См. ранее на Когита.ру:

- Семейная сага в письмах

- Писатели и интеллектуалы Франции и России: прогулки по архивам ХХ века

- «Когда жизнь так дешево стоит…»

- Вероника Жобер. Back in the USSR ou retour à l’Empire russe?

- Август 1914 года глазами участника войны

- «Таковы законы войны: все разрушать…»

**

Представление

27 февраля 2017 года в 18.00 Дом русского зарубежья им. А.Солженицына приглашает на представление книги И.С.Ильина «Скитания русского офицера. Дневник Иосифа Ильина. 1914–1920» (М.: Книжница / Русский путь, 2016).

Дневниковые записи русского офицера Иосифа Сергеевича Ильина (1885, Москва – 1981, Веве, Швейцария) охватывают 1914–1920 годы — переломный период истории России XX века. Яркое эпистолярное свидетельство запечатлело ужасы Первой мировой войны, роковые перемены, повлеченные Февральской и Октябрьской революциями 1917 года, участие автора в Гражданской войне на стороне белых, великий исход российских изгнанников через Сибирь вместе с армией Колчака… Описание этапов драматического жизненного пути, выпавшего на долю будущих эмигрантов, оказавшихся в Маньчжурии, перемежается картинами природы и философскими размышлениями Ильина о смысле жизни и о будущем России, не потерявшими актуальность по сей день.

Наш адрес:
Москва, ул. Нижняя Радищевская, д. 2. Проезд: м. «Таганская» (кольцевая)
**

 Ильин И.С. Скитания русского офицера: Дневник Иосифа Ильина. 1914–1920 / Иосиф Ильин; [подгот. текста, вступ. ст. В.П.Жобер, примеч. В.П. Жобер и К.В. Чащина, разработка карт-схем Т.В.Русиной]. М.: Русский  путь, 2016

Аннотация

 Русский офицер Иосиф Сергеевич Ильин (1885–1981) прожил долгую жизнь, часть которой пришлась на один из самых катастрофических периодов российской истории. Первая мировая война, крушение самодержавия, Октябрьская революция, Гражданская война — вот исторический фон дневникового повествования. Но автор вместе со своей семьей оказывается не «на фоне», а в самой гуще тех событий…
 Издание адресовано широкому кругу читателей, интересующихся российской историей ХХ века.

**

Вероника Жобер любезно предоставила в наше распоряжение электронную версию своего Предисловия к названной книге. Это – первопубликация настоящего текста в Сети. А. А.

**

Вероника Жобер

ИЗ СЕЛИЩ В ХАРБИН

Мы на сто лет состарились, и это

Тогда случилось в час один…

Анна Ахматова. Памяти 19 июля 1914

В 2014-м была годовщина начала Первой мировой войны — как ее называют в Европе, «забытой войны» для России, а также столетие со дня рождения Наталии Иосифовны Ильиной. Тогда же вышел частично в журнале «Октябрь» дневник ее отца, моего деда, Иосифа Сергеевича Ильина, а спустя некоторое время в «Звезде» были опубликованы его воспоминания за 1914–1916 годы. И вот теперь, благодаря издательству «Русский путь», мне дана возможность издать полностью все то, что автор назвал «воспоминаниями биографического характера» за 1914–1920 годы (1). Это рассказ очевидца немаловажных исторических событий, наделенного острым даром наблюдения и обладающего несомненным литературным талантом. Накануне предстоящих годовщин, целого ряда столетий: двух революций 1917 года, Февральской и Октябрьской, Брестского мира, поражения Германии в ноябре 1918 года, начала Гражданской войны, великого исхода колчаковской армии — эта книга должна заинтересовать широкий круг читателей в России.

Иосиф Сергеевич Ильин (1885, Москва — 1981, Веве, Швейцария) прожил, как ему предсказывала французская гадалка в Петербурге, долгую жизнь, часть которой пришлась, как он сам считает, «на самый интересный и грандиозный период в жизни русского народа». Современный читатель, который знает историю страшного для всего мира и в особенности для России ХХ века, вероятно, удивится пафосу и оптимизму таких эпитетов, но согласится с тем, что записки очевидца того времени представляют несомненный интерес.

Данная публикация на самом деле настоящий дневник Ильина тех лет, насчитывающий 463 страницы, хранящийся теперь в Государственном архиве Российской Федерации (2). Как известно, многие русские, попавшие в эмиграцию после Октябрьской революции 1917 года, посылали свой личный архив в Прагу. Осенью 1937 года Ильин сумел переправить туда из Харбина свои дневники за 1914–1937 годы (3). А очутился он в Маньчжурии 3 февраля 1920 года, после шести лет невероятных мытарств, начавшихся с мобилизации 1914 года. Иосиф Сергеевич прожил долгие (4), оказывается, годы в эмиграции в Маньчжурии. Отметим сразу иронию судьбы: он оказался в эмиграции в том самом городе, о котором, как он записал 8 января 1916 года, он не имел никакого понятия (5).

Эти дневниковые записи, начатые более ста лет назад, в 1914 году, написанные по свежим следам знаменательных исторических событий, свидетелем которых он оказался, на самом деле бесценны: изложенным в них фактам и комментариям, записанным молодым еще человеком, можно верить как правдивому и непосредственному свидетельству. Видимо, Ильин отредактировал свои записки уже в Харбине, прежде чем отправить в Прагу.

В 1938 году он пишет: «Теперь в архиве хранятся мои дневники с 1914 г. По 1937 г. <...> Я перед собой не скрываю, что я горд этим и чувствую глубокое нравственное удовлетворение, что после себя оставляю этот документ» (6).

Наличие множества архивных материалов, нередко частного происхождения, которые стали доступны и публикуются теперь в России, доказывает, что представители эмиграции первой волны прекрасно понимали цену таким документам и всячески старались их сохранить, несмотря на все превратности судьбы. Кроме Иосифа Сергеевича, вспомним его жену, которая берегла как зеницу ока письма своей матери, Ольги Александровны Толстой-Воейковой (7). И диву даешься, каким чудом все уцелело! Ведь эти письма, начиная с 1920 года вплоть до октября 1936-го, когда скончалась теща Иосифа Сергеевича, кочевали по разным сперва харбинским, затем шанхайским тесным квартирам, жалким комнатам в пансионах, пережили японскую оккупацию Маньчжурии (с 1931 года), переезд в Шанхай и разразившуюся Вторую мировую войну, наконец, наступление коммунистического маоистского режима. В 1954 году они были благополучно привезены Екатериной Дмитриевной Ильиной из Китая в Москву в сундуке, набитом семейным архивом, что вызвало негодование дочери Наталии Иосифовны. Вместо этого бумажного хлама (так ей тогда казалось) она надеялась найти ценные, особенно в то время, шубы и другую одежду, годную на продажу или обмен.

Об Иосифе Сергеевиче Ильине известно в России, в частности, из автобиографической прозы его старшей дочери, писательницы Наталии Иосифовны Ильиной. Наталия Ильина, приступившая после сатиры к новому для нее жанру, биографической прозе, написала об отце уже после его смерти (8):

«...Я никогда о нем не говорила. <...> Всем же было известно, что он нас оставил, когда мы с сестрой были еще школьницами, нам не помогал, мать билась одна, ей все сочувствовали (“труженица, героиня”), нас с сестрой жалели, нам это казалось унизительным, об отце, о неудачной семейной жизни

родителей говорить не хотелось, но и без нас все всем было известно…» (9). Тем не менее через столько-то лет, пытаясь восстановить его облик, писательнице удалось, кажется, несмотря на накопившуюся обиду, обрисовать беспристрастный портрет. «Невоздержан был этот человек, только что вырвавшийся из братоубийственной войны, невоздержан “в страстях своих”! Первые годы харбинской жизни он еще не снимал полувоенной формы — защитного цвета гимнастерки с глухим воротом, подпоясанной ремнем, зимой носил охотничью куртку, на вешалке в передней висела его офицерская фуражка. Маньчжурскими зимами, малоснежными, с ледяными ветрами, ходил с непокрытой головой (темные волосы бобриком, позже — косой пробор), чем  обращал на себя всеобщее внимание. Был он строен, спортивен, моложав, шутник, остряк, душа застолий...» (10).

Младшая дочь Иосифа Сергеевича, Ольга Иосифовна Лаиль, тоже вспоминает о нем в своей автобиографической книге (11), как и его жена, Екатерина Дмитриевна Воейкова-Ильина, в дневниках, письмах и воспоминаниях (12).

Сам Иосиф Сергеевич много писал. В эмиграции выходили его статьи сначала в Харбине в 1920-е годы (он, в частности, работал в эмигрантской газете «Русский голос»), а затем в 1960-е годы в США, в калифорнийской газете «Русская жизнь» и в знаменитом русскоязычном «Новом журнале», да еще в парижской «Русской мысли», которая в 1981 году «с прискорбием извещает о кончине своего долголетнего сотрудника и друга» (13).

Иосиф Сергеевич очень гордился своим происхождением. Он был русским дворянином, из рода Рюриковичей и князей Галицких. Родоначальником фамилии был Илья Семенович Ляпунов, потомок Рюрика в двадцать третьем колене. В Российском государственном историческом архиве (РГИА) хранится более ста дел о дворянской фамилии Ильиных, причисленных по указу Сената к дворянам Владимирской, Костромской, Смоленской, Санкт-Петербургской и других губерний. Из книги «Дворянское сословие Тульской губернии» явствует, что Ильины были также в Тульской, а затем в Тамбовской, Рязанской, Казанской и Московской губерниях. Принадлежность Ильиных к потомственному дворянству Костромской губернии подтверждена сохранившейся грамотой. В родословной дворян Ильиных указано, что дед нашего автора, Иосиф Дмитриевич, штаб-ротмистр, женат на Елизавете Валериановне НовосильцОвой (именно на таком ударении настаивал его отец, Сергей Иосифович) и является предводителем дворянства Варнавинского уезда Костромской губернии. Мать Иосифа Сергеевича — Наталия Владимировна Даксергоф. Среди родственников Ильиных числятся знаменитые дворянские роды. В дневнике упоминаются и князь Мещерский, и прабабка Нарышкина, портрет которой, работы известной французской художницы Виже-Лебрен, висел над диваном в Тамбове. Все предки Иосифа Сергеевича были людьми служилыми, кто служил в царской армии, а кто в царском флоте, среди них были предводители дворянства, статские советники, коллежские асессоры, кто-то даже был смотрителем Суздальских училищ. Сам Иосиф Сергеевич упоминает еще своего прапрадеда со стороны матери, адмирала Григория Андреевича Спиридова, и Дмитрия Сергеевича Ильина, офицера российского военно-морского флота, героя Чесменского морского сражения (1770).

Ильин кичился своим происхождением, любил подчеркивать свое превосходство, как ни странно даже в жалких условиях эмиграции, над своей женой Екатериной Дмитриевной Воейковой. Но при этом он был ее родственником через Толстых — четвероюродным братом, так как Ксантиппа Даниловна Симонова-Толстая «с плотно сжатыми губами и строгим лицом» приходилась им обоим прапрапрабабушкой.

Не очень понятно, каково было финансовое положение Ильиных. С одной стороны, Иосиф Сергеевич уверял, что его дед был очень богатым помещиком, а если верить семейным преданиям, какой-то Ильин когда-то проиграл в карты два своих имения вместе с крепостными. Во всяком случае, будущая теща Иосифа Сергеевича Ильина «находит, что Иосиф и недостаточно умен, и необразован, и беден и т.д.» (14) и не одобряет брака своей дочери Кати.

До 1912 года Сергей Иосифович Ильин, отец Иосифа, был заместителем заведующего удельной конторой в Симбирске. Он жил в казенной квартире, которую упоминает сын в своих воспоминаниях. Этим объясняется тот факт, что Иосиф Сергеевич несколько лет подряд проводил летнее время в компании многочисленных родственников своей будущей жены и, вероятно, тогда и сделал предложение (15). Все эти молодые люди — Амбразанцевы, Бестужевы, Воейковы, Давыдовы, Мертваго, Мусины-Пушкины, Толстые, Ушаковы — выходцы из славных дворянских родов. Они любили проводить лето вместе в родных «дворянских гнездах», конец (16) которых Иосиф Сергеевич с такой ностальгией описал. Это целый ряд близлежащих усадеб Симбирской губернии: Жедрино, Золино, Каранино, Репьевка, Самайкино, а также сел и деревень с ласкающими ухо названиями: Алакаевка, Загарино, Коптевка, Рачейка, Томышово, Топорнино... Вся эта молодежь относится к последнему поколению, беспечно вкусившему прелести беззаботной жизни в дворянских имениях.

До рокового 1917 года, перевернувшего всю жизнь, все родственники и знакомые, а это главным образом дворяне, продолжают жить, не отдавая себе отчета, на какой пороховой бочке они сидят. Сестра Соня в Париже, учится в Сорбонне, и вернется только в 1917 году, через Швецию, когда будет восстановлен морской путь. Дядю Осю, отдыхающего с женой, как каждый год, в Германии, мобилизация застает в Мариенбаде. Осенью 1914 года в Пензе, где живет другой, женин дядя, вице-губернатор Алексей Александрович Толстой, пышно празднуется его серебряная свадьба, да вообще чуть ли не каждый день пир горой. Иосиф Сергеевич с Алексеем Александровичем, например, съедают за завтраком сотню устриц (17), которые выписываются ящиками прямо из Крыма! Родственники и знакомые самого Ильина тоже продолжали вести довольно беспечное существование. Заезжая во время войны в Москву или в Петроград, Ильин идет обедать в модный ресторан, проводит вечер в кафе-шантане, играет в карты, пьет ночь напролет с товарищами.

Иосиф Сергеевич Ильин родился в Москве, но учился в Петербурге. Он был кадровым военным. Учился в морском кадетском корпусе, гардемарин выпуска 1907 года, но, кажется, ушел из флота в знак протеста против позора поражения царского флота при Цусиме. Видимо, после этого поступил в Михайловское артиллерийское училище. С 1908 года служил поручиком вартиллерийской бригаде (командовал полубатареей) в маленьком гарнизоне в Селищах в Новгородской губернии, где провел в общей сложности семь лет. Там же поселился вместе с женой после свадьбы в 1912 году. Екатерина Дмитриевна Воейкова, интеллигентная, образованная молодая женщина, скучала в этой глухомани и мечтала для мужа о более интересной и широкой деятельности, с бОльшим окладом. Для продвижения в карьере и ради переезда в Петербург Иосиф Сергеевич не без труда пытался сдать экзамены в Военную академию, но в 1913 году провалился. А все хлопоты, предпринятые женой для перевода мужа в штаб дивизии, оказались неудачными. В марте 1914 года он должен был снова сдавать экзамены, и в этот раз, кажется, был принят. Екатерина Дмитриевна во что бы то ни стало хотела выбраться из Селищ, где ей было тоскливо, неинтересно, не хватало интеллигентного, культурного общения. В мае 1914 года в Петербурге родилась их первая дочь, Наталия, и, когда пришел приказ о мобилизации 18 июля 1914 года,

Иосиф Сергеевич был один в Селищах, так как Екатерина Дмитриевна уехала в деревню, в Симбирскую губернию, в родную усадьбу Самайкино. Иосиф Сергеевич был ранен в руку в самом начале войны, 20 августа 1914 года, у местечка Млынки-Крач Люблинской губернии и уезда (18), и получил контузии.В 1915 году он был награжден «Анной» 4-й степени «за храбрость» и «Станиславом» с мечами и бантом.

Как царский офицер, служивший в армии, да еще в трудное военное время, когда по всей Европе, и особенно в России, распространились пацифистские настроения, Иосиф Сергеевич был возмущен приказом № 1, принятым 1 марта 1917 года, результатом которого было полное разложение армии. Распад дисциплины, необходимой составляющей любой армии, повлек за собой необратимые последствия, свидетелем которых и стал Ильин. Поэтому для него Керенский, ставший во Временном правительстве военным министром после отставки Гучкова, просто «шут гороховый». Иосиф Сергеевич резко осуждает поведение некоторых родственников, перешедших на сторону большевиков. Это касается, например, Михаила Алексеевича Толстого. О его судьбе известно довольно мало. Он окончил политехнический институт, получив строительную специальность. Ильин пишет, что в 1914 году «Миша» «ухитрился стать начальником санитарного поезда дворянской организации № 151». Затем в 1918 году он поехал в Пензу служить инструктором в Красную армию. По некоторым сведениям, он занимал в ней высокую должность, участвовал в освобождении Симбирска в 1918 году, был одним из руководителей строительных работ по восстановлению Сызранского моста и был расстрелян вскоре после этого, кажется, за растрату казенных денег.

Вообще Иосиф Сергеевич в своих постоянных рассуждениях и часто весьма критических замечаниях по отношению к своим сородичам-дворянам приходит к довольно противоречивым умозаключениям. С одной стороны, он не лишен, увы, распространенных в то время сословных предрассудков, недопустимых в наше время и способных покоробить современного читателя. С другой стороны, он зло высмеивает пороки вконец выродившихся, как ему кажется, дворян и не раз возвращается к этой теме. То ли нелады с семьей жены, в которой он чувствует себя непризнанным, то ли обида за себя, за в общем-то не очень удавшуюся карьеру и жизнь, побуждают его часто так ехидно отзываться о родственниках.

Читая военный дневник Ильина, поражаешься, как мало пафоса в этих записях, и вообще диву даешься, что они принадлежат перу кадрового офицера. С первых же строк, а именно в день мобилизации, его размышления касаются бессмысленности этой войны, зла, которое она порождает, разрухи, которую она неизбежно несет: «Таковы законы войны: все разрушать».

Страшная, жестокая, затянувшаяся вопреки всем надеждам война — вот что описано в этом дневнике. Лишний раз убеждаешься в том, насколько наивны были все, надеясь на короткую войну. Как известно, эту иллюзию разделяли многие, не только русские. Ильин сразу осознал весь ужас войны, став очевидцем страшной смерти некого Ермолая, погибшего в нескольких шагах от него, тогда как он сам получил сравнительно легкую рану. Можно даже предположить, что ранение в самом начале войны его и спасло. После этого он уже не участвовал в боях на фронте, так как был зачислен на нестроевые, или тыловые, должности, а в 1917 году он находился близ Житомира, на Юго-Западном фронте, где служил инструктором в 1-й школе прапорщиков, преподавая курс артиллерии.

Каждый раз при виде того, как война разоряет крестьян, у которых отбирают последнюю лошадь, да еще производят мобилизацию дополнительных возрастов в самый неподходящий момент — «непременно в разгар уборки!», у Ильина вырывается вопль негодования.

Автор постоянно сетует на полную неналаженность и неразбериху, его, мягко говоря, удивляют беспорядок, царящий в войсках на фронте, полное неведение начальства о положении дел, канцелярщина, заставляющая расписываться в десяти бумагах.

За первые годы войны он объездил западную часть России, побывал в Польше и в Галиции, был в Москве, Петрограде и Киеве, во Львове, в Тамбове и Пензе. Эти частые разъезды заставляют его на каждом шагу пускаться в сравнения, которые, конечно же, оказываются не в пользу России. Его страшно раздражают бросающиеся в глаза пороки русской действительности: грязь, отсталость, воровство, ужасные дороги. Жизнь в провинциальных городах его удручает, тем более что сам вице-губернатор Пензы, родственник его жены, на его возмущение по поводу состояния уборных в городе довольствуется ответом, что «вообще такова русская жизнь и что русские ни до чего еще не доросли».

Среди военных, с которыми он имеет дело, вечные кутежи, пьянство, непрекращающаяся игра в карты. Разврат полный, и Ильин часто сокрушается по этому поводу. Интриги и злоупотребления, с которыми он сталкивается ежедневно, дают ему понять, что дела плохи, надежды на победу мало. Он трезво смотрит на поведение казаков, которые умеют только грабить, скептически относится к тем проявлениям патриотизма, которые он наблюдал в Москве. Узнав в 1915 году о том, что Италия объявила войну Австрии, он отмечает: «Еще одна страна впуталась».

Надо сказать, что Ильин на каждом шагу, как часто бывает с представителями русской интеллигенции (хотя он страшно издевается над типичными мягкотелыми русскими интеллигентами), философствует, размышляет, задается вечными, «проклятыми» вопросами, терзающими до сих пор лучшие умы России. Но надо отдать ему должное, он прекрасно понимает истинное положение дел и делает весьма умные выводы. Как иначе объяснить тот факт, что он единственный в семье понял летом 1918 года опасность, грозившую всем помещикам, остававшимся у себя в усадьбах? Как военный, переживший в Юго-Западной армии Февральскую и Октябрьскую революции, он был гораздо лучше осведомлен о настроениях не только в армии, но и по всей стране. Вопреки нежеланию родственников жены покидать родные места, он их спас, приняв решение бежать из Самайкина. Неоспоримым доказательством его правоты оказалось, увы, зверское убийство сестры и брата его тещи в Репьевке и Каранине буквально на следующий день после бегства Ильиных.

Данная Иосифом Сергеевичем характеристика русского «народа» — такого, каким он представляется в роковой период революции, — поражает своей точностью. «Мерзавцы и шалопаи» создают настроение, а мужики прикрываются «темнотой». К этому надо добавить талант Ильина-рассказчика. Изумляет его способность воспроизводить живые диалоги, и в частности диалектные особенности речи простых людей. Это наиболее заметно ьв его записи от 22 января 1918 года. Живые сцены на вокзалах, разговоры в вагонах переданы очень убедительно. Читателю передается волнение Ильина близ Коптевки, уже совсем близко к цели, когда он в январе 1918 года, сбежав из армии с липовой бумажкой, которая гласит, что «старший писарь нестроевого разряда Осип Ильин едет по демобилизации на родину», возвращается к своим в Самайкино.

Из того, что он типичный потомственный дворянин старого режима и кадровый офицер, преданный «вере, царю, отечеству», не следует, между  прочим, заключить, что он убежденный монархист, отнюдь! На самом деле он, как и жена, член Конституционно-демократической партии, или Партии народной свободы, он даже был кандидатом в делегаты Учредительного собрания от партии кадетов и приветствовал Февральскую революцию, падение самодержавия, вообще считал власть Романовых «ужасной». Еще в Селищах, до войны, молодые Ильины дружили с Тырковыми. Там единственным исключением в окружающем бескультурье было соседство этой семьи. Иосиф Сергеевич с женой навещали в усадьбе Вергежи, на берегу реки Волхов, знаменитого народовольца Аркадия Владимировича Тыркова, участника подготовки покушения на Александра II в 1881 году, и его сестру, известную кадетку Ариадну Владимировну, видного члена Конституционно- демократической партии. Екатерине Дмитриевне на всю жизнь запомнился визит в Вергежи английского писателя Уэллса в 1914 году. А Иосиф Сергеевич вспоминает елку 1912 года (19), когда он познакомился с «революционер-террористом» Аркадием Владимировичем. В другой раз в Вергежах оказался «маленький, весь какой-то зябкий Ремизов в больших очках и пледе».

Ильины поддерживали связь с Ариадной Владимировной и после ее эмиграции в Англию. Ольге Александровне Воейковой, например, только благодаря Тырковой в 1920 году удалось выйти на связь с дочерью, оказавшейсяьв эмиграции в Харбине. Сохранилось письмо Ольги Александровны, с помарками цензуры, написанное Ариадне Владимировне из Самары. А в конце июля 1919 года, в Омске, уже будучи в штабе Колчака, Иосиф Сергеевич получил с большим опозданием из Лондона от Ариадны Тырковой письмо, которое прозвучало горькой насмешкой. Ариадна Владимировна пророчила встречу зимой в родном поместье Вергежи после победы Белого движения.

Исторический фон, на котором проходит жизнь Ильина и его близких в 1917–1919 годы, — это две революции, а затем Гражданская война. Иосиф Сергеевич записывает ход событий и свои личные впечатления день за днем; когда ему это не удается, он явно сокрушается и пытается по мере возможности наверстать упущенное. Его записи весьма подробны и прекрасно воссоздают атмосферу эпохи, а главное, его личные переживания. Описываемые им фактически ежедневно события, рассказы о встречах с историческими лицами того времени позволяют окунуться в самую гущу истории. Мелькают многочисленные известные и менее известные имена: Азеф, Вольский, Галкин, Гучков, Деникин, Дутов, Елачич, Жанен, Зефиров, Игнатьев, Лебедев, Клафтон, Корнилов, Михайлов, Муравьев, Набоков, Нокс, Полонский, Савинков, Семенов, Троцкий, Унгерн... И многие, многие другие, всех не перечислить здесь. Характеристики, данные автором тем или другим, не лишены, конечно, прямолинейности, да иногда и предвзятости, но всегда основываются на фактах и опираются на непосредственное восприятие очвидца. Надо, конечно, признать, что мало кто достоин похвалы в его глазах.

Пожалуй, кроме самого Верховного правителя Колчака, да еще Пепеляева, Каппеля и профессора Дмитрия Васильевича Болдырева, никто не способен снискать его одобрение. Не потому ли (зная их неприязнь к Колчаку) он так зло отзывается о князе Кропоткине и Дитерихсе, с которыми он встречается в 1919 году? Они ему кажутся типичными представителями дегенерировавшего дворянства. Читая то, что он наблюдает, приходится обычно соглашаться с автором. Интриги и политиканство политических деятелей и военных Белого движения, многих из которых можно назвать просто авантюристами, распущенность и развращенность общества в провинциальных городах, где устанавливается власть белых, — все это поражает воображение читателя. Воровство, кутежи и пьянство, царящие в рядах самой Белой армии, не обещают ничего хорошего. Большевики, естественно, — «разбойники, узурпаторы и каторжане». И невольно приходят на ум «Бесы» Достоевского. Все, как кажется Ильину, пропитано «достоевщиной», везде чувствуется «моральный вывих». В искренности автора нельзя сомневаться. Ведь он и о себе не всегда высокого мнения. Признается в «упрямстве» и «отсутствии настоящего мужества».

Как мы знаем, он принадлежал к оппозиционной партии кадетов, приветствовал падение царизма. Увы, никакие надежды не оправдались, пришло полное разочарование, и Иосиф Сергеевич удивительно скоро понял, что никак нельзя тешить себя иллюзиями. Белое движение, в ряды которого он записывается, ему кажется обреченным почти с самого начала. Осознание гиблости всего затеянного пронизывает повествование. Приходится задаваться проклятыми вечными вопросами, которые остаются, увы, такими актуальными в России. В чем дело? Почему страна с такими богатствами (они бросаются в глаза Ильину во время его путешествий по Сибири) не может обеспечить достойную жизнь русским? Иосиф Сергеевич сравнива ет убожество, грязь, нецивилизованность русского быта с тем, что видел в Польше; с горечью убеждается в том, что «среди русских такого вполне законченного типа» военных, как поляки Полонский и Бржезовский, он «почти не встречал». Таких примеров много, таких невыгодных для России сравнений уйма.

Невольно возвращаешься к мыслям о характере русского народа и задумываешься над причиной превосходства красных. «Откуда столько энергии? Почему при полном развале, голоде и пр. они все-таки наступают, сдерживают и даже кое-где имеют успех?» Иосифу Сергеевичу не откажешь в прозорливости и историческом чутье. Он, несомненно, одаренный писатель, чуткий наблюдатель и неплохой аналитик окружающих его событий.

Для современного читателя главную ценность этих дневниковых записей составляет, несомненно, изложение исторических событий тех лет, а также портреты военных и политических деятелей, с которыми столкнулся тогда Ильин. Но воспоминания «биографического характера», как их озаглавил автор, нам позволяют к тому же познакомиться с самим Иосифом Сергеевичем, с его характером и личными интересами.

В его дневнике то и дело говорится об охоте, о лошадях. Иосиф Сергеевич прекрасный наездник и большой любитель лошадей. Недаром же его в апреле 1919 года в Семипалатинске избирают инструктором офицерской езды и председателем охотничьего кружка. Он поименно знает лошадей, и мы знакомимся с некоторыми из них: вороной красавец Зуав, рослый, чистопородный Гром, Юшка, Серый, Царевна, Жар-Птица, Удалой.... Самое трогательное — в записи 1914 года: в самом начале войны, когда забирают по всей стране лошадей на нужды армии, у несчастной крестьянки, у которой мобилизовали мужа, а теперь отбирают единственную лошадь, вырывается крик, обращенный к комиссии: «Васькой зовут, Васькой, барин, не забудьте!»

Как офицер-артиллерист, Ильин прекрасно разбирается в оружии. Как заядлый охотник, он склонен сочинять собственные «Записки охотника»: при любой оказии затевает длинные охотничьи разговоры; проезжая по лесным местам, немедленно определяет, какая там дичь водится, безумно жалеет, если нет при нем ружья. А в феврале 1920 года на станции Маньчжурия КВЖД первое, что ему бросается в глаза на базаре (и вызывает его восторг), — это обилие фазанов и куропаток. Наподобие Левина, героя Льва Толстого, Ильин находит «необъяснимую прелесть» в физическом труде на воздухе. Приобщение к родным местам, к русской природе вообще вдохновляет его на великолепные описания пейзажей тех мест, через которые он проезжает.

К этому надо добавить, что он не лишен иронии и юмора. Он запомнил, как, при их окончательном отъезде из Репьевки, тетка Мертваго (которая в тот же день будет зверски убита) кричала им вслед не забыть вернуть ночной горшок, который она им одолжила для детей. Далее записывает, что в грязной избе, в которой они нашли приют в июне 1918 года, «есть надо с оглядкой, чтобы не проглотить муху», а в Самаре, в беседе с приятелями, мрачно смеется над остротой Клафтона о том, что, если большевики повесят журналиста Кудрявцева, он уже не сможет говорить, «он будет болтать… ногами».

Можно предположить, что старшая дочь Ильина, Наталия Иосифовна, в какой-то мере унаследовала от отца чувство юмора, что послужило источником ее сатирического дара.

Кстати, если сопоставить биографии Иосифа Сергеевича и Наталии Ильиных, следует подчеркнуть удивительное совпадение в их «дорогах и судьбах». У обоих резко изменился жизненный путь в тридцать четыре года. 3 февраля 1920 года Иосиф Сергеевич очутился в Харбине. В 1948 году Наталия Ильина, вернувшись репатрианткой в СССР, начинает новую жизнь в Казани. Оба, по счастливому стечению обстоятельств, выжили: один умер на чужбине в глубокой старости, другая дожила до почтенного возраста на родине, куда она так стремилась. Чья из этих судеб оказалась счастливее?

Наталия Ильина до конца своей жизни утверждала, что никогда не пожалела о своем возвращении в СССР. С другой стороны, она признавалась, что, если бы она понимала, что происходило на самом деле в стране в те времена, она, вероятно, не решилась бы. А ехать ей было надо, ибо «отечество — это язык».

Как известно, Наталия Ильина многое не могла простить отцу. Объясняется это тем, что расхождения между отцом и дочерью отчасти связаны с их абсолютно противоположным восприятием собственного детства. В сентябре 1914 года Иосиф Сергеевич, сидя в гостиной у отца в Тамбове, вспоминает «далекое, милое, невозвратное детство». А Наталия Ильина в одном из редких писем к отцу пишет об атмосфере «ущербности, безвыходности, тоски», царящей в Харбине.

Объединяет же их на самом деле то главное, что так присуще всем русским, во все времена, — вспомним, например, страницы, посвященные России русскими писателями-эмигрантами. Какими словами это выразить, ведь так не хочется употребить набившее оскомину, бесстыдно опошленное идеологами разных течений, в частности квасными патриотами, пышное выражение «любовь к родине»? Видимо, остается только сокрушаться о том, что история России показывает, как во все времена «Родина-мать» оказывалась такой злой мачехой для лучших своих сынов, вынужденных ее покидать, не забывающих о ней ни на минуту и часто затем стремящихся вернуться (20).

Никакого ура-патриотизма, никакого проявления национальной гордости не найдешь под пером Ильина. И как не согласиться с ним, когда он пишет: «Мне было немного стыдно за большую, могучую Россию — Россию бесправия, Россию произвола». И хочется надеяться, что, прочитав его воспоминания, многие разделят его покаянные мысли: «Все мы русские, все мы виновны, и все мы носим дурные черты в себе русского характера…»

Прошло больше ста лет с тех пор, как был начат публикуемый здесь дневник. «С тех пор мы на сто лет состарились», но размышления Иосифа Ильина не устарели. Его описание «забытой войны» 1914–1918 годов особенно важно теперь, когда наконец эта тема встала на повестку дня. Он был участником той войны с первых же дней, потом после революции пришлось бежать от красных, вывозить семью, чтобы ее спасти. Но и тогда, в самые страшные роковые минуты, не покидало его поразительное чутье: любовь к родной природе, отчаяние перед неминуемой катастрофой:

«Дорога шла сначала небольшим леском, потом полями. Необычайно было красиво, когда вдруг блеснула стальная гладь Волги. Что за река! Глядя на эту ширь, как-то не верится ни в революцию, ни во все это безобразие. И вот среди этой родной, русской, самой прекрасной в мире природы чувствуешь отчетливо каким-то подсознательным чутьем, что надвигается что-то грозное, неотвратимое, давящее, тяжелое», — записывает он 21 июня 1918 года.

А впереди был великий исход вместе с армией Колчака...

Париж, 2016

1 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. Р 6599 (Воспоминания Ильина И.С. биографического характера с 1914 г. до 1920 г. (с приложеием документов и газетных вырезок)). Оп. 1. Д. 16. Машинопись. 463 л.

2 Личный фонд И.С. Ильина, поступивший в ГА РФ в составе бывшего Русского заграничного исторического архива в Праге (РЗИА) в 1946 году. Я очень благодарна научному руководителю (в пору подготовки книги — директору)

3 В дневниковой записи от 30 июня 1938 года И.С. Ильин пишет, что заходил в чешское консульство в Харбине и получил за свои дневники 1800 чешских крон по курсу (ГА РФ. Ф. Р 6599. Оп. 1. Д. 13. Л. 3).

4 Он оставался в Харбине вплоть до 1956 года.

5 «Стыдно сказать, я даже не имел понятия, где это Харбин» (см. с. 146 наст. изд.).

6 ГА РФ. Ф. Р6599. Оп. 1. Д. 13. Л. 3.

7 Теперь они изданы в постсоветской России, см.: Русская семья «dans la tourmente déchaînée…»: Письма О.А. Толстой-Воейковой, 1927–1930 гг. / публ. и коммент. В. Жобер. Изд. 2-е, испр. и доп. — СПб.: Нестор-История, 2009. — 526 с.; Когда жизнь так дешево стоит… Письма О.А. Толстой-Воейковой, 1931–1933 гг. / публ. и коммент. В.П. Жобер. — СПб.: Нестор-История, 2012. — 360 с., ил.

8 См. главу «Отец» в книге: Ильина Н. Дороги и судьбы / предисл. В. Жобер, А. Латыниной. — М.: АСТ; Астрель, 2014. С. 606–640.

9 Там же. С. 615.

10 Там же. С. 616.

11 Ильина-Лаиль О. Восток и Запад в моей судьбе. — М.: Викмо-М, 2007.

12 «Нам не уйти от Родины навеки...»: Дневники, письма, воспоминания Е.Д. Воейковой / публ. О. Лаиль. — М.: Русский путь, 2010.

13 Русская мысль. 1981. 12 февраля.

14 «Нам не уйти от Родины навеки...». С. 17.

15 См. рассказ явно автобиографического характера «История одной усадьбы», вышедший в Харбине.

16 Ильин И.С. Конец дворянских гнезд // Русская жизнь. 1963. 17 января.№° 489; 19 января. №° 5257; 22 января. №° 5288; 24 января. №° 490.

17 У Наталии Иосифовны мы найдем дальний и горький отголосок пристрастия отца к устрицам. Она пишет о том, как, уже в Харбине, после развода родителей, пришла в обеденное время к отцу, в надежде, что ее накормят. Отец же, сперва озадаченный ее появлением, быстро спохватился и веселым голосом крикнул второй жене «Не беспокойся! Она не любит устриц!» (Ильина Н. Дороги и судьбы. С. 618).

18 В нынешней Польше.

19 Страничка воспоминаний (памяти А.В. Тыркова) (Личный архив В. Жобер, газетная вырезка).

20 Как ни странно, в сентябре 1955 года Иосиф Сергеевич писал в Москву своей родной сестре, Софии Сергеевне Сотниковой, что хочет вернуться в Россию.

**

См. также заметку Вероники Жобер о книге И.С. Ильина «Скитания русского офицера» в жунале «INTER» (том 12, 2016) - «Много нас рассеяно по свету... Мы — лишь след на тающем снегу...»; http://jour.isras.ru/index.php/inter/article/view/4917/4711

**

См.  ранее, в цикле «Историческая память – с глянцем и без» на Когита.ру

- Память историческая: официальная и коллективная. Начало. Продолжение. Окончание  (1)

- Наша история: где честь, а где позор (2)

- Память о жертвах и наследие палачей (3)

- Жизнь, правда и судьба Варлама Шаламова (4)

- Лучший Новогодний подарок (5)

- Правда о депортации народов из Причерноморья 1941-1949 гг. (6)