseptsiya-novogo-uchebno-metodicheskogo-kompleksa-po-otechestvennoj-istorii/istoriko-kulturnyj-standart.html

[65] Гозман направил открытое письмо Мединскому и Рогозину // Свобода. 2016. 30 ноября. URL: http://www.svoboda.org/a/28148740.html

[66] Госдума призвала США и Великобританию не допустить ревизии истории // РИА Новости. 2016. 30 ноября. URL: https://ria.ru/politics/20161130/1482481082.html

 

comments powered by Disqus