Изображение: В. Суриков. Утро стрелецкой казни

Мнение редакции может не совпадать с мнением автора публикуемого материала. А. Алексеев

**

Список очерков Л. Шейнина, ранее опубликованных в веб-журнале Е. Берковича «Мастерская» см.: http://berkovich-zametki.com/Avtory/LShejnin.htm

**

См. ранее на Когита.ру:

- О взаимоотношениях государства и общества: исторический взгляд. (Начало)

- О взаимоотношениях государства и общества: исторический взгляд. (Продолжение 1)

- О взаимоотношениях государства и общества: исторический взгляд. (Продолжение 2)

- О взаимоотношениях государства и общества: исторический взгляд (Продолжение 3)

- О взаимоотношениях государства и общества: исторический взгляд (Продолжение 4)

- О взаимоотношениях государства и общества: исторический взгляд (Продолжение 5)

**

 Леонид Шейнин

ГОСУДАРСТВО КАК КОМАНДИР ОБЩЕСТВА (ИСТОРИЧЕСКИЙ ВЗГЛЯД )

Содержание 

ПРЕДИСЛОВИЕ

СЕРАФИМ ВЛАДИМИРОВИЧ ЮШКОВ (1888-1952)       

Д Р Е В Н И Й  М И Р

ЕГИПЕТСКИЕ ПИРАМИДЫ И ДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ

МЕГАЛИТЫ КАК ПОГРАНИЧНЫЕ И ВЛАДЕЛЬЧЕСКИЕ  ЗНАКИ 

CТОУНХЕ(Н)ДЖ (Версия о военных сигналах)                   

КРЕСТОВЫЕ ПОХОДЫ: КАК ЕВРОПА ОСВОБОЖДАЛАСЬ ОТ   ВООРУЖЁННЫХ   БЕЗДЕЛЬНИКОВ                                      

М О С К О В С К О Е  Г О С У Д А Р С Т В О

ЗАГАДОЧНЫЙ МАНЁВР                                                                                             

ЗЕМЕЛЬНЫЕ СДЕЛКИ И ЗЕМЕЛЬНЫЕ СПОРЫ ХУ ВЕКА В МОСКОВСКОМ

ГОСУДАРСТВЕ

СВЯЩЕННЫЕ РОЩИ  - ЖИВЫЕ МАЯКИ?      

ИСТОРИЧЕСКИЕ ТАМОЖНИ НА МОСКВЕ-РЕКЕ                                                                        

ЮГ  ПРОТИВ СЕВЕРА (Смутное время)                                                          

ДВАЖДЫ УЦЕЛЕВШИЙ                                                                                                      

ПАТРИАРХ НИКОН И ЕГО ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ИДЕИ

«НАД ВЕЧНЫМ ПОКОЕМ»     

ТАМОЖНИ НА ВОДНЫХ ПУТЯХ                                                                            

ФЕОДАЛИЗМ:  ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ СЛОВОМ                                             

Е В Р О П Е И З А Ц И Я   Р О С С И И

БИТВА ЗА КАДРЫ 

КАК ПЁТР I ЗАЩИЩАЛ ИНОСТРАНЦЕВ В МОСКВЕ .Ч. 1 (БОРОДА)

КСЕНОФОБИЯ В МОСКВЕ И МЕРЫ ОХРАНЫ НЕМЕЦКОЙ СЛОБОДЫ ПРИ ЦАРЕ ПЕТРЕ    

Ч. II. (НАБЛЮДАТЕЛЬНО-СИГНАЛЬНЫЕ ПОСТЫ) 

ПУТИ В ИНДИЮ                                                                                                      

ЦАРСКИЕ ДАЧИ                                                                                                       

ЦАРСКИЕ НЕВЕСТЫ 

ИМПЕРИЯ ПЕТРА И СУДЬБА ИМПЕРИИ                                                     

ЗАГАДКИ ДВОЕВЛАСТИЯ И ПРИЁМЫ ВЛАСТИ                                         

МЕТОДОМ ПРОБ И ОШИБОК                                                                          

ЧЕТЫРЕ СМЕРТИ                                                                                                   

РОССИЙСКИЙ МЕРКАНТИЛИЗМ И ЕВРОПЕИЗАЦИЯ РОССИИ          

ПЁТР И ПАВЕЛ: ПОЧЕМУ НЕ УДАЛОСЬ ПРАВЛЕНИЕ ИМПЕРАТОРА ПАВЛА?                                                                                    

МОСКВА И ПИТЕР: ДВЕ СТОЛИЦЫ ОДНОЙ ДЕРЖАВЫ                                                

СЛОВА и ЗВУКИ (Язык людей и пример королей)                                    

РЕСПУБЛИКА  ИЛИ  МОНАРХИЯ ?                                                              

МАРОДЁРЫ МОСКОВСКИХ КВАРТАЛОВ (Кто спалил Москву в сентябре  1812  года?)                                                         

МАРКС - ПОЧЁТНЫЙ ПРЕЗИДЕНТ РОССИИ?                                                

ОТМЕНА КРЕПОСТНОГО ПРАВА В РОССИИ: ПОЧЕМУ  1861 год?        

СОЦИАЛИЗМ, РЫНОК И ЛЕНИНСКАЯ РОССИЯ                                           

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ                           

ЧЕКВАЛАП, ИЛИ КАК В.И. ЛЕНИН ВЫИГРАЛ ГРАЖДАНСКУЮ ВОЙНУ   

ЛУКАВАЯ ИДЕОЛОГИЯ И ЭКОНОМИЧЕСКАЯ  ТЕРМИНОЛОГИЯ

**

Продолжение

 <…>

Четыре смерти

Политика выхода к морю, и порождённая ею оппозиция.  Продолжая   политику московских царей, Пётр вплотную занялся выходом России к судоходному морю. Выполнение этой задачи он сделал своим приоритетом. Сначала он обратился к Чёрному морю, плавать по  которому  Турция не допускала никого,    кроме её собственных судов; однако прорыва в этом направлении у Петра не получилось.  В 1711 году ему пришлось отдать Турции завоёванный перед этим  Азов, а также некоторые крепости в низовьях Днепра. После этого он переключился на Балтийское море, и  здесь добился успеха. У шведов было отнято  течение Невы, в устье которой Пётр заложил Петербург, были построены Петропавловская  и Кронштадтская крепости. Пётр завоевал портовые города в тогдашней Эстляндии (Эстонии) и Лифляндии (Латвии):     Ревель (Таллинн), Нарву, Ригу, а в Финляндии – Выборг. На базе этих портов и вновь построенного Петербургского порта ему удалось создать Морские ворота России. Уже после смерти Петра некоторые иностранцы  называли Петербург «Окном в Европу»,  однако это ироническое название (дошедшее до наших дней в качестве  популярного выражения) не отвечало действительности. Как портовый город, Петербург отодвинул на задний план другой порт, которым располагала Россия – Архангельский  на Белом море. [1]

К судоходному морю Пётр стремился не столько ради культурных сношений с Западной Европой, сколько для развития экспортной торговли, приносившей России столь нужное ей серебро. Белый металл должен был обслуживать как оптовую, так и розничную торговлю. Но своего серебра у России в то  время      не было. При  оптовой торговле, как    внутренней, так и   внешней, купцам приходилось нередко прибегать к обмену товаров.  Это сдерживало операции на  товарных рынках и плохо отзывалось на развитии производства. Пётр много сделал для решения этой проблемы, но преодолеть недостатка денег не смог. В 1811 году в своей записке «О новой и старой России…»  Н.М. Карамзин обрисовал сложившуюся в России при Петре и после него хозяйственную обстановку  такими словами : «Редкость денег препятствовала успехам торговли внутри государства. Из самых отдалённых губерний возили в столицу сухим путём хлеб и другие дешёвые вещи, ибо не могли продавать их на месте. В Петербурге, в Архангельске сыпалось золото и серебро; в Симбирске, в Пензе, в Воронеже – едва показывалось. Наконец, Екатерина II  изданием ассигнаций сперва изумила, но скоро облегчила народ во всех платежах и торговых сделках». Но и в екатерининские времена землемеры, выполнявшие Генеральное межевание, в своих «Экономических примечаниях» к обмежёванным дачам нередко  отмечали, что у местного населения не хватает денег. Эти записи относились   к тому факту, что без денег население  не могло ни купить, ни продать, то есть вынуждалось вести  натуральное хозяйство.  

Однако лишь немногие современники Петра понимали необходимость государственного содействия, как  тогда говорили, «купечеству», или «коммерции».  В европейских странах эту политику называли кольбертизмом[2], а с конца XVIII века  - меркантилизмом. (Этот термин   запустил в литературу Адам Смит.) Из тех же, кто понимал, далеко  не все были согласны на неслыханные  тяготы, которые Пётр накладывал на страну. За выход к Балтике надо было воевать с первоклассной военной державой, какой была Швеция (война продолжалась 21 год), строить Петербург, прокладывать к нему водные пути с помощью каналов, создавать военно-морской флот и многое другое. Если Пётр желал добиться поставленной перед собой цели, то он должен был править, не считаясь с жалобами и  протестами и подавляя сопротивление железной рукой. Как заметил Пушкин, указы петровского времени  «как будто писаны кнутом».

Нельзя сказать, что корни Петровской внешней и внутренней политики    вскрыты в исторической науке. П.Н. Милюков, один из видных исследователей петровского времени, выразился о строительстве Петербурга более, чем холодно: «Личное дело Петра, осуществлённое им вопреки препятствиям природы и сопротивлению окружающих». [3]В 1916 году французский посол в  Петрограде записал слова русского критика в адрес Петра : «В продолжение тридцати лет он пребывал в состоянии войны против своего  народа; он воевал со всеми нашими национальными привычками и обычаями. Он всё поставил  верх дном».[4] Несколько позже поэт Максимилиан Волошин выразил эту же мысль такими словами: «Пётр – первый большевик». В 1882 г. один из биографов Петра А. Г. Брикнер о политическом режиме Петровского времени высказался так: «Правительство не допускало ни малейшего возражения». Он же отметил, что «Победа над вооружённой оппозицией  была куплена потоками крови и ненавистью народа». [5]

  В борьбе с оппозицией для государственной машины    важны были не  только доказательства оппозиционности заподозренных лиц, но и  меры профилактики.  Государственная польза ставилась  выше правил  морали и государственной этики - хотя такое предпочтение (естественно) не афишировалось. Для достижения своих государственных целей Пётр был не особенно разборчив в средствах. Возможно, его менталитет серьёзно пострадал ещё в отрочестве от общения «с конюхами». Ведь вырастал он  в селе Преображенском, в отрыве  от  Кремля, где он мог бы пользоваться  знаниями и примерами поведения  государственных деятелей старших поколений.

Мрачные стороны Петровской эпохи пользовались и пользуются слабым вниманием историков не только в силу понятного  уважения к его личности и к его деяниям, но и  по той причине, что о тайных мероприятиях Петра   можно судить лишь  предположительно.[6] Тем не менее, обходить их неразумно, ибо без них представление о тогдашней государственности было бы неполным. В частности, это касается нескольких загадочных смертей, которые могли быть «на пользу Петру».

Царевич Алексей Петрович. Царевич погиб в июне 1718 года, будучи в  заключении     в Петербурге в Петропавловской  крепости.  Незадолго до его смерти расширенное присутствие Сената с участием генералов и гвардейских офицеров приговорило царевича  к смерти по обвинению в  государственной измене. По официальному сообщению он  умер, не в силах  вынести тяжести приговора. Некоторые историки считают, что смерть наступила в  результате пыток (получил  в общей сложности 25 ударов кнутом).

Существует  и третья версия. По приглушённым сведениям, которые содержались   в частном письме Румянцова Титову, он был задушен в своей камере тем же Румянцовым и ещё тремя офицерами по приказу Петра. [7] Однако исследовавший эту версию проф. Устрялов отверг подлинность  письма на том основании, что в нём перепутаны даты и события. Хотя письмо датируется  июлем 1718 года, в  нём упоминается о казнях, которые произошли только в сентябре.

К этой «накладке» можно добавить ещё одну. Трудно поверить, что в частном письме Титову Румянцов открыл ему государственную тайну,  да ещё такую, которая расходилась с официальным сообщением.  Не о двух же головах этот Румянцов ! Однако  автор письма не пострадал и продолжал делать карьеру. [8]

Тем  не менее, версия об удушении  царевича руками Румянцова и других   заслуживает внимания хотя бы по той причине, что Румянцов был доверенным лицом Петра, причём лицом, хорошо информированным. Многое становится понятным, если принять, что  за «письмом Румянцова» стоял сам Пётр, который с помощью этого документа хотел оправдать себя в глазах тогдашнего общества.

Во времена Петра такой приём назывался «пустить эха»; на современном языке он означает организованную утечку информации. Алексею Петровичу приписали, что находясь  в бегах в Австрии, он планировал  свергнуть отца с помощью австрийских штыков. Несерьёзность этого обвинения видна хотя бы из того, что у Австрии в то время не было общей границы с Россией. Однако   эта фантазия  присутствовала  в приговоре Сената  и была  включена в «письмо Румянцова», поэтому в глазах мало сведущих людей она могла приобрести определённый вес. 

Своему  сыну Пётр устроил государственные похороны, ничего общего не имевшие с похоронами государственного преступника. На первый взгляд, этот поступок  Петра непоследователен. С одной стороны, он «нажал» на Сенат, добившись  смертного приговора для сына; в то же время мёртвого  сына он похоронил как члена царской семьи. Но в его непоследовательности была своя логика. Петра не устраивало держать сына в заточении неопределённо  долгое время, ибо тот был знаменем оппозиции и   возглавил бы её, если бы положение Петра пошатнулось. Не мог Пётр доверить ему и будущий  трон, ибо Алексей Петрович был заведомым разрушителем дел своего отца. Однако казнить его как государственного преступника он тоже не хотел, чтобы окончательно не оттолкнуть от себя     недовольных. «Естественная» смерть царевича была для Петра наилучшим вариантом. Государственные же  похороны он использовал как примирительный жест в сторону оппозиции. Одновременно Пётр страховал себя от возможного появления Лже-Царевичей, легенды вокруг которых возникли бы тем легче, чем в большей тайне совершалась бы процедура похорон. 

Из «письма Румянцова» Титову об обстоятельствах смерти царевича видно, что царевич не собирался умирать. Он, как мог, сопротивлялся своим убийцам, и вёл себя как человек, ожидавший не казни, а освобождения.  И было за что. Ведь на следствии  он назвал всех тех лиц, которые способствовали его  бегству в Австрию.

Царь Иван (Иоанн) Алексеевич, единокровный старший брат  и официальный соправитель Петра. Отличался плохим здоровьем, управлением страны никогда не занимался  и на него не претендовал. Умер он  в Москве в 1696 году, когда Пётр готовился к повторному походу на турецкий Азов. Современники отмечают внезапность смерти Ивана. Ещё накануне он посещал церковь, и у него не было заметно признаков ухудшения здоровья. В похоронах брата Пётр не  участвовал; по официальной версии у него в то  время болела нога. После смерти брата Пётр не только фактически, но и формально стал единодержавным правителем Московского государства. Иван был предан забвению, и его имя никогда не повторялось среди потомков Петра.

Сам Иван не был конкурентом своему брату, однако им могли воспользоваться недруги Петра, Предыдущий поход Петра на Азов в 1695 г. закончился нудачей; Азов устоял.   При этом московское войско понесло ощутимые потери, а стрельцы были убеждены, что их нарочно «расходуют», чтобы уничтожить как военную и политическую силу.  В случае, если бы поход 1696 года окончился неудачей, противники Петра могли противопоставить  ему Ивана  и отстранить Петра от власти.

И.И. Голиков, один из первых биографов Петра, многократно называл Петра «наипредусмотрительнейшим» и «во всё вникающим» государем. В свете плохо объяснимой смерти царя Ивана эти похвалы, если их  прилагать к внутридинастическим отношениям петровского времени, звучат двусмысленно.

Царевна Софья Алексеевна,   старшая сестра обоих царевичей, а затем царей,  Ивана и Петра. В  годы их  малолетства назвалась Правительницей, фактически управляла государством с 1682 по 1689 годы, и явно желала утвердиться на троне, невзирая на подросших братьев. В 1689 г. Петру удалось отстранить её от власти и заключить в Новодевичий монастырь (ныне – в пределах Москвы). После подавления в 1698 г.  мятежа четырёх стрелецких полков, шедших с Литовской границы к Москве, следствие  дозналось, что стрельцы хотели возвести на престол Софью вместо пребывавшего за грацией Петра. По свидетельству Корба, секретаря австрийского посольства в Москве, Пётр, когда он прискакал в Москву, хотел казнить Софью; при этом он ссылался на пример казни шотландской королевы Марии Стюарт  по приказу английской королевы Елизаветы. От  этого намерения его отговорил Франц Лефорт. Тем не менее, Софья была взята под стражу.

Она умерла в том же монастыре в 1704 году, имея 47 лет отроду. По меркам того времени она была уже пожилой женщиной, и смерть могла наступить от естественных причин. Тем  не менее, некоторые немецкие историки высказали предположение, что она была отравлена  по приказу Петра. С объективной точки зрения, пребывание Софьи вблизи Москвы было нежелательным  для Петра. В 1703 году началось строительство Петербурга, требовавшее присутствие Петра; в Москве он бывал наездами и контролировать обстановку в городе ему было трудно. Если бы в Москве произошли волнения, то Софья оказалась бы центром притяжения для всех, недовольных Петром.  Смерть Софьи была ему на пользу.

Курляндский герцог Фридрих-Вильгельм. Несмотря на молодость (ему было 17 лет), он стал женихом, а затем мужем племянницы Петра - Анны Иоанновны (будущей  российской императрицы). В 1710 году в ходе переговоров с Петром  герцог потребовал за невестой 300 тысяч рублей приданого (по другим сведениям, несколько меньше). Мотивировал он это тем, что в ходе военных действий со шведами русские войска разорили нейтральную Курляндию (ныне Курземе – западная часть Латвии). Достойно удивления, что Пётр согласился с этим  требованием, ведь он остро нуждался в  деньгах. Весь государственный бюджет России по приходу составлял тогда 3,3 млн, а по расходам 3,8 млн. рублей.  [9]Сразу после свадьбы, которая происходила в Петербурге, герцог с женой отправился к себе в Курляндию, но по дороге занемог и умер. Есть свидетельство, что перед отъездом Пётр неумеренно поил герцога вином. Править вместо него в Курляндию  поехала внезапно овдовевшая Анна. Пётр приставил к ней своё доверенное лицо Бестужева, которому было приказано из казённых (Курляндских) доходов выдавать Анне на проживание, а остальные деньги вручать воевавшим в тех краях русским генералам по ордерам Петра.

Смерть герцога оказалась вдвойне выгодна для Петра. Во-первых, отпадало обязательство Петра передавать ему 300 тыс. рублей приданого. Во-вторых, казённые доходы Курляндии во многом оказались  в его распоряжении. Смерть герцога Курляндского оставила за собой некоторый след в процедуре  следующего династического брака.  При сватовстве к  другой племяннице Петра - Екатерине, её жених герцог Мекленбургский не поехал за ней в Петербург, а потребовал, чтобы невесту привезли к нему в Германию.

К смерти герцога Курляндского, по времени и по  схожести  обстоятельств, примыкает смерть ещё одного иностранца - прусского посла в России Кайзерлинга. Как и герцог, он покидал Россию, но в дороге занемог и умер. Случилось это в 1711 году после его женитьбы в Москве на бывшей  фаворитке Петра Анне Монс. Разрешения на этот брак Кайзерлинг добивался с 1704 года, и  за это время претерпевал унижения   от Петра (и от его окружения), который давал понять Кайзерлингу, что этот брак для него в высшей степени нежелателен.   М.И. Семевский пишет, что Пётр «был зол» на Анну за то, что она отказалась выходить за него замуж. Надеялся ли Пётр, что смерть мужа заставит Анну согласиться  с предложением самого Петра  ?  Неизвестно. Но вряд ли Пётр имел какие-то  претензии  к Кайзерлингу. Скорее, «по государственной линии» его могло беспокоить, что с  Кайзерлингом  должна была покинуть Россию и Анна Монс, которая знала немало  интимных  подробностей о Петре и о его окружении, и которая своими рассказами была способна нанести ущерб престижу России за рубежом.   [10]

Вскоре умерла и сама Анна Монс. Её смерть  последовала от малопонятной болезни в 1714 году, когда она собиралась замуж за нового жениха – пленного шведа  Миллера, перешедшего на русскую службу. М.И. Семевский приводит  факты, которые говорят о том, что Анну не оставляло «Око государево». Когда она умерла, в Преображенском приказе, тогдашнем органе госбезопасности, была допрошена служанка Монсов по поводу того, о чём Анна Монс вела разговоры со своим женихом. Этот же орган власти предпринимал шаги к увольнению Миллера со службы. 

Приложил ли Пётр свою руку ко всем этим смертям или к  некоторым из них, остаётся не доказанным.  Доказанным можно считать, что он мало считался с нормами морали, если видел в них помеху проводимой им  государственной политике.

Российский меркантилизм и европеизация России     

Известная картина художника Сурикова «Утро стрелецкой казни» привлекает внимание  как  любителей живописи, так и любителей  истории. Однако далеко не все зрители  приходят к мысли, что картина изображает эпизод, переломный в истории России. Как известно, Пётр I казнил около тысячи  московских стрельцов, а неизвестное их число подверг пыткам, иным наказаниям, а также высылке в дальние города. После этого у Петра не должно было оставаться сомнений относительно того, что если он споткнётся, то ему  не будет пощады. Он должен был вести Россию к новым рубежам, иначе Россия не поймёт, ради чего он так жестоко расправился со своими политическими  противниками.

Путь, выбранный Петром, многие историки называют европеизацией России. С этим  трудно не согласиться. Правда, европеизация проводилась и до Петра. На бытовом уровне она выражалась в изучении латинского языка, в чтении польской и западноевропейской литературы,  приобретении образцов западного искусства. Но такие поступки могли затрагивать только немногих лиц, преимущественно из верхушки тогдашнего общества. Европеизация происходила и на государственном уровне.; например, регулярное войско помогали создавать офицеры-иностранцы. Но только при Петре европеизация государственной сферы и вокруг неё  приняла почти тотальный характер. Этот процесс проходил под бдительным оком Петра и выливался в широкое вторжение государства в жизнь и быт почти всех слоёв    общества.

Историки разных поколений спорят о том, нужна или  не нужна была для России политика европеизации. Однако при этом нередко забывают, что  европеизация   была не самоцелью, а средством, с помощью которого Пётр и его окружение рассчитывали ускорить развитие страны. Средство же это было настолько разносторонним, что для исследователя не всегда легко определить его направленность и полезность.

Европеизация означала внедрение в русский язык массы новых слов и понятий. Она была связана с государственной идеологией, требующей абсолютного подчинения всех и каждого  воле Верховной власти. Она подразумевала и выражалась  в резком усилении государственного вмешательства в частную жизнь и в частную хозяйственную деятельность. Государство принимало на себя новые функции по развитию промышленности и  сельского хозяйства, по строительству новой столицы - Петербурга, каналов, верфей – всего того, что последующие поколения экономистов (а современные Петру немецкие «камералисты» - специалисты  по государственным финансам) именовали государственным хозяйством. Государство принимало на себя  роль инициатора  экономического и культурного прогресса.

Подобные методы уже давно были в ходу во Франции и в  некоторых других странах Западной Европы, где они сливались  с новой политической системой, получившей название  Абсолютизма (или  Просвещённого абсолютизма). Действительно, монархи сами  учились и внедряли просвещение в разные слои общества, они  покровительствовали наукам, создавали новые водные и сухопутные пути, новые порты  – всё то, что ныне именуется инфраструктурой страны. Принудить свои страны к такому порядку могли только абсолютные монархи. В шеренге таких абсолютных монархов Пётр был, несомненно, одним из выдающихся, если не самым выдающимся. Это касалось и масштабов принуждения.      Меры принуждения были таковы, что Герцен назвал Петра якобинцем на троне, а более близкий к нам поэт Максимилиан Волошин -   первым большевиком.  Симпатию  к Петру, хотя и осторожную, в сталинские времена высказывала официальная историческая доктрина, а также политическая пропаганда.

Финансово-экономическим стержнем  внешней и внутренней политики Петра (подобно  политике той же Франции и ряда других стран) было    обеспечение  страны серебром для поддержания и  развития денежного обращения. [11]Серебра не хватало, и торговцы-оптовики нередко вынуждены были обмениваться  своими товарами, вместо раздельной их купли-продажи. Недостаток серебра  сдерживал торговые обороты, а вместе с ними  - развитие производства.  Когда в России появилась своя медь,  медные монеты  стали использовать  не только в розничной торговле, но и  для   расчётов  по оптовым сделкам. Однако внутренняя ценность меди была относительно невелика. Чтобы заплатить крупную сумму,   требовалась большая масса монет. Это вызывало свои неудобства: и при подсчёте денег,  и при  их перевозке. Недостатки «медного обращения» начали преодолеваться только с 1769 года, когда при Екатерине II были выпущены бумажные ассигнации, подлежащие размену на монету.

Погоня за серебром, как политика ряда стран, получила впоследствии название меркантилизма (созвучно слову «рынок» по-итальянски). Этот термин употребил Адам Смит в последней четверти XVIII века. Под критическим пером Смита меркантилизм  означал что-то вроде «базарной политики». Для морских держав, которыми в то время были Англия, Франция, Голландия, Швеция, Дания,   Португалия (исключая Испанию), меркантилизм был синонимом особого рода внешней  торговли. Каждая страна старалась вывезти как можно больше своих товаров, и как можно меньше ввезти иностранных, чтобы в итоге получить больше серебра от соседей, чем передать им.

В торговые обороты Европы поступало испанское серебро из завоёванных ею стран Америки, и частично из Германии, но его не хватало. Миланские и Аугсбургские купцы придумали безналичные расчёты с помощью векселей. Но золото и серебро продолжали оставаться вожделенными металлами, для получения которых алхимики искали философский камень, а разбойники всех мастей пиратствовали на морских путях. Испанский король, он же германский император Карл V (1519-1566) , называл португальцев «врагами христианского мира» за то, что те везли серебро в Индию и оставляли его там в  обмен на вывозимые ими  товары.

Пётр не мог быть в стороне от задачи увеличения в стране массы серебра. Ради выхода России к Балтийскому морю и форсирования экспорта российских товаров, он вёл тяжёлую Северную войну (1700-1721 годы) со Швецией. Ему пришлось создать военно-морской флот и регулярную армию, расширить производство пороха и других военных материалов, развить металлургию, обучить новым профессиям  тысячи людей. Он поощрял экспортные отрасли и отрасли, производящие, как мы бы сказали, импортозаменяющую продукцию. Военные меры требовали огромных затрат, а гражданские проекты, вроде постройки Петербурга, нередко выполнялись методом  трудовой повинности. В своём «Медном всаднике» Пушкин  справедливо  заметил про Петра,  что   он «Россию поднял на дыбы».

Европеизация Россия происходила в более широких рамках, чем одна политика меркантилизма. Петра коробили случаи, когда женщины отравляли своих тиранов-мужей (за это виновных живыми закапывали в землю). Причина состояла в  том, что родители женихов и невест не спрашивали у своих подросших детей согласия на брак, вследствие чего молодожёны нередко оказывались  чуждыми друг другу. По европейскому образцу Пётр завёл ассамблеи для знатных семей, где молодые люди могли знакомиться друг с другом  и проверять взаимную склонность.

Задачу снабжения России серебром Пётр в полной мере так и  не решил, хотя «попутно» сделал для страны  много полезного. Но при  этом он возложил на своих подданных неслыханные прежде тяготы, плоды которых должны были достаться лишь следующим поколениям. Что  касается установленного  им режима абсолютной власти, то этот режим  сыграл  роковую роль для России.  Будучи в какой-то мере оправданным во времена Петра, когда страна должна была решать чрезвычайные задачи,  он оказался излишним и даже вредным впоследствии. [12]Самодержавие сдерживало экономическое и политическое развитие России; оно способствовало возникновению радикальных и террористических партий. Смягчить самодержавие пытался Александр I (годы правления 1801-1825), но его попытки дали  слабые результаты. На вынужденные уступки российскому Третьему сословию пришлось пойти Николаю II (годы правления 1894-1917). Однако  его  меры запоздали. Как предсказывал в своих записках в 1830-х годах французский посланник в Петербурге Де Барант, России предстояла революция, «самая страшная».

Что  касается политики меркантилизма, то с появлением бумажных денег она постепенно сошла на - нет, как в России, так и в других странах.  Смысл этой политики стал забываться, и многие историки народного хозяйства  начали ошибочно отождествлять её с политикой протекционизма. Протекционизм предполагает  повышенные пошлины на ввозимые товары - но не для предотвращения отлива серебра за границу, а ради того, чтобы оградить отечественную промышленность и сельское хозяйство  от иностранной конкуренции.

О проведении Петром политики меркантилизма упоминал ряд российских историков. В конце Х1Х века наиболее известным из них был  П.Н. Милюков, но он подошёл к делам Петра поверхностно. Милюков не замечал в них «государственной идеи», но зато видел прихоти самодержца, который следовал «модным европейским веяниям»; эти веяния    якобы донесли до него принятые на русскую службу немецкие камералисты. Милюков имел заслуженный авторитет в изучении и освещении эпохи Петра. Неудивительно, что после него историки не  спешили признавать Петра «меркантилистом». Это надолго задержало (и задерживает) выяснение и правильную оценку мер Петра по европеизации России.

В СССР    историческую школу одно время возглавлял М.Н. Покровский. Возможно, он испытывал трудности, как соотнести политику меркантилизма с учением Маркса, и в своих трудах меркантилизм, как экономическое учение,   старался не затрагивать. Вместе с тем, многие проявления политики меркантилизма он выделил в особую категорию, которую назвал «торговым капитализмом». Такое выделение позволило ему неоправданно возвысить роль торгового класса в политической жизни России; по мысли Покровского, этот класс даже командовал русскими императорами. Из концепции Покровского  выпадали интересы казны при  насыщении страны серебром, выгоды оптовой торговли, а  равно та польза, которую  развитие денежного обращения приносило народному хозяйству.

Более объективный анализ экономической и военной политики Петра принадлежит  И.И. Голикову, составившему многотомную биографию Петра ещё в XVIII веке, когда живы были   некоторые сподвижники Петра.[13] Голиков отлично понимал, в чём заключалось главное препятствие  для экономического развития России, и восхвалял Петра за его содействие (как тогда говорили) коммерции. Но Голиков был историком-любителем, далёким от академических кругов. Видимо, по этой причине его произведения оказались прочно забытыми. Между тем, без его вклада невозможно правильно оценить историческую роль Петра.

Пётр и Павел: почему не удалось правление императора Павла ? 

Павел I родился в 1754 г. в царствование Елизаветы Петровны, вступил на престол в 1796 г. после  смерти своей матери Екатерины II , и был убит заговорщиками в своей резиденции в Михайловском замке в Петербурге в 1801 г.

Из ранних записок его матери видно, что Елизавета полностью распоряжалась детьми, которые появлялись у Екатерины и её мужа -    наследника престола Петра Фёдоровича, будущего Петра III. Такое поведение вряд ли можно назвать капризом. Ведь каждый рождённый в императорской семье ребёнок со временем мог повлиять на судьбы страны. Огосударствление августейших младенцев распространялось и на их имена. Так, на предложение Екатерины назвать родившуюся у неё девочку в честь Елизаветы, последняя властно заявила, что имя новорожденной будет Анна – в честь дочери Петра Великого (старшей сестры Елизаветы), которая приходилась бабкой   родившейся  девочке по её отцу. Екатерина ничего не пишет о том, как давали имя родившемуся мальчику, будущему Павлу Петровичу, но нет никаких сомнений, что его тоже выбирала Елизавета.

Павел I был одним из неудачных правителей Российской Империи – настолько неудачным, что правда о его смерти была предана гласности только в ходе революции 1905 г., когда обрушились цензурные барьеры, тем не менее, опыт  его правления весьма поучителен. В отличие от своей матери Екатерины, он буквально понимал титул самодержца,  как право управлять страной  по своему произволу. Обязанность же окружающих он видел в том, чтобы покорно сносить не только налагаемые на них государственные тяготы, но также прихоти монарха. Павел, видимо, не знал немецкой пословицы относительно того, что «Unser Koenig absolut, wenn er unser Willen tut», то есть «Самодержец наш король, нашу волю чтит доколь». Он с презрением относился к управленческому опыту своей матери, которая хотя и носила титул самодержицы и императрицы, но предпочитала, чтобы её называли матушкой-государыней.

Екатерина завладела троном, свергнув своего мужа Петра III с помощью гвардейских полков. Нелегитимный приход к власти со временем был  удвоен, ибо она продолжала оставаться императрицей и после того, как подрос законный наследник Павел. На всякий случай его держали вне Петербурга, в Гатчине. Планируя свой переезд в Москву, и устраивая   подмосковную резиденцию в теперешнем Царицыне (ныне в черте Москвы), Екатерина готовила в ней апартаменты также для Павла и его семьи. Это было равносильно содержанию Павла под домашним арестом. Уже состарившись, она предусмотрела передачу верховной власти старшему внуку Александру – в обход Павла. Всё это не прибавляло у Павла любви к матери и желания следовать её примеру.

Особенности прихода к   власти, да и политическая мудрость диктовали Екатерине чутко прислушиваться к голосу правящего в России дворянского сословия и не делать ничего, хотя бы клонящегося к пользе России, что могло бы вызвать недовольство и раздражение дворян. Павел же всёцело полагался на силу закона своего прадеда Петра I о самодержавной власти, и поэтому считал себя свободным от какого-либо контроля со стороны (почему и плохо кончил).

  А.С.Пушкин с неодобрением отзывался о веке Екатерины. Он имел в виду незаслуженные богатства, предоставленные её фаворитам, а также нередко безалаберное исполнение   власти,  которая была им вручена. Но дело касалось не одних только фаворитов. О бесконтрольности госаппарата при Екатерине II (как и до неё) можно судить по изданной переписке А.В.Суворова. В одном из писем к генералу Дерибасу Суворов благодарит того за подарок – присланную ему «турскую розу»; комментатор издания поясняет, что речь идёт о турецкой пленнице.

Павел же считал, что госаппарат должен быть всецело подчинён служебной дисциплине (как он её понимал) и внедрял её всеми доступными ему мерами. Однако осведомлённость Павла о государственных делах была ограниченной; отсюда, мягко говоря, не всегда адекватные его поступки и решения. Как писал о Павле его современник А.Т. Болотов, император вставал ещё затемно и рано утром являлся в какой-нибудь департамент. Если начальник ещё не приезжал, то Павел затем призывал его к себе и произносил заготовленную фразу о почтенном возрасте, который де, не позволяет   сановнику выполнять свою должность; после чего тот (естественно) подавал в отставку.

Павел пытался ускорить работу государственной машины, но при  этом  не учитывал, что дела рассматривались медленно не от лени чиновников, а из опасения решить их неправильно. Ведь Петербург был удалён от остальной России, и далеко не все обстоятельства были там известны. Не всегда в наличии оказывались подходящие законы (их энергично пополнял в последующие десятилетия М.М. Сперанский). Из-за этого  самый честный и деятельный исполнитель  нередко вставал в тупик;   даже раннее появление его на службе неспособно было ускорить ход государственных дел. Но попытки что-либо объяснить Павлу не приводили  ни  к чему   хорошему. Всякое несогласие с ним Павел воспринимал как подрыв авторитета монарха и немедленно наказывал виновного за «дерзость».

Павел был недостаточно подготовлен к управлению Россией, а некоторые его личные качества прямо мешали ему выполнять свой долг. Неудивительно, что вокруг Павла складывалось то, что ныне именуется информационным вакуумом. При этом он сам отрезал себе возможность уяснить действительное положение вещей, хотя    неусыпно  занимался государственными  делами.

Между ними были и такие, которые и ныне не следовало   упускать из виду.  Так, Павел (как и его мать) заботился о сохранении подмосковных лесов, которые давали дрова для отопления многотысячного населения Москвы. Чтобы сократить спрос на древесное топливо, Павел разрешил безоброчную добычу угля в местах, которые ныне именуются Подмосковным угольным бассейном. Экономному использованию деловой древесины должны были послужить так называемые землебитные дома и строения, образцы которых демонстрировал Павлу его современник – неутомимый   архитектор Н.А. Львов. Львов разрабатывал проект улучшения снабжения Москвы топливом путём добычи торфа в Кожухове (ныне в черте Москвы) ; он же возглавлял опытные работы по добыче угля на реке Мсте на Валдае для снабжения им Петербурга.

В официальном порядке Павел высказал пожелание в адрес дворян, чтобы крепостные крестьяне работали на них не более трёх дней в неделю. При нём же был принят фундаментальный закон, по которому средства императора и его семьи отделялись от доходов казны.

В государственных делах Павел стремился походить на Петра Великого; в своих резиденциях он ставил памятники прадеду. Следовать Петру он должен был ещё по замыслу Елизаветы (которая имела время разочароваться в государственных способностях своего племянника и наследника престола Петра Фёдоровича). Поскольку уже с рождения на младенца возлагалась миссия продолжать традиции Великого Петра, его (естественно) следовало назвать Петром. Однако этого не произошло. Встаёт вопрос: почему будущего императора назвали не Петром, а Павлом?

Елизавета пришла к власти в результате дворцового переворота, как «дщерь Петра»; неудивительно, что она возродила и поддерживала культ своего отца. Правда, к имени Петра, которое носил будущий император Пётр III Фёдорович, родившийся в Голштинии, она не имела отношения. Но зато она проконтролировала перемену имени его невесты, привезённой в Россию из Германии, Ангальт-Цербтской принцессы Софии Августы Фредерики (последнее имя – в честь прусского короля Фридриха II). Когда перед венчанием её крестили по православному обряду, она стала Екатериной Алексеевной (будущей Екатериной II).

В этой части мысль Елизаветы была проста. Молодая пара должна была, по своим именам, напоминать о другой венценосной паре: о Великом Петре и его жене (матери Елизаветы), тоже крещёной в зрелом возрасте по православному обряду и ставшей из Марты Екатериной Алексеевной. В государственном плане это сходство имён должно было означать преемственность верховной власти, а равно продолжение впечатляющих успехов Самодержавия по руководству тогдашним обществом.

Нет сомнения, что младенца, родившегося у опекаемой ею пары, Елизавета Петровна хотела назвать Петром, и назвала бы его так, не будь одного обстоятельства. Приведи она в исполнение свой замысел, полное имя ребёнка звучало бы как Пётр Петрович. Но дело заключалось в том, что в царской семье такое имя уже существовало, однако с ним были связаны нежелательные воспоминания. У Великого Петра одно время был наследник Пётр Петрович, но он оказался неполноценным ребёнком и умер вскоре после рождения.

Об этом неприятном факте в придворной среде (как и в лояльной историографии) вспоминать было не принято. Появление ещё одного наследника с таким же именем вызвало бы нежелательные ассоциации. Наверняка вспомнили бы о «незаконнорождённости» самой Елизаветы (как и её старшая сестра Анна, она родилась до   бракосочетания её родителей). Поэтому имя Пётр для новорожденного было заказано. Как же его назвать? Здесь, по всей видимости, рассуждали так. Какое имя ближе всего к Петру? – Конечно, Павел, ведь в общественном сознании апостолы Пётр и Павел почти нераздельны. Вот пусть младенец и будет Павлом! Так Россия получила Павла I.

…Больше ни Петров, ни Павлов среди царствующих особ в России не было.

Москва- Питер : две столицы одной державы

.          

В 1698 г. четыре полка   Московских стрельцов, располагавшихся на тогдашней Литовской границе в районе г. Торопца, взбунтовались и пошли на Москву за неполученным жалованьем. Но до Москвы они не дошли. Их    встретили и разбили царские войска  у Вознесенского монастыря на Истре (район  Нового Иерусалима). Царь  Пётр   прискакал в Москву из Вены, где он пребывал в составе Великого посольства. Розыск с  пытками  показал, что стрельцы шли на Москву не только за жалованьем. Их планы включали освобождение царевны Софьи из Новодевичьего монастыря (куда она была заключена Петром) и возведение её на престол. Предполагалось уничтожить в Москве Немецкую слободу с её вредными, по мнению стрельцов, царскими советниками.

Картина Сурикова «Утро стрелецкой казни» показательна  как вершина     драмы.   Это был переломный момент в истории Абсолютизма в России, ибо никогда раньше Московские властители не расправлялись зараз с сотнями мятежников, которые считались опорой царского трона. После этой расправы в дальние города были сосланы подростки из стрелецких семей, проходившие курс обучения и воспитания в мятежных полках. Не исключено, что пытки и иные преследования коснулись также других московских стрелецких полков. Пётр хотел казнить Софью – по примеру английской королевы Елизаветы (которая в своё время казнила свою родственницу и претендентку на трон – Марию Стюарт) ; от этой казни его отговорил тогдашний друг и советник Петра  Франц Лефорт.

Гонения на московских стрельцов не прошли для Петра даром. Москва стала для него враждебным городом. По свидетельству Фоккеродта, секретаря  прусского посланника,   Пётр «ненавидел Москву».[14] Ему надо было искать другую столицу. Такой вариант появился в связи с тем, что в дельте Невы, завоеванной у шведов, он начал строить   порт – морские ворота России  и город при нём, названный именем  святого Петра     (В 1730-е годы  Петербург получил среди  иностранцев  ироническое название «Окна в Европу» ; это выражение закрепилось за ним, но его иронический смысл оказался  забытым.)

Расположение новой столицы было неудачным. Надёжных дорог до неё не было, страдали курьерская связь, присылка и отправка рабочих и чиновных людей, доставка в него грузов для экспорта. Соединение  бассейна Невы с судоходными притоками Волги с помощью каналов продолжалось многие десятилетия. Не без  проблем было  снабжение    новой столицы. Петербург окружали леса и болота, подвоз туда продовольствия и фуража  был затруднён,  цены на жизненные припасы  были существенно  выше, чем в Москве. В своём «Медном всаднике», Пушкин пропел гимн Петербургу,  однако старший современник Пушкина  - историк Карамзин был критически настроен к этому городу из-за его географического  положения.   Действительно, после смерти Петра I, когда короткое время императором был его внук – подросток Пётр II, двор  фактически переехал в Москву. .Десятилетнее царствование Анны Иоанновны пришлось на Петербург, но её привязанность к этому  города объяснялась  скорее составом тогдашнего государственного аппарата, который возглавлял   Бирон. В нём было немало курляндцев – немцев из Прибалтики, которым комфортнее было управлять Россией из Петербурга, а не из Москвы, Известно, что в Петербурге им  пыталась противостоять  «Русская партия» во главе с Артемием Волынским, в Москве же  (как можно предполагать) курляндцы были бы вытеснены  из власти. [15]            В следующее царствование  Елизаветы  Петровны двор  долгими месяцами пребывал  не в столице, а  в Москве. Похоже, что  Елизавета предпочла  бы вообще сменить  Петербург на Москву. Я полагаю, что от этого  шага её удерживало политическое соображение. Она пришла к власти как «дщерь Петра», культ Петра был почти официальной идеологией её царствования,   смена же столиц шла вразрез с этим  культом.  Тем  не менее,   еще в середине XIX века, пока не была построена железная дорога Москва-Петербург,  про новую столицу  был  сложен  стих :

«Возникнув с помощью чухонского народа

Из топи и болот в каких-нибудь два года,

Она до наших дней с Россией не  срослась».

Петербургу помогала морская торговля. Приходя в его порт за предметами русского экспорта, иностранные  корабли везли туда   нужные для города товары. Как пишет почти забытый ныне географ-экономист Бернштейн, среди импортных товаров было немало дорогих, вроде материй, вин, фруктов, оружия. Однако их вес  был недостаточен, чтобы  загрузить корабль и придать ему остойчивость. Приходилось набирать и малоценный балласт. В качестве такового английские корабли завозили в Петербург кардиффский уголь, на котором поднялась   металлическая и другая промышленность Петербурга..  Но когда  на Балтике  шли    военные действия,  морской  торговый поток прерывался ; ближе к нашему времени  так  произошло  в 1914 г., это  больно ударило по городу.

По всей видимости, решение о   возврате столицы в Москву, хотя  и негласное, было принято при Екатерине II. Москву готовили к роли столицы. Чтобы спасти от  наводнений Замоскворечье, был прорыт водоотводный канал; вдоль Москвы-реки устраивались набережные. Началось строительство Мытищинского  водопровода, по которому в Москву должна была доставляться вода из подземных источников. Готовилась перестройка Кремля под правительственные учреждения, а в Чёрной Грязи  (ныне это - Царицыно в черте Москвы) велось сооружение грандиозного дворца -  резиденции для императрицы и для её сына Павла с его семьёй. (Дворец был достроен, если можно так выразиться,  только в наше время.)

Однако переезд не состоялся. Наверняка, повлияла нехватка средств в связи с открывшейся Турецкой войной, но можно думать, что  сыграло свою роль и противодействие высшего чиновного   аппарата, который уже обжился в Петербурге. Переезд в Москву  потребовал бы от  него немалых затрат, а главное  - был чреват перетряской кадров. Ведь в Москве была своя знать, которая тоже имела основание претендовать на  места в центральном управлении. Как я предполагаю, столичные сановники, среди которых были ещё сподвижники Великого Петра, упрекали царицу в   измене заветам   Петра; эти упрёки она решила отвести. В Петербурге был поставлен памятник Петру с латинской надписью на нём: «Петру первому Екатерина вторая». Екатерина даже выдавила из себя комплимент Петру.  Она сказала : «Что бы я ни задумывала, оказывается, он уже    это начинал».

Потенциальный конфликт между элитами двух столиц был погашен. Но это не остановило расхождения в нравах между теми и другими. Царствование Павла  I было ознаменовано резким повышением дисциплины в   государственном аппарате, военном и гражданском. Никакие личные и вообще посторонние соображения не должны были отвлекать чиновников от выполнения их   государственных функций.  (В бескомпромиссной борьбе за государственную дисциплину Павел нередко перегибал палку, за что и поплатился своей жизнью, но это – другая тема.)

Надо думать, меры Павла внедрялись прежде всего в столице; до Москвы и вообще до провинции они доходили в ослабленном виде. Так было при Павле, но так продолжалось и после него. В результате, в двух столицах образовались два полюса государственного управления : патриархальный метод управления действовал  в Москве, по всей форме -  в Петербурге.  Расхождение  во  взглядах     между    Москвой и Петербургом        достигло такого уровня, что    привлекло внимание А.С. Грибоедова;  Грибоедов раскритиковал (чуждые ему)  нравы чиновной Москвы в своей комедии    «Горе от ума».

По уму (оставляя в стороне дисциплину),  в государственный. аппарат надо набирать смышленых, деловых,   образованных и стремящихся к образованию людей.  Но  московский вельможа  Фамусов набирает свой аппарат по другому признаку: «При мне служАщие чужие - очень редки. Всё больше сестрины, свояченицы детки». Молчалин, выдвиженец Фамусова – бездумный исполнитель.   Его кредо : «В моих летах не должно сметь своё    суждение иметь».  В зятья себе Фамусов прочит полковника Скалозуба. В отличие от Молчалина, тот  имеет свои мысли, главная из которых – запретить рассуждать о государственных делах тем, кому это не положено : «Я князь Григорию и вам фельдфебеля в Вольтеры дам. Он в три шеренги вас построит, а пикнете  -  так мигом успокоит».  Другая его нехитрая мысль : «Уж  коли     зло пресечь, собрать бы  книги все,  да сжечь».

Свои служебные дела Фамусов выполняет с оглядкой не на закон и не на высшее начальство,  а на мнение верховодящей в московских салонах княгини Марьи Алексевны. [16]      Понятно, что ничего подобного в Петербурге не было и  нет.     

Нынешние профессора в педагогических институтах, которые  учат своих студентов  разбирать   «Горе от ума», не всегда  представляют разницу между Москвой и Петербургом. Для них Фамусов – олицетворение всей чиновной России. Но   Москва  и  провинция времён Грибоедова – это вовсе не  чиновный  Петербург.  Можно вспомнить отважную смерть самого Грибоедова. Грибоедов    противостоял озверевшей   толпе, желавшей расправиться с двумя женщинами, которые пытались  укрыться в российском посольстве в Тегеране. А ведь Грибоедов – воспитанник Петербурга.

Сам чиновный Петербург   был неоднороден, в целом же -   консервативен. Достаточно сказать. что   только в  ХХ веке он начал  делать шаги к ограничению давно  устаревшего для России самодержавия. Тем не менее, для всей остальной чиновной России он был примером   служения .государству.  Другое дело, что  до Октября 1917 года (когда чиновный аппарат  был ликвидирован)  ему  так  и не удалось поднять до своего уровня остальную служилую Россию.

Но эту тему, поднятую в «Горе от ума»,  следовало бы изучать не в школах, как делали раньше, и как  пытаются делать теперь, а в её академиях государственной службы.