См. ранее на Когита.ру цикл «Из книги Б. Докторова «Биографические интервью с коллегами-социологами»:

- Профессия – политолог (Владимир Гельман). Начало. Окончание

- Вольнодумец на руководящих постах (Борис Фирсов). Начало. Окончание

- Социолог милостью Божьей (Леонид Кесельман). Начало. Окончание

- Социология как профессия и как образ жизни (Владимир Ильин). Начало. Окончание

- Невыключаемое наблюдение и со-причастность миру людей и вещей (Игорь Травин). Начало. Окончание

- Красота. Добро. Истина / Мудрость. Ценность. Память. / Стихи и жизнь (Леонид Столович). Начало. Окончание

- Жизнь и научное творчество «с опережением» (Альберт Баранов). Начало. Окончание

- Потребности, интересы, ценности. Социальное действие. Конфликт (Андрей Здравомыслов). Начало. Окончание

- Интеллектуальный гедонизм и социологическое любопытство  (Елена Здравомыслова)

- Сверхответственный и всегда недовольный собой (Борис Максимов). Начало. Окончание

- «Связь времен» в российской социологии – предмет исследования и предмет строительства (Лариса Козлова)

- Математик – психолог – социолог – историк науки. Российский социолог, живущий в Америке (Борис Докторов). Начало. Окончание.

- Театровед среди социологов, социолог среди театроведов (Виталий Дмитриевский). Начало. Продолжение 1. Продолжение 2. Окончание-

- Нашедший себя и оставшийся самим собой (Олег Божков)

- Миссия – собиратель и издатель (Михаил Илле)

- Звездный путь автора теории этнических констант (Светлана Лурье)

- Мастер-класс: социология образования и образование социологов (Елена Смирнова). Начало. Окончание.

- Вперед и вверх, а там… (Галина Саганенко). Начало.

**

Г.И. САГАНЕНКО: «ДОРОГИ ХВАТИТ НА ВСЕХ…»

(продолжение)

<…>

Б. Докторов: …Пора перейти к рассказу о том, как ты оказалась в социологической лаборатории.

Г. Саганенко: Да, переберусь к ключевому социологическому сюжету: «первый математик в стане социологов» (среди питерских – точно первый)…

В общем, некоторые из нашей «поисковой команды» научились хорошо слышать и видеть. И увидел кто-то из нас объявление в газете «Ленинградский университет» примерно такого содержания – «Социологическая лаборатория философского факультета приглашает студентов на кодировку материала». У меня был 4-й курс, по-моему, была весна, когда мы с Димой появились в социологической лаборатории Ядова в разваливавшемся тогда Меншиковском дворце на его правой половине, где-то там можно было обнаружить Варварины палаты с печными изразцами. (Запомнились там деревянные полы с заплатками, которые всегда были намазаны темно-бордовой дешевой мастикой. Теперь это филиал Эрмитажа). Скорее всего, задания по кодировке нам объяснял Андрей Григорьевич Здравомыслов, который чаще Ядова занимался организационными делами. К тому же он уже напридумал массу всяких выразительных индексов – например, делил какую-то левую оценку «работы» на оценку «дисциплины» или «инициативы», а потом эти значения нужно еще было квантовать, чтобы представить целым числом от 1 до 10 и вбить значение в перфокарту.

Речь шла о кодировании анкетной информации фундаментального лабораторного исследования «отношение к труду молодых рабочих», ставшего потом знаменитым в стране и многократно повторенного в разных точках СССР. Книга с названием «Человек и его работа», простодушно описывающая страсти первого эмпирического исследования и его участников, была переведена в нескольких странах. Закодировав положенные мне 500 штук анкет, я заработала свои 37 руб. Просмотрев несколько кодировочных листов, я обнаружила в них ошибки. Ядов страшно испугался – как же так, ошибки! Провели строгий статистический эксперимент на 10 анкет и обнаружили по 2-5 ошибок на анкету. В общем, было принято решение – все остальные из 2665 анкет перекодировать заново. Мне это не стоило больших усилий, но дало первый приличный социологический заработок.

Потом я писала в лаборатории диплом. Он назывался примерно так – «Математические методы в социологии». Могу заметить, что таким мелочам, как эмпирические расчеты средних там или дисперсий, или  использование статистических критериев, выбор уровней значимости, или там оценки ошибок всякого рода, корреляции для малых и больших выборок и т.п. – на кафедре теории вероятностей и математической статистики, которую я заканчивала, не обучали. Все осваивала сама в рабочем порядке.

Не помнишь, были ли трудности с утверждением твоей темы на кафедре? Все же в то время никто не представлял, что такое социология.

Думаю, что никаких особых трудностей не было. Слава богу, что человек сам нашел тему.

И потом тебя распределили к В.А. Ядову? Тоже дело непростое…

Меня не смущало после окончания университета поехать, как и многих наших иногородних выпускников, в какой-нибудь город Жуковский, Калининград и т.п. под Москву или в какой-нибудь еще «почтовый ящик» – спрос на математиков в стране был большой. В те времена остаться в Ленинграде после вуза было фактически невозможно, разрешения на прописку получали единицы и лимитчики (работники для тяжелых производств). Ядов уже осознал, что математик – полезный работник в деле изучения массы респондентов, помноженных на массу признаков. А на те «скромные хлеба» пригласить гордого выпускника матмеха с ленинградской пропиской, нечего было и рассчитывать – у Ядова была только ставка лаборанта на 83 рубля, временно освободившаяся от Эдуарда Беляева.

Поэтому он пошел договариваться с ректором А.Д. Александровым, и в итоге меня оставили по распределению в Ленинграде, предоставив  место в студенческом общежитии.

Потом были мои слезы в процессе многократных мытарств, когда мне не давали права на вступление в кооператив в моих попытках самостоятельно решить свою жилищную проблему. После очередных слез я заявила Ядову – никуда больше не пойду, пока не будет «звонка». И был «звонок», видимо, из Отдела науки Ленинградского обкома КПСС, и мне разрешили вступить в жилищный кооператив. Но это еще не был конец. Моя частично проплаченная квартира уже вовсю строилась, но я потеряла всякую прописку – когда мы перешли из ЛГУ в Академию наук, и моя, как оказалось, незаконная студенческая прописка была выявлена в Большом доме на Литейном. И опять после многократных мытарств я заявила Ядову – никуда не пойду, пока не будет «звонка». И, видимо, опять был «звонок», и меня прописали в общежитии Академии наук. Потом было новоселье на Альпийском переулке: Владимир Александрович, Игорь Семенович Кон, Дима Шалин, Вера Васильевна Водзинская, Галина Красноносенко, Галина Пожарская, Вера Николаевна Каюрова сидели на березовых чурочках, и было пение, кто-то из гостей хорошо настроил нашу спевку, может это был Андрей Григорьевич. Лаборатория подарила в мою пустую квартиру кресло и торшер. Потом была свадьба с Игорем Степановым и личный подарок от Ядова – комплект на стенку разделочных досок; до сих пор я использую их в своем кухонном хозяйстве. Потом родился сын Володя, и Ядов стал его крестным отцом...

Закончив мат-мех, я забыла о нем, как о черном сне. Я нередко перед своими новыми студентами во вступительной беседе на тему «Что есть такое Учеба, или Учебы бывают разные» озвучиваю вот эту живописную картину: «Заканчивается мой пятый курс, уже сдан госэкзамен по марксистко-ленинской философии. Осталась только защита диплома (а дипломная работа была уже в кармане)… Состояние ожидания и душевного подъема. Я сажусь на электричку, время примерно конец апреля – начало мая, заехала  куда подальше за Кавголово, солнечный день, пробираюсь по пустому прозрачному лесу, проваливаюсь по колено в рыхлом снегу и кричу – кричу в полный голос: «Все!.. Все кончилось!!.. Кончилась вся эта бодяга с напрягами, обязаловками, математиками, экзаменами! Кон…чи…лась!… Ура...а…а!».

У меня появилась масса регулярных занятий: скалолазание, альпинизм, тренировки-тренировки-тренировки и любимое хобби – социология. И когда через 20 лет я вдруг получаю открытку, что наша студенческая группа приглашает всех на общую встречу, я была в панике – с кем же это я училась, как бы это вспомнить, ведь у меня было две группы. При окончании ЛГУ я от альбома отказалась, так что не было материала, чтобы сохранять живые образы и имена и систематически  предаваться воспоминаниям.  

Если мне придется писать воспоминания, буду ориентироваться на твои сюжеты... я поступил на два года позже, работал осенью на тех же полях, что и ты, летом – стройки, ради денег – Бадаевские склады, прядильно-ниточный комбинат им. Кирова, какой-то жиро-масло завод на Обводном канале, целина и прочее, но мои воспоминания о матмехе – самые светлые. Ты права, Демьянов и Малоземов стали известными математиками, с последним я переписываюсь... Давай сделаем так, про твое, как ты говоришь, главное хобби - социологию, поговорим ниже, а пока – кратко об альпинизме и скалолазании... грех не вспомнить…

Я долго соображала – «благодаря» или «вопреки» матмеху я состоялась. Сначала я думала «вопреки» – я ведь не должна была выжить, вообще должна была добровольно «повеситься», ибо человек, даже изредка получающий пары, по мнению записных отличников, не достоин был жить на этом свете.

Примерно это выразили мне на той двадцатилетней встрече – «Ну надо же, ты была хуже всех нас,… а теперь ты лучше нас». В каком смысле – хуже вас? Это вы ходили с задранными носами, носили как на блюде свои четверки-пятерки и считали, что они – мера всех ваших достоинств. А мы дружили, любили, танцевали, занимались спортом, тоже учились – между прочим, приобретали жизненный и профессиональный опыт, получали свои шишки и делали выводы. По какому праву вы вообще порицаете или хвалите людей? И ваше нынешнее «лучше нас» – не есть свидетельство вашей справедливости/объективности, а  признак все еще длящейся глупости.

Сейчас я склоняюсь к оценке «благодаря мат-меху» – он щипал, кусал, налетал, сшибал, приходилось защищаться, в общем, научилась держать удар. Потом, да и сейчас – когда начинают наезжать обстоятельства или отдельные товарищи, я становлюсь упругой как мячик, у меня  появляется любопытство, захватывает интрига, желание проверить себя, твердая убежденность – а вот не дамся, выстою или найду решение. Мне очень много дала необходимость противостоять трем институтским директорам, беспределу в наркомании, отчужденности в образовании.

...Вижу, Галя, как говорится, «накатило»…  и все же – немного про скалозание и альпинизм… ведь и это было частью твоей жизни...

Боря, ничуть не накатило – ты спросил, я рассказала. Ну да ладно.

Теперь про спорт. Сначала о своей квалификации: кандидат в мастера спорта по альпинизму и кандидат в мастера спорта по скалолазанию: это два совершенно разных вида спорта. Альпинизм – это  восхождения на вершины, это категории сложности, это группа заинтересованных в успехе людей, несколько дней на один маршрут, рюкзаки под 20 и более кг., это выносливость, терпение, сосредоточенность, это снаряжение: веревки, крючья, ледорубы, примусы, палатки, еда, аптека, это реальные опасности и шанс улететь в мир иной. Скалолазание – это маркированный маршрут на 2 или 22 минуты, пояс, скальные туфли, магнезия, секундомер, скорость, судьи, зрители, вопли трибун, результат, победа, протокол.

Когда я училась на мат-мехе, я много раз пыталась заняться спортом. Были волейбол, легкая атлетика, велосипедная секция, теннис. Ну, было сложно соединить учебу, подработки и спорт. Но вот кончилась учеба, ура-ура-ура. И я сразу пошла в четыре секции: в спортивную гимнастику (я и так в нее ходила), в легкую атлетику – очень хотела освоить гладкий бег, большой теннис и скалолазание. Оставила я все другое, увлеченная скалолазанием, альпинизмом, инструкторством, успехами в соревнованиях.

В скалолазании ты нужен всякий – как спортсмен, как товарищ, как кампанейский человек, как организатор, как повар, как... Ты сразу попадаешь в гармоническую среду – люди, нагрузки, поездки, Карелия, вся страна, сообщества (не только Университет, но и Политехи, ЛЭТИ, Горняки), все радуются друг другу. Вдруг я обнаруживаю, что хорошо понимаю, что я бы сделала, чтобы пройти то или иное сложное место на скале. Здоровья у меня было невпроворот, сильные руки, зарядку мы всегда делали на Смоленском кладбище на пару часов, спортивная гимнастика. Но главное, думаю, все принимающая, гармоническая, комфортная среда.

Успехи пошли сразу. В первый год судьи меня сняли с соревнований за якобы выход за ограничение (обидно было – время было классное). Но на второй год у меня уже было первое время на «Буревестнике», минус штрафные баллы – итого третье место. На первенстве города Ленинграда – заработала, правда, лишь седьмое место – перегорела. Взяли меня на сборы на Чемпионат Союза в Крым. Все показывали на эту восходящую звезду, называли «черной пантерой». На следующий год – я была настроена выиграть оба первенства. Но, увы – перелом лодыжек 30 апреля – на стремительном спуске дюльфером прыгнула в снег (в тот год снега было невообразимое количество), под стопой оказался небольшой камень, и плакали мои лодыжки, плакали и мои первенства в том году, плакала и моя поездка в горы в своей кампании. На следующий год я стала-таки чемпионкой Ленинграда. В 1974 г. я защитила в Москве в Институте социологии кандидатскую диссертацию и за пару недель до этого выиграла с большим отрывом первенство ленинградского Буревестника и первенство города Ленинграда. «Двойной дубль» – даже была такая заметка в какой-то ленинградской газете.

Я сумме семь раз была чемпионкой Ленинграда в тех или иных видах скалолазания. А также дважды была призером – на чемпионате Советского Союза и на чемпионате ВЦСПС. Были и другие заметные победы.

А тренировать не пробовала?

Как-то оказалось, что я тренирую прилично – ко мне потянулись все девицы из города. Когда набралось уже под 30 человек – я взмолилась – мы, помню, зимой тренировались в спортзале на Смольной улице, и никаких секций шведской стенки нам уже не хватало. Из моих тренерских успехов. Для начала в общежитии на Детской я раскопала Нину Путинцеву, тоже студентку мат-меха, но курса на 2-3 моложе меня, тоже гимнастку. Тот же наш тренировочный полигон – Смоленское кладбище, склепы, огромные деревья для лазания, иногда наши утренние зарядки оформлял какой-нибудь эксгибиционист в кустах. Я Нину поставила на ноги, она стала выигрывать соревнования. Потом на нее положил глаз Виктор Новиков, стал ее персонально тренировать с нагрузками по три раза в день, в сумме она стала 6-кратной чемпионкой Советского Союза. Ученик, что называется, превзошел своего учителя – Нина фактически была профессионалом, а я всего лишь любитель с массой  других занятий и увлечений. Многие годы и поныне Нина Тимофеевна Новикова – доцент спорткафедры секции скалолазания СпбГУ. Я элементарно и быстро доводила девиц до 1 разряда, но выше не бралась – нужна была другая отдача и другие вложения.

Я могла организовать тренировки даже на одном пне – на любом минимальном ресурсе. Ходили тогда все мои девицы на тренировках спокойно по набережной Макарова по верху решетки, отделяющей набережную от Невы – это более метра высоты и ширина всего 10–11 см (!). Помню, выстроились мы человек 5–7 и идем по верху, тренируем равновесие, никому не мешаем. Останавливается милицейская машина, выходят блюстители порядка, а мы все так и стоим на этой «жердочке». Они – типа «слазьте», а мы им в ответ «не слезем, у нас тренировка», «занимайтесь лучше своими хулиганами», а нас за ноги боязно схватить, вдруг мы свалимся на ту сторону в Неву, покрутились они и уехали. Разумные были тогда милиционеры, сейчас бы наверняка «открыли  огонь на поражение».

Или еще такая маленькая фишка! Я хорошо подтягивалась, и все мои воспитанницы тоже умели это прилично делать. На скалах в Карелии (наша скальная альма-матер – озеро Ястребиное) до сих пор передается из поколения в поколение легенда – как мы, спортсменки из ЛГУ, «порвали» скалолазов из Горного. А дело было так – в секции ЛГУ не хватало серьезной еды и мы, трое девиц, отправились разводить соседей-горняков, чтобы добыть нужные нам консервы. Наше условие было простое – банку тушенки и банку сгущенки на кон, закладываемся на подтягивание, но первым должен предъявиться их парень. Последнее условие они как-то пытались оспорить, но мы не сдавались. Толпа народу. Выставили они своего молодца – вжик-вжик-вжик… вжик-вжик… пятнадцать,… посмотрел победно на нас,… шестнадцать… и соскочил с выражением лица типа «теперь стреляйтесь». Я подошла – вжик-вжик-вжик… вжик-вжик… шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать. Апофеоз! Забираем банку сгущенки и банку тушенки и удаляемся. Ветераны и молодежь все еще при встрече выражают респект моей персоне.

Теперь собственно о социологии... итак, ты вошла в ядовскую лабораторию в 1962 году... очень похоже – первой из математиков, во всяком случае, нашего поколения, оказалась на социологическом производстве… Ядов, Эдик Беляев вспоминают, как ты их обучала...  что тебе помнится? Здесь очень важны детали...

Все жаждали приобщиться к научным методам, а какая наука из социологии, если не будет математики. Помню, я обучала группу О.И. Шкаратана. Он был страшно доволен, что договорился в бухгалтерии Военмеха платить мне серьезные деньги – по 6 рублей за академический час (!). Он сам и 5–6 его сотрудниц добросовестно слушали мои лекции. А я что-то в каких-то книжках вычитывала, все больше по теории вероятностей, сама более или менее пыталась понять что к чему и затем грузила эти теоретические построения на свежую голову ходоков за знаниями.  Не думаю, что было все понятно, но первую 20-ти часовую преподавательскую тренировку я получила благодаря Овсею Ирмовичу.

Попозже я хорошо стала понимать, что людей нужно научить практическим вещам. Помню, я читала несколько лекций в Университете марксизма-ленинизма. Партийные тетки были чванливые и нетерпеливые, но я их «укрощала» методическим изложением материала. Так что они усваивали и как получать одномерные распределения по отдельным вопросам, и как важно подсчитать средние, и что средних недостаточно, а нужно еще «измерить» однородность ответов группы и обязательно подсчитать средние отклонения…

У Ядова в основном была забота обсчитывать материал, обучала сотрудников по ходу, объясняя, что дают те или иные расчеты и показатели. Техника феерическая – получаешь распределения на табуляторе (так называлось то техническое сооружение), прогоняешь стопку 80-колоночных перфокарт с массивом данных – задаешь колонку для сортировки, и перфокарты проваливаются в карманы в соответствии с их дыркой на анализируемой строке), затем эти рассортированные стопки считаешь – маленькие вручную, большие опять прогоняешь на табуляторе (у него был механический счетчик). Тогда шел вовсю первый полномасштабный проект лаборатории «Человек и его работа».

Кстати, первые долгие годы окружающая социологическая публика относилась ко мне с большим пиететом, считала меня высококвалифицированным специалистом, у которого всегда можно проконсультироваться по существу. Теперь же, когда я стала в десятки раз круче, разностороннее и эффективнее, никакой пропорциональности в уважении не обнаруживается, чаще всего наоборот – этакое чванство, типа «подумаешь», единичные случаи, когда как-то заинтересуются, спросят, а что это у вас такое. 

За рубежом ситуация другая. Не успели мы с Голофастом показать Элиоту Краузе из Северо-восточного университета США наши данные по четырем социально-профессиональным группам из проекта «Образ жизни» – он тут же приглашает нас на Конференцию в Бостон.  На 13-м Всемирном конгрессе в Билефельде пытаюсь показывать с дискеты нашу программу ДИСКАНТ для анализа текстовых исследований, и тут же получаю приглашение от Е. Вейцмана из США участвовать в монографии – он делает вторую, после Ренаты Теш, книгу с описанием программ, только что разработанных для качественных исследований. Вскоре получаю приглашение на конференцию по ТЕКСТ-анализу, организованную германским методологическим центром ZUMA в Манхейме. И т.д.

У нас – тотальное равнодушие. Смешно, но никому не нужна программа по анализу текстов – все делают анализ текстовых массивов «на коленке» Одно из уникальных исключений – семинар в мае 2010 года, организованный руководством Факультета социологии СПбГУ для своих сотрудников – для того чтобы послушать только меня. У меня и мысли не было, что я там буду единственная выступающая «солистка» и мне нужно будет озвучить большую «партию» на тему «Качество социологического образования». И у меня оказалось целых сорок-пятьдесят минут (!!) – и я взахлеб про гуманистическую социологию, про методический минимум, про методологический максимум, про социальную реальность в образовании, про студентов, про процессы и проекты.… Удалось затронуть множество важных методологических и обучающих коллизий. Семинар вроде выполнил свою миссию, и я вроде была принята, ибо впервые никто не возникал в распространенной в родном отечестве манере «а вот я делаю не так».

Математическое приложение к монографии «Человек и его работа» – это твоя первая публикация?

Это приложение называется «Статистический аппарат анализа первичных данных» и до сих пор является образцом классической прикладной работы – все изложено последовательно, с четкими и реальными примерами (кстати, написала я этот труд через пару лет после своего неблестящего окончания матмеха). Многие социологи в нашей стране использовали нашу монографию как учебное пособие в двух отношениях: и для систематической разработки методологии своих исследований – здесь они пользовались содержательными главами книги, и для систематического освоения инструментария математического анализа данных – это мой большой раздел. Лет через двадцать, встретив меня на одной из конференций в Москве, один из известных социологов страшно удивился – Как? Эту работу написала  женщина и она еще и такая молодая, а я-то всегда считал, что ее написал заматерелый ученый.

Ты участвовала в проекте В.А. Ядова по ценностным ориентациям только как математик или уже осваивала некую  новую роль?   

Был такой бесконечный проект под названием «ЦО» – Ценностные ориентации.  Мы его у Ядова начали обсуждать, когда еще шло исследование «Человек и его работа». Помню, одно время мы имели кров во дворце, который занимал политпрос какого-го района на наб. реки Мойки рядом с Невским проспектом. А.Г. Здравомыслов от нас тогда уже ушел. Как раз в то время нами руководил И.С. Кон, Владимира Александровича тогда отстранили от руководства сектором из-за каких-то политических претензий к нему. Обычно наши запланированные заседания проходили по такому формату – Игорь Семенович, поддерживая канонические академические традиции, всегда давал нам 15-20 минут на разминку, опоздания и пр., сибаритствовал, рассказывал анекдоты, мы обменивались новостями. В конце концов, надо было обратиться к научно-академической части, переход к чему оформлялся И.С. такой сакраментальной фразой «А теперь обратимся к нашим баранам» и передавал бразды правления  Владимиру Александровичу, чтобы обсуждать уже сам проект.

А у В.А. уже давно зародилась наполеоновская идея, во много раз круче, чем «Человек и его работа» – разработать с нуля социологическую теорию и подтвердить ее действенность эмпирическими данными и проверками. Чтобы доказательство было неотвратимым, нужно было эти ЦО прихватить со всех сторон – во-первых, выстроить их на всех возможных уровнях (набралось таковых как минимум пять) и, во-вторых, учесть все существенное вокруг их – реальные условия в труде и досуге, поведение в сфере труда, в сфере досуга, (позже приплюсовали еще и семью), эффективность в работе, психологические характеристики респондентов и др. Ну, в общем 20 разных методик и в сумме потом получилось 1000 разных признаков на душу одного респондента, не считая обширного интервью (из которого мы выуживали только два показателя). Ну конечно, нужно было разработать надежные методики по всем этим делам, провести солидный пилотаж всего этого исследовательского хозяйства и организовать опросно-исследовательский десант наверное на полгода на 13 или около того проектных институтов Ленинграда. Ну, а в итоге доказать, что ЦО и прочие установки влияют на то, какие результаты у человека получаются.  Инженеры были самой подходящей публикой, чтобы то, что у них в голове и в их намерениях, как-то  корреспондировало с тем, что они делают.

Распределили каждому сотруднику разработку методик с учетом его интересов. Я автоматом включилась в проверку каждой методики на устойчивость и обоснованность – как ее отдельных признаков, так и итоговых показателей, вносила предложения по коррективам.

У меня до сих пор полно данных тех проверок. Могу удостоверить, что устойчивость М. Рокича была никакая – эксперимент был и на 12 студентах, и на 50 более серьезных респондентах. Методика состояла из двух автономных списков по 18 ценностей, и респондент должен был дважды уверенно расставлять таковые ценности на 18 мест по их индивидуальной значимости. Большинство ценностей при повторном опросе улетали на 6–8 и более рангов  вверх или вниз. Но весь мир до сих пор пользуется Рокичем, доказывает то, чего нет у многих респондентов, и естественно не замечает того, что у них есть, тем более что поменялась и эпоха, и ценности, и смысл жизни. Польза от всего этого огроменного материала по проекту ЦО в том, что есть на чем обучать студентов и продвигать аспирантов.

Пожалуй, для меня самая добротная и разумная методика была разработана В.В. Водзинской на изучение ценностных установок и реального поведения человека в сфере свободной от работы – в досуге. Методика в значительной степени  не устарела и даже спустя 35 лет студенты, анализируя методику, легко находят ее достоинства и с удовлетворением их отмечают.

В проекте ЦО мне досталась разработка собственной в паре с Ядовым методики ЦО-6 (вроде называлась «Ценностные ориентации в работе»), и была она «прожективной», потому что все вопросы задавались в форме «если бы вам пришлось выбирать между…». Она стала одной из самых компактных и обоснованных методик, с весами на каждый предлагаемый ответ – просто конфетка, хотя конечно весьма искусственная…

А потом три наших славных хлопца – Эдик Беляев, Дима Шалин и Павел Буторин – почему-то в один момент покинули нашу славную родину, перебравшись на ПМЖ за границу. Что поимел из-за этого Ядов, хорошо знает он сам и всякие райкомы-обкомы. Но методики ребят оказались без хозяина, и большинство их досталось мне.  Я с чувством зашкаливаемой ответственности подняла эти упавшие было научные «знамена» и гордо пронесла их до самой нашей генеральной публикации «Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности». Ядов, когда расписал все наши участия во введении к книге, ахнул: «Саганенко (называл меня то по имени, то по фамилии), у тебя чуть ли не больше всех!».

Еще в этот проект по ЦО я впервые пристроила причинный анализ, насчитала  и нарисовала этих причинных моделей видимо-невидимо. До сих пор есть у меня целый альбом этих научных изысков, вот только сейчас до таких тонкостей никто не добирается. Студентам показываю как диковинку – вот до чего мы раньше упирались в нашей научной наивности.

Было в нашей книге «Саморегуляция…» мое убедительное доказательство – значимость влияния фактора (на примере регрессионных моделей) зависит от той совокупности признаков, среди которых он включен в анализ. Ну, например, влияет ли на размер зарплаты такой фактор как, к примеру, общий стаж или такой  фактор как возраст. Вот  если брать их по отдельности, то о-го-го как влияет и тот, и другой фактор, а если включить оба в одно уравнение – то от возраста не остается ничего, еще и отрицательная нагрузочка у него обнаружится.… Я считаю, что это очень важный методологический момент. Но большинство наших аналитиков от социологии запросто игнорируют такие выяснения и произвольно демонстрируют нам простейшие доказательства и «неопровержимые» связи.   

В 1974 году ты защитила кандидатскую диссертацию по надежности социологических исследований, в 1979 и 1983 годах появились твои книги по этой проблематике. Эта тема у тебя возникла как обобщение твоей повседневной работы или, наоборот, были общего характера сомнения в качестве исходной информации и результатов социологических исследований, и ты решила посмотреть, что там есть в действительности?

Я же уже говорила – в те времена была этакая очумелость от науки, от ответственности, от  способности и возможности все доводить до конца. К тому же с самого первого шага я «подсела» на качество социологических данных. Самую первую работу (помимо диплома), которую предложил мне Ядов, была «дифференцирующие возможности разных шкал» (мы с Ядовым выступали с этими результатами в Сухуми на конференции «Количественные методы в социологии»). На одних и тех же респондентах (30 + 30 человек, две студенческие группы философского факультета, кстати, Валентина Ломовицкая, будущий дока в социологии науки,  училась тогда в одной из них) на скромном списке из 7 ценностей мы сравнивали оценки по пяти шкалам (5 баллов, 10 баллов, 5 упорядоченных номинальных формулировок, ранжирование, парные сравнения), материал собирали раз в неделю, итого потратили на опросы целый месяц.

Проверяла я для Ядова все вдоль и поперек, и появлялась у меня масса разных идей, как эффективно анализировать данные. А также вводила в наш научный арсенал все больше и больше математических методов. Когда нас, разные рассыпанные по Ленинграду научные сектора московских учреждений АН, собрали в 1975 году под крышей ИСЭПа, появился у нас тогда такой важный ресурс, как Вычислительный центр на 100 сотрудников (раньше они относились к Математическому институту им. Стеклова). Но они только хотели обучить всех нас языку программирования АЛГОЛ и отправить «на самообслуживание». Но я выдержала на ученых советах института буквально битву за достойное программное обеспечение для социологов. Зав. вычислительным отделом В.И. Варшавский – вот, мол, Саганенко – математик, а чурается программирования. А я – мы, мол, научимся только выполнять простейшие арифметические действия на БЭСМ-6, а нам нужно сделать доступные стандартизированные программы обработки для любых наших эмпирических массивов и для любого уровня продвинутости исследователей. В результате у нас оказался-таки передовой для того времени пакет разнообразных методов обработки социологических массивов, на него был спрос в стране, В.Т. Перекрест не раз представлял его в Москве.

В общем, сначала появилась книга по изучению сути и качества первичных данных – в первую очередь, стандартизированных опросов, контент–анализа. Материал, на котором мы дотошно сидели 3–7 лет в проекте ЦО. Эти разработки были сначала оформлены как кандидатская «Измерение уровня надежности исходной информации в социологическом исследовании». Книга же называлась  более длинно «Социологическая информация. Статистический аппарат анализа первичных данных социологического исследования» и вышла в 1979 году.

Пригласили в 1978 г. польские методологи Лютинские шесть советских социологов на методологическую конференцию в Варшаву (москвичи, конечно, собирались заполнить все эти места сами), но случайно поляки добрались до Ленинграда и обнаружили, что у меня есть масса чего по теме. Излагала я на той конференции множество разработанных мною приемов, как проверять всякую надежность социологических данных, которые потом были описаны в моей первой книжке, выступала перед самим президентом Международной социологической ассоциации Стефаном Новаком, мой доклад длился два с лишним часа (!!), он сетовал, что на следующий день не сможет принять участие в дискуссии, но прибыл-таки (это у них такое отношение, если что-то  по существу и впервые!)...

Лет 10 после того, как провели полевой этап, я с дикой страстью анализировала первичные данные по нашим бесчисленным методикам, консультировала социологов в городе, писала статьи. И у меня появилось много идей, что же за материю мы получаем на выходе социологического исследования. Поэтому родилась вторая книга «Надежность результатов социологического исследования». Отмечу, все эти изощренные методология, методы, приемы относились только к стандартизированным вопросам и методикам.

Книгу мы делали с тем же, что в первой книге, редактором издательства «Наука», Ленинградское отделение Татьяной Богдановой; последние штрихи были ею внесены в рукопись, когда я уже вызвала скорую, чтобы ехать рожать Лену. Лена родилась 25.02.83, а книга была сдана в набор 28.03.83. Можно считать, что партнером  по этому проекту был мой готовый объявиться миру ребенок.

Во второй книге более креативным, как сейчас говорят, оказался раздел, посвященный выборке и отбору данных,  репрезентативности и пр. В принципе был еще хороший материал на третью книгу по устойчивости и надежности результатов от разных математических методов и вообще по сравнению смысла результатов, полученных на одном и том же материале. Но до такой книжки руки так и не дошли.

Что помешало?

Пришла перестройка и сумасшедшая динамичность общества. Для меня стало очевидно, что никакими стандартизированными методами и закрытыми вопросами  перемены в мире, стране, личной жизни не схватить и не отследить,  и я по уши ушла в новую технологию, стала специалистом по открытым вопросам, классификациям и анализу массивов текстовых суждений, эффективным компьютерным разработкам, обеспечивающим поддержку качественных исследований.

Свыше 10 лет длились супер-трудоемкие, но благостные ежегодные опросы читателей Государственной публичной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина (ныне ее имя – Российская национальная библиотека) об очередных переменах в стране, что я старалась проводить ежегодно по одним и тем же методикам с открытыми вопросами. Исследование каждого года «садилось на голову» предыдущего, еще не сошедшего «на продажу» с моего «конвейера». Материал был сложный, но ситуация в стране и личной жизни людей менялась стремительно, и мне хотелось как-то ее зафиксировать. Именно об этом я каждый год объявляла ученым в залах в ГПБ на Садовой при очередном опросе – «Ваши высказывания – уже свидетельства реального времени и я, прежде всего, фиксирую их и сохраняю для истории»… Нужно было разбираться с массой массивов, начать хоть как-то классифицировать высказываемые респондентами идеи примерно по 30–40 признакам, каждый раз это 6–8 тысяч суждений, самое трудное – научиться все это проговаривать гуманитарным текстом, находить и выстраивать новую терминологию.

Началось также преподавание (тогда, слава богу, был всего один курс – «методика и техника социологических исследований». Сейчас у меня 7 или 8 курсов). Пошли проекты, поддержанные разными фондами. Начались поездки за рубеж..

(Окончание следует)