01.01.2014 | 00.00
Общественные новости Северо-Запада

Персональные инструменты

Блог А.Н.Алексеева

А. Алексеев. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Положения, выдвигаемые «на защиту»

Вы здесь: Главная / Блог А.Н.Алексеева / Колонка Андрея Алексеева / А. Алексеев. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Положения, выдвигаемые «на защиту»

А. Алексеев. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Положения, выдвигаемые «на защиту»

Автор: А. Алексеев — Дата создания: 04.05.2016 — Последние изменение: 04.05.2016
«Познавательный эффект действия не сравним с простым феноменологическим описанием. Не говоря уж о том, что сама по себе проблема, чтО обстоятельства делают с человеком, куда менее интересная, чем проблема, чтО человек может сделать с обстоятельствами» (А. А.). Из цикла «Драматическая социология и наблюдающее участие» (23).

 

 

 

 

 

 

 

 

Настоящий цикл материалов на Когита.ру был начат перепечаткой фрагмента из электронной переписки В.А. Ядова и Д.Н. Шалина (2010-2014), относящегося к «драматической социологии» А.Н. Алексеева, с комментарием последнего в виде извлечений из двух статей А. Алексеева в составе так называемой «Дискуссии через океан» (2011-2013). Эта первая публикация на Когита.ру называлась: Драматическая социология глазами Д. Шалина, В. Ядова и А. Алексеева

Вторая публикация называлась:  Драматическая социология глазами В. Ядова и А. Алексеева.  В нее вошла статья А. Алексеева «Наблюдающее участие и его синонимы» (2006), ранее публиковавшаяся в интернете, а также в журнале социологических и маркетинговых исследований «Телескоп» (2012).

Третья публикация  -  А. Алексеев. Что сказать мне удалось – не удалось – включала одноименный текст, написанный в 2001 г. и впервые опубликованный в: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 2. СПб.: Норма, 2003.

Четвертая публикация - Натурные эксперименты и пристрастное знание включает в себя переписку Д. Шалина, А. Алексеева и Б. Докторова на темы, релевантные содержанию данного цикла.

Пятая и шестая публикации в рамках цикла «Драматическая социология и наблюдающее участия»  - А. Алексеев. Познание действием (Так что же такое “драматическая социология”?) (начало; окончание) - воспроизводят статью автора этих строк, впервые опубликованную в журнале «Телескоп» (2006), а позднее в журнале «7 искусств» (2013).

Седьмая публикация - Так что же такое «драматическая социология»? Продолжение темы  - возвращает к материалам, опубликованным нами на Когита.ру два года назад, но с тех пор наверняка уже забытым даже заинтересованными в этой теме читателями.

Среди них:

- Познание действием. От автора - сегодня, 30 лет спустя

- А. Алексеев, А. Кетегат. Про «Серегу-штрейкбрехера» и не только о нем (начало; окончание).

Восьмая, девятая и десятая  публикации, включают извлечения из авторского цикла «Письма Любимым женщинам» (1980-1982), представленного в главах 2 и 3 книги: А.Н. Алексеев. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Тт. 1-4. СПб.: Норма, 2003-2005. См. эту композицию также в журнале «7 искусств».

В одиннадцатой и двенадцатой публикациях, под общим названием:  А. Алексеев. Выход из мертвой зоны, -  был предъявлен одноименный авторский цикл, вошедший в главу 5 книги «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия». Они посвящены событиям «эксперимента социолога-рабочего», имевшим место в первой половине 1982 г., т. е. являются прямым продолжением «Писем Любимым женщинам» (см. выше).

Тринадцатая и четырнадцатая публикации  – под общим названием  «Эксперимент, который исследователем не планировался», - посвящены «делу» социолога рабочего (исключение из партии и т. п.; 1984).

Пятнадцатая публикация - «Как меня исключали из Союза журналистов» -  продолжает тему двух предыдущих.

Шестнадцатая, семнадцатая и восемнадцатая  публикации посвящены событиям жизни автора (и не только его!) 32-летней давности, однако вовсе не лишены актуальности, как можно убедиться. Поскольку они (эти события) относятся к 1984-му году, общим названием этих трех публикаций является: «Жизнь в «Год Оруэлла»».

Девятнадцатая и двадцатая публикации, под общим названием «Инакомыслящий» или «инакодействующий»?»,  продолжают тему «необходимой обороны» социолога-испытателя – в плане борьбы за собственную общественную реабилитацию (восстановление в КПСС и т. п.), или, можно сказать - применительно к тому времени - в плане защиты собственного достоинства, ущемленного государственными и партийными органами.

Двадцать первая и двадцать вторая  публикации имеют общим названием: «Научно-практический эксперимент социолога-рабочего и его общественно-политические уроки». Они посвящены обстоятельствам жизни социолога-испытателя в контексте событий начинающейся общественной Перестройки.

Очередная – двадцать третья – публикация составлена из теретико-методологических (и отчасти – мировоззренческих) положений автора, которые, буде он сочинял докторскую диссертацию, он выдвинул бы «на защиту».

А. Алексеев. 4 мая 2016

**

 

 

 

Из книги: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 3. СПб.; Норма, 2005

 

<…>

 

Глава без номера (между 10-й и 11-й). Пролегомены

 

0.1. Так что же такое — драматическая социология?

[Ниже — несколько извлечений из первых двух томов книги, вышедших ранее. Данный раздел адресован преимущественно тем читателям, кто не знаком с этими томами. — А. А.]

 

(Автоцитаты взяты преимущественно из «Предисловия», открывающего собой том 1 настоящей книги. См. также: Алексеев А. Н. Драматическая социология (эксперимент социолога-рабочего). Кн. 1-2. М.: СПбФ Института социологии РАН, 1997).

 

…Несколько лет назад, в издании Института социологии Российской академии наук, вышла книга: А. Н. Алексеев. Драматическая социология (эксперимент социолога-рабочего). М.: СПбФ ИС РАН, 1997, 658 с. Она включала в себя свыше ста разножанровых текстов, объединенных перио­дом создания (80-е гг.) и, отчасти, сквозным сюжетом. Этим сквозным сюжетом был так называемый эксперимент социолога-рабочего.

Автор-социолог по собственной инициативе поставил себя в положе­ние рабочего одного из ленинградских заводов, что сделало возможным проведение исследования, предмет которого тогда формулировался как «человек в системе реальных производственных отношений». Рабочая карьера автора (наладчик-повременщик, потом — слесарь-сдельщик) и, соответственно, полевой этап исследования производственной жизни изнутри, «глазами рабочего», продолжались 8,5 лет.

Работая тогда на заводе, автор не оставлял и своих прежних занятий в области социологии личности, социологии культуры, методологии со­циологических исследований. Некоторые сочинения на эти темы также были представлены в упомянутой книге.

Кроме того, в ходе эксперимента социолога-рабочего возникли «при­входящие» жизненные обстоятельства, вовсе не предполагавшиеся вначале (политические обвинения и меры пресечения со стороны официальных органов в 1983–1984 гг.). Надо сказать, то был «счастливый случай», по­скольку, будучи включены в круг социологического наблюдения, эти но­вые обстоятельства позволили автору расширить поле и углубить выводы.

В итоге сложился комплексный предмет исследования, который мож­но определить как «взаимодействие личности и общества; человек в сис­теме реальных общественных отношений».

Понятна вся неисчерпаемость такой предметной области. Однако, в меру своих сил, автор постарался осветить эту область средствами «экс­периментальной социологии» (наш термин 80-х гг., впоследствии сме­ненный на «драматическую социологию»). (От автора — сегодня. 2002)

***

<...> Лучший способ понять некоторый механизм — это разобрать его и собрать обратно.

Познавательный эффект действия не сравним с простым феноменологическим описанием. Не говоря уж о том, что сама по себе проблема, чтО обстоятельства делают с человеком, куда менее интересная, чем проблема, чтО человек может сделать с обстоятельствами. <...> (1980)

***

<...> Жизненный эксперимент, вообще говоря, является довольно распространенной (пусть не массовой!) формой социальной активности. Поведение субъекта в таком случае заведомо нестандартно и отклоняется от социальных стереотипов. Мотивы тут могут быть различными. Скажем, гражданственная мотивация (богатую палитру примеров представляет правозащитное движение). Или же мотивы психологические (поиск новизны, «испытание себя»), мотивы экзистенциальные (типа — «жить в ладу с собой»). Реже встречается собственно-исследовательская мотивация эксперимента «на самом себе».

Здесь заметим, что сам по себе уход автора в рабочие, на рубеже 70— 80-х гг., вовсе не был явлением исключительным и среди социологов. Только из ближнего круга коллег — трое профессиональных социологов: Ю. А. Щеголев, А. А. Кетегат и С. М. Розет (ныне покойный), — в ту же пору, вовсе не вынуждаемые кем- или чем-либо, а из внутренних побуждений, круто повернули свою жизнь, став рабочими. (Юрий Щеголев сделал это двумя годами раньше автора). Сложилось так, что именно у автора данной книги в этой жизненной перемене получил наиболее последовательное развитие профессионально-исследовательский мотив. <...> (1997)

***

<...> Принято различать социологическую теорию и социологическую эмпирию... Представляется уместным достроить эту пару до триады. Третьим равноправным членом, по-видимому, должно выступать социологическое действие. Я имею в виду вовсе не набор «практических

рекомендаций» (в которых как теоретики, так и эмпирики накопили изрядный опыт угадывания желаний начальства). А — познающее действие, познание через действие, через эксперимент, живое соприкосновение с социальной практикой, погружение в нее...» <...> (1987)

***

<...> Итак, познание через действие... Разумеется, эта формула — всего лишь одно из выражений фундаментальной эпистемологической идеи, восходящей еще к античности. Но особенно актуализировалась эта идея в последние десятилетия. Нашим собственным вкладом и частно-научным применением столь общего тезиса (в рамках социологической науки) является, по-видимому, то, что в книге названо наблюдающим участием (в отличие от традиционного метода включенного или участвующего наблюдения).

<...> Наблюдающее участие предполагает исследование социальных ситуаций через целенаправленную активность субъекта, делающего собственное поведение своеобразным инструментом и контролируемым фактором исследования. Причем, в отличие от известных образцов социального эксперимента, в случае наблюдающего участия новые факторы вводятся не «извне», а «изнутри» ситуации. Само введение этих факторов оказывается иногда импровизационным и не претендует на строгую процедуру.

Особое место здесь занимает исследовательская практика, названная нами методом моделирующих ситуаций. Под таковыми понимаются ситуации, отчасти организованные самим исследователем из естественных ситуационных предпосылок, в целях обнажения, заострения, в этом смысле — моделирования социального явления или процесса. (2002)

***

<...> Но почему же все-таки «драматическая социология», а не социология действия, скажем, или не экспериментальная социология (термин, использовавшийся нами поначалу)?

Дело в том, что с известным исследовательским направлением — «социология действия» (А. Турен) — автор настоящей книги себя соотносит, однако не отождествляет <...>. Что же касается второго определения, то его можно адресовать к любой форме натурного эксперимента в социологии, лишь частным случаем которого является описанный здесь.

Термин драматическая социология, на наш взгляд, лучше отвечает заявленному выше исследовательскому кредо («познание через действие»), а также — тому соединению практической деятельности, рефлексии и «игры» с социальным объектом, которое в данном случае пытается осуществить социолог (он же — своего рода драматург и постановщик «социологической драмы»).

Эксперимент социолога-рабочего в известном смысле был театральным действом с познавательной сверхзадачей. Говоря: «Театр жизни на заводских подмостках» (название одной из глав этой книги), — хотелось бы быть понятым не только в метафорическом смысле.

<...> Конечно, в предлагаемом термине можно усмотреть прямой или косвенный намек на возможность «драматического» развития событий в ходе и/или вследствие эксперимента и драматизма судьбы самого социолога-испытателя. Не станем открещиваться от такого эмоционально-смыслового оттенка. Однако укажем на его вторичность и необязательность. <...> (2002)

***

<...> В этой социологической драме около 500 «действующих лиц». <...> Некоторые из действующих лиц часто появляются на сцене, занимают в книге весьма значительное место. Однако ключевой фигурой, главным действующим лицом оказывается все же... сам автор! Отважусь утверждать, что такой относительный эгоцентризм здесь оправдан.

Дело в том, что речь в настоящей книге идет преимущественно не о времени, и не о себе, а о «времени в себе» и о «себе во времени». В той мере, в какой главному герою удалось (случилось?) воплотить в своей жизненной и профессиональной практике конкретное историческое время, с одной стороны, а с другой — реализовать себя в этом времени, данное произведение оказывается и смыслонесущим и, может быть, даже поучительным.

Конечно же, это мог быть вовсе и не эксперимент социолога-рабочего... И не «коррида» социолога-тореадора с быком-системой... И не изобретение новых социологических методов и т. п. Вообще, это могла быть любая «своя» жизнь — с неизбежно сочетающимися в ней элементами жизнестроительства и выживания, активизма и созерцательности, «думания» и «делания» (Гете). <...> (1997-2002)

*) Из Гете: «Думать и делать, делать и думать — вот итог всей мудрости... И то, и другое в течение всей нашей жизни должно вершиться попеременно, как вдох и выдох, и, как вопрос без ответа, одно не должно быть без другого...».

***

<...> Жизнь человека задана объективно, и вместе с тем это — продукт его жизнетворчества. В процессе жизни человек духовно и практически (духовно-практически!) реализует себя, осуществляет свое «самостояние» (выражение А. С. Пушкина). В известном смысле всякая жизнь есть «эксперимент на себе» — в той мере, в какой человек сознательно строит ее, а не только «проживает», в какой он принимает ответственные и судьбоносные для себя решения.

<...> Нам представляется, что в социологическом плане жизнь можно трактовать как поэтапный процесс самоосуществления человека в его взаимодействии с социальной средой. При этом в центр анализа жизненного пути выдвигается вопрос о соотношении индивидуальной свободы и зависимости от внешних обстоятельств. Это соотношение различно у разных людей, не стабильно оно и на протяжении жизни одного человека, наконец, не одинаково — в один и тот же жизненный период — в различных сферах жизнедеятельности. <...> (2002)

***

<...> А нельзя ли попробовать сделать собственную жизнь (всю совокупность внутренних процессов и внешних жизнепроявлений) объектом своего рода включенного наблюдения? Назовем этот нестандартный случай — когда социальный исследователь ставит самого себя (или другого человека, согласившегося на такой способ самореализации) в положение «наблюдающего участника» собственной жизни, — социологической ауторефлексией.

Первым шагом к осуществлению этого (поначалу смутного!) замысла для автора этих строк была попытка ведения «протоколов жизни». (Протокол жизни — вариант дневника, но с особой, социологической сверхзадачей). <...> При этом личная жизненная практика стала трактоваться как своего рода «полевой этап» нетрадиционного социологического исследования, где профессиональный эксперимент становится экспериментом жизненным, и наоборот.

Способ исследования, обозначенный нами выше как социологическая ауторефлексия, в принципе, может использовать весь методический арсенал эмпирической социологии, включая эксперимент. <...> (2002)

***

<...> Особый методологический интерес представляет вопрос о соотношении драматической социологии и социологической ауторефлек-сии. В той и другой имеет место своеобразное сближение субъекта и объекта исследования, с перспективой их «слияния» в «субъект-объект», иначе говоря их отождествления <...>. Вместе с тем, есть и немаловажные различия.

<...> В социологической ауторефлексии, как и в драматической социологии, существенным является выяснение границ свободы индивидуального социального поведения. Однако <...> здесь вероятна определенная переакцентировка: не «чту человек может сделать с обстоятельствами» (драматическая социология), а — «чту обстоятельства могут сделать с человеком». Иначе говоря — приоритетное внимание к адаптивным («приспособление себя к...»), а не адаптационным («приспособление к себе...») возможностям и способностям человека.

Попробуем обобщить: если формулой драматической социологии является познание действием (по выражению А. Н. Ющенко), то социологическая ауторефлексия есть, в определенном смысле, самопознание деятеля. <...> (2002)

***

<...> Принято считать, что именно поколение шестидесятников подготовило «перестройку» 80-х гг. Однако очень разнообразны его типажи...

В поисках самоопределения, я колебался между названиями: «недоразвитый» или «запоздалый» шестидесятник. При том, что взгляды и позиция субъекта в течение десятилетий не могли не меняться, трудно, читая эти тексты, не обратить внимание на замедленность идейно-духовной эволюции. В конце концов, я остановился на названии: «дурной шестидесятник» (подсказано моим другом Андреем Черновым).

Критерии смещаются — и не только в общественном, но и в индивидуальном сознании. И уж если судить, то по гамбургскому счету!

Когда-то любимым изречением автора было: «Все, что случается с человеком, похоже на него самого». Потом: «Мир погибнет, если я остановлюсь!». Теперь воспользуюсь собственным: «Суди себя сам!» <...> (1991)

***

<...> И вот теперь, когда главный сюжет книги (эксперимент социолога-рабочего и т. п.) помещен в более широкий биографический и исторический контекст (панорама и ретроспектива!), оказывается, что сам этот сюжет дает повод для неожиданного социологического прочтения.

Там, где «социологу-наладчику» в его профессионально-жизненном эксперименте прежде мнились, по преимуществу: жизнетворчество, активная адаптация, подчинение себе обстоятельств, — теперь, как бы между строк, словно симпатические чернила проступают также и... характерные черты приспособления, ситуационной зависимости, подчинения себя обстоятельствам! Сам же эксперимент социолога-рабочего (самодеятельная акция!) обретает новый смысл. А именно: он оказывается способом (или формой) самосохранения (внутриличностного и не только...), своего рода выживания, «вынужденной инициативы», предстающей уже не только тактикой социального поведения, но и жизненной стратегией!

Хочется думать, что читатель согласится с нижеследующим выношенным (взвешенным) выводом:

— По большому счету, обсуждаемый опыт социолога-испытателя следует трактовать не в качестве акта профессионального или жизненного «подвижничества» (как это квалифицируется в некоторых «версиях» эксперимента социолога-рабочего, относящихся к рубежу 80-х — 90-х гг., в частности, в цитируемых в книге газетно-журналь-ных публикациях «перестроечного» времени), а всего лишь... как ограниченную условиями исторического места и времени попытку жизненного самоосуществления человека. Причем ключевые смысложизнен-ные вопросы, к решению которых была устремлена эта попытка, в пределах данного эксперимента, как такового, оказались для автора не разрешимыми.

Ответы на эти вопросы тогда так и остались за чертой «социального горизонта», и, соответственно, они оказались неподъемными для аналитических, эмоциональных и интуитивистских способностей субъекта (постановщика «социологической драмы»).

Для такого «суда над самим собой» социологу-испытателю, как и многим его ровесникам, понадобилось, как видно, пережить («прожить дольше, чем...») свое время. То время, которое нас (мое поколение) сформировало. Что ж, врачу — исцелися сам, по крайней мере — умей поставить себе диагноз! <...> (2002)

***

<...> Так какая же книга предлагается вниманию профессионального (но и не только!) читателя?

— Не вполне социологическая, но и не философская... Не мемуарная, но и не историческая... Отчасти — «летопись» (будь то собственной жизни, будь то запуска координатно-револьверного пресса); отчасти — «анекдоты» (давнего и недавнего времени); отчасти — «приключения духа» (своего, и не только своего, имея в виду собеседников и соавторов, предшественников и современников).

Не история, не философия, не социология! Хотя, в известной мере, и то, и другое, и третье... Можно, конечно, усмотреть тут и журналистику, документальную публицистику. (Когда-то, давно, автор был журналистом). Но для публицистики эта книга, пожалуй, все же слишком «тяжеловесна».

...Так или иначе, книга все же написана социологом. От своей профессиональной принадлежности не отрекаемся! В давних спорах о том, что же такое социология, было и такое остроумное определение: «Социология — это то, чем занимаются социологи». <...> (2002)

***

<...> Читатель может рассматривать этот труд: и как своего рода отчет о проведенном в 1980-1988 гг. натурном эксперименте на одном из ленинградских заводов; и как «неклассическое» исследование реалий общественной жизни последних лет «застойного» и первых лет «перестроечного» периода; и как синхронный описываемым событиям самоанализ, рефлексию человека, выросшего и действовавшего в советскую эпоху (и несущего в себе разнообразные ее отпечатки)». <...> (1997-2002)2

***

 

(Продолжение следует)

 

comments powered by Disqus