На снимке: Р.В. Рывкина

Настоящий цикл материалов на Когита.ру был начат перепечаткой фрагмента из электронной переписки В.А. Ядова и Д.Н. Шалина (2010-2014), относящегося к «драматической социологии» А.Н. Алексеева, с комментарием последнего в виде извлечений из двух статей А. Алексеева в составе так называемой «Дискуссии через океан» (2011-2013). Эта первая публикация на Когита.ру называлась: Драматическая социология глазами Д. Шалина, В. Ядова и А. Алексеева

Вторая публикация называлась:  Драматическая социология глазами В. Ядова и А. Алексеева.  В нее вошла статья А. Алексеева «Наблюдающее участие и его синонимы» (2006), ранее публиковавшаяся в интернете, а также в журнале социологических и маркетинговых исследований «Телескоп» (2012).

Третья публикация  -  А. Алексеев. Что сказать мне удалось – не удалось – включала одноименный текст, написанный в 2001 г. и впервые опубликованный в: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 2. СПб.: Норма, 2003.

Четвертая публикация - Натурные эксперименты и пристрастное знание включает в себя переписку Д. Шалина, А. Алексеева и Б. Докторова на темы, релевантные содержанию данного цикла.

Пятая и шестая публикации в рамках цикла «Драматическая социология и наблюдающее участия»  - А. Алексеев. Познание действием (Так что же такое “драматическая социология”?) (начало; окончание) - воспроизводят статью автора этих строк, впервые опубликованную в журнале «Телескоп» (2006), а позднее в журнале «7 искусств» (2013).

Седьмая публикация - Так что же такое «драматическая социология»? Продолжение темы  - возвращает к материалам, опубликованным нами на Когита.ру два года назад, но с тех пор наверняка уже забытым даже заинтересованными в этой теме читателями.

Среди них:

- Познание действием. От автора - сегодня, 30 лет спустя

- А. Алексеев, А. Кетегат. Про «Серегу-штрейкбрехера» и не только о нем (начало; окончание).

Восьмая, девятая и десятая  публикации, включают извлечения из авторского цикла «Письма Любимым женщинам» (1980-1982), представленного в главах 2 и 3 книги: А.Н. Алексеев. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Тт. 1-4. СПб.: Норма, 2003-2005. См. эту композицию также в журнале «7 искусств».

В одиннадцатой и двенадцатой публикациях, под общим названием:  А. Алексеев. Выход из мертвой зоны, -  был предъявлен одноименный авторский цикл, вошедший в главу 5 книги «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия». Они посвящены событиям «эксперимента социолога-рабочего», имевшим место в первой половине 1982 г., т. е. являются прямым продолжением «Писем Любимым женщинам» (см. выше).

Тринадцатая и четырнадцатая публикации  – под общим названием  «Эксперимент, который исследователем не планировался», - посвящены «делу» социолога рабочего (исключение из партии и т. п.; 1984).

Пятнадцатая публикация - «Как меня исключали из Союза журналистов» -  продолжает тему двух предыдущих.

Очередные – шестнадцатая, семнадцатая и восемнадцатая – публикации посвящены событиям жизни автора (и не только его!) 32-летней давности, однако вовсе не лишены актуальности, как можно убедиться. Поскольку они (эти события) относятся к 1984-му году, данный раздел книги «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия» называется «Год Оруэлла».

А. Алексеев. 27 марта 2016

**

Из книги "Драматическая социология и социологическая ауторефлексия", том 2:

 <...>

ГЛАВА 9. ГОД ОРУЭЛЛА

Война — это мир. Свобода — это рабство. Незнание — это сила. Дж. Оруэлл. «1984»

Литература — жизнь, но жизнь — не литература. Иванов-Разумник. «Юбилей»

9.1. Ситуация — статика и динамика. Алексеев — стимулы и реакции

[Ниже — эпистолярное обсуждение обстоятельств «дела» социолога-рабочего, под углом зрения «драматической социологии». — А. А.]

Р. Рывкина — А. Алексееву (январь 1984)

Дорогой Андрей!

<…> Как повлияло все случившееся на твою психику (психофизиологическое состояние)? И, важнее, на систему ценностных ориентаций? Что изменилось (если изменилось) в тебе?

Вот это я хотела бы понять, ощутить. Как проявились вокруг тебя люди? Близкие, средние, дальние? Что изменилось в твоей системе общения, в кругу твоих друзей? Как изменилось (если изменилось) твое положение на работе? А отношение социологов Ленинграда, Москвы?

Видишь — «черного кобеля не отмоешь добела»… Я и на любимом друге сочинила программу конкретного исследования: «А. и его окружение: статика и динамика (опыт микросоциологического исследования)». Или: «А. в стрессовой ситуации: стимулы и реакции». (Это — тоньше.) <…>

И. Р. — Новосибирск, январь 1984

***

А. Алексеев — Р. Рывкиной (октябрь 1984)¹

Дорогая Инна!

<…> «Не идем мы друг у друга из головы» — взаимно, не только я из твоей. И по счастью, я располагаю сегодня достаточным запасом времени для размышления вслух, чуточку даже выходящего за пределы проблематики твоего последнего письма.

Могу заявить: дружеское внимание, озабоченность и личностная и гражданственная готовность помочь, а зачастую, и реальная помощь — стали нормой «наблюдающего участия» друзей в ситуации А. 1984-го года. Это — что касается окружения, если коротко.

Что же касается собственной персоны, то я оказался «кобелем почернее тебя»… Ведь, при всей чрезвычайности происшедших событий, как исследователь, кажется, даже не изменил предмета. (Разве что — расширил поле наблюдения.)

«Эксперимент на самом себе…»

Ведь и раньше я исследовал не столько общество (на примере конкретной социальной микросреды) и не столько личность (на собственном примере), сколько взаимоотношения личности и общества (с элементами экспериментирования). Такое исследование, строго говоря, не совсем социологическое. Оно — чуть ли не «эмпирико-философское».

(Раньше от философии шли к социологии, теперь у меня получается вроде наоборот.)

Вообще же, подобное «исследование» — вовсе не монополия социальных исследователей. Как заметила одна любимая мною женщина, писатель: «…что такое, в сущности, вся наша жизнь, как не эксперимент, поставленный на самом себе. Или на других… Иногда…».

Просто большинство людей, как и мольеровский Журден, не осознают, что говорят… прозой.

С другой стороны, тут такое переплетение жизненной и научной позиций, Рефлексии, Деятельности и Игры (последнее понятие, увы, слишком скомпрометировано шулерами, а ведь в моем смысле жизненная игра — это следование собственным, внутренним, стало быть — нравственным правилам, с учетом обстоятельств, но не подчиняясь им), так вот — тут такое переплетение, что нужно быть Бахтиным, Рубинштейном или Швейцером, чтобы до конца разобраться. Я пока — на уровне «наивных прозрений».

Ладно, хватит философии. Я не медик, прививший себе чуму для опробования новой сыворотки, а всего лишь человек, не отказавшийся от себя в новых жизненных условиях. Случайно этот человек оказался социологом…

«Баланс» общения и миграции на дружеских орбитах

Вот, дошел до этого места и не решу — то ли отвечать на твои сегодняшние тревожные вопросы, то ли сначала подробнее ответить на вопросы тогдашнего (январского) письма, касающиеся «статики и динамики» моей личности и моего окружения. Все же логичнее начать с первоначальных вопросов.

Итак, о «статике и динамике» окружения. Из нашей переписки последних полугода этот момент мог остаться не вполне проясненным. (Развитие личности твоего корреспондента больше на виду, и даже документировано.)

Заводское положение сейчас не затрагиваю (там — свои «статика» и «динамика», кстати, вовсе меня не удручающие), а только — о дружеской и товарищеской профессионально-социологической среде.

В основном, все осталось на своих местах. Относительная стабильность отношений оказалась главным результатом динамики, совершавшейся как бы внутри индивидов (я-сам, другие), при неизменном уровне отношений. Но были и некоторые перемещения на «дружеских орбитах», как правило, не слишком заметные.

Есть люди, которые из «близких» теперь пожелали стать «ближайшими». Большинство же из этого круга остались на прежней дистанции. Есть «средние», которые захотели придвинуться «ближе»; но я не сделал встречного движения (может быть, и сделаю, со временем). Есть и такие «близкие», которые как бы отодвинулись на периферию этого круга (со временем, может быть, отойдут и к «средним»).

В общем, происходят миграции с одной орбиты на другую, но, как правило, «внутрипоясные», а не «межпоясные», пока (если считать «близких» и «средних» — поясами).

Вполне вероятна утечка из «средних» в «далекие», но я ее пока не замечаю, поскольку со «средними» привык общаться в организациях либо в компаниях, а я там и раньше не часто бывал, теперь же — практически отменил (без сожалений).

Отсутствие телефона облегчает регулирование этих процессов (когда возникает потребность в таком регулировании, в основном — ввиду дефицита времени). Я сейчас, пожалуй, больше «в долгу» (не отвеченными письмами, не сделанными своевременно телефонными звонками), чем «должны» мне.

Но, признаться, и раньше так было. Разве что «Письмами Любимым женщинам» я сделал нескольких корреспонденток своими «должниками» — демьяновой ухой «себя в обществе» и «общества в себе», в виде этих писем.

Процесс миграции на дружеских орбитах совершался и раньше, всегда. Я не могу сказать, что он существенно интенсифицировался. При том, что отдаление — мною нынче почти сознательно облегчается, а приближение — намеренно не стимулируется, сохранение прежнего потенциала и «баланса» общения является, как я уже сказал, результатом динамики.

Можно сказать, что круг общения сужен мною (иногда, может быть, упреждающе), но близкий круг сам это общение углубил (возможно, компенсаторно).

(Один крутой разрыв отношений с моей стороны в этот период тоже был, но бывали они и прежде.)

Конечно, это «динамическое равновесие» само по себе небезынтересно. Но оно касается, главным образом, эмоционально-психической, душевной, человеческой расположенности, выстаивающей, а иногда и крепнущей в стрессовых ситуациях.

(Поведенческим показателем этой стороны общения может отчасти служить частота контактов, суммарная величина которых не уменьшилась. А отождествлять здесь поведение и время общения с эмоциональной стороной — можно, ибо «светское», несколько принужденное общение я и раньше отвергал.)

Но тут следует обратиться к содержанию «стресса». И не к душевности, а к духовности контактов с дружеским окружением, их, не скажу — мировоззренческому (мировоззрение у нас у всех одно — диалектико-материалистическое!), а — мироотношенческому характеру. Вот здесь — очень разнообразные проявления.

Но все же можно выделить три типа, определенные мною для данного, конкретного случая, а уж как их подвести под более общие категории — сейчас не соображу. Эти типы не соотносимы с понятиями «близости» или «далекости» (эмоционально-поведенческой близости-далекости, которая складывается из многолетнего предшествующего опыта). Уверен, что среди «средних» и «далеких» (может быть, полузнакомых мне) людей могла бы быть проведена аналогичная дифференциация.

Итак, «стимул» — нынешняя жизненная ситуация А., с навешенными политическими обвинениями, исключением из партии и из Союза журналистов, «отлучением», кстати, и из ВТО, и т. д. Ситуация — это не только «обстоятельства». Это: личность + обстоятельства; поведение личности, во многом вызываемое обстоятельствами, и обстоятельства, во многом создаваемые поведением личности. «Реакция» же — отношение, оценка, тревоги и надежды, слезы и смех (кое-что ведь и смешно!), боли и радости, относящиеся к конкретной личности и к конкретному обществу, поскольку то и другое взаимодействуют в ситуации.

…Под жизненной ситуацией индивида имеется в виду совокупность значимых, т. е. «втянутых» в орбиту его жизнедеятельности, событий и обстоятельств, оказывающих непосредственное или опосредованное влияние на его мировосприятие и поведение в каждый данный конкретный период его жизненного цикла.

Жизненные ситуации отнюдь не всегда отличаются устойчивостью. Поэтому следует различать «устоявшиеся» и «проблемные» ситуации. Проблемная жизненная ситуация возникает тогда, когда нарушается упорядоченность привычного течения жизни, а необходимость решать ту или иную проблему (или несколько проблем одновременно) требует от человека повышенной целенаправленной активности, выработки жизненно важных решений и, наконец, выбора той или иной стратегии деятельности, а также средств и способов достижения нужного результата…

Т. М. Дридзе. Экоантропоцентрическая модель социального ьпознания как путь к преодолению парадигмального кризиса в социологии // Социологические исследования, 2000, № 2, с. 25.

Типология дружеских реакций

Как же типологизировать «реакции» не по личностно-эмоциональному, а по мироотношенческому критерию?

Один тип реакции назову — диагноз. Вот, человеку «не повезло»… Упал на него кирпич, или заразился проказой, или — чего полегче (каждый не обязательно определяет, а скорее — ощущает по-своему). Но именно — «диагноз». Вопрос: как ему «вылечиться»? Разумеется, слушать назначения врачей. Или же — «народная медицина»… Но так или иначе, человек — болен. Тут нет вопросов.

Поведение «диагностика» иногда героическое. Он «целует прокаженного» (полагая его таковым и рискуя так же нелепо заразиться). Он может и «надеть перчатки» при рукопожатии (кстати, вовсе не обидев этим самого «прокаженного»). Но при этом рукопожатие не станет менее душевно крепким.

Свой диагноз можно держать при себе, а можно и высказывать вслух (все-таки не «рак»!). Искреннее сочувствие переплетается со стихийной (редко — сознательной) «педагогикой».

«Диагностик» может быть прагматиком или идеалистом (это уже другой срез). Прагматик озадачен одним, идеалист — другим, но оба сходятся на том, что заболел А. «неприятной» болезнью, а человек-то — хороший, и как ему теперь помочь, его сберечь — для него самого, «для нас», «для науки», «для общества».

Логика рассуждения тут такова. Жизнь — главная ценность. И психическая (тут ведь и «сдвинуться» недолго), и физиологическая (вон и сердце зашалило), и социальная (того гляди, печатать совсем перестанут). Он же, вместо физического или интеллектуального отдыха, или вместо научного творчества, продолжает работать слесарем и пишет свои апелляции — милый Чацкий, бедный Чацкий, «горе от ума», да и только…

В Молчалины, конечно, не зовут, сами совсем не такие (ведь Чацкий с Молчалиным никогда не дружили), но ведь — «ситуация»!.. Что ж он, не понимает?!

(Я, конечно, утрирую, почти пародирую и, ей-богу, не найду для описанного типа реального прототипа. Но тип-то — тот.)

Второй тип «реакции» назову прогноз. Здесь переплетаются дружеские «прогнозы», общественные и личностные. Вот такая — «ситуация»… О чем она свидетельствует, куда общество идет, если таких, как А., вышибают из партии? Или: куда пойти самому А., чтобы его в партии восстановили?

Могут быть «прогнозы-предостережения» (когда «прогностик» искренне желает, чтобы его предсказание не сбылось, и иногда даже знает, что для этого надо сделать самому А.). Могут быть «прогнозы-утешения» (тоже вполне искренние, когда «прогностик» заражается историческим или субъективным оптимизмом А., а может быть — и сам по натуре такой оптимист). Наконец, могут быть «трезвые» прогнозы, причем настолько точно рассчитанные, что сбудутся, хоть локальная ядерная война разразись. (И ведь сбываются, черт возьми; сам А. не без придури, а дружит с умными людьми.)

Для «прогностика» — А. не «больной», которого надо «лечить», а он, А., — вполне «здоровый» человек, которому надо выработать оптимальную линию поведения, чтобы относительную невинность соблюсти, и относительный капитал приобрести («капитал» — научный, жизненный и моральный, и, может быть, даже партийный). В полной мере это, может быть, и невозможно, но ему надо пройти между Сциллой и Харибдой, не только личной, но и общественной.

При одних социальных изменениях — «ничто не поможет», при других — «есть шанс».

«Прогностик» зачастую деловит. Он (особенно — если из пояса «средних») первым делом уточняет у А., какова же все-таки его идейная, мировоззренческая позиция. Он вполне допускает возможность, что «объяснение» и «апелляция» — это просто «игра» (не в моем смысле — см. выше). А получив дружеское заверение, что позиция — та самая, которая там изложена, т. е. его, А., действительная, «внутренняя» позиция, он ищет путей адаптации этой позиции к нынешнему общественному состоянию (для которого эта позиция, может быть не вполне «адекватна»). Бывают, конечно, прогнозы и «апокалипсические»…

(Я искренне люблю и благодарен тем «прогностикам», из числа «близких», которые учат меня уму-разуму, хоть «чистого» прототипа не нахожу и здесь.)

Наконец, третий тип «реакции». Тут с названием потруднее. До сих пор называл — позиция. Хотя, почему так? Ведь своя позиция есть и у предыдущих. Моя позиция, что ли? Значит — просто идентификация с «моей» позицией?! Но это лишало бы данный тип друзей духовной самостоятельности. Мало ли что А. выкинет, так уж со всем и идентифицироваться?

Скорее всего, это тот тип, к которому принадлежал бы я сам, окажись близкий мне человек моего типа в сходных обстоятельствах.

Позиция, во-первых, чуть ли не фаталистическая. «Все, что случается с человеком, похоже на него самого» (О. Хаксли). Так может сказать (или подумать) и «диагностик», и «прогностик», но представитель данного, третьего типа скажет это не без иронии (может быть, потому, что сам такой).

Позиция, во-вторых, оптимистическая: не в прагматическом и даже не обязательно в историческом смысле (хотя, как правило, именно так!), а в смысле способности (готовности, предрасположенности?) усмотреть высшую партийно-гражданственную правоту там, где иной усмотрит либо болезнь, либо глупость.

Позиция, в-третьих, деятельностная. Конечно, люди формируются обществом, но ведь и общество движется людьми. «Каждый делает, что в его силах, и делать это надо как можно лучше… Не всегда получается, но надо стараться».

(В предельно обостренной, гиперболично-парадоксальной форме это изобразил С. Кинг в замечательном романе «Мертвая зона».)

Позиция, в-четвертых, «эгоистическая»: мне это пригодится, может быть. А. действует так, ну, примерно так, как я хотел бы поступить в сходных обстоятельствах (конечно, лучше бы их не было!). И вот с ним вместе «прорепетирую», наберусь горького и сладкого опыта.

Позиция, наконец, максималистская. Не помню, кто сказал, что нравственность должна быть максималистской, иначе — уже не нравственность. Максимализм, кстати, не так уж бесперспективен, в прагматическом смысле. В трудных обстоятельствах выигрывает тот, кто не боится проиграть. А проиграть, сделав все, что мог, не зазорно.

Вот теперь, я нашел точное определение для третьего типа дружеской «реакции» — принцип!

(Среди «принципалов», кстати, нахожу иногда заботливых и яростных критиков моих действий, обычно — еще не совершенных, не предпринятых действий, ибо успеваю получить эту критику заблаговременно. При этом оспаривается не сам принцип моих действий — который приемлется, как факт — а лишь тот или иной способ реализации его.)

Итак: диагноз, прогноз и принцип. Такова мироотношенческая типология, построенная на данной, конкретной модели, коль скоро жизнь мне ее предложила, а я не стал отказываться.

Еще раз подчеркну: а) мои «идеальные» типы не имеют реальных прототипов (хотя для третьего типа, пожалуй, их вижу); б) моя типология строится по критерию, отличному от «мировоззренческого»; в) моя типология строится не по критерию «душевной», эмоциональной близости к субъекту, взявшему на себя смелость анализировать взаимоотношения с близкими друзьями.

(Ты из меня эту искру высекла своим январским письмом!)

Типология, понятно, эгоцентричная. Но другой у меня нет. До корректно-философского обобщения мне сейчас не подняться. Да и неуместно было бы.

Ремарка: триадная типология.

Вообще говоря, как соображаю уже сегодня, эта типология: принцип, диагноз, прогноз, — укладывается в семантическую матрицу (триадный архетип), по Р.  Баранцеву: эмоцио — рацио — интуицио. (Май-декабрь 2000).

Человек живет под нагрузкой

Теперь — актуальный отчет о своем психофизиологическом состоянии, которое Тебя беспокоит.

Здоров ли? Да. Физиологически — более или менее (50 в этом году стукнуло). Нервно-психически — безусловно. Добрая, умная, любимая Инна, пять лет назад, перед моим переходом из ИСЭПа в рабочие, Ты ведь тоже беспокоилась… А что потом? Перестала беспокоиться. А сейчас? — Ну, давай через пять лет к этой теме вернемся.

Человек живет под нагрузкой (физической, психологической, социальной). Вытащи глубоководную рыбу на поверхность — она взорвется. Человек — тоже. Перепады давления бывают. Но человек адаптируется. Он живет, пока ему есть чего преодолевать, в себе ли, в обществе ли (т.е. преодолевать не отказался).

По этому пункту, будем считать, я высказался.

[Автор ныне полагает, что в этих своих наблюдениях и рассуждениях он был довольно проницателен; тот редкий случай, когда я со своим заявлением и сегодня «полностью согласен». — А. А.]

…Люди — робкие — не могут понять, что лед трещит и рушится под ногами — это самое доказывает, что человек идет; и что одно средство не провалиться — это идти не останавливаясь…

Л. Толстой — А. Герцену (цит. по: Я. Гордин. Три повести, Л., 1983, с. 350) (@)

«Я и так иду…»

Своеобразным стимулом для твоего особого беспокойства и душевной боли послужил, вероятно, мой замысел воспользоваться актом экспертизы, не без труда полученным в июле 1984 г. в заводской «экспертно-партийной» комиссии, на мою статью об «экспериментальной социологии», 1983 г.

Ну, не безумие ли — апеллировать по такому поводу в научные организации, испрашивая у них профессионального отзыва на статью, да еще сообщая, что, в известном смысле «за это самое», исключен из партии? (А скрывать — что ли?) Тебе, в этой связи, забрезжил образ «чудака, из числа пенсионеров, которые качают права». Тут — «и за психа сочтут»…

Выдумал я это в кавказских горах, на свежем воздухе. Случайно («в кустах») обнаружив пишущую машинку, использовал ее для сочинения, для начала, неофициального запроса друзьям насчет их разрешения или «вето» на обращение в институты, где они работают.

Как Ты знаешь, я не только существенно видоизменил свой замысел, но и отложил реализацию видоизмененного — еще до получения Твоего письма. [Впоследствии от этого замысла социолог-испытатель вообще отказался, посчитав его и бесперспективным, и не корректным по отношению к коллегам. — А. А.] Но «симптом» как будто опасный…

И твоя конечная реакция была: «ладно, в нашу организацию пиши, а вообще — кончай переписку с организациями»!

…Вот Союз журналистов. Это уж — избыточно, «уж извини!» — пишешь Ты. Что избыточно — мои возражения доценту Комарову из Ленинградского университета? Да благодарить мне его, что ли, за то, что он меня из «антисоветчиков» перевел в разряд «оппортунистов», «идейно порвавших с последовательным коммунистическим мировоззрением»?! ⁵

По мне, так у него (В. Г. Комарова) такого мировоззрения — ни последовательного, ни непоследовательного! — нет. И, в отличие от членов заводской парткомиссии, тут уж не спишешь на недостаток соответствующей образовательной или «научной» подготовки.

Примечательно, что главный упрек ко мне доцента Комарова и иже с ним состоит именно в том, что А. не проявляет хотя бы «малой толики искренности и подлинного понимания… предостережений и суровой критики со стороны всех, кто указывал на опасную идейную эволюцию в его сознании», и т. п. Согласиться с такой критикой — значило бы действительно порвать с коммунистическим мировоззрением (что, наверное, тов. Комарова устроило бы).

«Нехорошее впечатление» от всей этой «истории с журналистами», действительно, появляется. Но, спрашивается, кого в этом винить: твоего корреспондента или же эксперта Союза журналистов и горкома партии?

При этом Ты выдвигаешь следующие явные или неявные соображения (иногда противоречащие друг другу):

1) Ты (т. е. я) «устал». И обстановка вокруг — то ли кислотная, то ли щелочная («социально вредная», в общем). Всякие твои (т.е. мои) шаги только усиливают раздражение общественной среды. Надо — сменить обстановку.

2) Твой настоящий цех — профессиональная, традиционная социология. Твоей пятилетней работе (статья о «человеке в системе…») уже выставлен шлагбаум (пресловутый акт заводской экспертной комиссии, «запрещающий» публикацию). Так будет и впредь, пока… ты на заводе.

3)  Если ты изучаешь проблему «личность в организации», то что за самоубийственные методы? Да и — «что за эмпирическая база, почему только один объект?». То ли дело — массовая статистика, массовый опрос! (Это я уже за Тебя домысливаю, но вытекает из предыдущего.)

(Вот ведь какая перекличка с тов. Комаровым, слышавшим и даже употребляющим слово «репрезентативность», не говоря уж об ученом совете ИСЭПа в 1981 г., где что-то похожее говорил ставший недавно заместителем директора по науке Н. Лобанов.)

4) Уезжай, говоришь Ты, — то ли во Владивосток, то ли в Калининград, то ли в Мурманск, то ли в Ашхабад, для работы социологом. (А то — я сейчас не социолог!) Тебя, мол, там — «поймут»; а в Ленинграде, на заводе — тяжелый психологический климат. Издергался! (А если — нет?!)

5) Мол, апелляцию рассмотрят и там. Или же — не жди никаких ленинградских решений и стучись в двери ЦК, проси помощи, объясняй всю эту чертовщину, «все же — живые люди»… Зачем этот твой «педантизм-формализм»?

6) И, наконец, сакраментальный вопрос: чего тебе (т.е. мне) надо: «шашечки» или «ехать»? (известный анекдот про такси…). Отвечаю: мне не нужно ни того, ни другого. Я и так — иду.

Мне страшно обидеть очень близкого мне человека, но иначе, как <…>, твои предложения я назвать не могу. Отвечу последовательно по всем шести пунктам:

1) Мне есть где жить и работать, и кроме ИСЭПа и «Ленполиграфмаша». Но я бы считал косвенным признанием своей неправоты (а не своей мнимой издерганности!) покинуть именно сейчас свое нынешнее рабочее место.

2) Сайентистские ценности академической социологии далеко не бесспорны и для Тебя самой. Все эти годы я не прекращал работать в качестве социолога. Не место дает человеку профессиональную принадлежность, а человек реализует свои профессиональные способности — в том или ином месте, в тех или иных формах.

3) Разнообразие известных методов эмпирической социологии велико. Но здесь есть и нечто новое. «Экспериментальная социология», может быть, и не самое удачное название…

4) Уже ясно (из сказанного выше).

5) Почему я должен совершать судорожные движения, когда разбор моего партийного дела идет своим нормальным, уставным порядком? И неужели судьба коммуниста А. должна зависеть от того, как он «покажется» кому-либо из «первых лиц» (которые его вовсе и не ждут)?

Ну и (6): Все, что я делаю, — обдумано и делается сознательно. (Хотя иногда, как, например, Союз журналистов, сообщивший мне о заседании своего секретариата чуть ли не накануне, меня и вынуждают к «импровизациям»…)

Знание — побочный продукт всякого жизненного движения. Это движение не прекращается. Альтернативы «шашечки или ехать?» для меня не существует.

Разумеется, я отстаиваю, как умею и как считаю необходимым, свою партийную, научную и гражданскую позицию — не для того, чтобы составить еще один «протокол наблюдающего участия». Но когда в этом процессе я получаю еще и знание, я его осмысляю, как и сейчас, в этом письме.

Обратить поражение в опыт

Предположим даже, что я уже потерпел поражение. Эту ситуацию, по-моему, точно анализирует А. Гельман в своей интереснейшей статье «Гарантии победы» (Литературная газета, 15.08.84). Не поленюсь на большую цитату:

Примечание. К истории терминологических новаций. Некоторые из терминов, употреблявшихся автором с начала 80-х гг., «прижились»: «наблюдающее участие», «эксперимент социолога-рабочего»… От формулировки «экспериментальная социология» впоследствии сам отказался. Термин «социолог-испытатель» употреблен, кажется, впервые в объяснении для партийной комиссии горкома КПСС (1984).

Выражение «драматическая социология» употреблялось тогда изредка, так сказать, спонтанно, и поначалу не претендовало на терминологический статус, хотя «соединение практической деятельности, рефлексии и игры» постулировалось изначально.

В. Гельман: «…Я знаю три типа поведения людей после поражения. Первый — человек уходит в тень, замыкается в себе, на работе никогда ни во что не вмешивается, в его речи все чаще сквозит болезненная ирония, иногда такие люди запивают «по черному». Словом, человек подавлен, сломан.

Второй тип — это когда праведник после поражения с ходу делает поворот на сто восемьдесят градусов и буквально на наших глазах превращается в оборотня. Иногда он предварительно меняет место работы (между прочим! — А. А.), а иногда «обновление» личности происходит тут же, на том же самом месте, в том же коллективе. И вот он уже поддерживает тех, против кого еще совсем недавно боролся. И как поддерживает — яростно, без всякого стеснения, с каким-то зловещим вызовом судьбе.

Третий тип — это люди, которые остаются такими же, какими были. Они обращают поражение в опыт (! — А. А.), в новую энергию, в бойцовскую мудрость. Они становятся еще более последовательными и несгибаемыми противниками лжи, несправедливости, корыстолюбия и невежества. Одно их присутствие в коллективе держит в постоянном настороженном напряжении любителей приписок, подтасовок и махинаций.

Где же они берут силы, такие люди, обратить поражение а победу? На каком фундаменте зиждется эта непреклонность? Пожалуй, главное здесь то, что они сознают себя не исключительно бунтарями-одиночками, а участниками широкой битвы, целого фронта борьбы, где десятки и сотни людей решительно поднимают свой голос против опасных для общества проявлений эгоизма, особенно группового эгоизма. Это сегодня в самом деле целый фронт — недаром почти каждый день в каждой газете можно прочитать прелюбопытные аналитические материалы о сложнейших «операциях» на этом «поле брани». Вот и наша дискуссия в «ЛГ» («Личность и обстоятельства». — А. А.) тому подтверждение. Именно фронт, и ощущение этого фронта, его динамика и дает силы пережить свое поражение с достоинством.

Человек понимает и чувствует: его поражение, сколь обидным и горьким бы оно ни было, не итог, а всего лишь один из неудачных эпизодов (выделено мною. — А. А.) борьбы. Он понимает и чувствует — пока он остается в строю, пусть на этот раз и не добивается цели, зло не одержало над ним победы. Он знает: зло торжествует победу только тогда, когда личность совестливого человека разрушена, раздавлена, выведена навсегда из бойцовских рядов. Или когда ему, злу, удается вообще перетянуть человека в свой стан, сделать его своим активным «штыком». В таких случаях — да, зло взбадривается, преисполняется новых радужных надежд.

Люди этого третьего типа, по моим наблюдениям, отличаются еще тем, что они не просто ненавидят зло, они пристально изучают (выделено мною. — А. А.) его структуру, повадки, замашки, способы маскировки. В самом же деле, противника надо знать, если хочешь с ним успешно бороться…»

***

…«Конечно, в начале “дела” тебя упрекнуть не могу, — пишешь Ты. — Тебе все это свалилось на голову. Истый советский человек и вдруг… обыск, обвинения, КГБ! Жуть! Но далее. Далее все тоже естественно, лишних шагов не вижу. А вот “журналисты” — это уж извини! Этого уже не понимаю…». «Впрочем, я — далеко, знаю не все», — замечаешь Ты.

(В общем-то, пожалуй, все существенное из того, что произошло со мной и что делал я сам, за последний год, Ты знаешь.)

Отвечаю: я — советский человек, только не «истый», а скорее неистовый (пишется вместе). Таким, наверное, и помру. [А вот тут автор ошибся! — А. А.]

…Наговорил я Тебе резкостей, «заслуженных» Тобою (как мне кажется!), правда, только в мироотношенческом, но никак не в душевно-эмоциональном плане. Потому — отправляю это письмо не без страха. Обидишься — что мне тогда делать?..

Твой Андр. Ал., 8.10.84

P.S. Ты просила показать твое письмо — Нелли [Н. А. Крюкова. — А. А.]. Я сделал это — вместе с уже написанным своим. Ее реакции, как всегда, непредсказуемы. Вкладываю в конверт ее записочку для Тебя, к сочинению которой сам не причастен.

Ее восприятие ситуации не является ни «умственным», ни «душевным», ни «духовным» — ни в какие типологии моя жена, как обычно, не укладывается. Замечу, что других экстрасенсов в моем окружении нет. А она — в самом деле — года три назад прошла жесточайший профессиональный отбор «кандидатов в экстрасенсы»…

(Ей даже предлагали соответствующую работу: искать полезные ископаемые где-то на Севере; да она отказалась уезжать из Ленинграда, хотя бы и на несколько месяцев, — «по семейным обстоятельствам».)⁷

Нелина осведомленность в логико-рациональной стороне дела, думаю, поменьше твоей. Но она справедливо считает, что язык эмоций в таких делах для твоего корреспондента неприемлем. Может, она «щадит» меня, но скорее — Тебя. В общем, разгадать этого Оракула — не суждено никому.

<…> Вот и получилось письмо — на 18 машинописных страницах (= 53 рукописных стр.). Совсем как во времена «Писем Любимым женщинам»…

А. А. , 9.10.84

***

Из «Записей для памяти» (декабрь 1984)

<…> В ходе последующей переписки выяснилось недоразумение. Мария [таким псевдонимом автор наделил тогда Р. Рывкину в своих «записях». — А. А.] не обратила внимания на то, что мое обращение к председателю правления ЛО Союза журналистов Варсобину от марта 1984 г. [здесь оно не приводится. — А. А.] вовсе не было инициативной просьбой к общественной организации «защитить» своего члена от организаций государственных, а — непосредственным откликом на информацию о том, что в ЛО СЖ поступила, из УКГБ ЛО, справка «В отношении Алексеева А. Н.».

Так что аргументы и соображения Марии из ее сентябрьского письма ко мне оказались сняты, равно как и мои аргументы и соображения в октябрьском письме к ней перестали относиться к самой милой Марии. <…>

(Записано в декабре 1984 г.)

Ремарка: эксперимент продолжается!

Стоит заметить, что ближайшие друзья: Р. Рывкина, Р. Ленчовский и другие (которых здесь, в этой связи, не цитировал), — при всем человеческом сочувствии, с одной стороны, и товарищеской (а потом и гражданской) поддержке, с другой, — приняли авторский взгляд на «дело» социолога-рабочего как на «продолжение и развитие» его эксперимента.

Их солидарность с социологом-испытателем имела — равноправную с первыми двумя! — исследовательскую компоненту. Что было для меня в ту пору особенно важно. И за что я и по сей день глубоко моим друзьям признателен. (Сентябрь 1999).

***

Из «Записей для памяти» (ноябрь 1984)

<…> Мне очень жаль, что я сейчас не имею возможности (не считаю себя вправе!) отразить в архиве все множество случаев и разнообразие форм товарищеской помощи и дружеского участия в моей судьбе 1983–1984 гг.

Во всяком случае я их помню. Когда-нибудь потом — запишу. <…>

(Записано 25.11.84)

9.2. Несколько частных эпизодов из жизни «изгоя»

[Если в предыдущем разделе речь шла о динамике ситуации социолога-испытателя по преимуществу в рамках круга друзей и коллег-социологов, то ниже — зарисовки соответствующей ситуации в производственном, рабочем коллективе. — А. А.]

9.2.1. Какая дисциплина главнее: партийная или государственная?

Из «Записей для памяти» (сентябрь 1984)

<…> В начале обеденного перерыва 24.09.84 (понедельник) я собирался переговорить с секретарем партбюро цеха, токарем А. Червяковым. Но перед самым перерывом мастер Г. Соколов настоял на проведении бригадного собрания для обсуждения уже не первого прогула слесаря Сергея И. и замеченного, но не пресеченного пребывания на работе в не совсем трезвом состоянии фрезеровщика Михаила К.

Наша бригада выразила готовность наказать С. И. своими средствами (снижение к. т. у., что фактически означает, на нашем заводе, снижение сменного задания, т. е. зарплаты). Однако поскольку администрация уже решила перевести его, в порядке дисциплинарного взыскания, на ниже-оплачиваемую работу (транспортировщик) на срок три месяца, то собственного бригадного решения принимать не стали.

Собрание кончилось, когда перерыв уже начался, и секретарь партбюро Червяков успел занять свое место за столом для домино, так что отрывать его от этого дела было неудобно.

Пришлось подойти к нему после обеда. Я сказал, что давно хотел ознакомить его с пунктом 19 «Типовых правил внутреннего трудового распорядка для рабочих и служащих предприятий, учреждений, организаций» (утверждены Госкомтрудом СССР 29.09.72, по согласованию с ВЦСПС). Эти типовые правила опубликованы, в частности, в «Справочнике профсоюзного работника» (1983 г. издания, который я сегодня принес из дома).

Пункт 19 гласит:

Запрещается в рабочее время:

а) отвлекать рабочих и служащих от их непосредственной работы или снимать их с работы для выполнения общественных обязанностей;

б) созывать собрания, заседания и всякого рода совещания по общественным делам.

Когда Червяков прочитал отчеркнутый пункт на стр. 137 указанного издания, я сразу же открыл перед ним другой справочник — «Организационно-уставные вопросы КПСС», 1984 г. издания, где написано:

…ЦК КПСС неоднократно обращал внимание партийных, советских, хозяйственных, профсоюзных, комсомольских организаций на недопустимость проведения в рабочее время массовых мероприятий, собраний, совещаний, семинаров, слетов, заседаний с отвлечением на них трудящихся от работы на производстве (с. 200 указ. издания).

Червяков ознакомился и с этим источником. После чего я спросил, как он относится к отмеченным мною моментам.

— Я тоже считаю неправильным, что общественные мероприятия проводятся в рабочее время, — сказал А. Ч., уловив, что я имею в виду.

(А я хотел показать ему неправильность претензий, высказанных недавно в мой адрес на партийном собрании цеха 20.09, что я отказался участвовать в обсуждении своей партийной характеристики на заседании партбюро 21.08, которое происходило в рабочее время.)

— Тогда почему же Вы так поступаете?

— Жизнь заставляет.

— Вас заставляет жизнь, а претензии Вы предъявляете ко мне.

— Если я неправ, меня накажут.

— А Вы сами считаете себя здесь правым?

— Я не считаю себя правым, — именно так сказал тут тов. Червяков. (Записано в конце сентября 1984 г.)

***

Из газеты «Правда» (сентябрь 1983)

Какую дисциплину нарушать?

Да, вопрос поставлен именно так! Обращаясь к редакции «от имени группы коммунистов города Калуги», Г. Веремей просит «рассудить спор — какая дисциплина выше или, если можно так выразиться, главнее — партийная или государственная?»

Вопрос, как выясняется далее, не абстрактный. Он подсказан вполне конкретной обстановкой. Дело в том, что в ряде организаций города партийные собрания проводят тогда, когда часть коммунистов работает. «Как они должны поступать? — спрашивает автор письма. — Если не пойдут на собрание, нарушат партийную дисциплину. Если уйдут с работы, нарушат государственную».

Мнение местных руководящих органов на этот счет, оказывается, «весьма разноречивы». Они тоже почему-то не могут догадаться, что просто-напросто собрания надо проводить тогда, когда люди не работают.

Во многих местах это уже поняли, усвоили, перестроились. Однако не везде. Еще приходят и такие письма, в которых сообщается, что собрания и митинги, спортивные соревнования и занятия кружков художественной самодеятельности по-прежнему проводятся в рабочее время. <…>

[Здесь опущено еще несколько примеров, приводимых автором обзора писем на эту тему. — А. А.]

Действительно, доколе? Таким массовым, «организованным» нарушениям дисциплины всюду пора положить конец. Виктор Кожемяко (Правда, 9.09.83. Рубрика «На злобу дня»)

9.2.2. Голосую против — нормальное дело…

Из «Записей для памяти» (октябрь 1984)

<…> 12 или 13.10.84 слесарь Валентин К. из бригады Игоря В. [И. В. Виноградов. — А. А.] поделился со мной сначала одним, потом другим своим житейским огорчением. Одно: болит нога, аж скрутило ночью, и днем бывает — не ступить. Уж не тромб ли? Я сказал — похоже такая болезнь, которую связывают с курением. Надо — к хирургу. Если велит не курить — придется хотя бы ограничиться.

Другая неприятность: Иван О. (из той же бригады) назвал его, Валентина, полушутя-полувсерьез, «антисоветчиком». (Похоже, выражение вошло в моду…)

«Это за что же?» — «А я не захотел подписаться отработать на субботнике в честь…».

Я посоветовал Валентину это обязательство все же подписать.

Через 5 мин. снова подходит: «Если бы я не был в бригаде И. В., нипочем бы не подписал, а тут я, пожалуй, бригаду подведу…». (Бригада Игоря В. — одна из самых знаменитых на заводе.)

Валентин К. — старше меня, беспартийный, работает на заводе 35 лет (примерно) и имеет дневное производственное задание 12,6 руб. (такое же, как у И.В., т. е. чуть ли не самое высокое в цехе).

Иван О. — фрезеровщик, работает на заводе лет 20, полное среднее образование, служил на Кубе, член партии, зам. пред. цехкома, ответственный за ДНД по участку и ответственный за подписку. Его производственное задание — 11,8 руб. (тоже одно из самых высоких).

Месяца два назад Иван О. поинтересовался, на какое партийное издание я хочу подписаться. (Ну, исключили меня из партии, а подписку-то надо проводить!) Я сказал, что, как обычно, подпишусь на журнал «Коммунист». «А есть такой?» — спросил у меня Иван.

(Как выяснилось потом, ему дали «разнарядку» только на «Партийную жизнь»…)

Валентин К., отчасти по моему совету, все же присоединился к обязательству о субботнике. (Так и не знаю, специфическое ли это обязательство для их бригады или нет; наша бригада — не подписывала пока.)

А со мной самим, дней за 10 до этого, произошел такой случай.

…На общем цеховом собрании выбирали народного заседателя. Им испокон веков является бывший секретарь партбюро цеха, член парткома завода, шлифовщик В.И. Новиков. Тут выступил один из бригадиров, тоже член партбюро, и сказал: «У нас сегодня необычное (? — А. А.) собрание, мы должны избрать человека кристальной честности…», и т. д.

Я подумал: могу ли я считать таковым человека, который в течение года подписывает два взаимоисключающих документа (две мои партийные характеристики — 1983 и 1984 г.) При голосовании я поднял руку против (разумеется, единственный!). Посчитали голоса, записали в протокол.

Следующим пунктом шло принятие цехового соц. обязательства на октябрь. Ведшая собрание зам. пред. цехкома М-ва, стоявшая за «столом президиума» посреди цеха так, что многие (в том числе и я) стояли или сидели у нее за спиной, оглянулась (может, Алексеев опять против?). Но это решение было принято единогласно.

Никто у меня ни о чем не спросил, почему я голосую против избрания Новикова в народные заседатели. Даже сидевший со мной рядом и выступавший в его поддержку бригадир со второго участка.

Он — за, а я — против… Нормальное дело. <…>

(Записано в октябре 1984 г.)

9.2.3. Неуместная фотография в заводской газете

Из «Записей для памяти» (октябрь-ноябрь 1984)

<…> В заводской газете «Трибуна машиностроителя» от 25.10.84 появилась нижеследующая заметка:

Внесли предложение

Комплексная бригада 003 цеха № 3, которую возглавляет Анатолий Васильевич Сыцевич, трудится в счет февраля 1985 г. Сегодня она готовится достойно встретить 67-ю годовщину Октября. Этот коллектив объединил тринадцать рабочих различных специальностей. Есть здесь фрезеровщики, граверы, слесари. Бригада изготавливает детали для фотонаборных машин. Каждый владеет смежной профессией. А слесарь Е.А. Рыжов освоил новую специальность — точечную сварку. Его коллега С.Б. Самойлов может трудиться штамповщиком.

За прошедшие восемь месяцев бригада подала восемь рационализаторских предложений, которые позволили значительно улучшить качество изготовляемых деталей. За счет совмещения профессий, рационализации производства, опыта и дисциплинированности коллектив А.В. Сыцевича достиг значительного опережения.

На одном из заводских собраний бригадир выступил с инициативой: чтобы каждый полиграфмашевец — от рабочего до директора — внес предложение по досрочному выполнению плановых заданий и социалистических обязательств, встал на трудовую Вахту памяти.

[Бригадиру Сыцевичу «предложили» выступить с инициативой, а он «не возражал»… — А. А.]

Профгруппа бригады А.В. Сыцевича уже подала предложение: расширить участок и установить необходимые прессы. «Тогда мы сможем быстрее и качественнее

изготовлять детали для машины ПОЛ-35», — объясняет Анатолий Васильевич. Сейчас это предложение профгруппы бригады рассматривает экспертная комиссия. М. Николаев

На снимке: члены бригады Е. Рыжов, А. Алексеев, М. Колпаков, С. Самойлов, А. Сыцевич, В. Николаев, М. Гущин, С. Русинов, Н. Реутов.

Молва утверждает, что у редактора заводской газеты были за эту публикацию неприятности. Ведь среди прочих на снимке был изображен… и исключенный из партии А. (и в подписи назван!). Это называется — утрата политической бдительности…

(Записано в ноябре 1984 г.)

Ремарка: заводские журналисты.

В ту пору социолог-испытатель еще не был знаком с редактором заводской газеты Ниной Николаевной Харьковой и корреспондентом этой же газеты Натальей Киримовной Поречной (ныне покойной).

Впоследствии они очень сильно поддержали его в самообороне от политических обвинений. (Январь 2000).

9.2.4. Мой друг Володя

Из «Записей для памяти» (ноябрь 1984 — февраль 1985)

<…> В понедельник, 26.11.84 заточник из моего цеха — В. З. [Владимир Владимирович Земсков. — А. А.] , отношения с которым у меня являютcя не только деловыми, но и личными, был приглашен зам. секретаря парткома Л. Л. Герасимовой. В основном это было связано с несколькими нарушениями трудовой дисциплины В. З. в последние недели.

Само по себе такое внимание заводского партийного руководителя к В. З. (он — беспартийный, не так давно вышел из комсомольского возраста) может показаться необычным. Впрочем, В. З. был знаком с Герасимовой и раньше.

В ходе воспитательной беседы (за которую, как полагает сам В. З., он должен быть благодарен Ларисе Львовне, поскольку это, по-видимому, избавило его от более крупных неприятностей) была обронена его собеседницей фраза:

— Вот, и с Алексеевым Вы общаетесь…

— А что, нельзя? — спросил В. З.

— Ну, Вы же, наверное, слышали, — сказала Л. Г.

— Слухом земля полнится, — сказал В. З., — но вообще-то я ничего толком не знаю.

— Вы помните М.? — сказала Л. Г. — Так вот, здесь вроде того, только несколько по-другому. (Речь идет о другом знакомом Владимира Земскова — организаторе кружка по восточным единоборствам, что в ту пору преследовалось. – А. А.).

— Так не надо общаться с Алексеевым? — спросил В. З.

— Ну, смотрите сами… — ответила Л. Г.

— Ладно, — сказал В. З., — спасибо, что предупредили.

Беседа зам. секретаря парткома с В. З. оказалась эффективной… в плане прекращения им нарушений трудовой дисциплины, которыми, как мой товарищ, между прочим, благородно полагает, тот мог бы поставить меня под дополнительный удар.

(Записано в феврале 1985 г.)⁹

9.2.5. Люди и «рычаги» (в смысле известного рассказа А. Яшина)

Из «Записей для памяти» (ноябрь 1984)

<…> На цеховом партийном собрании 20.09.84 бригадир И. В. вынужденно проголосовал за утверждение партийной характеристики, содержащей сведения о моей производственной деятельности и участии в общественной жизни, заведомо не соответствующие действительности. (Эту характеристику потом пересмотрел партийный комитет завода, о чем в цехе почти никто пока не знает.)

Так вот — после этого неловкого для него факта И. В. перестал подходить ко мне и спрашивать, как мои «партийные дела» (как бывало не раз до этого, после партийного собрания 16 апреля с.г., где было принято решение об исключении меня из партии, а И. В. за это решение голосовать не стал).

Мое с ним общение в течение всего октября было исключительно производственным (а поскольку я — в другой бригаде, то его почти и не было). В начале ноября возобновилось наше не деловое общение.

В частности, 10 ноября И. В. был первым, от кого я узнал о лишении Н. Щелокова (бывшего Министра МВД) воинского звания генерала армии. Под рукой (у одного из членов бригады) оказалась газета «Известия», от 9.11.84. В ней следующая информация:

«Указом Президиума Верховного Совета СССР за злоупотребление служебным положением и дискредитацию воинского звания советского генерала армии Н. А. Щелоков лишен воинского звания. (ТАСС)»

<…> И. В. интересовало, между прочим, как будет с «Золотой Звездой», которую бывший генерал, как он помнит, получил незадолго до смерти Л.И. Брежнева (я этого не знал и до сих пор в этом не уверен). «Так теперь отберут Звезду или нет?».

И. В. был также первым, кто сообщил мне, неделей раньше, о кончине Индиры Ганди, в результате покушения террористов.

(Записано в ноябре 1984 г.)

(Продолжение следует)