См. на Когита.ру:

- Субъект-субъектная социология, или поворот к антропоцентризму

- Субъект-субъектная социология, или поворот к антропоцентризму. Продолжение 1

- Субъект-субъектная социология, или поворот к антропоцентризму. Продолжение 2

- Субъект-субъектная социология, или поворот к антропоцентризму. Продолжение 3

- Субъект-субъектная социология, или поворот к антропоцентризму. Продолжение 4

**

Из книги: Алексеев А.Н. Драматическая социология и сциологическая ауторефлексия. Том 4. СПб.: Норма, 2005

Содержание

Глава 23. Эпистемологические дебаты

23.1.   «Прорвался ли автор к сути?!» (фельетон о «Драматической социологии...») (авт. — В. Григорьев)

23.2.   Что такое «строгое исследование»? (авт. — А. Алексеев, Б. Беликов)

23.3.   Пределы компетенции дискурсивной социологии (авт. — В. Шубкин)

23.4.   Из истории идейной борьбы вокруг проблемы социального эксперимента

(авт. — Р. Рывкина, А. Винокур)

23.5.   «Качественное знание — это своего рода маточный раствор...» (авт. — С. Белановский; А. Алексеев)

23.6.   «Case study» как исследовательская методология (авт. — В. Герчиков) 23.7.   Из болгарского энциклопедического словаря по социологии (авт. — Ст. Михайлов)

23.8.   «Скрытая камера» социолога

23.9.   На пороге экоантропоцентрической социологии (авт. — Т. Дридзе)

23.10. «Метод — не только путь, но и взгляд...» (авт. — Н. Козлова)

23.11. К вопросу о «нормальной» и «ненормальной» социологии

23.12. «Физика Логоса» и коммуникативная социология (авт. — С. Чесноков)

         23.12.1. И еще одна рецензия...

         23.12.2. Этика и наука

23.13. Введение в коммуникативную социокультурную биографику (авт. — Р. Ленчовский)

23.14. Оборона, которую считаю необходимой и достаточной

23.15. «Ключевым здесь является вопрос о жанре...» (авт. — Д. Равинский)

Ремарки:

Две «карьеры» (раздел 23.1); Кульминационный пункт памфлета (23.1); «Суди себя сам» (23.1); Суть и сущность (23.1); Ментальный конфликт «отцов» и «детей» (23.1); К вопросу о литературных, журналистских и научных жанрах (23.1); МОНОлогизм versus ПОЛИлогизм (23.1); Создатели автопортретов (23.1); ...и математика не исключает «нестрогость»! (23.2); Предрассудки «позитивной» науки (23.2); Обоснованность, надежность, экономичность, изящество (23.2); Каким быть дальнейшему научному движению? (23.2); Еще одно толкование «научной строгости»... (23.2); Мой «заочный» научный наставник (В. Н. Шубкин) (23.3); Дорого то, что сказано вовремя... (23.3); Социальный эксперимент = исследование + управление? (23.4); Живко Ошавков и Анатолий Давыдов (23.7); К вопросу о профессиональной этике (23.8); Дридзевские чтения (23.9); За «рефлексивную социологию» (Г. Саганенко) (23.9); Коллажи жизни (23.10); Внутриличностный конфликт интерпретатора с протоколистом (23.10); Вспомним М. Гефтера (23.10); «Субъект-объектная» и «субъект-субъектная» социологии (23.11); О физике Логоса (С. Чесноков) (23.12); Не только учебная версия... (23.13)

Приложения к главе 23

П.23.1.   Собеседование теории с реальностью (А. Ухтомский) (авт. — А. Ухтомский)

П.23.2.   Личностная самоотдача как преодоление дизъюнкции между субъективным и объективным (М. Полани) (авт. — А. Грицанов; В. Лекторский; М. Полани)

П.23.3.   «Из тупика на коронную дорогу интегральной социологии и психологии...» (П. Сорокин) (авт. — П. Сорокин; Н. Серов)

П.23.4.   Из истории гуманистической (интерпретативной) социологии

П.23.4.1.    Первая школа качественных исследований в социологии (авт. — В. Семенова)

П.23.4.2.    «Границы социологического познания пролегают там, где кончается интерес или изобретательность социолога...» (авт. — М. Филипсон; П. Филмер; Х. Абельс; В. Семенова)

П.23.5.   О драматургической социологии (И. Гофман) (авт. — Х. Абельс; А. Ковалев)

П.23.6.   О социологической интервенции (А. Турен) (авт. — А. Турен)

П.23.7.   «Истории жизни» и перспектива пробуждения социологии (авт. — Д. Берто)

П.23.8.   «Рутина», «события» и «загадка жизни»

(авт. — В. Голофаст)

П.23.9.   Метод погружения (авт. — В. Павленко)

П.23.10. Гюнтер Вальраф — король анонимной «ролевой журналистики». Интермедия (авт. — М. Зоркая)

П.23.11. «Исповести» и «жизнемысли» Георгия Гачева (авт. — Г. Гачев)

П.23.12. Классическое, неклассическое и постнеклассическое социальное видение (авт. — В. Василькова)

Ремарки:

Движение мировой научной мысли (раздел П.23.3); Диспут между «интуитивистами» и «рационалистом» (П.23.3); «Прово-кативные» ситуации = «моделирующие» ситуации? (П.23.4); Сокрытая сторона жизни (П.23.8); Биографический метод и диалог (П.23.8); «...когда субъект случившееся с ним представляет как им инициированное, а условия, в которых ему приходится находиться, — как им созданные...» (П.23.9); Метод погружения как предельный случай включенного наблюдения (П.23.9); Погружение — диалог — постижение (П.23.9); Погружение как акт ответственности (П.23.9); Разведение или

соединение социальных ролей? (П.23.10); «Жизнемысли» и «мыследействия» (П.23.11); Социология — дальнозоркая либо близорукая... (П.23.12)

**

Глава 23. Эпистемологические дебаты

<…>

 23.13. Введение в коммуникативную социокультурную

Биографику

[Ниже — программа (рабочий тематический план третьего семестра 2003/2004 года) спецкурса «Биографический метод в социологических исследованиях (введение в коммуникативную социокультурную биографику)», который читает Роман Иванович Ленчовский на факультете социальных наук и социальных технологий в Национальном университете «Киево-Мо-гилянская академия».

Об этом спецкурсе уже шла речь ранее. Дело в том, что мой киевский друг и коллега решил воспользоваться историей эксперимента и «дела» социолога-рабочего, описанной в настоящей книге, в качестве своего рода модели, избрав ее предметом для теоретико-методологического и дидактического осмысления и сделав своего рода стержнем, на который нанизывается содержание всего курса.

Напомню, что свои учебные работы студенты — слушатели этого спецкурса — выполняли «в жанре» личного письма другу по поводу первых двух томов «Драматической социологии и социологической ауторефлексии». — А. А.]

Темы лекций

1. Биографический нарратив как феномен индивидуального и общественного самосознания, предмет и стратегия социокультурных исследований. Феноменологическая методология, «анализ случая» и социологический праксис в биографике (парадигма А. Алексеева).

2.  Многообразие форм и жанров биографических репрезентаций и реконструкций. Описательная и объяснительная биографика. Конфликт идентичностей и жизненный кризис.

3. «Конфликт интерпретаций». Социокультурная герменевтика: от объяснения к пониманию в биографике.

4. «Конфликт коммуникаций»: эпистемологическая и экстраэпистемологическая перспективы в биографике.

5. «Конфликт экзистенций». Ценностное разнообразие культурных универсалий, жизненных позиций и стратегий, индивидуальных судеб. «Наблюдающее участие» и социологический «дазайн-анализ» в гуманитаристике.

Темы групповых занятий

Семинар 1.

1. Общее представление о биографическом методе.

2. Жанры биографических репрезентаций и исследовательских стратегий.

3. Метод «наблюдающего участия», «драматическая социология» и социологическая ауторефлексия («случай — дело» А.: первая часть).

Семинар 2.

1. «Конфликт идентичностей». Человек в пограничных ситуациях и жизненный выбор.

2. Описательная и объяснительная биографика.

3. Метод «наблюдающего участия», «драматическая социология» и социологическая ауторефлексия («случай — дело» А.: вторая часть).

Семинар 3.

1.  «Конфликт интерпретаций» — от биографических объяснений к пониманию.

2. Биографическая герменевтика.

3. Метод «наблюдающего участия», «драматическая социология» и социологическая ауторефлексия («случай — дело» А.: третья часть ).

Семинар 4.

1. «Конфликт коммуникаций». Биографические коммуникации.

2. 7 уровней общения (по Бьюдженталю).

3. Метод «наблюдающего участия», «драматическая социология» и социологическая ауторефлексия («случай — дело» А.: четвертая часть).

Семинар 5.

1. Экзистенциальная биографика. (Дазайн-анализ в философии, психологии и социологии).

2. Культурные универсалии, стратегии жизни и индивидуальные судьбы.

3. Метод «наблюдающего участия», «драматическая социология» и социологическая ауторефлексия («случай — дело» А.: пятая часть).

Автор курса — Р. Ленчовский.[1]

Ремарка: не только учебная версия…

Как видно, не я сам, а именно Роман Ленчовский выполняет рекомендацию, высказанную 8 лет назад Р.В. Рывкиной:

«…Хочется… пожелать автору сделать учебную версию своего труда… На нем… учить социологии, включив в рекомендательный список для сту-дентов».

Замечу, что программа Р. Л. являет собой также и оригинальную теоретическую разработку; истолкование «случая» социолога-испытателя, в терминах, пока не освоенных самим «изобретателем» драматической социологии. (Апрель 2005).

23.14. Оборона, которую считаю необходимой и достаточной

…Стиль полемики важнее предмета полемики. Предметы меняются,а стиль создает цивилизацию…     Г. Померанц

Несколько вступительных слов

Выше (раздел 23.1) приводился полный текст рецензии (можно сказать — фельетона) преподавателя социологии СПбГУ В. Григорьева на первые два тома «Драматической социологии и социологической ауторефлек-сии». Этот текст был откомментирован мною — «по горячим следам» (в июне 2003 г.). Тогда же он был включен в рукопись заключительного тома настоящей книги (против чего сам рецензент не возражал).

Когда в начале 2004 года я вдруг обнаружил этот фельетон напечатанным на страницах «Социологического журнала» — то счел необходимым откликнуться письмом в редакцию. После письменного обмена мнениями между заместителем гл. редактора журнала Л. А. Козловой и автором книги редакция согласилась напечатать мой ответ оппоненту и даже прислала корректуру — соответствующие страницы оригинал-макета № 4 «СЖ» за 2003. Но в последнюю минуту гл. редактор журнала Д. Л. Константиновский готовившуюся публикацию моей «обороны» отменил, без объяснения причин своего решения.

Ниже — поначалу принятый редакцией «Социологического журнала», а затем «круто» отвергнутый ею текст. (Июнь 2004 — апрель 2005).

Авторский комментарий к книге

В № 2 ««Социологического журнала»» за 2003 год была опубликована рецензия «кандидата философских наук Л. Г. Григорьева»[2] на мою книгу «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия», вышедшую, при поддержке Российского Фонда фундаментальных исследований, в Санкт-Петербургском издательстве «Норма», в 2003 году.

Упомянутая рецензия, с одной стороны, пожалуй, выполняет относительно названной книги своего рода рекламную функцию, а с другой — играет роль, как я считаю, дезориентирующую. Думается, что опубликованный журналом материал характеризует его автора полнее и отчетливее, чем предмет обсуждения. Так или иначе, развязный тон рецензии не делает чести ее составителю.

Мне не кажется этот случай подходящим для возрождения, на мой взгляд, исчерпавшей себя многолетней дискуссии по вопросу об адекватности/неадекватности или эффективности/неэффективности тех или иных способов и методов социологического познания. Тем более, что сам вовсе не принадлежу к приверженцам лишь какого-либо одного («наилучшего» или «единственно правильного»!..) из известных эпистемологических подходов в социологии.

Не хотелось бы занимать внимание читателей журнала и рассмотрением примеров, когда рецензент небрежен в переложении и обсуждении содержания книги (неаккуратен в цитировании и т. п.).

Но и не заметить вовсе столь энергичное критическое выступление профессионального журнала автору вроде бы нельзя.

Как же быть? Конечно, можно пожелать читателям «Социологического журнала» обратиться к первоисточнику, т. е. к самой книге. Но есть опасность, что для многих из них упомянутая рецензия останется все же единственным источником информации. Вот им-то я и считаю необходимым адресовать — при посредстве того же журнала! — настоящую ремарку-автокомментарий.

Что представляет собой обсуждаемая книга?

В отличие от известных канонов научной монографии, эта работа являет собой сюжетно выстроенное произведение, где результаты исследования предстают не как готовые, а как развивающиеся в процессе их получения. Сквозным сюжетом книги является социально-личностный эксперимент, предпринятый в 1980-х гг. Эксперимент начался с инициативного перехода социолога из научного института на завод, в качестве рабочего. В этой социальной роли автор пребывал с 1980 по 1988 г.

В книге представлены материалы исследования производственной жизни изнутри, «глазами рабочего», а также исследования характерных черт социокультурной среды и общественно-политической жизни периода, предшествовавшего радикальным общественным переменам рубежа 1980-1990-х гг. Существенными моментами содержания являются как синхронный с событиями эксперимента самоанализ, так и современная интерпретация поведения социолога-испытателя и его непосредственного окружения.

Первый том — «В поисках жанра» — посвящен начальному этапу «эксперимента социолога-рабочего». На этом этапе был разработан и опробован социологический метод «наблюдающего участия», который, в отличие от известного метода «включенного наблюдения», предполагает активное вмешательство исследователя в изучаемые социальные процессы. В этот же том вошли некоторые материалы андерграундного экспертно-прогностического исследования «Ожидаете ли Вы перемен?» (1979-1981).

Во втором томе — «Контрапункты» — рассматривается продолжение эксперимента при «вновь возникших» обстоятельствах: состоявшейся в середине 1980-х гг. эскалации идеологических и политических обвинений в адрес социолога-испытателя. Социологически осмысляется личный опыт самообороны от этих обвинений, при постепенно нараставшей поддержке коллег (ученых, рабочих, журналистов).

Как указано в издательской аннотации, книга предназначена специалистам гуманитарных наук и «широкому кругу читателей, стремящихся понять общество, в котором они живут, и самих себя в этом обществе».

Такова наикратчайшая (в сущности, справочная) информация о книге. В дополнение к сказанному, позволю себе воспроизвести здесь, с некоторой авторской правкой, заметки, написанные мною в свое время по поводу пилотного, автономного издания тома 2 «Драматической социологии и социологической ауторефлексии». Эти заметки (кстати, включенные в издание 2003 г.) могут быть отнесены также и к двухтомнику в целом.

***

…Чего автор хотел и что, по его мнению, ему удалось (не удалось…) сделать в этой книге, а также — чем данная работа, с авторской точки зрения, отличается от некоторых других? Могу сообщить, тезисно:

1. Автор этих строк надеется, что ему удалось сделать определенный методолого-методический вклад в развитие того круга исследовательских подходов и практик, для которого используются разные термины: «понимающая», «интерактивная», «интерпретативная», «качественная», «гуманистическая», «коммуникативная» социология и т. д., — при том, что все эти названия указывают на известную неклассическую социологическую «парадигму».

Реализуемая в современных феноменологических, акционистских, интуитивистских подходах перспектива не противоположения, а сближения субъекта и объекта исследования, вплоть до их отождествления, опережающе усматривалась ранее некоторыми мыслителями первой половины XX века (например: А. Швейцер; А. Ухтомский; П. Сорокин — в конце жизни). М. Полани в своей теории познания делал главный акцент на личном участии исследователя и его «самоотдаче» в ходе постижения реальности. Именно в трудах названных мыслителей автор ищет и находит фундаментальное подкрепление своим профессиональным поискам.

2. По мысли автора, «драматическая социология» являет собой одно из исследовательских направлений в рамках указанной неклассической эпистемологической традиции. В ней (драматической социологии) постулируется соединение элементов практической деятельности, рефлексии и игры. «Погруженный» в определенную социальную среду, социолог-испытатель наблюдает и анализирует не только независимые от него реалии, но и — особенно — последствия собственных действий в этой среде. Тем самым субъект изыскания сам становится инструментом и контролируемым фактором исследовательского процесса («познание через действие»).

3. Предложенный автором метод наблюдающего участия, активное использование стихийно складывающихся в процессе «жизни-исследования» и намеренное (иногда говорят — «провокативное») построение моделирующих ситуаций, способствующих выявлению социальных тенденций и обнажению социальных механизмов, — впервые были подробно рассмотрены в книге об эксперименте социолога-рабочего, вышедшей в середине 1990-х гг.[3] Ныне этот

исследовательский подход представлен также и на новом материале: не только производственная, но и общественно-политическая, научная и иные сферы социальной жизни определенного исторического времени.

4. В отличие от большинства современных социологических работ, case study (исследование случая) является здесь не дополнительным, а основным методом исследования. Причем в центре рассмотрения — социально-личностный эксперимент и «жизненный случай» самого автора. (Понятно, что, например, политическое «дело» социолога-рабочего не проектировалось исследователем, однако, коль скоро возникло, оно рационально и как будто достаточно эффективно использовано субъектом жизни для исследовательских нужд).

5. Вообще говоря, эксперимент над людьми социальному исследователю запрещен по моральным соображениям. Следует иметь в виду, что объектами «экспериментальных» воздействий в данном случае если и выступают люди, то не как частные лица, а как носители социальных ролей, представители социальных институтов (в том числе — институтов власти, вплоть до вершин партийной и государственной иерархии, не исключая «политической полиции»).

6. «Социологическому испытанию» подвергались не только социальные институты, но и сам субъект изыскания. (С легкой руки журналистов «перестроечного» времени это стали называть «экспериментом на себе»). Существенным здесь является пристальное внимание социолога-испытателя к собственным действиям и поступкам в предлагаемых социальных обстоятельствах, а также к мотивации этих поступков, вырисовывающейся не столько из прямых авторских рассуждений, сколько из контекста его поведения.

7. Книга, составленная в основном из документов разных лет, построена как некое социолого-драматургическое произведение, где действующие лица вступают в отношения между собой, ведут диалог, обмениваются репликами, совершают индивидуальные поступки и групповые акции, реагируют на действия других людей. В отличие от обычных академических трудов, это — «фабульное» сочинение; причем здесь представлены не только «жизненные приключения», но и, как хотелось бы думать автору (а уж судить — читателю!), — приключения духа.

Если в «протоколах жизни» («записях для памяти», своего рода репортажах о значимых событиях и поворотах, например, «дела» социолога-рабочего) фиксируются в основном факты, то, скажем, в личной переписке с друзьями и коллегами преобладает рефлексия, попытки экспликации определенной жизненной стратегии и тактики; причем выявляется эволюция той и другой на протяжении рассматриваемого жизненного и исторического периода.

8. В отличие от упомянутой выше книги 1997 г. (где, в частности, «театр жизни на заводских подмостках» почти не комментировался «из сегодня»), монография 2003 г. густо насыщена современными ремарками, из которых явствует нынешнее (часто — весьма критичное!) отношение автора к собственным «экспериментальным» и не экспериментальным действиям и, особенно, к своему тогдашнему образу мыслей, сформированному в основном «господствующими мыслями эпохи».

Автор замечает о себе, что был не столько «инакомыслящим», сколько «инакодействующим», в тех пределах, в каких диктовали ему инстинкт самосохранения, с одной стороны, и внутренняя убежденность в своей правоте или нравственное чувство, с другой.

9. В итоге автор истолковывает сегодня всю свою «одиссею социолога-испытателя», и в частности — хитроумное (и даже небезуспешное, в ряде отношений) единоборство с партийно-государственной машиной, как своего рода вынужденную инициативу и необходимую оборону личности против тоталитарных или авторитарных посягательств на свободу мысли и действия, а также на ее (личности) достоинство.

(Необходимая оборона — обычно в рамках социальных норм, официально декларированных в данной общественной системе. Преследователи социолога-испытателя порой вынуждены были отступать, сталкиваясь со скрупулезным соблюдением системных правил, какое демонстрировал «неудобный» субъект в интеракции с социальными институтами)

10. Указанный в п. 8 композиционный прием — соединение развернутых документальных свидетельств минувшего времени и современных интерпретаций (те и другие строго датированы!), своего рода хронологические контрапункты индивидуального и социального сознания и поведения — почти не имеют прецедентов в нашей научной и философской литературе. (Пожалуй, единственный пример — творчество Г. Гачева).

11. Стоит обратить внимание на «многоголосие» или «полифонию» данного сочинения. Автор редко перелагает точки зрения других людей (будь то единомышленники или оппоненты), предоставляя им высказаться самим. В известном смысле это коллективная монография, в которой много как со-акторов, так и со-беседников. Таковыми для автора выступают прежде всего коллеги и друзья: Р. Ленчовский, С. Розет (ныне покойный), Ю. Щеголев, А. Кетегат, Р. Баранцев, С. Минакова, Т. Дридзе (ныне покойная), Н. Шустрова, Р. Рывкина, А. Соснин (ныне покойный), А. Назимова, А. Базникин (ныне покойный), В. Очаковский, В. Дудченко и др.

12. В обсуждаемой книге отражены профессиональные и жизненные поиски автора-социолога, относящиеся к исследованию взаимодействия личности и социальной среды, человека и социальных институтов, индивидуального и социального сознания. Но, пожалуй, автор претендует не только на профессионально-научную, но и на мироотношенческую интерпретацию эксперимента и «дела» социолога-рабочего и т. д. Сделав инициативный, поначалу скромный вызов системе, человек получает ответные вызовы от судьбы (или общества?), на которые уже обязан отвечать, коль скоро «эту кашу заварил». Что бы с ним дальше не случилось, он продолжает оставаться «наблюдающим участником» собственной жизни и социальных процессов, в которые вовлечен.

***

Итак, воздержавшись от спора с рецензентом (В.Е. Григорьевым) — будь то по принципиальным, будь то по частным вопросам, будь то в собственно научной, будь то в этической плоскости — автор настоящего письма «всего лишь» изложил иной (свой собственный) взгляд на «драматическую социологию и социологическую ауторефлексию», представленные в обсуждаемой книге.

Такую оборону я считаю необходимой и достаточной.

Разумеется, социолог-испытатель и автор книги может быть не менее неправ, в своих самооценках, чем его, полагаю, не в меру самоуверенный молодой коллега, в своих рассуждениях. Но об этом лучше окончательно судить уже не тому или другому, а — заинтересованному читателю, имеющему возможность сравнивать: хоть рецензию и саму книгу, хоть (на худой конец) рецензию и настоящее письмо.

Как верно замечено Г. Померанцем, стиль полемики важнее ее предмета. Предметы полемики (я бы добавил — всякого обсуждения!) преходящи, а вот ее стиль создает цивилизацию…[4]

А. Алексеев

(Апрель 2004)

***

…Парацельс мог бы сказать то именно, чего никогда не сказал бы Бэкон (из страха прослыть необъективным): метод — это я. Победа Бэкона уже вытекала из элементарнейших последствий этого различия; ближайшее последствие гласило: усвоить метод Парацельса — значит стать самому sui generis Парацельсом; наука это человек, и, следовательно, настоящая наука — это настоящий человек: «кто ищет истины, тому надо в мою монархию» (Парацельс. — А. А.). Инстинкт «клерков» сработал прагматически: легче и удобнее было отдать предпочтение «бесчеловечности»…

К. Свасьян. Становление европейской науки. Ереван, 1990, с. 164

…Вот самопервейшая тайна Гете: простая и просветленная максима, перевешивающая библиотеки: «Все фактическое есть уже теория… Не следует только ничего искать за феноменами; они сами составляют учение». Это значит: поменьше слов, побольше испытующего взгляда. И самая неприметная вещь научит нас большему, чем громокипящие слова о последних тайнах мироздания…

…«Что труднее всего? — обронил он (Гете. — А. А.) однажды. — То, что кажется тебе самым легким: видеть перед глазами то, что у тебя перед глазами». Но между глазами и тем, что у тебя перед глазами, нет непосредственной связи; легион посредников застилает взор и закрывает доступ к реальному миру; вот почему, констатирует Гете, «нет ничего труднее, чем брать вещи такими, каковы они на самом деле»…

К.А. Свасьян. Голоса безмолвия. Ереван, 1984, с. 229, 234

…Нет такой теории, которая не была бы тщательно подготовленным фрагментом некой автобиографии…

Поль Валери

***

23.15. «Ключевым здесь является вопрос о жанре…»

[Рукопись этого тома была уже полностью подготовлена к печати, когда я узнал о существовании еще одной рецензии на первые два тома «Драматической социологии и социологической ауторефлексии». Эта рецензия была опубликована в журнале «Новое литературное обозрение» (2004, № 6). Ее автор — петербургский социолог Д. К. Равинский.

Рецензия в «НЛО» во многом созвучна моему вышеприведенному ответу на фельетон, опубликованный в «Социологическом журнале». Воспроизведу ее здесь. — А. А.]

Алексеев А. Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия: В 2 т. — СПб.: Норма, 2003. — 592 с., 480 с.

Приметная черта последнего десятилетия — выход в свет ряда содержательных работ по истории советской социологии. Причины этого внешне понятны: чем дальше мы отдаляемся от «реального социализма», тем очевиднее потребность задумываться, «что это было», каковы были действительные законы, по которым жило позднесоветское общество? И прием «двойного зеркала» — анализ общества через анализ состояния науки, которая это общество призвана была изучать, — в очередной раз демонстрирует свою плодотворность. Чем же выделяется из общего ряда эта книга? Ключевым здесь является вопрос о жанре — не только о жанре книги, но и о жанре социологического исследования, в книге отраженного. Тяжеловесное название и объясняется попыткой описать эту жанровую специфику: условно говоря, драматическая социология — это тот «опыт на себе», который поставил герой и автор книги, а социологическая ауторефлексия — осмысление этого опыта как самим автором, так и другими, сопоставление его с разными общественными контекстами. Дело в том, что, в отличие от большинства работ по истории советской социологии, это не воспоминания, не просто анализ прошлого опыта с сегодняшних событий, но и описание — «в режиме реального времени» — уникального социологического (и социального) опыта, полученного автором в конце 1970-х — первой половине 1980-х гг.

Та история, которая образовала сюжет книги, достаточно известна, став в свое время одной из «эмблематических картинок» перестройки. Успешный социолог сменил должность старшего научного сотрудника академического института на должность слесаря завода «Ленполиграф-маш», поставив своей целью «включенное наблюдение», изучение производственных взаимоотношений в коллективе крупного предприятия. Естественно, вскоре возник конфликт между «рабочим-исследователем» и администрацией (точнее было бы сказать — истеблишментом) завода, постепенно ставший конфликтом с обкомом и КГБ. Поражение в итоге ленинградских партийных властей — одного из бастионов позднесовет-ского консерватизма — стало знамением времени, конкретным проявлением перемен в стране.

Сегодня, когда мы отошли от перестроечной стилистики восприятия, становится понятной социологическая природа конфликта. Собственно, конфликт этот был не столько между новатором и бюрократами, сколько между наблюдателем, исследователем и теми, кто в ходе исследования оказался в роли его объекта. Недовольство вызвала не негативная картина, выявленная социологом (негативная информация властями собиралась, хотя и не очень было понятно, что с ней дальше делать), а сам несанкционированный доступ вдумчивого наблюдателя ко вверенному им обществу.

Стоит подчеркнуть, что сказанное в полной мере относилось не только к экспертному опросу о перспективах развития советского общества — тут уж недовольство было неизбежно, но и к разрешенному вроде бы исследованию отношений на производстве. Конфликт здесь получил и «стилистическое измерение». А. Алексеев и его «соучастники» излагали свои наблюдения и суждения в форме «Писем любимым женщинам», обычно адресованных знакомым женщинам-социологам. Две черты этих посланий привлекают внимание и воспринимаются как принципиальные. С одной стороны — скрупулезность, дотошность изложения, становящаяся знаком исследовательской добросовестности, научной честности. С другой — личностная интонация, какой-то социологический лиризм, окрашивающий эти послания. Нет надобности напоминать, что в глазах властей в те годы социологическое исследование означало лишь анкетирование, результатом которого были колонки цифр. Само понятие «кейс-стади» не было известно даже профессиональным социологам, и вообще качественные методы едва начинали проникать в социологическую практику. Исследование социолога-рабочего и другие материалы, собранные в книге, — это своего рода «человеческая социология», противостоящая официальной. Очень заметно это стилистическое противостояние, поскольку А. Алексеев так же скрупулезно фиксировал и материалы официального лагеря, в том числе конспектировал устные выступления на проработочных собраниях (во внутренней документации КГБ Алексеев проходил под псевдонимом Аспид).

Так что в книге представлена уникальная коллекция бюрократического новояза (чего стоит, например, определение алексеевского опроса как «тенденциозно-экспертного»), ее можно рассматривать и как скрупулезное описание бюрократического цугцванга, когда игрок вынужден совершать ошибки. Ведь действительно Алексеев и его сподвижники были не диссидентами-антисоветчиками, а коммунистическими романтиками, желавшими улучшить систему. Будь система эластичнее, она смогла бы интегрировать их опыт, приспособиться к новым временам. Кажется, А. Михник назвал причиной краха социализма «революцию радиаторов», когда исчерпан был ресурс прочности, аварийной защищенности. Так и система идеологического контроля исчерпала к началу 80-х свой ресурс, оставив в арсенале только брутальные методы.

Рецензии на хорошие работы исторического плана принято заканчивать словами, что и в новых условиях рассмотренная в них проблематика вполне актуальна. В данном случае это справедливое суждение звучит очень печально.

Дмитрий Равинский

(Новое литературное обозрение, 2004, № 70/6/, с. 420-421)

[Могу предположить, что читательские аудитории двух профессиональных журналов — «Новое литературное обозрение» и «Социологический журнал» — пересекаются мало. Что ж, по крайней мере читатель самой обсуждаемой книги имеет случай ознакомиться с точками зрения, высказанными как в том, так и в другом. — А. А.]

(Продолжение следует)