Вперед и вверх, а там…
Сегодня утром получил замечательное письмо, вполне в духе его автора.
Только я собрался републиковать на Когита.ру очередное интервью в своем цикле «Из книги Б. Докторова «Биографические интервью с коллегами-социологами»», как вдруг и дополнительный повод:
«ПРЕДЛОЖЕНИЕ ГАЛИНЫ САГАНЕНКО В СОБСТВЕННЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Дорогие друзья,
на меня опять стремительно надвинулся очередной день рождения
В этот день у меня есть какие-то привилегии, и я могу обращаться к друзьям и даже ко всему миру с какими-то просьбами
У меня на этот год всего одна просьба:
Давайте обменяемся словами признательности
ПЕРВОЕ – я прошу каждого сказать что-то обо мне на тему «ЧТО Я ДАЛА ВАМ, чем я поделилась с вами и за что ВЫ может быть признательны МНЕ.
Второе – потом и я скажу в своем ответном слове или письме «ЧТО ВЫ ДАЛИ МНЕ, что я открыла в мире, в себе благодаря вам, какие симпатичные детали лежат в моем сердце и светятся вашим светом и моей благодарностью.
Существует три разных формата коммуникации по этому поводу:
(1) Очное - собственное ваше присутствие у меня на Дне Рождении (сегодня в 19 часов <…> - на домофоне нажать цифру 1 - дверь я открою
(2) Аудио – вы просто звоните мне на телефон
домашний <…>; мобильный <…>; ;мой SKYPE: <…>
3) Вы присылаете мне письмо по электронной почте: saganenko.selina@yandex.ru
Я намереваюсь ВСЕМ написать свое ответное письмо. Г. С.»
Из предусмотренных юбиляром способов связи я предпочитаю (3).
…Но который же день рождения? Не все ли равно… В любом случае дет на 15 меньше, чем могло бы быть. Слава Богу – дата не круглая. Круглую отмечали в прошлом году. См. на Когита.ру: Боец, Творец, Наставник.
Мои слова приветствия и признательности коллеге и другу звучали и воспроизводились не однажды, на разных носителях, кроме разве что глиняных табличек, папируса и бнресты.
Все же напомню их:
2010: ВСЕ НЕДОСТАТКИ СТАЛИ ДОСТОИНСТВАМИ
Все недостатки Галины Саганенко находят продолжение в ее достоинствах. К этим достоинствам я бы отнес: а) жизненную энергию; б) много- и разносторонность; в) антидогматизм; г) креативность (то бишь творческую силу); д) независимость суждений и поступков; е) неуемную любознательность; ж) общественную отзывчивость; з) не материнскую, но сестринскую заботу о младших (учениках); и) «стервозность» (это теперь комплимент); к) амбициозность (как антитеза скромности); л) целостную личность (ценнейшее, чуть ли не уникальное качество!).
Спрашивается: каковы же Галинины недостатки? К ее нынешней годовщине они почти все превратились в достоинства. И рассчитывать на обратное превращение не приходится. А жаль. Мои искренние Галине поздравления!
Андрей Алексеев (Социологический журнал, 2010, № 3)
2015: БОЕЦ, ТВОРЕЦ, НАСТАВНИК
Вчера исполнилось … лет Галине Иосифовне Саганенко. Уже из третьего поколения советских / российских социологов второй половины XX века (по классификаций Б. Докторова). Ближайший сотрудник и ученица В.А. Ядова. Но мало кто знает, что философ и социолог Ядов в те далекие 1960-е гг. сам был учеником недавней студентки матмеха Галины Саганенко.
Ибо никто кроме нее, лаборанта, не владел математическим аппаратом, без которого зарождающаяся в стране социология казалась (да и была) немыслимой.
Это уже потом Галина стала ведущим в стране специалистом по надежности и качеству социологических данных. Уже потом проявились во всей полноте ее черты «бойца, творца, наставника». Уже потом она стала энтузиастом также и «качественной» парадигмы социологических исследований, а точнее – симбиоза качественной и количественной методологии.
Поздравляя сегодня Галину… хочу напомнить слова поэта, которые как нельзя хорошо подходят к ней (с учетом всех ее ипостасей, включая чемпионство по скалолазанию): «Вперед и вверх, а там…».
Сама о себе она высказывается более скромно. Ее биографическое интервью 2010 года называется: «Дороги хватит на всех…». Да, хватит на всех. Но есть и первопроходцы…
А. Алексеев. 1.12 2015.
К сказанному могу добавить, что ни одно из прежних приветствй не устарело. Я признателен Галине Саганенко за многолетнюю дружбу и сотрудничество, за ее верность себе, при всех поворотакх жизненной и научной биографии, за выдаюшуюся способность к социологическому мышлению, которой наделены (сумели развить в себе) далеко не все представители нашей профессии.
Галина любит и умеет учить, профессор Саганенко вырастила, наверное, сотни учеников - не в роли Матери-наставника, а в роли Старшей сестры, имеющей право говорить: «Делай как я и лучше меня (если сумеешь)»
А. Алексеев. 30.11.2016
**
Из книги Б. Докторова «Биографическе интерью с коллегами-социологами»
Саганенко Г. И. – окончила математико-механический факультет ЛГУ, доктор социологических наук, профессор Санкт-Петербургского Университета культуры и искусства. Основные области исследования: математические и качественные методы социологии, наркомания, социология образования. Интервью состоялось в 2010 году.
Раньше Галины Саганенко в Ленинграде социологией стали заниматься лишь И. С. Кон, В. А. Ядов, А. Г. Здравомыслов и еще пять-шесть человек. Да и в Союзе в то далекое время социологов было совсем немного. Что касается прихода в социологию специалистов с математическим образованием, то с вероятностью 0,99 она – первая. С нее начинается развитие этого процесса в нашей стране.
Сначала ее имя вошло в историю советской/российской социологии как соавтора «Человека и его работы», потом – укрепилось как активного участника проекта по изучению иерархической структуры ценностей. Затем с небольшими просветами вышли книги Галины, однозначно закрепившие за нею лидерство в анализе качества первичного измерения в социологии и в разработке проблем повышения надежности результатов социологического исследования в целом.
С перестройкой она с головой погрузилась в разработку новой исследовательской технологии, позволяющей выявлять и описывать новые коллизии быстро изменяющегося общества и жизни людей. Опубликовала книги и провела массу исследований, построенных на системах открытых вопросов.
В последние годы она раскрылась еще в двух ипостасях. Первая, страстная и в высшей степени продуктивная гражданская и научная деятельность в сфере борьбы с наркоманией. Вторая, не менее привлекающая ее и эффективная преподавательская работа.
**
Саганенко Г.И.: «Дороги хватит на всех»
Первопубликация? Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований. 2010. № 5. С. 2–14.
Б. Докторов: Галя, мы с тобою знакомы десятки лет и все же есть часть твоей жизни, которой я не знаю, давай туда и заглянем. Пожалуйста, расскажи о твоих более ранних годах, о родителях, где училась, чем интересовалась?
Г. Саганенко: Боря, смотрю я на эти твои вопросы и впадаю в прострацию – мое детство было так давно и уже мало что волнует меня из тех времен. Хотя все говорят, включая «товарища Фрейда», – что все мы вышли из детства. Под настроение, наверное, можно было бы что-то вспомнить. Например, пионерские лагеря, когда я жила в Бурят-Монгольской АССР, где провела 14 лет своего детства.
Училась я вроде очень хорошо, но получить все пятерки было почти невозможно. Например, географиня говорила, что даже она не знает географию на пять. Раз меня чуть было не послали в Артек в 6-м классе – у закончивших на «отлично» учебный год тогда была такая привилегия, из рабочего поселка при Авиационном заводе съездить в Артек. Но поехал мой одноклассник – Юра Бадмаев, хотя вроде и не был он в том году явным отличником, но папа его был из местных национальных кадров.
В 6-м классе во второй четверти в очередной раз не получилась у меня пятерка по математике, я, видимо, рыдала безудержно. Учительница утешала меня: «в следующей четверти обязательно должно получиться». Так что в третьей четверти – вся дорожка по математике напротив моей фамилии была сплошь заполнена почти одними пятерками.
С середины 7-го класса мы переехали в Таганрог. У отца была какая-то авария на заводе в Улан-Удэ (был он замначальника цеха на Авиационном заводе), и он на полном гоноре схватил семью и полетел к братьям в родной город Таганрог. Качество жизни в семье резко изменилось.
Поначалу на новом месте как-то не стало получаться у меня с пятерками по математике. Просто спрашивали как-то по-другому, не так, как в Улан-Удэ. Потом выправилось. Школу заканчивала на серебряную медаль, но оценку по сочинению в Ростове-на-Дону (туда отвозили письменные работы претендентов на медаль) снизили до тройки, в итоге обошлось без медали. Так что сдавала в вуз все пять вступительных экзаменов.
Годом раньше меня закончив школу, уехал в Ленинград мой брат Гарри и поступил на немецкое отделение в Ленгосуниверситет. Целый год в 10-м классе я решала задачки из Моденова, чтобы тоже поступить в вуз. Был такой популярный сборник задач, которые давались на вступительных экзаменах в сильнейшие вузы страны: в МГУ на мехмате, в МВТУ им. Баумана, возможно и в ЛГУ на мат-мехе. Искушение было после окончания школы поехать в Бауманку, но мне она казалась сложнее, чем мат-мех.
Брат уже год как жил в Ленинграде. Отец договорился на заводе, и на заводском самолете–кукурузнике – я впервые пользовалась воздушным транспортом – добиралась не куда-нибудь, а в Ленинград. Встретил меня брат, на пару дней поселилась я у брата моего отца. Жили они тогда в коммунальном подвале на 2-й линии. Интересно, через десятки лет я вдруг оказалась буквально в этом же самом, но уже благоустроенном подвале – в нем сейчас располагается общественная организация помощи зависимым людям «Наш путь», с которой сотрудничает наша организация.
На следующий день, сдав документы в приемную комиссию на математико-механический факультет ЛГУ, я получила направление на проживание в общежитии на Васильевском острове – на Детской, 50. Потом оказалось, что мало-помалу я прожила на этой Детской около восьми-девяти лет.
Не так давно сели мы с внучкой на велосипеды и вечерком по опустевшему городу проехались до дома № 50 на Детской улице – была идея показать ребенку места своей «боевой славы». Увы, общежитие «экспроприировали» у студентов и модернизировали его под элитный дом для сотрудников Университета.
Более двух лет назад ты писала мне: «...Я поступила на матмех ЛГУ в 1957 году, приехав из провинциального Таганрога и выдержав конкурс в 4,2 человека на место; получила 21 из 25 баллов и была зачислена на факультет. Матмех на моих глазах перемалывал судьбы огромного числа людей, особенно сильно пускали под откос производственников. На втором курсе в 17 лет я тоже чуть не была перемолота той бездушной машиной, которая, видимо, называется классическим обучением». Что ты имеешь в виду под «переламывала судьбы» и «бездушной машиной»?
В те годы принимали по отдельному конкурсу производственников с двухлетним стажем и тех, кто после армии. Я думаю, на нашем курсе было зачислено процентов 20% такого народа. Потом все они так или иначе были вынуждены уйти с мат-меха, остались единицы. Одну-другую двойку какому-нибудь бедолаге старшего возраста мат-мех ни за что не прощал. Видимо, образцовый студент для мат-меха – это тот, который регулярно ходит на лекции, тщательно записывает «диктовки» преподавателей, выучивает их, сдает экзамены. Так рождалась масса записных отличниц: с парочкой из них я потом работала или параллельно, или в одном учреждении, их «звездность» потом никак не обнаруживалась.
Конечно, было много реально сильных математиков. Потом еще комсомольское бюро мат-меха было сплошь из «отпетых» отличников, студентов-аспирантов – Василий Малоземов, Владимир Демьянов, Владимир Демьяненко … Они, наверное, сейчас весьма солидные люди, но я имею в виду те далекие годы и мое ерничанье относится к тому времени… Они задавали мне на комсомольском бюро такие смешные вопросы: «Можно ли меня считать порядочной девушкой, если я танцую ночью?»
Первый «десант» на картофельные поля Мельниковского поссовета Приозерского района был заброшен нашим достославным деканатом еще в августе, сразу после нашего зачисления в вуз, и руководили тогда той картофельной страдой как раз наши «производственники». Нас поселили, видимо, на заброшенном хуторе, а человек нас было немало – около 30-40. Как-никак были серьезные проблемы – и как нас кормить, и как принимать и сдавать трудовые разнарядки, как достать, наконец, мясо, чтобы сварить нормальную еду – большая физическая нагрузка целый день на свежем воздухе, особенно для ребят требовала нормальной еды. И пробыли мы там до начала ноября. Там и услышали по радио, что СССР запустил первый Спутник земли.
Если учесть, что я прилетела в Ленинград в жарком июле с маленьким чемоданчиком, с двумя штапельными платьями, одной парой туфель – то это и была вся моя «совхозная экипировка». Меня наши производственники-руководители оставили на кухне, ибо в осеннюю пору на поле работать мне было не в чем и основное – полное отсутствие обуви.
Ты спрашиваешь – почему «матмех переламывал». Помню, было много разных производственников. Большинство их повылетало на первых сессиях.
Насколько я помню, на первом курсе мы жили в нашей комнате в таком составе – Майка – из детдома, победительница каких-то гимнастических первенств, окончившая ПТУ – профорг нашего первого курса, Людмила Мальцева, Ольга Бондаренко. Майка вылетела из-за каких-то проблем с профсоюзными взносами – они у нее как-то размотались не оприходованными. Людмила, возможно, ушла с мат-меха, когда я отсиживалась, восстанавливалась от матмеховских психологических травм у мамочки в городе Корсакове на Сахалине. С астрономом Ольгой Бондаренко мы заканчивали мат-мех одновременно, она тоже сходила в «академку» годом позже. Перед окончанием вуза мы выясняли с ней, кто из нас хуже учился, это был, как ни смешно, предмет нашего гонора – она взяла наши зачетки и пошла выводить среднюю, разница оказалась на 1/1000 или 1/100, кто тогда победил – вроде зафиксировали, но, встречаясь потом пару десятков лет, каждый приписывал это скромное достижение со знаком «хуже» себе. Мой брат на филфаке также не выдержал жизненного прессинга – и тоже побывал в «академке». Такая вот была тенденция. Видимо, многие из тех иногородних, кто не брал перерыв, просто сгорели. Учеба-то тогда была реальная, загрузка полная, денег на проживание в обрез.
На втором курсе, решила я послать мат-мех на все четыре стороны и стала переводиться в Лесотехническую академию на факультет, где вообще не было девиц. В ректорате мне предложили замечательный девичий факультет – целлюлозно-бумажный. Но я решила разрабатывать лесоуборочные комбайны, хотя в технике разбиралась никак. Меня уже брали в «Деревянную академию» на тот сугубо мужской факультет – как-никак все прошедшие конкурс на мат-мех безоговорочно в других вузах признавались корифеями. Но тут моя приятельница с биофака заявила мне совершенно без тени сомнения – если уж что и заканчивать, то только Университет – он в те годы был единственный с таким статусом. И решила я тогда поменять стратегию выживания и просто взять «временный развод» с мат-мехом. На дворе был апрель-месяц, сессия вся была досдана, в деканате мне объявили, что уже назначили мне стипендию, и чего же вы проситесь в «академку». Тем более что в академку мы вас не можем отправить – нужно медицинское заключение, но можно уволиться с правом восстановления. Остановиться я уже не могла, на любых условиях должна была «взять паузу».
Понятно, вот тогда-то ты и отправилась на Сахалин...
Мама моя в Корсакове работала в общепитовской столовой завпроизводством и считала, что добыла к моему приезду «хлебное место» – продавать газированную воду с сиропом. Мол, вот прошлым летом, ее протеже заработала 300 рублей (порядком я могу ошибаться – но видимо так – раз в 10 больше стипендии). Накрасила я тогда, как юная Лолита, красной помадой губы и стала торговать водой, и нужно было не доливать сироп, чтобы был «навар». Как-то не задалась у меня эта коммерческая деятельность, через тройку недель сдала я взятую трехлитровую банку сиропа, доплатила за недостачу сиропа три рубля. И устроили меня на службу в Управление культуры г. Корсакова – поработала кассиром во всех трех его кинотеатрах. Эта культпросветработа оказалась созданной для меня. Упаковать деньги для инкассатора и составить финансовый отчет по разнице номеров билетов – не было для меня проблемой.
Просмотрела тогда многие фильмы помногу раз до сих пор помню финских «Женщин Нискавуори», венгерский «Железный цветок». Удивлялась специфике «работы с людьми»: оказывается, народ (зритель) может «доставать» человека (меня – кассира) через малюсенькое окошечко, в которое можно только просунуть денежку.
Вернулась я на мат-мех к четвертому семестру, но тут мне объявили, что правила поменялись, и что восстанавливаться надо было с начала учебного года. В деканате меня научили написать в Министерство высшего образования письмо с объяснением ситуации, и вскоре я была восстановлена с 4-го семестра.
Одновременно с обучением на мат-мехе ЛГУ ты проходила и «жизненные университеты», которые, думаю, потом помогли тебе в твоей социологической деятельности не менее, чем полученные тобою знания по математике. Поделись воспоминаниями об этой стороне твоей жизни.
Возможно, первым пунктом на моем эмпирически-познавательном пути была почта. Так во втором семестре моего обучения я получила «пару» по истории КПСС, и стипендия моя «сделала мне ручкой». Решили мы с братом про отсутствие стипендии в родной город Таганрог не сообщать (там осталось еще двое маленьких детей и чего зазря родителей напрягать). Но брат-то ел докторскую колбасу (классная вещь – колбаса была нежнейшая, аромат отменный, до сих пор при воспоминании текут слюнки), а я пошла получать трудовой опыт на более скромном питании.
С начала второго курса устроилась я на почту. Общежитие было на Детской улице у Смоленского кладбища, а почтовое отделение ну прямо напротив нынешней станции метро «Василеостровская». Где сейчас сама станция метро – там как раз были дома моего участка. Первая смена – с 5-30 утра. Лестницы узкие, ступеньки высокие. Седьмые-шестые этажи. Лифтов не было. По-моему, я ходила только по черным лестницам. На каждой площадке бак для пищевых отходов. Годы спустя, пытаясь обсуждать сомнительную целесообразность этих бачков – я натыкалась на непреклонное убеждение ленинградцев – «Как это – без бачков?!» И масса аргументов «за». Казалось, вонючие бачки на площадках должны будут сопровождать всю нашу жизнь, но пришел на отечественные эмпиреи «капитализм» – другая эстетика жилого дома и другие способы добывать ресурсы для экономики страны.
Разнокалиберные почтовые ящики прибиты на дверях каждой квартиры, на одной двери их могло быть пять, шесть и более; квартиры, надо полагать, были все сплошь коммунальные. На ящиках приклеены полоски с названиями из газет: «Ленинградская правда», «Смена», «Известия», еще раз «Известия»… Я искренне удивлялась, зачем столько отдельных ящиков, и уже тогда, выступая за консолидацию граждан, всю пачку газет совала в один ящик, что пошире, считая, что когда в квартире будут разбираться, кому какую газетку – наладится их общая коммуникация.
Но на следующее утро обнаруживалось мое незнание жизни и менталитета наших дорогих граждан – поступало две-три жалобы от подписчиков, тетенька-бригадир пропесочивала восемнадцатилетнюю «корректировщицу» общественных отношений…
Итак, проблемами СМИ я занялась намного раньше, тебя, Борис. Нынче это называлось бы – полевая работа, метод наблюдения, акционистские исследования, контент-анализ.
Согласен, Галя, я социологией вообще начал заниматься позже тебя и, в частности, изучением СМИ. Что было дальше?
Мой брат в те же времена смущал меня своими рассказами о сказочной сытной жизни – он с приятелем устроился на хлебозавод на Красноармейской. Каждый день они до отвала ели торты, какие-то разные кондитерские вкусности. Сердобольные работницы, жалеючи студентов, подкармливали их яичницей чуть ли не из дюжины яиц. Уверенная, что кондитерский цех прилагается к каждому хлебозаводу, я рассталась с близкой к матмеху почтой и отправилась за «хлебосольным счастьем» на Петроградскую сторону на Хлебозавод № 1, на Барочной улице. Поступив на работу, к своему несказанному удивлению-разочарованию, я обнаружила, что там пекли только круглый черный хлеб. Лишь в каком-то элитном цехе производилась еще соломка, но до нас она не доходила, только и всего, что пачка соломки иногда проплывала мимо моего носа в чьих-то руках. Так что обходились мы просто горячим черным хлебом.
Устраиваясь тогда на временную работу, я искренне считала и уверенно обещала кадровичке, что пришла к ним работать всерьез и надолго, примерно на полгода, спасая им проблему нехватки рабочих рук (про отсутствие кондитерского цеха я еще не знала).
Первый опыт профессиональной «социализации» на заводе – начальница моей ночной смены дала мне в руки корчевку с железных ворсом и послала меня лазить на четвереньках под огромной круговой плитой-конвейером (диаметром так метров на 12-15) и чистить кафель в жуткой жаре, в полутьме и согнутом состоянии. Другое задание было еще более мучительным: нужно было просто сидеть сбоку у той же жужжащей круговой плиты в ярко освещенном зале, в жарище и смотреть, и, если куски теста из делителя промахивались мимо холщовой тарелки, выхватывать их из цепи. Эпизодически я засыпала и обнаруживала себя падающей на ту самую цепь конвейера, которую спасала от кусков теста.
Проработала я на том хлебозаводе 21 день. Таким образом, с текучкой кадров и летунами, в кои ряды, видимо, входила и я, познакомилась я чуть ли не раньше, чем Л.С. Бляхман и О.И. Шкаратан.
Потом была ситценабивная фабрика им. Веры Слуцкой. Находилась она на Косой линии Васильевского, совсем недалеко от моего общежития. Там я работала при станке на покраске ткани. Моя рабочая функция состояла в том, чтобы горячую ткань как-то быстро-быстро укладывать слоями на тележку, откатывать ее и заполнять следующую. Иногда этот процесс останавливался – оборудование выходило из строя, и я, лежа на двухметровой горе ткани, могла почитать книжку. Ближайшее начальство было недовольно, мои аргументы – мол, оборудование простаивает, чего бы не почитать – не брались в расчет, и «воспитание» возобновлялось.
Впоследствии, изучая отношение к труду молодых рабочих и превращение его в первую жизненную потребность, я умело отличала ориентацию на заработок от ориентации на содержание труда.
Было одно «темное пятно» в той моей рабочей биографии. Когда махать влево-вправо на укладке ткани я уставала, а эта подлая ткань с покраски текла и текла водопадом, то я так потихоньку ткань на станке придерживала, она рвалась, я по инструкции останавливала станок, шла разыскивать ремонтника и соответственно получала 15-20 или более минут на передышку.
Так что поведение луддитов в Англии мне, наконец, стало не по-книжному понятным, а социальная история России была прочувствована мною и спиной и душой.
Действительно, многие аспекты организации труда и отношения к нему ты постигала на практике. Были еще интересные «кейсы»?
Была у меня одна навязчивая идея – устроиться в трамвайный парк им. Леонова. Он был в незаселенной части Среднего проспекта, в 15-20 минутах пешком от общежития. Постоянно катаясь на матмех на трамваях этого славного парка, я видела его объявления, зазывно приглашавшие меня вроде бы на разные работы, и я шла выяснять свои возможности. Но каждый раз, как нынче выразительно говорят – был «облом», ибо мне предлагали только работу кондуктора: сумка на шее, на веревочке рулончики с билетами, и я протискиваюсь через пассажиров взад и вперед по вагону. Представить, что кто-то из знакомых и даже незнакомых обнаружит меня за этим публичным занятием, в очередной раз ошарашивало меня своей категорической неприемлемостью, и я опять ретировалась с глубокой мыслью на челе – мол, подумаю.
Однако, оценивая свою будущую работу социологом, очень сожалею, сколько было потеряно возможностей живьем, буквально в прямом смысле коснуться тех самых широких народных масс и репрезентативных товарищей, которых вскоре судьба предложит мне изучать под патронажем В.А. Ядова.
... ты всюду работала недолго, третий семестр пролетел быстро, ты, скорее всего пересдала экзамен по истории КПСС и училась уже на втором курсе. Что происходило в твоем «университете жизни»?
В третьем семестре я получила жестокий «неуд» на первом экзамене по математическому анализу, хотя готовила его тщательно и считала, что выучила предмет на пять. Все произошло мгновенно, примерно за пару минут, только за суету вокруг одного слова в определении двух сходимостей. Жизнь опять ударила по голове и чуть не полетела кувырком. И я решила взять тайм-аут…
Эта несправедливая и даже жестокая двойка дала мне потом возможность увидеть проблему в многочисленных аспектах, обосновать проект и получить грант в РГНФ – «Право на образование в российском обществе. Практики депривации в системах российского образования». Много лет спустя, став успешным и увлеченным преподавателем, при первой встрече со студентами я иногда излагаю им свое «воспитательно-образовательное кредо», примерно в такой вот редакции: «Студенты, вы должны учиться спокойно, я никогда вас не буду доставать, ибо вот суть моих гуманистических убеждений – нет такой темы и даже целого учебного предмета, а тем более отдельного вопроса, который бы стоил судьбы студента. Правда, это не значит, что я не смогу вынуть из вас нормальные знания».
Судя по тому, что ты закончила мат-мех, ты потом продолжила свою учебу. Теперь как ты решала материальные проблемы?
С третьего курса удалось поменять трудовую ориентацию, и стали мы с приятелями искать формы самореализации в сфере интеллектуального труда. Я даже не думаю, что зарабатывание денег было основным мотивом устроиться на очередную работу – просто, если что-то проплывало мимо носа, если была какая-то идея прихватить шанс, зацепиться, примериться к новым обстоятельствам, я старалась этим воспользоваться. Это как сейчас с грантами – если я чувствую, что есть у меня определенное представление и ресурс, чтобы заявиться на этот жанр работы/исследования – я почти всегда ввязываюсь в эту социально-методологическую интригу. В сумме я получила грантов 20-25, не считая грантов на поездки, и моих студентов/выпускников научила находить привлекательные темы и грамотно оформлять проекты на конкурсы.
К концу третьего курса я путешествовала по «злачным местам» с камчадалкой Ниной Дмитриевой, или «Димой», как ее все звали.
Нину я знал, она потом училась на нашем курсе… она не производила впечатления любительницы работать, тем более – на полях...
Первый интеллектуальный опыт можно классифицировать как «смешанный». Устроились мы в начале сентября на третьем курсе в Институт теоретической астрономии АН СССР на полную ставку лаборанта – 74 руб. Фокус состоял в том, что нас, студентов, подряжали тогда только на то, чтобы, оформив нас на работу, отправить на месяц в совхоз, хотя можно даже сказать по «профильной проблематике» – изучать звезды на небе в натуральных условиях. Сельхозразнарядки тогда были жесткие – какие бы вы ни были разнаучные работники, а битва за урожай не отменялась. Научные работники не хотели отрываться от своей творческой самореализации, и отдел кадров ИТА частично решил проблему совхозной повинности за счет студентов и скромных денег. На полях Волосовского района нас «академиков» было человек 35-40, включая будущего академика (уже в прямом смысле), тогда еще молодого и веселого парня.
Мы, трое матмеховских студентов по найму, проблему трудовой повинности решали по-разному. Один – съездил в совхоз только раз, но с двумя бутылками водки. За это бригадир выдал ему справку об отработке в совхозе течение 2,5 месяцев. Он оказался наиболее креативным из нас и хорошо заработал в ИТА.
... Да именно так, Дима появилась пару раз, пробыла в сумме не более 10 дней, получила потом деньги за полтора месяца. Лично я честно зарабатывала свои кровные 74 руб. – целый месяц с энтузиазмом бросала клубни картошки в ведро и наблюдала модели участия академических работников в героической страде. Одна установка у «академиков» была очень четкая – в отдалении от полей была железная дорога, и эпизодически проходили по ней товарные поезда. Идет поезд, работнички садятся на ведра и начинают считать вагоны. Если число вагонов четное, то перекуривают 30 минут, а если нечетное – то добавляют еще минут пятнадцать.
Та осень была урожайной не только на картофель, но и для меня – урожайность была на выговоры. В сумме их было три. Деканат объявил выговор за пропуски занятий – ударный труд на сельской ниве у них не принимался к зачету. Комсомольское бюро мат-меха разбиралось с моим «моральным обликом» и объявило мне выговор «за организацию танцев ночью» (формулировку «за организацию» потом мне удалось отбить, осталось – «за танцы ночью») и деканат в купе с комсомольским бюро выселил меня из общежития; формально, «за танцы», но фактически за выяснение отношений с помощницей коменданта – уборщицей, ставшей начальницей на тот пресловутый вечер. И перешла я «на нелегальное положение» – проживала в том же общежитии, но без законного статуса, и моя судьба была отдана на милость вахтеров. Но была от той несправедливости и значительная польза – через пару месяцев, когда воспитательная акция заканчивалась, я добилась того, что меня перевели в соседнее филологическое общежитие (мой аргумент в борьбе за новый ареал обитания – что в том общежитии живет мой брат и объединение наших семейных ресурсов снизит накал наших материальных проблем). Там я узнала, что есть другие категории студентов, а именно «филологи», которые колоссально отличались от того, что имело имя «математики». Филологи существенно расширили мое восприятие мира. Кстати, и дружили мы с ними потом долго, а с матмеха – были многолетние контакты только с теми, кто жил в общежитии.
Тем самым я приуготавливалась к своей будущей профессиональной деятельности – социология ведь не занимается персонами, а только групповыми субъектами. И «профессиональное занятие» – почти в любой социальной проблематике, как потом обнаруживал мой статистический анализ, являлось сильным дифференцирующим фактором.
После ИТА была Аэродинамическая лаборатория в Главном здании ЛГУ. Это такое замечательное гуманистическое учреждение и, по-моему, из чисто альтруистических идей подкормить студентов они брали нас на лаборантские полставки и давали нам обсчитывать на электрических тогда счетных машинках профили крыла самолета (по-моему, сто раз просчитанные до нас). Так мне нужно было найти 14 неизвестных из системы 14 линейных уравнений. Еще нужно было прогнать несколько итераций, так чтобы система решений сходилась. Я добросовестно билась со сходимостью этих решений, которые, однако, упрямо не собирались это делать, и хотя была уже и пятая, и восьмая итерация, и очередной раз я начинала с нуля, а приемлемого решения все не было.
Зато я научилась считать с приличной скоростью. Но самое главное, приспособилась запоминать шестизначные числа. До сих пор запомнить номер телефона для меня не проблема. В социологии мне это очень пригодилось – мои первые от социологии шефы Андрей Григорьевич Здравомыслов и Владимир Александрович Ядов очень уважали корреляции как инструмент проверки своих нетривиальных гипотез, а считать их в лаборатории могла только я, и считать их нужно было в большом количестве.
Это еще не все... еще было, к примеру, оформление математических докторских. Каким-то образом я оказалась в лаборантах года на два у парторга мат-меха, астронома Алексея Алексеевича Никитина.
...у меня с ним были очень добрые отношения...
Да, он был мягким человеком. Легко можно прикинуть, сколько формул нужно было вписать в четыре экземпляра докторской диссертации примерно страниц так на 250. И еще надо понимать, что докторская переписывалась не один раз. Так что почерк мой шлифовался и шлифовался, а формулы в тексте вскоре стали стоять как гвардейцы на параде.
Потом у меня еще долго сохранялся навык вести записи читабельным почерком.
Моя страсть к систематическим записям явилась одним из решающих факторов, позволившим мне в 1987 г. создать уникальный научный труд о депривации в ИСЭПе ведущих социологов страны (В.А. Ядова, Б.М. Фирсова, приуготовленного к уничтожению В.Б. Голофаста и др.) и поделиться результатами своего анализа с Президиумом Отделения экономики Академии наук СССР в лице академика А.Г. Аганбегяна и с Комитетом партийного контроля ЦК КПСС. Отправив в феврале в инстанции документ убийственной силы на 16 страницах, как раз накануне 27-го Съезда КПСС, я понимала, что сейчас меня начнут доставать по всем статьям, и мне понадобится много крепких нервов и недюжинного здоровья, так что на следующий день я с утречка побежала купаться в проруби у стен Петропавловки. Мороз был на 13 градусов, на следующий день я укрепилась в правильности своего выбора – искупалась при минус 23 градусов, осталась жива, и с тех пор купаюсь круглый год.
...кто знает, Галя, может быть без такого плотного знакомства с реальной жизнью ты бы и из социологии потом сбежала…
... Борис, это скорее мой жанровый прием – пытаться задним числом подверстать «к моим университетам» какую-то социологическую интерпретацию,… хотя, все может быть, ты в чем-то и прав.… Но ничего такого социологического я тогда не чувствовала и ничего из моих жизненных опытов мне не пригодилось в той научно-позитивистской социологии, которой мы занимались. Социология никогда не имела прямого отношения к жизни, так же, как и сейчас – к сожалению. Просто все это мне добавляло устойчивости в жизни. Но думаю, это наверняка косвенным образом вошло в мое преподавание социологии, в мою благотворную коммуникацию со студентами. Чему имею сейчас классную возможность учить студентов: пробуйте больше, пробуйте разное, говорю им, ни от чего не отказывайтесь, не передавайте никакие свои возможности другим, «давайте заниматься своим сексом сами». А то у нас есть такая глупая установка – если ты как-то извернулся, сачканул, отсиделся, ничего не сделал, вытянул оценку, переложил свою работу на плечи других, на помощников, вот это, мол, и есть правильная организация труда. Ни в коем разе!
Думаю также, что и то обилие исследовательских тем, которые меня будоражат и дают мне возможность получать самые разнообразные гранты в самых разнообразных фондах, имеют истоки в той пред-социологической одиссее. Социология получила мою открытость миру и мое любопытство и, в конечном итоге, способность уйти от шаблонов и стереотипов, находить массу сюжетов для исследований и проектов.
Из-за того, что училась я плохо, то считала, что я чего-то не выучила или что-то зевнула и потому надо, мол, сейчас самой разобраться что к чему. К тому же двигаться «по классике» (начинать с истории предмета, вникать во всякие математические основания статистики, осваивать логику дисциплины и пр.) – не было ресурсов, поэтому я начинала сразу с решения практических задач, так что я в первую очередь эмпирик и в социологии – эмпирический исследователь.
К сожалению, я в своей деятельности потратила массу времени на веру в некий академический формат, на стереотипы, на непонимание своих возможностей, на стояние за спинами «классиков»… но, оказалось, никто особо умного в методологии и эмпирии не сочинил, хотя, несомненно, были масштабные организационные проекты… А сейчас эти искуснейшие методические пилотажи и вообще никому не нужны.
Думаю, что у тебя в запасе есть еще схожие истории, но пора перейти к рассказу о том, как ты оказалась в социологической лаборатории.
Да, переберусь к ключевому социологическому сюжету: «первый математик в стане социологов» (среди питерских – точно первый)…
(Продолжение следует)
**
См. ранее на Когита.ру цикл «Из книги Б. Докторова «Биографические интервью с коллегами-социологами»:
- Профессия – политолог (Владимир Гельман). Начало. Окончание
- Вольнодумец на руководящих постах (Борис Фирсов). Начало. Окончание
- Социолог милостью Божьей (Леонид Кесельман). Начало. Окончание
- Социология как профессия и как образ жизни (Владимир Ильин). Начало. Окончание
- Невыключаемое наблюдение и со-причастность миру людей и вещей (Игорь Травин). Начало. Окончание
- Красота. Добро. Истина / Мудрость. Ценность. Память. / Стихи и жизнь (Леонид Столович). Начало. Окончание
- Жизнь и научное творчество «с опережением» (Альберт Баранов). Начало. Окончание
- Потребности, интересы, ценности. Социальное действие. Конфликт (Андрей Здравомыслов). Начало. Окончание
- Интеллектуальный гедонизм и социологическое любопытство (Елена Здравомыслова)
- Сверхответственный и всегда недовольный собой (Борис Максимов). Начало. Окончание
- «Связь времен» в российской социологии – предмет исследования и предмет строительства (Лариса Козлова)
- Математик – психолог – социолог – историк науки. Российский социолог, живущий в Америке (Борис Докторов). Начало. Окончание.
- Театровед среди социологов, социолог среди театроведов (Виталий Дмитриевский). Начало. Продолжение 1. Продолжение 2. Окончание-
- Нашедший себя и оставшийся самим собой (Олег Божков)
- Миссия – собиратель и издатель (Михаил Илле)
- Звездный путь автора теории этнических констант (Светлана Лурье)
- Мастер-класс: социология образования и образование социологов (Елена Смирнова). Начало. Окончание.