Общественный вердикт, 2015, № 1 (14)

Информационно-аналитический бюллетень фонда «Общественный вердикт»

От редакции

СОЦИОЛОГИЯ В ОБЩЕСТВЕННЫХ ИНТЕРЕСАХ

Для чего нужна социология — вопрос не праздный. Она нужна прежде всего обществу, которое ставит вопрос о самом себе и готово себя изучать. То есть социология — это наука, которая требует усилий не только самих социологов, но и людей, способных подвергнуть рефлексии самих себя и свое поведение. Если этого не происходит, то общество довольствуется опросными данными в самом очищенном от смысла выражении —в цифрах, и со временем начинает понимать под социологией опросы общественного мнения, то есть социологию подменяют одним из методов сбора данных. А сами социологи либо соглашаются с этим, либо уходят в интеллектуальный клуб и производят исследования, не находящие аудитории для восприятия. За исключением таких же коллег, участников клуба. Публичная социология идет дальше и не ограничивается тем, чтобы рассказать людям о результатах исследований. Публичная социология требует действия, а именно включения результатов исследований в преобразовательные практики. В определенном смысле замысел любого исследования и его исполнение уже несет в себе элемент трансформации. Мы в Фонде «Общественный вердикт» могли не раз в этом убедиться, проводя исследования в области правоприменения. Трансформация происходит хотя бы за счет того, что целевая группа — полицейские, следователи, судьи, прокуроры — включается в процесс исследования и вместе с исследователями ищет, или хотя бы пытается искать, ответы на вопросы. Может ли публичная социология или социология в общественных интересах разомкнуть добровольную изоляцию социологов, преданных науке? С нашей точки зрения, может, и опыт коллег — Левады-Центра и Центра независимых социологических исследований, а также, как нам хотелось бы думать, нашего фонда — говорит о том, что социология может «расколдовывать» реальность и давать людям инструменты для изменения практики.

**

Денис Волков

социолог Левада-центра

О “ПУБЛИЧНОЙ СОЦИОЛОГИИ” В РОССИИ

Термин “публичная социология” сформулировал в середине прошлого века американский социолог Чарльз Миллс. Но наибольшую известность это понятие приобрело в середине нулевых годов послед того, как Майкл Буравой - новый президент Американской социологической ассоциации - посветил этой теме свое обращение к членам ассоциации в 2004 году. После выступление легло в основу статьи  “За публичную социологию”. В России о “публичной социологии” заговорили после выступления Буравого на конференции в Санкт-Петербурге в 2007 году и последующего выхода статьи “Приживется ли публичная социология в России?” в журнале Laboratorium.

Майкл Буравой отделяет “публичную социологию” от трех других: профессиональной, прикладной и критической. Профессиональная социология занята изучением общественных проблем и обращается при этом в первую очередь к академическом сообществу, она существует в рамках профессиональных конференций и семинаров, на страницах академических журналов. Критическая социология - также обращается к академической аудитории, но направлена на критику методов социологических исследований и существующих интерпретаций. Прикладная социология, в свою очередь, существует для заказчика (и на его деньги), который определяет исследовательские цели и является эксклюзивным владельцем полученных результатов. Публичная социология отличается от критической и профессиональной тем, что обращается к неакадемическому сообществу (и в этом она похожа на прикладную), а к широкой общественности. Как и критическая, публичная социология занимается производством рефлексивного знания, осмыслением действительности ради общественного блага.

Поэтому в числе задач публичной социологии - написание текстов простым и понятным языком, доступным для специалистов из других сфер, а также привлечение не-социологов к обсуждению и интерпретации общественных проблем, и даже попытка наладить диалог исследователя и его респондентов. В России одними из наиболее последовательных приверженцев такого подхода можно назвать, например, социологов-неомарксистов, объединившиеся некогда вокруг Института коллективного действия (ИКД), которые изучают политический и протестный активизм в нашей стране. Сам профессор Буравой на протяжении своей социологической карьеры также смотрит на мир, через призму трудов К.Маркса об обществе.

Несмотря на призыв к активному вовлечению непрофессионалов в дискуссию о результатах социологических исследований, Буравой предостерегает, что “в стремлении к популярности публичная социология склонна потакать и льстить своим аудиториям, своим группам общественности, и таким образом компрометирует то, чему привержены социологи в профессиональном и критическом аспектах”. Еще более строги в этом вопросе критики Буравого. Так, другой американский социолог Мэтью Дефлем настаивает, что социологи могут быть публичными только как представители науки, которой они занимаются, но не как политические активисты. Публичная социология, которую продвигает профессор Буравой, по его мнению, излишне политизирована, и это низводит ее до “активистской социологии”, прежде всего левого толка. Круг же тем социологической дисциплины намного шире. (Подробнее смотри открытое письмо Дефлема в ответ на упоминавшееся выступление Бурового).

Интересно, что в российских реалиях ожесточенные споры по поводу возможного участия непрофессионалов в социологических исследованиях развернулись отнюдь не вокруг исследований “левого” ИКД (объединившего как раз специалистов), но по поводу “социологической службы ФБК” Алексея Навального (который идеологически находится скорее “справа”; и этот факт еще более расширяет поле для критики Дефлема). При этом “волонтерскую” или “партизанскую” социологию Навального представители российского профессионального социологического сообщества, в том числе и автор этого текста, критиковали не столько за непрофессионализм исполнителей и возможные непреднамеренные неточности измерений (Левада-Центр, например, в некоторых своих проектах использует помощь волонтеров), сколько за политическую ангажированность и сознательное манипулирование полученными результатами в политических целях.

Возможно, правильнее было бы говорить не о какой-то отдельной “социологии” (публичной, критической и проч.), а соответствующей характеристике социологической дисциплины. Ведь даже тексты и выступления самого Майкла Буравого обращены прежде всего к профессиональным и академическим социологам. То есть, заниматься “публичной социологией” он призывает именно профессионалов, получивших соответствующее образование, использующих необходимые исследовательские методы, принадлежащих к сообществу социологов. Упоминание Буравым социологического сообщества представляется неслучайным. С одной стороны важно, признан ли исследователь социологическим сообществом. Не менее важно и то, определяет ли человек сам себя как социолога, соотносит ли самого себя с социологическим сообществом, его принципами и стандартами, следует ли им на практике. При этом Американская социологическая ассоциация имеет столетнюю историю насчитывает более 14,000 членов, из которых пятая часть работает вне академического сообщества - в правительстве, бизнесе и некоммерческих организациях. В России же самостоятельной социологической организации, сопоставимой с американской по масштабам и признанию нет, как нет и единого социологического сообщества. Может быть, поэтому здесь проще назваться социологом без принятия на себя обязательств, которые имеют специалисты перед дисциплиной, сообществом коллег и своими респондентам.

Когда Буравой пишет о том, приживется ли публичная социология в России, он ставит вопросительный знак. Несмотря на то, что свой доклад, который лег в основу указанной статьи, он делал в независимом Центре независимых социологических исследований, автор ничего не говорит о российских негосударственных исследовательских организациях, ограничиваясь лишь несколькими нелестными упоминаниями академической среды - социологического факультета МГУ и Института социологии РАН. Но как раз в независимых исследовательских коллективах следовали многим принципам “публичной социологии” задолго до призыва профессора Буравого. Кроме упоминавшегося ИКД, можно вспомнить команду старого ВЦИОМ (сегодня она продолжает работу в Левада-Центре) под руководством Т. Заславской, которая с самого начала основополагающим принципом своей работы полагала информирование широкой общественности о результатах своей работы. Это зафиксировано, например, в методических документах к исследовательской программе “Мониторинг социально-экономических перемен”. Установка на рефлексию по поводу полученных опросных данных отразилась в девизе левадовского ВЦИОМа: “От мнений - к пониманию”. Такие неправительственные организации как “Общественный Вердикт” выносят суждения о положении дел в российском обществе на основании собственных регулярных социологических исследований. Интересно упомянуть здесь и о проекте “Открытое мнение”, объединившего социологов разных институций ради того, чтобы дать независимую публичную оценку работе российских центров изучения общественного мнения в конце нулевых. Серия электоральных опросов, проведенных этой группой - к удивлению части участников - тогда совпала с результатами ведущих полстеров.

Представляется, что участившиеся споры вокруг социологических исследований невозможно объяснить в отрыве от процессов происходящих в российском обществе. С одной стороны со второй половины нулевых прослеживается, пусть медленный, но отчетливый рост общественной активности, который нашел свое выражение в росте благотворительности, движениях за обустройство городской среды, наблюдателей и т.п., и, наконец, в гражданских протестах 2011-2012 годов. Активные слои стали проявлять интерес к происходящему вокруг них, возникла потребность изучать и понимать происходящие общественные процессы. В свою очередь, распространение интернета и социальных сетей, среди молодежи почти поголовное, облегчило объединение по самым разным вопросам, и вместе с тем принесло простые и доступные инструменты для проведения различного рода опросов. Голосования в социальных сетях, на сайтах газет и радиостанций стали обычным делом. Подобная “демократизация” опросного инструмента принесла с собой иллюзию простоты. Излишне говорить, что о соблюдении методологических правил построения выборки, случайности отбора респондентов, и прочих требований математической статистики задумываются мало. А если опросы может проводить каждый - к чему профессиональные социологи?

При этом часто можно наблюдать распространенное мнение о том, что социология исчерпывается получением опросных данных, требующих минимальной интерпретации. Однако последующая рефлексия и глубокое нетривиальное понимание текущих общественных процессов порой оказывается даже более сложным делом. В России, где исследователи часто оказываются зажатыми между ведомственной цензурой, карьерной самоцензурой, жесткими требованиями коммерческого или политического заказчика, а также установками своего ближайшего круга, которые могут отличаться от установок других общественных групп и большинства населения. На рефлексию может просто не хватать времени и ресурсов. Понимание социологии как науки как раз и требует от исследователя не подгонять данные под собственные представления о действительности или требования предвыборного штаба кандидата, но измерять, описывать и интерпретировать происходящее. Тот же Майкл Буравой, обращаясь к российской аудитории, призывает социологов оставаться прежде всего исследователями, а не пропагандистами.

**

Виктор Воронков

директор Центра независимых социологических исследований, Санкт-Петербург

СОЦИОЛОГ В ГРАЖДАНСКОМ ОБЩЕСТВЕ

Что такое публичная социология

Для меня это то же, что и в понима­нии Майкла Буравого: включение социолога в развитие гражданского общества. Это работа на гражданское общество, то есть предоставление ре­зультатов исследований не государ­ству, а гражданскому обществу — гра­жданским активистам, активным НКО, которые куют светлое будущее в борь­бе с (нашим) государством. Поскольку социолог всегда критически относится к власти, то как гражданин он, естест­венно, склонен поддержать тех, кто участвует в протестных движениях, на­пример.

Социолог одновременно и профес­сионал, и гражданин. И его главная проблема — дистанцироваться от себя как гражданина и профессионально заниматься исследованиями. И вот, когда он провел исследование («за­быв» о своей гражданской позиции), социолог эти результаты комменти­рует, интерпретирует для общества, сообщает, как эти данные, с его точки зрения, надо понимать. И дальше он уже в первую очередь гражданин. Бо­лее того, он — просвещенный гражда­нин, информированный, поскольку он обладает полученной в исследовании информацией. И, опираясь на свои по­знания, уже может как гражданин вы­ступать, информируя других граждан о том, как развивается общество.

Публичный социолог обязательно объясняет, как правильно понимать то, что он опубликовал. Конечно, здесь есть свои трудности, и мы всегда говорим о двойной рефлексивности. Мы долж­ны все время размышлять над своей собственной позицией в процессе ис­следования. Каким образом мы можем нивелировать нашу ангажированность? Вероятно, полностью это невозможно, но к этому надо стремиться.

Риски манипуляции результатами исследований

Мы охотно наши данные публикуем, но мы никому не навязываем результа­ты наших исследований. Власти могут воспользоваться их результатами. Но мы должны очень подробно сказать, как можно понимать наши результаты, и предупредить о манипуляциях.

О текущем моменте

Я думаю, что мы как социологи должны обратить внимание на то, что нам не нравится работать в той ситуации, в кото­рую нас поставил режим. И поэтому мы охотно становимся гражданами, причем протестными гражданами, участвуем в протестных движениях вместе с акти­вистами. Потому что я хочу жить в таком обществе, в котором я могу исследовать, что хочу, писать, что я хочу, я не должен заниматься самоцензурой, не должен каждый день ожидать прихода «Центра Э», который меня будет обвинять в ка­ком‑нибудь экстремизме. Сейчас меня ограничивают в моей профессиональ­ной деятельности со всех сторон: со сто­роны Минюста, со стороны МВД, со сто­роны кого угодно. А я свободный ученый, хочу заниматься тем, чем я хочу, потому что в моей науке границ нет. Например, меня объявили иностранным агентом. Кем угодно меня считайте, но не мешай­те мне работать. Но то, что меня объяви­ли иностранным агентом, означает, что мне закрыты почти все поля в стране.

Задачи публичной социологии

Если грубо разделить всех социологов, то подавляющее большинство — это те, кто обслуживает власть. Из самых раз­ных побуждений: это не обязательно сервильность, это может быть искрен­нее желание внушить власти, чтобы она улучшала общество, чтобы она создава­ла правила, удобные для жизни людей, чтобы она ликвидировала неравенство, не углубляла социальную несправед­ливость. Большинство социологов уве­рены в том, что именно это власть будет делать, поэтому вся социология, или по­чти вся, нацелена на благородную цель — улучшить власть. Все это приводит к совершенно обратным результатам, т. к. власть социологов не слушает. И часто правильно делает, что не слушает, пото­му что социология сегодня воспринима­ется и властью и обществом как просто опросы общественного мнения.

Обслуживание власти — это была зада­ча советской социологии. Других не было у нее задач. Но сегодня социология воспри­нимается так же, поскольку явно или неяв­но заказчиком является власть. Например, через формирование так называемого социального заказа, который непосредст­венно может формулироваться властью, а может просто носиться в воздухе, но в дис­курсе, который навязан властью.

Самая главная наша задача — вносить в дискуссию новые темы, актуальные. На поле коммуникации, в публичном про­странстве мы все время конкурируем с государством. И мы должны не то что вытеснять государство, мы должны заставлять его вести диалог на те темы, на которые оно (государство) не хочет их вести, или оно готово это делать в опре­деленном дискурсе, который само же и формирует. Это то же самое, что де­лали диссиденты, которые требовали от советского государства обсуждать некоторые темы, которые то считало не­уместными для обсуждения.

То же самое сегодня. Социолог дол­жен выносить в публичную дискуссию темы, которые он считает важными, для того чтобы общество рефлексировало по поводу самого себя.

Дискурс овладевает массами. Юрген Хабермас говорил, что система колонизирует жизненный мир людей. Она на­вязывает людям определенный дискурс, представления о том, как надо говорить, о чем надо говорить, из каких перспектив. Любого человека спроси, и он скажет, на­пример, что быть патриотом хорошо или что все люди делятся на этнические груп­пы. И это выглядит для всех аксиоматич­ным. А то, что патриотизм и национализм суть синонимы, или то, что всего пару ве­ков назад ни о какой этничности (нацио­нальности) даже не ведали, даже не об­суждается. Социолог же задает вопросы по поводу самых очевидных вещей. Это нормальная его работа. И наша задача — прорвать границу уместных тем для ди­скуссии или уместного способа говорить о каких‑то вещах. Я считаю, что это и есть публичная социология.

Профессиональная этика

Я не вижу никаких этических проблем в том, чтобы использовать результаты собственных исследований. Когда ис­следование завершено, я могу высту­пать, как и любой гражданский активист, однако вооруженный некоторым знани­ем, которого, возможно, нет у большин­ства. Наша этическая проблема только одна — не навредить людям. В первую очередь нашим информантам, конечно.

Поле публичной дискуссии

Где эти публичные места, где мы можем выступить и сказать то, что мы хотим? Государство, конечно же, не даст разви­ваться никаким организациям, которые под носом у него разрабатывают какие‑то нелояльные идеи. И если оно не может додавить «иностранным агентством» или «нежелательностью», оно будет давить не­возможностью высказывать свои взгля­ды. Все идет к тому, чтобы выдавить нас из публичного пространства. Уже сейчас все труднее найти людей, которые еще колеблются и не определились со своей позицией. Я обратил внимание, что в Сети возник страх высказывания, самоцензура. Я думаю, что мы напрасно рассчитываем на увеличение своей аудитории. Поэто­му я предполагаю, что мы как социологи скорее должны размышлять над тем, как влиять на тех, кто готов нас слушать, и уже их задача — мобилизовать массы. Это ти­пичная задача общественных движений.

Границы публичной социологии

Мы публикуем наши результаты — чи­тайте все. Государство читай, граждан­ское общество читай. Но гражданскому обществу мы готовы еще разъяснить и сами вместе с ним поучаствовать, при­думать какое‑то решение исследуемых проблем. Это решение я как социолог адресую активистам, которые хотят из­менить практики в ту сторону, в какую и я считаю правильной. Социология может выступать как инструмент изменения практики, но только если общество гото­во вооружиться этим инструментом.

**

См. ранее на Когита.ру:

- Публичная социология – открытая социология

- А. Алексеев. Возможна ли ангажированная наука?

- Лаборатория публичной социологии: профессиональный подход и гражданская вовлеченность