Настоящий цикл материалов на Когита.ру был начат перепечаткой фрагмента из электронной переписки В.А. Ядова и Д.Н. Шалина (2010-2014), относящегося к «драматической социологии» А.Н. Алексеева, с комментарием последнего в виде извлечений из двух статей А. Алексеева в составе так называемой «Дискуссии через океан» (2011-2013). Эта первая публикация на Когита.ру называлась: Драматическая социология глазами Д. Шалина, В. Ядова и А. Алексеева

Вторая публикация называлась:  Драматическая социология глазами В. Ядова и А. Алексеева.  В нее вошла статья А. Алексеева «Наблюдающее участие и его синонимы» (2006), ранее публиковавшаяся в интернете, а также в журнале социологических и маркетинговых исследований «Телескоп» (2012).

Третья публикация  -  А. Алексеев. Что сказать мне удалось – не удалось – включала одноименный текст, написанный в 2001 г. и впервые опубликованный в: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 2. СПб.: Норма, 2003.

Четвертая публикация - Натурные эксперименты и пристрастное знание включает в себя переписку Д. Шалина, А. Алексеева и Б. Докторова на темы, релевантные содержанию данного цикла.

Пятая и шестая публикации в рамках цикла «Драматическая социология и наблюдающее участия»  - А. Алексеев. Познание действием (Так что же такое “драматическая социология”?) (начало; окончание) - воспроизводят статью автора этих строк, впервые опубликованную в журнале «Телескоп» (2006), а позднее в журнале «7 искусств» (2013).

Седьмая публикация - Так что же такое «драматическая социология»? Продолжение темы  - возвращает к материалам, опубликованным нами на Когита.ру два года назад, но с тех пор наверняка уже забытым даже заинтересованными в этой теме читателями.

Среди них:

- Познание действием. От автора - сегодня, 30 лет спустя

- А. Алексеев, А. Кетегат. Про «Серегу-штрейкбрехера» и не только о нем (начало; окончание).

Восьмая, девятая и десятая  публикации, включают извлечения из авторского цикла «Письма Любимым женщинам» (1980-1982), представленного в главах 2 и 3 книги: А.Н. Алексеев. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Тт. 1-4. СПб.: Норма, 2003-2005. См. эту композицию также в журнале «7 искусств».

В одиннадцатой и двенадцатой публикациях, под общим названием:  А. Алексеев. Выход из мертвой зоны, -  был предъявлен одноименный авторский цикл, вошедший в главу 5 книги «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия». Они посвящены событиям «эксперимента социолога-рабочего», имевшим место в первой половине 1982 г., т. е. являются прямым продолжением «Писем Любимым женщинам» (см. выше).

Тринадцатая и четырнадцатая публикации  – под общим названием  «Эксперимент, который исследователем не планировался», - посвящены «делу» социолога рабочего (исключение из партии и т. п.; 1984).

Очередная – пятнадцатая – публикация продолжает тему двух предыдущих. Она о том – «как меня исключали из Союза журналистов СССР»

А. Алексеев. 24 марта 2016

**

Из книги "Драматическая социология и социологическая ауторефлексия", том 2:

 <...>

8.14. Союз журналистов очищает свои ряды

[Автор настоящей книги вступил в Союз журналистов СССР в 1961 г., т. е. в год учреждения этой общественной организации. — А. А.]

8.14.1. Беседа в Доме журналистов на Невском

Из «Записей для памяти» (март-август 1984)

<…> Моя первая встреча с представителями Секретариата правления ЛО СЖ состоялась около полугода назад, 26.03.84. После соответствующего обмена телеграммами, уточняющими часы встречи (меня поначалу приглашали к 16 час., т. е. в рабочее время), я имел тогда беседу с одним из секретарей правления Е. С. Шарковой, а также с тов. Ребиковым (не знаю, в какой газете он сейчас работает) и еще одним членом какой-то из комиссий правления (кажется, пенсионером), фамилию которого не запомнил.

Меня тогда информировали о справке УКГБ ЛО от 12.03.84 «В отношении Алексеева А. Н.», поступившей в ЛО СЖ <…>, и затребовали объяснений. Я сказал, что только что передал в свою первичную партийную организацию «Объяснение коммуниста» от 24.03 и предложил моим собеседникам с ним ознакомиться. С их согласия, я зачитал это объяснение вслух (12 стр. на машинке). От предложения передать им этот текст я в ту встречу уклонился. Сказал, что если Секретариату правления ЛО СЖ это нужно, я могу изложить свои соображения специально для него.

Тт. Шаркова и Ребиков интересовались, уплачены ли у меня членские взносы в СЖ. Я показал свой членский билет, в котором стояла отметка об уплате взносов за 1983 г. За текущий год — рекомендуется уплачивать в течение 1-го квартала, который еще не истек.

Тов. Ребиков выразил желание, чтобы я оставил свой членский билет для сверки записи об уплате взносов с ведомостью. Однако это предложение было настолько странным, что он сам на нем не настаивал.

Тт. Ребиков и Шаркова тогда не очень убедительно говорили о том, что я потерял связь с Союзом журналистов, поскольку не принимаю участия в его секциях. Я сказал, что согласно Уставу СЖ это является моим правом, а не обязанностью; что же касается моего сотрудничества в органах периодической печати, то оно в последние годы не только не ослабло, а, напротив, активизировалось (о чем свидетельствуют мои публикации).

Меня попросили сделать письменный отчет о своей работе в прессе за последние годы. Я сказал, что если в Союзе приняты такие отчеты своих членов, то я хотел бы увидеть образец. Писать же подобный отчет в связи со справкой, поступившей из УКГБ ЛО, считаю неуместным.

Мы расстались на договоренности, что в течение последующей недели я письменно отвечу на вопросы ко мне, возникшие в связи с поступившей в ЛО СЖ справкой УКГБ ЛО.

30.03 я встретился вновь с Шарковой и передал ей не запечатанный конверт на имя председателя правления, редактора «Ленинградской правды» А. К. Вар-собина, в который были вложены мое заявление на его имя от 27.03.84 и копия «Объяснения коммуниста» от 24.03.84. Последнее, как я сказал, может заменить специальное объяснение для ЛО СЖ, поскольку предмет объяснений — тот же.

В тот же день я уплатил в бухгалтерии Дома журналистов членские взносы (5 руб.) за 1984 г.

Это происходило полгода назад. С тех пор, вплоть до августа 1984 г. никакой реакции на мое заявление тов. Варсобину или новых инициатив встречи со мной у Секретариата правления ЛО СЖ не было. <…>

Вкратце

Далее описывается встреча с секретарем ЛО СЖ А. Ф. Заниным и деканом факультета журналистики Ленинградского университета В. Г. Комаровым уже в августе 1984 г.

Приглашение к этой встрече поступило на следующий день после того, как сотрудник партийной комиссии горкома КПСС А. Грачева сообщила социологу-испытателю, что рассмотрение его апелляции исключенного из партии откладывается на месяц, ввиду ее «отъезда в командировку».

(Записано в августе 1984 г.)

Ремарка: анатомия и физиология «дела».

Автор вполне отдает себе отчет в том риске утомить читателя, который он берет на себя, приводя эти «протоколы», хотя бы фрагментарно.

Однако напомним: наша цель — не только развлекательная, но и исследовательская. И здесь важно показать «анатомию и физиологию» социального организма — средствами «драматической социологии».

(Напрашивается аналогия с методикой «меченых атомов»). (Октябрь 2000).

8.14.2. «Эклектизм воззрений и двойственность поведения…»

[Ниже — экспертная справка, подготовленная деканом факультета журналистики Ленинградского университета В. Г. Комаровым, по заданию партийной комиссии Ленинградского ГК КПСС и секретариата ЛО СЖ СССР (август 1984). — А. А.]

По поводу персонального дела Алексеева А.Н.

По поводу написанного А.Н. Алексеевым не оставляет сомнений в том [так! в дальнейшем таких помет делать уже не буду. — А. А.]: 1) что он идейно порвал с последовательным коммунистическим мировоззрением, 2) подвержен влиянию буржуазной идеологии, 3) ряд его практических действий и последующее поведение несовместимы ни с идеологией, ни с практикой члена КПСС и партийного журналиста.

Нужно прежде всего констатировать эклектизм его идейных установок и практического поведения, и в то же время сам этот эклектизм рассматривать не как движение незрелого сознания в направлении к коммунистическому мировоззрению, а наоборот — от научной идеологии и практики в оппортунизм и ревизионизм, к двойственному увертливому поведению.

Эклектизм воззрений и двойственность поведения обнаруживаются во всем:

— в том, что А. (Здесь и далее в оригинале документа — фамилия. – А. А.) , как бывший ст. научный сотрудник ИСЭП АН СССР, с одной стороны, в состоянии проводить исследования и обобщать эмпирический материал на основе научной методологии, а с другой стороны — в незавершенном им «О состоянии и перспективах развития советского общества» — резко отходит от процедуры и методологии научных социологических исследований, собирая мнения «экспертов» из круга своих знакомых (это не вписывается даже в понятие случайной выборки), большинство из которых не имеет устойчивых политических принципов и минимальной компетенции в оценке общественно-политических явлений. Тем самым вопросы предложенной им анкеты можно квалифицировать в равной мере и как выражение политической беспринципности этого самого круга знакомых. По-видимому, чувствуя или понимая это, А. предпочел передать обобщение ответов «экспертов» другому лицу, что по-своему тоже свидетельствует об уклончивости и двойственности поведения.

— в том, что он, А., с одной стороны, не считает понижающим его социальный статус труд рабочего, с другой стороны, в так называемых «Письмах любимым женщинам» позволяет себе судить о рабочих с позиций либо снисходительного высокомерия (тех, кто ему помог или предлагал помощь, он зачисляет в разряд попавших под воздействие «эффекта Тома Сойера, красящего забор»), либо грубого очернительства, договариваясь до приписывания цеховому собранию милитаристского духа — вздор, который рабочие-коммунисты совершенно справедливо квалифицировали как клеветническое измышление.

— в том, что А. в «Письмах любимым женщинам», с одной стороны, стремится облекать свои претенциозные изыскания в наукообразную форму, т. е. пытается создать видимость объективного исследования, называя его «методом моделирующей ситуации», а с другой стороны — произвольно подгоняет частные недостатки на производстве в одном из лучших ленинградских предприятий под предвзятые и огульные негативные характеристики нашей экономики в целом и системы управления ею.

— в том, что А. в так называемом «Предуведомлении» к «Письмам…», с одной стороны, кокетничает уничижительными самооценками, а затем в объяснениях представляет это чем-то вроде подготовительных материалов для будущих добропорядочных статей.

Всю эту и подобную мешанину, от которой несет духом буржуазных ярлыков, наклеиваемых на нашу действительность антикоммунистической пропагандой, он пытается уберечь от подобной квалификации тем, что требует не вырывать из контекста отдельные суждения, фразы, оценки. А. не понимает или делает вид, что не понимает, что именно эти суждения, фразы, оценки, носящие особенно одиозный характер, наиболее отчетливо раскрывающие некоторые из его некоммунистических идейных установок, и определяют контекст, придают соответствующий смысл всему другому и потому прежде всего обращают на себя внимание всякого, кто способен за смысловыми вывертами амбициозного себялюбия видеть общественно-политическую суть дела.

Тем не менее многое, думается, было бы еще поправимо, если бы А. хоть с малой толикой искренности и подлинного понимания отнесся к предостережениям и суровой критике со стороны всех, кто указывал на опасную идейную эволюцию в его сознании и признаки непартийного поведения.

К сожалению, в эти ответственные моменты он предпочитал увертываться и не просто все отрицать, но и обвинять других в предвзятости, непонимании и даже возможном злом умысле. А это уже означает, что А. сделал намеренный выбор и не только в сознании, но и практически отошел от Устава КПСС и Устава Союза журналистов СССР.

В заключение несколько замечаний частного характера:

1) На мой взгляд, несанкционированное социологическое исследование «О состоянии и перспективах развития советского общества» нельзя считать законченным по двум причинам: во-первых, потому, что А. сам довел его, можно сказать, лишь до стадии полуфабриката, предоставив обобщение полученного материала другому лицу; во-вторых, потому, что ни по процедуре, ни по методике это «исследование» до ранга сколько-нибудь научного не доросло, даже с учетом обобщения. Все это осталось на уровне несостоявшейся попытки.

2) «Письма любимым женщинам» — не статьи, не письма и не подготовительные материалы в подлинном смысле слова. Они представляют собой почти механический конгломерат элементов всех этих жанров.

Отмеченное в пп. 1 и 2 — опять-таки проявление все тех же эклектизма, мешанины, раздвоенности сознания и поведения.

Декан факультета журналистики Ленинградского ун-та, канд. философских наук В. Г. Комаров, 3.08.84

Ремарка: факты, оценки, концепции.

Вышеприведенная «рецензия», как и некоторые другие приводимые здесь документы, может рассматриваться как «классика жанра». Но у каждого жанра — свои особенности. Данный текст, в отличие от справки УКГБ ЛО, констатирующей «факты», в отличие от актов партийного расследования, изобилующих «оценками», являет собой образец «концепции». (Сентябрь 1999).

…И мне освободят одно из мест И, умиляясь, зов души услышат, И на меня рецензию напишут, Правдивую, как ордер на арест…

Димчо Дебелянов (перевод с болгарского Г. Ефремова)

8.14.3. «Я, конечно, не Зощенко, но и доцент Комаров — не профессор Плоткин…»

Из автостенограммы выступления на заседании Секретариата правления ЛО СЖ (август 1984)

Вкратце

У этого выступления была довольно обширная преамбула, в которой автор упрекает Союз журналистов, за «выжидательную» позицию: его персональное дело не рассматривалось в течение полугода, пока не состоялось исключение из партии.

Социолог-журналист-рабочий сообщает некоторые факты своей профессиональной биографии, которые участникам заседания в общем-то известны (а с некоторыми из присутствующих он просто лично знаком, по прежней — 60-е гг. — штатной работе в ленинградской печати).

Дальше идет — самозащита.

<…> Ознакомившись с моими «Письмами…», тов. Комаров в своей справке делает скоропалительный вывод об «идейном разрыве Алексеева с последовательным коммунистическим мировоззрением», о его (Алексеева) «подверженности влиянию буржуазной идеологии» и несовместимости его действий, особенно «последующего поведения» (имея в виду попытки защитить свою честь и достоинство), ни с идеологией, ни с практикой члена КПСС и партийного журналиста.

И содержание, и стилистика этого документа мне очень напомнили недавно перечитанную статью Л. Плоткина в журнале «Звезда» № 8/9 за 1946 г. Ну, я, конечно, не Зощенко, но и тов. Комаров не профессор Плоткин…

Неделю назад, когда впервые познакомился со справкой доцента Комарова, журналиста и философа (так что «дважды» коллега!), я заявил, что предпочел бы выразить свое отношение к ней письменно, вот только не знаю, успею ли до заседания. Не успел. Сейчас ограничусь констатацией того неловкого положения, в котором оказался сам тов. Комаров и в которое он, вольно или невольно, вовлекает также и Секретариат правления ЛО СЖ (поскольку другого «собственного» эксперта у Союза журналистов, похоже, не было).

<…> Можно ли считать объективной оценку профессионального творчества и выраженной в этом творчестве идейной позиции, построенную только на том, чтО подержали в руках тов. Комаров и, отчасти, тов. Занин? С каких пор работа ученого и журналиста оценивается по дневниковым записям, личным письмам, черновикам?!

Может быть, тов. Комаров читал мои статьи в журналах «Литературное обозрение», «Театр», «Нева», «Молодой коммунист», «ЭКО», в «Литературной газете» (я называю только массовые издания, в которых публиковался в последние годы). Нет, ничего этого он не читал, разве кое-что оказалось вложенным в папку архива, шутливо названную «Письма Любимым женщинам».

Поначалу мои «Письма…» сгоряча были кем-то из сотрудников УКГБ ЛО окрещены «статьями». А теперь уже и сам тов. Комаров признает, что это «не статьи, не письма и не подготовительные научные материалы», а — «почти механический конгломерат элементов всех этих жанров».

Что ж, тут близок к истине тов. Комаров: «конгломерат», т. е. личный архив, в котором сберегаются и некоторые личные письма, и рукописи статей, и научные отчеты, и докладные записки, и чего там только нет, что может оказаться в личном архиве! (Может, и у самого тов. Комарова есть, только я с его архивом не знакомился). <…>

[Здесь опущено обозрение материалов конфискованного личного архива. — А. А.]

Всего, что там есть, тов. Комаров, как он сам говорит, не читал. Зато личная переписка им обследована и квалифицирована как свидетельство «эклектизма, мешанины, раздвоенности сознания и поведения». Причем сам этот «эклектизм» следует, по его мнению, рассматривать «не как движение незрелого сознания в направлении к коммунистическому мировоззрению, а наоборот — от научной идеологии и практики в оппортунизм и ревизионизм, к двойственному увертливому поведению» (я цитирую).

Проф. Плоткин, по крайней мере, выговаривал Михаилу Зощенко за его опубликованные произведения, а не за письма и дневники. <…>

Я не считаю себя носителем абсолютной истины — ни в опубликованных статьях, ни, тем более, в черновых набросках и дневниковых записях. Но и не считаю последовательное коммунистическое мировоззрение более присущим моему рецензенту, чем мне.

Может быть, мне еще придется в другой раз подробно отрецензировать рецензию моего оппонента, которая, впрочем, во многом сама за себя говорит.

Особенно поразительно, как тов. Комаров связывает мое «не партийное поведение» с действительно отсутствующей у Алексеева способностью,

«с учетом ситуации» (это выражение он употребил в личной беседе, может быть, даже желая мне «помочь»!), соглашаться со всеми анафемами в свой адрес. <…>

Нет, не выйдет из меня сегодня «оппортуниста» и «ревизиониста», как не вышло полгода назад «антисоветчика»! (Ведь и такое слышал о себе). <…>

Вкратце

Здесь опущены возражения социолога-рабочего по поводу политических обвинений, связанных с разработкой и опробованием методики «Ожидаете ли Вы перемен?».

В заключение, выступающий призывает участников заседания «не торопиться» с принятием решения.

…Я вовсе не считаю себя выдающимся журналистом. Но, надеюсь, сумел показать, что в данной ситуации одного только заключения тов. Комарова для итоговой оценки труда (не говоря уж о мировоззрении!) человека недостаточно.

Уж коли сошлись на мне лучи социальных прожекторов, изучайте, привлеките и еще экспертов. Пусть они непредвзято просмотрят все написанное мною. В частности, прошу рецензии на мои публикации в массовой периодической печати, за последние пять лет. Было бы нескромным требовать этого в другой ситуации. Но сейчас я имею на то основания.

<…> Жду разумного ответа от Секретариата правления ЛО СЖ.

А. Алексеев, 30.08.84

Ремарка: уклонение от идеологического спора.

Похоже, что социолог-испытатель несколько растерян или «устал»… Во всяком случае, его самозащита до сих пор была сильнее, аргументы — разнообразнее, контратаки — напористее.

На заводе было проще: ясно, что — не «вредитель», не «шпион», не «антисоветчик», наконец! Тут же — навязывается идеологическая дискуссия, к которой субъект «драматической социологии» пока не готов. И он от нее фактически уклоняется. (Сентябрь 1999)

***

Из «Записей для памяти» (август-сентябрь 1984)

[Здесь опущено описание интерьера и начальной части заседания Секретариата правления ЛО СЖ 30.08.84. — А. А.]

<…> Мое выступление не осталось не замеченным участниками заседания в том смысле, что квалифицировалось ими как свидетельство непримиримой позиции по отношению к людям, которые озабочены тем, чтобы я понял и осознал свои ошибки. Некоторая неловкость от моих критических замечаний касательно выжидательной позиции ЛО СЖ сквозила, как мне показалось, в высказываниях членов Секретариата; но она так или иначе перекрывалась их полной убежденностью в моей виновности.

Председательствующий А К. Варсобин раза два употребил выражение «Не крутите!», однако после моего протеста больше таких реплик не допускал.

Он же несколько раз пытался перевести процедуру заседания в «диалог» вопросов и ответов («было?» — «не было»…), зачитывая одно за другим утверждения из справки УКГБ ЛО. Особый упор делался на то место моего «Объяснения коммуниста», где говорилось: «недоразумение или злой умысел…». — «Чей злой умысел?» Я сказал, что пока не располагаю доказательствами, поэтому не могу называть имена предполагаемых «злоумышленников». <…>

Варсобину же принадлежит постановка «ключевого» вопроса: кто же я, в конце концов, социолог, журналист или рабочий? Мой ответ, что — и то, и другое, и третье, вызвал его активную критику, которую можно расценить как неприятие уже самого по себе совмещения этих профессий. (Примечательно, что этот вопрос и эта позиция практически полностью совпадают с позицией начальника цеха Данилушкина на заседании партбюро цеха в апреле.)

Другой мотив обсуждения (тоже Варсобин): «Все не правы, а Вы правы». Все — это КГБ, партийная организация, теперь вот и ЛО СЖ. (Этот аргумент совпадает с аргументами секретаря парткома Щекина на заседании парткома завода в мае.) Был момент, когда мне пришлось уточнить, что считаю ошибающимся не Управление КГБ в целом, а персонально тов. Полозюка, подписавшего известную справку этой организации.

Было и одно, по видимости, доброжелательное выступление: почему мы должны верить Вам, а не КГБ? Комитет «просит разобраться и принять меры» (вообще-то в справке УКГБ ЛО такого пожелания не было). «Ни с того, ни с сего обыск не делают…». (Тут Варсобин: «Обыск — по другому делу, а нашли случайно, сами видите — что!») Впрочем, этот же доброжелательный оратор и предложил исключить меня из Союза журналистов.

Наибольшего внимания заслуживают выступления В.Г. Комарова (их было два, в начале и в конце заседания), который хоть и не член Секретариата, но наиболее «в курсе дела». <…>

[Здесь опущено изложение первого выступления В. Комарова, в основном повторяющего вышеприведенную справку эксперта ЛО СЖ и горкома КПСС. — А. А.]

Второе выступление В. К. имело характер обобщения, вывода. Его смысл: нельзя говорить, что эти материалы носят интимный характер. В какой-то мере они предназначены для общественного распространения. (Ссылка на фразу из моего предуведомления к «Письмам…».) Являются ли эти дневники черновыми научными разработками? Научное содержание этих вещей равно нулю. Экстраполяции — неоправданные. Обобщения предельно абсурдны. От станка — к предприятию, уже несерьезно. Не все антисоветчина, кое-что — вздорно. А. склонен навешивать ярлыки на наш хозяйственный механизм, на систему управления. Значительное место в этих так наз. дневниках занимает саморефлексия, ироническая самооценка, где сам себя поругивает. Вот образец эклектики и мешанины.

Одно высказывание тов. Комарова записано мною дословно:

«Перед нами не враг советской власти, не антикоммунист, у него есть коммунистические воззрения и убеждения, но образуется тенденция отхода, при котором возникает совпадение с ярлыками, которые навешивает на нашу действительность оголтелая антикоммунистическая пропаганда».

[Выделено мною сегодня. — А. А.]

Этот процесс, по мнению Комарова, находится, «по счастью», в начальной стадии. Но сейчас, под влиянием «тех прецедентов» (так записано в моей стенограмме, не соображу, что имелось в виду), А. делает выбор — признать или не признать. И — не признает! Тов. Алексеев отвергает предлагаемую идейную помощь. И надо открыть ему глаза не только увещеваниями, но и практическими социальными мерами.

Своим нынешним (больше нынешним, чем прошлым! таков смысл) поведением А. ставит себя вне партии и вне партийного Союза журналистов. <…>

Ремарка: конец цитаты.

А теперь, спросим себя, вместе с читателем: так ли уж не прав был мой тогдашний рецензент? Например, насчет «эклектизма», «мешанины», «раздвоенности сознания и поведения»? (Не «между» сознанием и поведением, а «внутри» того и другого — раздвоение, разумеется.)

И — уж не комплиментом ли в адрес социолога-испытателя звучит сегодня утверждение об «идейном разрыве с коммунистическим мировоззрением»?

На самом деле, окончательный разрыв с официальной идеологией состоялся позже. Но тогдашний оппонент, пожалуй, правильно угадал тенденцию…

…Интересно, где сейчас доцент Комаров? Чем занят? Чему учит студентов, если не сменил профессию? В какой партии теперь состоит?

P.S. Эти строки были написаны в конце сентября 1999 г. А в «Вечернем Петербурге» от 6.10.99 я прочитал некролог:

«5 октября на 62-м году жизни скоропостижно скончался доцент кафедры общественных связей факультета журналистики СПбГУ Владимир Георгиевич Комаров.

Многие годы он был связан c журналистикой, работал зам. редактора «Ленинградcкой правды», преподавателем и деканом факультета журналистики. Он скончался по дороге на факультет, на лекцию к cвоим студентам.

Светлая память о Владимире Георгиевиче будет жить в наших сердцах». (Конец цитаты).

<…> (Октябрь 1999).

…Проект постановления об исключении меня из Союза журналистов был принят единогласно.

Заседание затянулось почти до 19 час. (началось в 17). Как мне раньше сказала технический секретарь, других вопросов в повестке дня не было. (То есть собирался Секретариат правления ЛО СЖ «ради меня» специально.)

Когда я подошел к Варсобину, чтобы вручить ему свой членский билет Союза журналистов, заметил у него на столе журнал «Молодой коммунист» (1982, № 10) и журнал «Нева» (1982, № 3) c моими (в соавторстве с С. М.  (Минаковой. – А. А.))  публикациями: «Овладение специальностью — овладение собой» и «Способ быть счастливым».

Как видно, от тоже готовился к этому заседанию…

(Записано 1.09.84)

8.14.4. «Несовместимо ни с идеологией, ни с практикой советского журналиста…»

Из постановления Секретариата правления ЛО СЖ СССР (август 1984)

<…> Члены оргкомиссии ЛО СЖ Занин А.Ф., Воронцов А.Ю., Ребиков Б.А., а также декан факультета журналистики ЛГУ, кандидат философских наук В.Г. Комаров внимательно ознакомились с имеющимися по делу документами и провели беседы с тов. Алексеевым. <…>

[Здесь опущена констатирующая часть постановления. Она почти дословно воспроизводит справку УКГБ ЛО от 12.03.84. См. выше. — А. А.].

Из анализа написанных Алексеевым материалов комиссия пришла к выводам, что:

1) у тов. Алексеева А. Н. прослеживается опасная идейная эволюция;

2) ряд его практических действий и последующее поведение несовместимы ни с идеологией, ни с практикой советского журналиста.

Исходя из вышеизложенного, секретариат СЖ постановляет:

— исключить Алексеева А. Н. из членов Союза журналистов СССР за действия, несовместимые с этим высоким званием.

Председатель правления ЛО СЖ СССР А. К. Варсобин, 30.08.84

***

Из очерка А. Головкова «…мир погибнет, если я остановлюсь!»

(май 1988)

<…> Как забыть это ощущение, словно тебе приходится жить на полигоне, где ежедневно упражняются снайперы… Где «чересчур» смелая статья, даже не пропущенная в печать, подпись под письмом в чью-то защиту или просто неловкое высказывание могли любого превратить в «мишень». <…>

(Огонек, 1988, № 19)

***

Из сценария телевизионной передачи «Интерпретация» (1988)

<…> — Из чего возникли эти обвинения? Кто был их инициатором?

— Тут надо различать источник, пусковой механизм и следствия.

Своей линией поведения я, по-видимому, раздражал некоторых деятелей из научной сферы и партийного аппарата. Затем им на помощь пришли работники правоохранительных органов, включая органы госбезопасности. Заводская партийная организация в своих выводах опиралась на справку этих органов. Другие общественные организации (Союз журналистов, Советская социологическая ассоциация) исходили из факта исключения из партии. Одни инстанции просто переписывали предыдущее решение, другие дополнительно его расцвечивали.

Таков механизм общественной, политической дискредитации. <…>

(Автор и ведущий телевизионной передачи — Сергей Дегтярев. ЛСТ. 1988)

***

…Стоики учили весьма мудро, что надо различать в каждом отдельном случае то, что мы можем сделать, и то, что нам не по силам. И делать надо, конечно, только то, что нам доступно. Совершив же максимальное усилие и выполнив все, что мы могли, можно приять как неизбежное воздействие на нас превосходящей силы. Но такое приятие должно быть условным, а отнюдь не принципиальным. Признавая, что сейчас я слаб и не могу разбить стены, я вместе с тем должен быть убежден, что я могу преобразиться и тем самым умножить свои силы. Следовательно, если я сталкиваюсь с непреоборимым препятствием, это должно быть основанием не для моей пассивности и пребывания в состоянии покоя, а, наоборот, для возможно интенсивной работы над собой с целью освобождения спящих моих сил. Увеличение же своей силы зависит не только от внутренних процессов живого существа, но главным образом от объединения его усилий с усилиями других существ в общем деле совместного наступления на встретившееся препятствие…

В. Муравьев. Из «Мыслей и афоризмов». 20-е гг. (Цит. по: В. Н. Муравьев. Овладение временем. М., 1998, с. 293)

А жертвы тоже ведь виновны,

когда виновного виня,

глаз не отводят от себя,

от ран своих стигмаподобных,

когда их раны — зеркала,

когда страдание — заслуга…

Перепаши обиду плугом,

пусти беду на семена.

Уж если стих — из сора, лебеды,

взрастет и радость из беды.

Анри Кетегат, 1999

А ошибаться — это не что иное, как медлить в делах, кои должно вершить быстро, и слишком торопиться с теми, кои должно делать не спеша…

Кэнко-Хоси. Записки от скуки (XIV век)