Субъект-субъектная социология, или поворот к антропоцентризму. Окончание
См. на Когита.ру:
- Субъект-субъектная социология, или поворот к антропоцентризму
- Субъект-субъектная социология, или поворот к антропоцентризму. Продолжение 1
- Субъект-субъектная социология, или поворот к антропоцентризму. Продолжение 2
- Субъект-субъектная социология, или поворот к антропоцентризму. Продолжение 3
- Субъект-субъектная социология, или поворот к антропоцентризму. Продолжение 4
- Субъект-субъектная социология, или поворот к антропоцентризму. Продолжение 5
- Субъект-субъектная социология, или поворот к антропоцентризму. Продолжение 6
- Субъект-субъектная социология, или поворот к антропоцентризму. Продолжение 7
- Субъект-субъектная социология, или поворот к антропоцентризму. Продолжение 8
- Субъект-субъектная социология, или поворот к антропоцентризму. Продолжение 9
**
Из книги: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 4. СПб.: Норма, 2005
Содержание
Глава 23. Эпистемологические дебаты
23.1. «Прорвался ли автор к сути?!» (фельетон о «Драматической социологии...») (авт. — В. Григорьев)
23.2. Что такое «строгое исследование»? (авт. — А. Алексеев, Б. Беликов)
23.3. Пределы компетенции дискурсивной социологии (авт. — В. Шубкин)
23.4. Из истории идейной борьбы вокруг проблемы социального эксперимента
(авт. — Р. Рывкина, А. Винокур)
23.5. «Качественное знание — это своего рода маточный раствор...» (авт. — С. Белановский; А. Алексеев)
23.6. «Case study» как исследовательская методология (авт. — В. Герчиков) 23.7. Из болгарского энциклопедического словаря по социологии (авт. — Ст. Михайлов)
23.8. «Скрытая камера» социолога
23.9. На пороге экоантропоцентрической социологии (авт. — Т. Дридзе)
23.10. «Метод — не только путь, но и взгляд...» (авт. — Н. Козлова)
23.11. К вопросу о «нормальной» и «ненормальной» социологии
23.12. «Физика Логоса» и коммуникативная социология (авт. — С. Чесноков)
23.12.1. И еще одна рецензия...
23.12.2. Этика и наука
23.13. Введение в коммуникативную социокультурную биографику (авт. — Р. Ленчовский)
23.14. Оборона, которую считаю необходимой и достаточной
23.15. «Ключевым здесь является вопрос о жанре...» (авт. — Д. Равинский)
Ремарки:
Две «карьеры» (раздел 23.1); Кульминационный пункт памфлета (23.1); «Суди себя сам» (23.1); Суть и сущность (23.1); Ментальный конфликт «отцов» и «детей» (23.1); К вопросу о литературных, журналистских и научных жанрах (23.1); МОНОлогизм versus ПОЛИлогизм (23.1); Создатели автопортретов (23.1); ...и математика не исключает «нестрогость»! (23.2); Предрассудки «позитивной» науки (23.2); Обоснованность, надежность, экономичность, изящество (23.2); Каким быть дальнейшему научному движению? (23.2); Еще одно толкование «научной строгости»... (23.2); Мой «заочный» научный наставник (В.Н. Шубкин) (23.3); Дорого то, что сказано вовремя... (23.3); Социальный эксперимент = исследование + управление? (23.4); Живко Ошавков и Анатолий Давыдов (23.7); К вопросу о профессиональной этике (23.8); Дридзевские чтения (23.9); За «рефлексивную социологию» (Г. Саганенко) (23.9); Коллажи жизни (23.10); Внутриличностный конфликт интерпретатора с протоколистом (23.10); Вспомним М. Гефтера (23.10); «Субъект-объектная» и «субъект-субъектная» социологии (23.11); О физике Логоса (С. Чесноков) (23.12); Не только учебная версия... (23.13)
Приложения к главе 23
П.23.1. Собеседование теории с реальностью (А. Ухтомский) (авт. — А. Ухтомский)
П.23.2. Личностная самоотдача как преодоление дизъюнкции между субъективным и объективным (М. Полани) (авт. — А. Грицанов; В. Лекторский; М. Полани)
П.23.3. «Из тупика на коронную дорогу интегральной социологии и психологии...» (П. Сорокин) (авт. — П. Сорокин; Н. Серов)
П.23.4. Из истории гуманистической (интерпретативной) социологии
П.23.4.1. Первая школа качественных исследований в социологии (авт. — В. Семенова)
П.23.4.2. «Границы социологического познания пролегают там, где кончается интерес или изобретательность социолога...» (авт. — М. Филипсон; П. Филмер; Х. Абельс; В. Семенова)
П.23.5. О драматургической социологии (И. Гофман) (авт. — Х. Абельс; А. Ковалев)
П.23.6. О социологической интервенции (А. Турен) (авт. — А. Турен)
П.23.7. «Истории жизни» и перспектива пробуждения социологии (авт. — Д. Берто)
П.23.8. «Рутина», «события» и «загадка жизни» (авт. — В. Голофаст)
П.23.9. Метод погружения (авт. — В. Павленко)
П.23.10. Гюнтер Вальраф — король анонимной «ролевой журналистики». Интермедия (авт. — М. Зоркая)
П.23.11. «Исповести» и «жизнемысли» Георгия Гачева (авт. — Г. Гачев)
П.23.12. Классическое, неклассическое и постнеклассическое социальное видение (авт. — В. Василькова)
Ремарки:
Движение мировой научной мысли (раздел П.23.3); Диспут между «интуитивистами» и «рационалистом» (П.23.3); «Прово-кативные» ситуации = «моделирующие» ситуации? (П.23.4); Сокрытая сторона жизни (П.23.8); Биографический метод и диалог (П.23.8); «...когда субъект случившееся с ним представляет как им инициированное, а условия, в которых ему приходится находиться, — как им созданные...» (П.23.9); Метод погружения как предельный случай включенного наблюдения (П.23.9); Погружение — диалог — постижение (П.23.9); Погружение как акт ответственности (П.23.9); Разведение или
соединение социальных ролей? (П.23.10); «Жизнемысли» и «мыследействия» (П.23.11); Социология — дальнозоркая либо близорукая... (П.23.12)
**
Из статьи: Алексеев А. Н. Об эпистемологической структуре и логике развития
социологического знания (Телескоп, 2004, № 6)
6.4. От синкретизма — через дифференциацию — к синтезу
Этот раздел посвящается памяти моего покойного друга Сергея Михайловича Розета (1940-1994).
А. Н. Алексеев
Об эпистемологической структуре и логике развития
социологического знания
(Впервые опубликовано в: XVIII Любищевские чтения. Современные проблемы эволюции. Ульяновск: Ульяновский гос. Педагогический университет. 2004. Расширенный вариант этой работы: От синкретизма – через дифференциацию - к синтезу (об эпистемологической структуре и логике развития социологического знания // Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев. 2004, № 6). (Электронная версия - http://www.teleskop-journal.spb.ru/files/dir_1/article_content12012582035821file.pdf). – А. А.)
“...Для беглой оценки того, развивается ли наука или не развивается, как раз отсутствие кризисов является подозрительным, и если такое “благополучное” состояние длится слишком долго, можно почти без ошибки сказать, что наука пришла в состояние догматического застоя”.
А. А. Любищев. Линии Демокрита и Платона в истории культуры. СПб.: Алетейя, 2000, с. 96
1. Первоначальная версия этой работы была подготовлена несколько лет назад и уже публиковалась мною [1; 2]. Речь там шла о соотношении разных теоретико-познавательных подходов к изучению человека и общества. (Эти подходы иногда называют “парадигмами”, говорят также о “парадигмальном кризисе” в социологии).
Однако в предыдущих публикациях автору никак не удавалось найти точного терминологического определения для пары конкурирующих в современной социологической науке эпистемологических “парадигм”. Поэтому вернусь к этой теме, не просто развивая ее, но и отказавшись от прежних “рабочих” названий: “объективная” и “субъективная” социологии, — и заменив их на иные, вполне, как я считаю, адекватные предмету обсуждения, а именно: субъект-объектный и субъект-субъектный эпистемологические подходы (способы познания) в социологии.
Эта пара терминов, так сказать, витала в воздухе, но первым ее употребил (в связке) мой, ныне покойный, друг, петербургский социолог С. М. Розет (1940-1994). И для прояснения сути дела, и для подтверждения приоритета коллеги — приведу пространную цитату из его работы 1992 г.:
“Социальное познание в мире подавления и отчуждения субъектности было субъект-объектным. “Исследователь”, как потенциальный советник истеблишмента (на Западе) или номенклатуры (у нас), отчуждал субъектность от “Исследуемого” и от совокупности “Исследуемых”, превращая и его, и совокупность в социальный объект, объект исследования, управления, планирования и проектирования.
Опредмечивание “Исследуемого” связано с опредмечиванием “Исследователя”, с выведением его за счет присвоенной чужой субъектности из нормальной человеческой позиции в сверхчеловеческую (в сущности, объектную), как носителя и обладателя “Объективной истины” и “Научного метода”, с установлением вертикальных отношений между этими двумя людьми. Но если для “Исследуемого” подвергнуться исследованию — это неприятный эпизод, приносящий незначительный ущерб, то для “Исследователя”, профессионально вовлеченного в эту гносеологическую ситуацию и вынужденного идентифицировать себя с “Методом”, “Истиной”, сверхчеловеческой позицией, ущерб от объективации может быть значительным, вплоть до обеднения или атрофии личностного, ценностного, эмотивного начала.
В данной работе мне хотелось бы содействовать становлению субъект-субъектного познания. Субъект-субъектное познание может быть только равноправным диалогом “Исследуемого” и “Исследователя” по поводу темы исследования, без монополии на “объективную истину” у сторон.
...В рамках субъект-субъектной методологии опросный лист представляет собой аспект сюжета жизненного пути респондента. Сам сюжет представляет собой индивидуальные способы разрешения конфликтов, и построения отношений сотрудничества. Сюжет неразрывно связан с именем респондента, но в некоторых отношениях может быть типологизирован по сюжетному сходству или вовлеченности в межиндивидуальный или надиндивидуальный (групповой) сюжет. Респондент превращается в собеседника “Исследователя”, по возможности заинтересованного в теме исследования и становится автором версии конфликта и соавтором исследования...” [3, с. 553-555].
Интересно, как при этом формулирует мой коллега свое отношение к альтернативной социологической “парадигме”:
“...Несмотря на критический пафос приведенных обоснований, предполагаемый конфликтологический подход лишь очерчивает область субъект-субъектного познания, оставляя субъект-объектному познанию адекватную ему реальность” [3, с. 555].
Все это писано без особой теоретической амбиции, в применении к конкретному предмету исследования (социальные конфликты в новых российских условиях), но нетрудно заметить и фундаментальность выдвинутой гносеологической дилеммы.
Глубинные концептуальные корни заявленной тогда С. М. Розетом методологической позиции могут быть обнаружены не только в рамках социологической науки как таковой (о чем ниже), но и в мирожизненных, философских размышлениях А. А. Ухтомского о “доминанте на лицо другого” и о потенциальном (актуальном?) “тождестве субъект-объекта” [см. 4; 5], и в философии А. Швейцера, трактовавшего “знание как переживание мира” и постулировавшего “внутреннюю связь” познающего субъекта с миром [см. 6], и в теории познания М. Полани, где главный акцент делается на “личном участии” исследователя и его “самоотдаче” в ходе постижения реальности [см. 7], и в постановке П. Сорокиным, в конце жизни, вопроса о “действительной идентификации познающего и познаваемого” [см. 8].
А теперь — обратимся собственно к предмету нашего обсуждения, обозначенному в названии настоящей работы.
2. Общую логику развития научного знания можно усмотреть в движении от синкретизма через дифференциацию к интеграции и синтезу. Эта логика универсальна, однако она специфицируется в каждой из ветвей “древа познания”, будь то естественно-научное, формально-абстрактное или социально-гуманитарное знание (и отношения между ними), будь то отдельные научные отрасли и дисциплины.
В частности, история социологии, конституировавшейся в качестве научной дисциплины и социального института немногим более 100 лет назад, эту логику подтверждает. Хотя историческое время для реализации указанной закономерности тут было поменьше, чем для других не столь “молодых” наук.
Другим общим для науки в целом, равно как и для отдельных ее отраслей, законом развития полагается, согласно Т. Куну, движение от допарадигмального (эклектичного) состояния к нормальной науке, в которой устанавливается господство определенной парадигмы (или “дисциплинарной матрицы”), как системы теоретических, методологических и аксиологических установок, принятых в качестве образца решаемых научных задач и разделяемых всеми членами научного сообщества. Далее, в недрах такой науки, под воздействием как внутри-, так и вненаучных (социокультурных) факторов, вызревает новая парадигма, с существенно большими познавательными возможностями, которая в конце концов, в итоге научной революции, становится общепризнанной [См. 9; 10].
Эту логику развития, убедительно подтверждаемую историей естественных наук, иногда слишком поспешно экстраполируют на науки социально-гуманитарного профиля, динамика которых вовсе не обязательно укладывается в антикумулятивную историко-научную модель.
Так, в истории развития социологической науки мы сегодня как будто наблюдаем (переживаем) период смены дисциплинарной матрицы. Вроде бы, существенно обветшали устои “классической” (структурно-функционалистской и позитивистской по преимуществу) социологии, при все большем выдвижении на передний план идеалов и норм социологии “неклассической” (“экстраординарная наука”, по Т. Куну). Эту последнюю иногда определяют как качественную (в отличие от количественной), как индивидо- или антропоцентричную (в отличие от социоцентричной), как микросоциологию (в отличие от макросоциологических подходов), как использующую “мягкие” или “гибкие” методы (в отличие от “жестких” и строгих), как интерпретативную (в отличие от аналитической или дискурсивной), как гуманитарную или гуманистическую (в отличие от сциентистской?) — некоторые из наименований уже приобрели терминологический статус [11; 12].
Решительное наступление этой новой парадигмы, началось в мировой социологии еще в 60-х гг. прошлого века, а в отечественной — с отставанием по фазе примерно на четверть века. Что сопровождалось поначалу (и на Западе, и у нас) крайне острой идейно-научной полемикой между поборниками “нормальной” и “не нормальной” социологии (например, в России: [13; 14; 15]).
Сейчас, научные страсти вроде поутихли. Пожалуй, можно сказать, что разные стратегии социологического исследования, сосредотачивающие свое внимание либо на структурных социальных единицах (общностях, институтах), либо на сознании и деятельности “человека живущего” (оппозиция, сформулированная Т. М. Дридзе [16, с. 22]), — относительно мирно сосуществуют. Но, они пока далеки от эффективного сотрудничества.
Автора этих строк, по всей совокупности его личных профессиональных усилий, вероятно, следует отнести к труженикам именно гуманистической, или “качественной” социологии [см., например: 2; 17; 18]. Однако, в качестве такового, я вовсе не считаю, что этой последней следует или суждено вытеснить или поглотить социоцентричную, аналитическую и т. п. социологию.
Здесь позволю себе усомниться в ставшей уже привычной трактовке “нестандартной” (включающей в себя феноменологические, акционистские, интуитивистские, конструктивистские и иные “субъектные” социологические подходы) и “стандартной” (“объектной”, по выражению В. В. Ильина [13, с. 16]) социологий как разных “парадигм”. Ибо само по себе понятие парадигмы, по крайней мере у Т. Куна, связано с “научными революциями”, предполагающими своего рода парадигмальную инверсию; при этом новая парадигма обычно вбирает в себя старую как “частный случай” (для граничных условий).
Почему неправомерно, в случае социологии, говорить о “научной революции”, или смене парадигм? Да хотя бы потому, что один способ познания включить в себя другой не может! Ибо каждый из них ответствен за свой аспект, срез, круг явлений и процессов социальной реальности.
3. Теперь мы подошли к ключевому пункту нашего рассуждения — вопросу об эпистемологической структуре (структуре — динамической, исторически развивающейся!) социологической науки.
Недостаточность одномерного бинарного подхода, с его оппозициями (да — нет, или — или) для адекватного описания реальности ныне обнаруживается все явственнее. На смену бинарному мышлению приходит и все более утверждается имеющий не менее, кстати, глубокие историко-культурные корни тернарный подход.
Опираясь на идеи тринитарной методологии, разрабатываемой Р. Г. Баранцевым [см., например: 19; 20], здесь предложим следующее представление о троичной эпистемологической структуре научного знания о человеке и обществе (= социологии):
социальная философия
(философская социология)
субъект-объектная субъект-субъектная
(аналитическая) (интерпретативная)
социология социология
Такая структура соотносима с фундаментальным семантическим архетипом, иначе говоря — формулой системной триады [см. 19; 20]:
интуицио
(субстанция)
рацио эмоцио
(анализ) (качество)
Предлагаемая эпистемологическая модель, как я считаю, удовлетворяет главному требованию к системной триаде, а именно: требованию целостности, при соблюдении принципа “неопределенности — дополнительности — совместности”. Ибо системными (целостными) триадами полагаются такие структуры, “единство которых создается тремя элементами одного уровня, каждый из которых может служить мерой совмещения двух других; все три потенциально равноправны” [20, с. 26].
В самом деле. Социология, как некая целостность, системное единство, не может быть сведена ни к рациональному (субъект-объектное познание), ни к эмотивному или чувственному (субъект-субъектное познание), ни к интуитивному (социальная философия) аспектам самим по себе. Уже в синкретизме “донаучных” начал (генезиса) знания о человеке и обществе можно различить все три “корня”, причем социальная философия получила, пожалуй, самое раннее развитие. Так или иначе, ни один из трех названных аспектов не может претендовать на “исключительное положение” или безусловный приоритет перед другими.
Историческое развитие знания об обществе, происходившее, начиная с середины XIX века, под мощным влиянием естественных наук (физика, биология), выдвинуло именно субъект-объектную компоненту на первый план. А поскольку это тогда совпало с известным процессом дифференциации наук и становлением социологии как особой научной дисциплины (О. Конт, Г. Спенсер, Э. Дюркгейм; в том же эпистемологическом ряду — и марксистская социология), названная компонента стала отождествляться со всем социологическим знанием, как его атрибут, а не один из модусов.
Примечательно, однако, что уже в трудах основателей научной социологии XX века (в частности, М. Вебера, еще ярче — у Г. Зиммеля) обнаруживаются предпосылки для позднейшей гуманистической критики структурно-функционального и позитивистского подходов, занявших главенствующее положение в мировой социологии к середине минувшего века. Поначалу не столь интенсивно развивалась альтернативная этим подходам интерпретативная социология, истоки которой принято возводить к “символическому интеракционизму” Дж. Мида, а можно поискать их и пораньше (в частности, в “понимающей социологии” Вебера).
Тем не менее, идеи этого альтернативного субъект-объектному социологическому познанию научного движения, ярко воплотились в трудах “чикагской школы” (У. Томас и Ф. Знанецкий, Р. Парк, Э. Берджес; 20 - 30-е гг.), а окончательно теоретически конституировалось это движение уже во второй половине прошлого века — в “феноменологической школе” (А. Шюц; П. Бергер и Т. Лукман).
Методология “case study” (истоки которой лежат еще в XIX веке), методология изучения “историй жизни” (от начала века до наших дней), “франкфуртская школа” (Т. Адорно, Г. Маркузе и др.), “диалектический гиперэмпиризм” Ж. Гурвича, “этнометодология” Г. Гарфинкеля, “драматургическая социология И. Гофмана, “фигуративная социология” Н. Элиаса, “социология действия А. Турена, “социологическое воображение” Ч. Р. Миллса, “этика дискурса” Ю. Хабермаса, “археология знания” М. Фуко — все эти, столь разные социологические школы и направления социальной мысли так или иначе, прямо или косвенно, оказывались в оппозиции той самой “классической” субъект-объектной социологии XX века, к заглавным фигурам и мировым корифеям которой, после Э. Дюркгейма, относятся, например, Т. Парсонс, Р. Мертон, П. Лазарсфельд, в известном смысле — Дж. Гэллап.
Как видно, доминировавшая на протяжении почти столетия стратегия социологического исследования, исходящая из эпистемологической предпосылки жесткого разделения (разграничения, оппозиции) познающего субъекта и познаваемой реальности, в интересах объективности (научной беспристрастности, неангажированности, ценностной нейтральности) познания (субъект-объектная социология), в известном смысле даже... “не старше” субъект-субъектной социологии (она же — “деятельностная”, “личностная”, а также интерпретативная или “понимающая”).
Но вот последние десятилетия, как известно, ознаменованы настоящим бумом качественных (“мягких”, “гибких”) методов, пожалуй, претендующих сегодня стать ведущими в практике полевых, эмпирических социологических исследований. Что это — смена парадигмы, в смысле Т. Куна? Думаю, вовсе нет. Скорее — установление (восстановление?) баланса, преодоление известной “однобокости” предыдущих, сциентистских этапов генезиса и развития данной области научного знания (в “классическом” духе).
Обратимся к третьему элементу нашей триады социологического познания. По мысли Ю. Н. Давыдова, социальная философия — в узком смысле — может рассматриваться как “раздел общей социологии”, посвященный “осмыслению таких результатов (проблем, антиномий) социологической теории, которые не могут быть “верифицированы” с помощью ее собственных познавательных инструментов” [21, с. 22-23].
Как тонко замечено В. В. Шамшуриным, “социология без социальной философии — безродна, а социальная философия без социологии — бесплодна” [22, с. 68-69]. Однако социальная философия (она же — по существу философская социология!), в отличие от двух заведомо социологических теоретико-познавательных “парадигм”, пока как бы не вмешивается в их спор и соперничество (занимаясь по преимуществу “сугубо своими” — мироотношенческими и смысложизненными вопросами).
Между тем, как мне представляется, именно социальной философии (до сих пор “не опознанной” в качестве элемента системной триады социологического знания, как такового) скорее всего и предстоит выступить в качестве “арбитра” и “гаранта” адекватного со-отнесения (разрешения конфликта, согласования усилий) субъект-субъектной и субъект-объектной “ветвей” социологии.
“В системной триаде каждая пара находится в соотношении дополнительности, а третий элемент задает меру со-единения”, — отмечает Р.Г. Баранцев [23, с. 64]. Это важнейшее положение тринитарной методологии заслуживает применения и к эпистемологической структуре социологического познания.
Если попытаться взглянуть на современную ситуацию в социологии как бы со стороны (философически?), и с учетом известной историко-научной ретроспективы, можно, пожалуй, придти к следующему заключению:
— Неравномерная, поочередно интенсивная или опережающая (в пределах отдельно взятого исторического периода), своего рода — пульсирующая реализация (и распространение) исследовательских практик, опирающихся на тот либо иной эпистемологический подход (что эмпирически может быть воспринято как “смена парадигмы”, а на самом деле — всего лишь наверстывание наметившегося “отставания” применений одной относительно другой), является и закономерным и, вместе с тем, “счастливым” обстоятельством развития мировой социологии.
Ибо тем самым обеспечивается нелинейность научного развития, происходит самоорганизация социального знания как динамической и открытой системы.
4. Вернемся к началу нашего рассуждения. Из сказанного можно сделать вывод, что мы являемся свидетелями (участниками?) очередного этапа глобального движения знания о человеке и обществе от синкретизма через дифференциацию (а теперь, добавим: и через плюрализм, и через диалог!) к синтезу. Это движение не бесконфликтно, порой — кризисно (что, само по себе, благотворно; вспомним проницательное замечание А. А. Любищева, вынесенное в эпиграф!). В известном смысле, современное развитие социологии является “нормально-экстраординарным”. Это вовсе НЕ “просто поступательное” движение, с кумулятивным эффектом; но и не “научная революция” (смена парадигмы, когда новая отрицает старую, включая ее в себя как “частный случай” и т. п.).
Здесь уместно указать на уже предпринимаемые теоретические (кстати — социально-философский уровень!) усилия по разработке объединительных (интегральных) подходов к изучению человеческого и социального мира. В центр внимания таких социологических подходов выходит — взаимодействие человека и общества, динамическая взаимосвязь социальных структур и социальных акторов. В частности, С. В. Кравченко к разряду объединительных “парадигм” в современной социологии относит: теорию структурации А. Гидденса, “структуралистский конструктивизм” П. Бурдье, структурно-деятельностную социологию П. Штомпки [см. 24, с. 200].
А первые попытки такого рода находим еще в 50-х гг. минувшего столетия. Например, Ч. Р. Миллс, который в своей последней работе (1959) формулировал задачу социологии как обеспечение — посредством социологического воображения”! — понимания человеком того, “что происходит в мире и что происходит с ним самим — в точке пересечения биографии и истории” [25, с. 16]. И — еще раньше! — Питирим Сорокин выступил со своей интегралистской концепцией знания о социальной реальности.
По мысли П. Сорокина (середина 50-х), “коронная дорога” психосоциального знания состоит в интеграции трех основных “каналов” или методов познания: сенсорного восприятия-наблюдения, рассудочной логико-математической мысли и сверхчувственно-сверхрациональной интуиции.
Именно согласованное использование всех указанных каналов “...дает нам знание о всех трех аспектах нашей реальности, тогда как пользование только одним из них обеспечивает знание лишь об одном аспекте. При интегрированном использовании всех трех каналов знание, получаемое через один из них, дополняется и проверяется знанием из других двух каналов,” — писал П. Сорокин в своей (до сих пор не изданной в России книге “Причуды и слабости современной социологии и родственных наук” (1956) [8, с. 122].
В свете всего сказанного, любой из элементов тернарной эпистемологической структуры современной социологии (см. предложенную модель, выше) предстает недостаточным для постижения социальной реальности, как целого. Но и без любого из них такое постижение невозможно. Между разными теоретико-познавательными подходами в социологии может и должно быть установлено не только “разделение труда” (сфер интересов, предметных областей), но и отношение взаимодополнительности. Это было бы значимым шагом на пути к синтезу.
Подчеркну, что синтеза следует ожидать вовсе не в виде некой “всеобъемлющей” социальной теории, объясняющей “все и вся”; и уж тем более — не в виде нового, “научно-обоснованного” учения-проекта переустройства мира. Вообще, ИНТЕГРАЛЬНОЕ социологическое познание (постижение?), как и всякий синтез, предполагает “единство целого при свободе частей” [23, с. 65].
* * *
Если вспомнить одну из фундаментальных триад, сложившихся в истории человечества, то можно метафорически сказать: “тело”, “душа” и “дух” знания о социальном мире должны составить систему — открытую, как для взаимопроникновения (взаимообогащения) своих составных частей, так и для всего универсума человеческого знания.
Литература
1. Алексеев А. Н. К вопросу о “парадигмах” в социологическом знании / Роль фундаментальных социологических исследований в преподавании гуманитарных дисциплин и становлении гражданского общества. Ч. 2. СПб, 1999).
2. Алексеев А. Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Тт. 1-2. СПб.: Норма, 2003.
3. Розет С. М. К теории конфликта в социологии / А. Н. Алексеев. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Т. 1. СПб.: Норма, 2003, с. 553-556.
4. Ухтомский А. А. Письма к Е. И. Бронштейн-Шур / Писатели рассказывают о науке . Сб. 10. М.: Советский писатель, 1973.
5. Ухтомский А. Заслуженный собеседник. Этика. Религия. Наука. Рыбинск: Рыбинское подворье, 1997.
6. Швейцер А. Культура и этика. М.: Прогресс, 1973.
7. Полани М.. Личностное знание. На пути в посткритической философии. М.: Прогресс, 1985.
8. Сорокин П. Интегральная теория познания социальной реальности // Реальность и субъект, 1998, № 2/3.
9. Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс, 1975.
10. Хомич Е. В. Парадигма / Новейший философский словарь. Минск: Изд-во В.М. Скакун, 1998.
11. Абельс Х. Интеракция, идентификация, презентация. Введение в интерпретативную социологию. СПб.: Алетейя, 1999.
12. Семенова В. В. Качественные методы; введение в гуманистическую социологию. М.: Добросвет, 1998.
13. Ильин В. В. Теоретическое и эмпирическое в социологии: смена парадигмы? // СОЦИС, 1996, № 10.
14. Батыгин Г. С., Девятко И. Ф. Миф о “качественной социологии” // Социологический журнал, 1994, № 2.
15. Дридзе Т. М. На пороге экоантропоцентрической социологии // Общественные науки и современность. 1994, № 4.
16. Дридзе Т. М. Экоантропоцентрическая модель социального познания как путь к преодолению парадигмального кризиса в социологии // СОЦИС, 2000, № 2.
17. Алексеев А. Н. Наблюдающее участие и моделирующие ситуации (Познание через действие). СПб.: СПбФ ИС РАН, 1997.
18. Алексеев А. Н. Драматическая социология (Эксперимент социолога-рабочего). Кн. 1-2. М.: СПбФ ИС РАН, 1997.
19. Баранцев Р. Г. Системная триада — структурная ячейка синтеза / Системные исследования. Методологические проблемы. Ежегодник 1988. М.: Наука, 1989.
20. Баранцев Р. Г. Синергетика в современном естествознании. М. УРСС, 2003.
21. История теоретической социологии. Том 1. М., 1995. Введение.
22. Шамшурин В. В. “Гуманитарная” социология: новые перспективы и старые проблемы // СОЦИС, 1994, № 2.
23. Баранцев Р. Г. Тринитарный смысл культуры / Культура XXI века: Человек, Общество, Космос. Владивосток, 1996.
24. Кравченко С. А. Парадигма / Учебный социологический словарь. М.: Экзамен, 1999.
25. Миллс Ч. Р. Социологическое воображение. М.: Стратегия, 1998.
Конец
