Цикл «Драматическая социология и наблюдающее участие» на Когита.ру был начат перепечаткой фрагмента из электронной переписки В.А. Ядова и Д.Н. Шалина (2010-2014), относящегося к «драматической социологии» А.Н. Алексеева, с комментарием последнего в виде извлечений из двух статей А. Алексеева в составе так называемой «Дискуссии через океан» (2011-2013). Эта первая публикация на Когита.ру называлась: Драматическая социология глазами Д. Шалина, В. Ядова и А. Алексеева

Вторая публикация называлась:  Драматическая социология глазами В. Ядова и А. Алексеева.  В нее вошла статья А. Алексеева «Наблюдающее участие и его синонимы» (2006), ранее публиковавшаяся в интернете, а также в журнале социологических и маркетинговых исследований «Телескоп» (2012).

Третья публикация  -  А. Алексеев. Что сказать мне удалось – не удалось – включала одноименный текст, написанный в 2001 г. и впервые опубликованный в: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 2. СПб.: Норма, 2003.

Четвертая публикация - Натурные эксперименты и пристрастное знание включает в себя переписку Д. Шалина, А. Алексеева и Б. Докторова на темы, релевантные содержанию данного цикла.

Пятая и шестая публикации в рамках цикла «Драматическая социология и наблюдающее участия»  - А. Алексеев. Познание действием (Так что же такое “драматическая социология”?) (начало; окончание) - воспроизводят статью автора этих строк, впервые опубликованную в журнале «Телескоп» (2006), а позднее в журнале «7 искусств» (2013).

Седьмая публикация - Так что же такое «драматическая социология»? Продолжение темы  - возвращает к материалам, опубликованным нами на Когита.ру два года назад, но с тех пор наверняка уже забытым даже заинтересованными в этой теме читателями.

Среди них:

- Познание действием. От автора - сегодня, 30 лет спустя

- А. Алексеев, А. Кетегат. Про «Серегу-штрейкбрехера» и не только о нем (начало; окончание).

Восьмая, девятая и десятая  публикации, включают извлечения из авторского цикла «Письма Любимым женщинам» (1980-1982), представленного в главах 2 и 3 книги: А.Н. Алексеев. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Тт. 1-4. СПб.: Норма, 2003-2005. См. эту композицию также в журнале «7 искусств».

В одиннадцатой и двенадцатой публикациях, под общим названием:  А. Алексеев. Выход из мертвой зоны, -  был предъявлен одноименный авторский цикл, вошедший в главу 5 книги «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия». Они посвящены событиям «эксперимента социолога-рабочего», имевшим место в первой половине 1982 г., т. е. являются прямым продолжением «Писем Любимым женщинам» (см. выше).

Тринадцатая и четырнадцатая публикации  – под общим названием  «Эксперимент, который исследователем не планировался», - посвящены «делу» социолога рабочего (исключение из партии и т. п.; 1984).

Пятнадцатая публикация - «Как меня исключали из Союза журналистов» -  продолжает тему двух предыдущих.

Шестнадцатая, семнадцатая и восемнадцатая  публикации посвящены событиям жизни автора (и не только его!) 32-летней давности, однако вовсе не лишены актуальности, как можно убедиться. Поскольку они (эти события) относятся к 1984-му году, общим названием этих трех публикаций является: «Жизнь в «Год Оруэлла»».

Девятнадцатая и двадцатая публикации, под общим названием «Инакомыслящий» или «инакодействующий»?»,  продолжают тему «необходимой обороны» социолога-испытателя – в плане борьбы за собственную общественную реабилитацию (восстановление в КПСС и т. п.), или, можно сказать - применительно к тому времени - в плане защиты собственного достоинства, ущемленного государственными и партийными органами.

Двадцать первая и двадцать вторая  публикации имеют общим названием: «Научно-практический эксперимент социолога-рабочего и его общественно-политические уроки». Они посвящены обстоятельствам жизни социолога-испытателя в контексте событий начинающейся общественной Перестройки.

Двадцать третья публикация («Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Положения, выдвигаемые «на защиту»») составлена из теретико-методологических (и отчасти – мировоззренческих) положений автора, которые, буде он сочинял докторскую диссертацию, он выдвинул бы «на защиту».

Двадцать четвертая публикация посвящена соотношению «драматической социологии», «социологической ауторефлексии» и «автоэтнографии». Она также включает в себя текст статьи социолога Дмитрия Рогозина «Автоэтнография: как наблюдения за собой помогают в социологических исследованиях?», впервые опубликованной на сайте postnauka.ru (май 2016).

См. также более раннюю публикацию на Когита ру: Алексеев vs Рогозин. Об автоэтнографии и «драматической социологии»

Двадцать пятая публикация предъявляет работу коллеги автора этих строк, доктора социологических наук, заведующей кафедрой факультета социологии Самарского государственного университета Анны Готлиб, опубликованную 12 лет назад (Социология: 4М. 2004. № 18) и специально посвященную истории, теории и методологии «автоэтнографии».

Очередные – двадцать шестая и двадцать седьмая – публикации настоящего цикла, под названием: «А. Алексеев. Драматическая социология. Академический формат», -  включает ранний опыт научного описания «эксперимента социолога-рабочего, предпринятый еще во время «полевого этапа» этого эксперимента (1983), предназначавшийся для опубликования в одном из научных сборников того времени. Первоиздание  – в сокращенном виде состоялось лишь значительно позже – в 1989 году (Алексеев А.Н. Человек в системе реальных производственных отношений (опыт экспериментальной социологии) / Новое политическое мышление и процесс демократизации.  М.: Наука, 1989). Полный текст статьи (оригинал 1983 г.) вошел в состав тома 3 книги: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. СПб.: Норма, 2003-2005.

А. Алексеев. 20 августа 2016

**

Из книги: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 3. СПб.; Норма, 2005

Часть 3. Полигон

Глава 11. ЧЕЛОВЕК В СИСТЕМЕ ПРОИЗВОДСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ «РАЗВИТОГО СОЦИАЛИЗМА»

<…>

Окончание

5.4. Всем сказанным очерчен общий механизм социально-нормативного воздействия производственной среды на личность. Важно, однако, понять, что же является главной причиной отмеченных «разрывов».

Марксистский подход требует обращения к материальной основе, экономическим условиям производства, системе производственных отношений. Из всей совокупности явлений, характерных для системы реальных отношений, складывающихся по поводу производства (изготовления продуктов труда) и распределения (оплаты труда) в низовых производственных звеньях, мы остановимся только на двух, которые менее других заметны внешнему наблюдателю и пока, как мы считаем, не получили адекватного отображения в научной литературе. Это:

а) «разрыв» между документально фиксированной и фактической технологией изготовления конкретных продуктов труда;

б) «разрыв» между системой нормирования и фактическими затратами времени на конкретные виды работ.

Оба эти «разрыва» в двух основных сторонах производственного процесса, в технико-организационном и социально-экономическом его аспектах, являются постоянно действующими условиями производственного поведения работника.

5.5. Начнем с социально-экономической стороны. Выражение «выгодные» и «невыгодные» работы уже давно из производственного жаргона просочилось в экономическую литературу. Выгодные — те, где норма времени, в силу тех или иных обстоятельств, выше его фактических затрат; невыгодные — наоборот. Это — один из хорошо известных изъянов ныне действующей системы нормирования и оплаты труда рабочих-сдельщиков. Однако масштабы этого явления, и особенно — его социальные следствия, пожалуй, недооцениваются.

При одинаковой или относительно близкой «разрядности» двух производственных операций (т. е. требуемого для их выполнения уровня квалификации), работая в том и в другом случае с равной степенью интенсивности и строго соблюдая технологическую дисциплину, один и тот же рабочий может на одной операции перевыполнить норму в пять раз, а на другой операции — едва достигнуть 25-процентного ее выполнения. Примерно таков эмпирически наблюдаемый диапазон разнонаправленных несоответствий предполагаемой и фактической трудоемкости.

В условиях действующей системы тарификации труда, всякой норме на работу определенной степени сложности однозначно соответствует величина расценки за производственную операцию. В таком случае основная часть заработка рабочего (без премиальных доплат) оказывается зависящей не только и не столько от меры его собственных усилий, сколько от той комбинации нормированных работ, которая ему нынче выпала. Рабочий озабочен организовать себе устраивающий его состав работ (набор заданий), низовая линейная администрация — обеспечить «справедливое» распределение заданий между рабочими. При этом, более или менее стихийно уровень заработка каждого приводится в соответствие не с его трудовым вкладом, а с общественно сложившейся оценкой трудовой способности работника (кто сколько «стóит»).

«Цена» работника определяется стажем, опытом, общественным поведением, потребностью производства в нем, отчасти — его собственными запросами. К социалистическому принципу распределения по труду такая практика никакого отношения не имеет. Роль же системы нормирования для регулирования интенсивности труда работника и оценки его продуктивности при этом оказывается весьма условной, чтобы не сказать иллюзорной. Она объективно выступает скорее инструментом управления людьми (обеспечения «управляемости» работника), чем средством управления производственным процессом.

Систематические (обычно календарные) пересмотры технических норм имеют своей главной целью обеспечить плановое снижение показателя трудоемкости. Предполагается, что эти пересмотры обоснованы организационно-техническими мероприятиями (призванными обеспечивать рост производительности), а также опираются на периодические хронометражи рабочего времени. Однако «оргтехмероприятия» часто фиктивны, что же касается хронометражей, то в ситуации большого разнообразия номенклатуры (количество разных норм, применяемых в одном только цехе, измеряется десятками тысяч, по числу производственных операций) они становятся все более затруднительными.

(За три с лишним года работы в механическом цехе социолог-рабочий ни разу не был не только участником, но даже и свидетелем хотя бы одного такого хронометража, притом что нормы пересматривались регулярно).

Трудность эта разрешается, как правило, более или менее пропорциональным — для всех или большинства производственных операций! — ужесточением норм, отвечающим общей тенденции роста «производительности труда», который тоже планово задан. При этом возникают характерные, наблюдавшиеся нами ситуации, хорошо обнажающие формальный характер нормировочной деятельности. Так, согласно плановому снижению трудоемкости на одно изделие, при не запланированном на этот год соответствующем пересмотре норм на другое изделие, унифицированные (т. е. одинаковые) детали того и другого могут получить разные нормы времени на изготовление! Или: плановое снижение трудоемкости на изделие, включающее детали, изготавливаемые на новом оборудовании, может повлечь за собой изменение нормы и расценки еще до того, как эта операция хотя бы раз выполнялась!

Итак, происходит своего рода подгонка уровня норм к сложившемуся или планируемому уровню зарплаты (явление, получившее в экономической литературе даже особое название «потребительского подхода» к нормированию труда ([13], с. 143). Понятно, что при таком «планово-предупредительном» пересмотре технических норм невыгодные работы становятся еще более невыгодными, а выгодные — относительно еще более выгодными, а неадекватность используемого инструмента измерения количества и качества труда еще усугубляется.

5.6. (Настоящий параграф написан в соавторстве с С. М. Розетом).²⁷

Попробуем проследить, как отражаются отмеченные «разрывы» между техническим нормированием и фактической работой в сознании и поведении работников. В частности, рассмотрим комплекс социальных норм «справедливости» в соотношении оплаты и труда, в ситуации распределения выгодных и невыгодных работ.

Общеизвестна норма-требование — оплата по труду. В «классической» ситуации индивидуальной сдельщины соответствующей ей нормой-стереотипом оказывается... труд по оплате. Вот как при этом соотносятся интересы двух непосредственных партнеров по производственному взаимодействию: мастера и рабочего-сдельщика. Мастер заинтересован:

а) в выполнении плана по валу и по номенклатуре;

б) в выполнении так называемых «аварийных» заказов (работ, срочно требуемых для следующего звена технологической цепочки);

в) в сохранении сложившейся в данном коллективе иерархии «социально-экономических статусов»;

г) в минимизации конфликтов по поводу оплаты труда в конце месяца;

д) в отсутствии перерасхода фонда заработной платы.

Рабочий-сдельщик заинтересован:

а) в заработке, соответствующем его «социально-экономическому статусу» в данном коллективе;

б) в повышении этого статуса и, следовательно, в повышении заработной платы (универсальный способ самоутверждения в коллективе);

в)  в гарантиях того, что этот статус, по итогам данного месяца, не снизится;

г) в отсутствии претензий со стороны ОТК, а также в следующем звене технологической цепочки;

д) в поддержании отношений сотрудничества в коллективе и с непосредственным начальником (мастером).

При таком соотношении интересов (как видим, далеко не сводящихся к интересам материальным!) «труд по оплате» становится нормой поведения, равно принимаемой как рабочими, так и низовой администрацией.

(Примечательно, что бригадная форма организации труда сама по себе, при сохранении существующего порядка нормирования труда и материального стимулирования, не снимает проблемы разделения работ на выгодные и невыгодные. А лишь переносит эту проблему в плоскость взаимоотношений между мастером и бригадиром, представляющим интересы своей бригады как «совокупного работника»).

Надо сказать, что в такой ситуации «разрыва» в социально-нормативном комплексе, относящемся к вопросам оплаты труда, возникает повышенная вероятность деформации и расщепления уже и самой нормы-стереотипа. Став своего рода нормативным требованием, социальный стереотип «труда по оплате» находит свое отрицание [точнее было бы сказать: «находит свое продолжение (или — развитие)...». — А. А.] в асоциальном, по существу, стереотипе поведения: «Сделай меньше (или — сделай «на халяву»), получи больше!». По нашим наблюдениям, эта рваческая норма поведения отвергается большинством кадровых рабочих. Однако нетрудно заметить, как возрастает здесь опасность распространения также и таких стереотипов и форм трудового поведения.

Как правило, рабочий-сдельщик всегда заинтересован в «выгодной» работе, но именно — в работе, а не в «плате за безделье». Социальный тип хапуги, гоняющегося за «длинным рублем», в трудовых коллективах не популярен. Вообще, по нашему мнению, для массы рабочих этические нормы «справедливости» в соотношении труда и оплаты и готовности «отплатить» трудом за достигнутый уровень общественной оценки своего труда — в общем превалируют над собственно денежным, т. е. материальным интересом.

Итак, своеобразная «перевернутая» зависимость труда и оплаты в реальных производственных условиях, с одной стороны, выступает своеобразным способом обеспечения заданного уровня производительности труда, а с другой — создает предпосылки для развития разного рода антиобщественных проявлений.

5.7. «Разрыв» в технико-организационной стороне производственного процесса (относительная «взаимная независимость» документированной технологии и фактических приемов и способов изготовления конкретных продуктов труда) отчасти связан с рассмотренным выше социально-экономическим противоречием. Но у этого «разрыва» — своя социальная природа и свои истоки.

Иногда в литературе, посвященной проблемам труда, отмечаются факты «сокращения» технологических операций, менее качественного их выполнения, обеспечения меньшей надежности и т. п., как следствие недостаточной «жесткости» технологических требований ([21], с. 69-70). Такой подход, при ближайшем рассмотрении, обнаруживает свою односторонность. Спонтанно возникающая и, как правило, избегающая оформления в рационализаторских предложениях и закрепления в технической документации, самодеятельная рабочая технология являет собой наиболее массовую на производстве форму той самой вынужденной инициативы, о которой шла речь выше. При этом она оказывается естественно направленной на достижение максимальной эффективности, т. е. на получение требуемого результата при наименьших затратах труда, а иногда и с использованием единственно возможных в данной ситуации средств.

(В первом случае говорят — «сделать себе облегчение», во втором — «выручить производство». Но в том и другом случае рабочий инициативно изыскивает способ «заработать свою зарплату»).

Не «сокращение» операций, а постоянное их рациональное замещение (например, фрезерования — штамповкой, сверловки по разметке — сверловкой с упора или по кондуктору, опиловки — обработкой на абразивном круге и т. д., и т. п.). Простейшие, а иногда и достаточно сложные самодельные приспособления позволяют выполнить задание не только быстрее, но зачастую и более качественно (т. е. более «надежно», с точки зрения отсутствия претензий от ОТК).

Примечательно, что в такой технологической самодеятельности оказываются прямо или косвенно заинтересованы самые разнообразные заводские службы. Для технологов — ослабление ответственности за техническую подготовку производства; инструментальщикам — не надо изготавливать дополнительные приспособления; нормировщики — могут не опасаться конфликтов при «планово-пропорциональном» пересмотре норм и расценок. Линейные же службы именно в таких формах инициативы рабочих-сдельщиков находят действительную гарантию выполнения производственной программы.

(Как шутливо заметил один из рабочих: «Если я все сделаю «по технологии», мастер Петров останется без зарплаты и до-о-олго будет переделывать!»).

В свете сказанного, описанная выше практика «нелегального» изготовления деталей на координатно-револьверном прессе (см. «летопись эксперимента») вовсе не является чем-то исключительным.

Что же касается удельного веса такого рода самодеятельности в выполнении производственной программы, то в данном случае удалось его измерить: за полтора года (с января 1981 по июль 1982 г.) доля продукции, выпущенной на ПКР при отсутствии официальных техпроцессов, составила свыше 40% всей продукции этого станка. А соответствующая доля продукции, выпущенной с использованием самодельной оснастки, — так даже 75%.

Особо отметим, что в условиях бригадной формы организации труда масштабы технологической самодеятельности рабочих резко возрастают. При этом развиваются разнообразные формы внутриколлективного взаимодействия и кооперации.

5.8. Как нам представляется, наиболее близко подошло к теоретическому осмыслению указанного феномена относительно молодое у нас исследовательское направление — социология организаций. Здесь сформировано понятие внеформальной структуры социальной, производственной организации, отличающееся от традиционного представления о «неформальной структуре» как системе межличностных, эмоциональных связей между членами коллектива. Внеформальная структура — в конечном счете синоним самоорганизации. Это — спонтанно развиваемая членами данной организации система связей, отношений, деятельности, направленная на «решение организационных задач способами, отличными от формально предписанных» ([17], с 111).

А.И. Пригожин справедливо пишет о компенсаторной роли «вне-формальной» активности: «…“Неисправность” формальной организации, вызывающая нарушение функций, важных для деятельности всего организационного механизма, компенсируется за счет функционально направленной самоорганизации» ([17], с. 114).

Основными механизмами и стимулами такой «внеформальной» общественно-трудовой активности выступают (перечисление — не в порядке приоритетов):

а) личная материальная заинтересованность;

б) возможность принятия самостоятельных производственных решений; самореализация личности работника (как непринужденно заметил один из бригадиров: «Порядок нужен. Но в беспорядке работать интереснее!»);

в) нацеленность на конечный результат труда.

Здесь возникает уникальная — пока не обеспечиваемая официальным хозяйственным механизмом — ситуация относительного согласования государственных, коллективных и личных интересов в условиях социалистического производства. Следует, однако, отдавать себе отчет в принципиальной ограниченности задач, решаемых средствами внеформальной структуры. Развязываемый самоорганизацией потенциал индивидуальной и коллективной активности избирательно направлен на достижение производственной эффективности. Но — не большей, чем это определено заданием или планом!

Задействовать резервы для компенсации нынешних организационных издержек и приберечь оставшиеся для тех неурядиц, что возникнут впредь, — вот логика описанной практики. Самоорганизация рабочих, во всем изобилии и разнообразии ее форм (из которых мы здесь остановились только на одной, наиболее обыденной и распространенной), уже сегодня стала важнейшим социальным механизмом функционирования общественного производства. Но пока еще — не его развития по интенсивному типу!

5.9. Как отмечает академик Т. И. Заславская, «включаясь в систему экономических отношений и подчиняясь ее воздействию, работник постепенно приобретает новые личностные черты, усваивает определенные способы поведения и формируется в специфический социальный тип. А массовый тип работников, предполагающий определенное отношение к труду, мотивации и нормы поведения в производстве, в свою очередь становится важным условием функционирования и развития экономики» ([9], с. 25). Изложенное выше в какой-то мере может служить иллюстрацией этого общего тезиса.

В условиях, когда «система экономической сигнализации» [хозяйственный механизм. — А. А.] не обеспечивает нужного согласования интересов личности, коллектива и общества, а в ряде случаев стимулирует поведение, противоречащее общественным интересам ([9], с. 25), задача исследования закономерностей производственного поведения, в частности, его зависимости от системы экономических отношений общества, становится одной из первоочередных задач социологической науки. (Эта задача является ключевой в рамках развиваемого Т. И. Заславской и ее коллегами направления исследований, имеющего своим объектом социальный механизм советской экономики и определяемого ими как экономическая социология).

Здесь вырисовывается новый, пока еще мало освоенный нашей социологией предмет исследования. Мы для себя определяем его так: человек в системе реальных производственных отношений.

(Понятие реальных производственных отношений в нашей философско-социологической литературе выдвинуто А.А. Бутенко. В это понятие названный автор включает всю совокупность конкретных отношений производства, утвердившиеся формы распределения, обмена и потребления, управления и стимулирования труда и т. д., и т. п. ([6], с. 21-22). В известном смысле такая трактовка близка к современным представлениям о хозяйственном механизме).

Разумеется, возможности обобщений на материалах «исследования отдельного случая» (конкретной социально-производственной ситуации) ограничены. Однако нетрудно увидеть в этой ситуации черты массовидного и всеобщего. (Да и не только на данной конкретной ситуации строятся наши обобщения). Поэтому в рамках вновь сформулированного предмета (один из итогов нашего исследования) правомерно сформулировать и отвечающую ему обобщенную, объяснительную гипотезу:

— Отмеченные «разрывы» и рассогласования в системе социальных норм производственной организации и в ценностно-мотивационной структуре личности работника суть следствие рассогласования общественных и личных интересов в системе реальных социалистических производственных отношений, что само по себе является свидетельством, выражением, социальной формой — сложившегося к данному историческому моменту относительного отставания этой системы от развивающихся производительных сил общества (их вещественных и личностных элементов).

Отсюда, именно через совершенствование самой системы производственных отношений лежит магистральный путь к относительной гармонизации социально-нормативных и ценностно-мотивационных структур, «разрывы» в которых ныне существенно тормозят рост эффективности производства, равно как и позитивное развитие личности работника. С другой стороны, само состояние указанных структур (сохранение, минимизация либо увеличение «разрывов») представляется своеобразным социологическим показателем не только сиюминутной, но и долгосрочной (перспективной) эффективности тех или иных способов совершенствования системы производственных отношений.

5.10. Сформулированная выше объяснительная гипотеза не является плодом только наших собственных изысканий. Примечательно, что к выводу об относительном отставании характера производственных отношений от уровня развития производительных сил на данном этапе развития нашего общества так или иначе подходят исследователи, работающие в разных научных направлениях.

Можно указать по крайней мере на четыре реально представленных научных пути к указанному выводу:

а) философско-социологический анализ общих и специфических закономерностей общественно-исторических формаций, в частности — закономерностей реального социализма (например, А.А. Бутенко [6] и др. работы этого автора);

б) экономическая социология, исследование действительных производственных отношений социалистического общества, в частности — социального механизма советской экономики (работы Т.И. Заславской и ее коллег; например: [9]);

в) историко-социологический анализ структурных сдвигов в самих производительных силах социалистического общества, прежде всего — в их человеческой компоненте (работы Л. А. Гордона, Э. В. Клопова, А. К. Назимовой; например: [7], [8]);

г) наконец, экспериментальная социология, исследование производственной жизни изнутри, «глазами рабочего»...

Ремарка: «крамольный» вывод из анализа реальных производственных отношений или социального механизма развития экономики.

Вывод о существенном отставании производственных отношений советского общества от развития производительных сил был весьма отчетливо сформулирован в так называемом «Новосибирском манифесте» — докладе акад. Татьяны Ивановны Заславской на тему «Совершенствование производственных отношений социализма и задачи экономической социологии», прозвучавшем на межрегиональном научном семинаре «Социальный механизм развития экономики» (Новосибирск, 1983).

Социолог-рабочий не мог здесь ссылаться на этот доклад (хоть и располагал его текстом), поскольку тот был издан под грифом «для служебного пользования».

В то время «небрежность» в хранении этого засекреченного препринта, не говоря уж о его «распространении», квалифицировалось как нанесение серьезного ущерба государству, тем более, что, неведомыми и для его автора, и для его читателей путями, текст этот попал-таки за рубеж и обильно цитировался «враждебными голосами». Насколько мне известно, партийные взыскания в этой связи получили сама Т.И., в Ленинграде — В.А. Ядов, а для автора этих строк хранение на дому и изготовление нескольких машинописных копий указанного препринта оказались в 1984 г. одним из формальных оснований для официального предостережения органов госбезопасности и исключения из КПСС.

Правда, уже в марте 1985 г. (т. е. еще до начала «горбачевской перестройки») журнал «Знание-сила» (прежде всего благодаря усилиям его сотрудника Ирины Владимировны Прусс) сумел опубликовать краткое изложение указанного доклада (Знание-сила, 1985, № 3). Полный текст доклада акад. Т.И. Заславской 1983 г. был впервые «открыто» опубликован на русском языке в кн.: Заславская Т. И. Российское общество на социальном изломе: взгляд изнутри. М., 1997.

Что касается самого содержания доклада, то среди его выводов был следующий:

«...Все это (изложенное в докладе ранее. — А. А.) свидетельствует о том, что действующая система производственных отношений существенно отстала от уровня развития производительных сил (выделено мною. — А. А.). Вместо того, чтобы способствовать их ускоренному развитию, она все более превращается в тормоз их поступательного движения. Одним из проявлений этого служит неспособность производственных отношений обеспечить нужные обществу способы поведения трудящихся в социально-экономической сфере...» (Цит. по: Заславская Т. И. Социетальная трансформация российского общества. Деятельностно-структурная концепция. М.: Дело, 2002, с. 23).

Здесь стоит заметить, что классиками марксизма именно отставание «характера производственных отношений» от «уровня развития производительных сил» выдвигалось как главная внутренняя причина революционной смены общественно-исторической формации. То было «азбучное» положение исторического материализма (марксова учения об обществе), хорошо известное всем советским обществоведам.

Однако те немногие отечественные ученые (перечисленные выше), которые отваживались тогда заключать о наличии такого отставания в обществе «развитого социализма», — от прямых ссылок на К. Маркса и Ф. Энгельса в данном случае воздерживались, избирая, так сказать, неявную форму предсказания (предостережения от...) того, что бурно растущие производительные силы могут «взорвать» устаревшие, тормозящие их развитие производственные отношения, содержание «взломает» форму.

Так или иначе, указанный «крамольный» вывод социолог-рабочий сделал не первым, хоть и подошел к нему в общем самостоятельно, на основе всей совокупности результатов своего эксперимента. (Январь 2004).

...Наш собственный исследовательский опыт, подкрепляемый результатами других аналитиков, позволяет выделить два круга проблем, требующих решения. Позволим себе сказать — два непременных условия преодоления сложившегося отставания системы реальных производственных отношений от уровня развития производительных сил. Это:

а) дальнейшее совершенствование хозяйственного механизма, в частности, повышение заинтересованности работников и производственных коллективов в увеличении своего трудового вклада;

б)  дальнейшее развитие демократических начал, в частности, создание предпосылок для более широкого и действенного участия трудящихся в управлении производством.

Как будет показано ниже, эти два направления работы по совершенствованию социалистических производственных отношений тесно взаимосвязаны и взаимообусловливают друг друга. (Условно назовем первое из них «экономическим», а второе — «политическим»). Постановку вопроса об их соотношении, на примере исследования проблем развития и социальной эффективности социалистического соревнования, см. в нашей работе [3]. См. также [12]).

5.11.

«Мы в своем общественном развитии подошли сейчас к такому историческому рубежу, когда не только назрели, но и стали необходимыми глубокие качественные изменения в производительных силах и соответствующее этому совершенствование производственных отношений, — говорил тов. Ю.В. Андропов в своей речи на июньском (1983 г.) Пленуме ЦК КПСС. — Это не просто наше желание, товарищи, это объективная необходимость, и ее нам, как говорится, не объехать и не обойти» ([14] с. 9).

Примечание. Вот и Генеральный секретарь ЦК КПСС об «азах» марксизма вспомнил. Правда, в очень осторожной формулировке ему это спичрайтеры в уста вложили. (Соврем. примеч. — А. А.).

В конечном счете, все способы управленческого воздействия на рассматриваемые процессы могут быть отнесены к одной из трех групп: а) административно-ограничительные; б) идейно-воспитательные; в) экономически-стимуляционные. Все эти три линии ныне включены и находятся в сфере пристального внимания нашей партии.

Первостепенное значение для регулирования производственных отношений имеет изменение социально-экономических условий развертывания общественно-трудовой активности. В этом направлении важный шаг был сделан Постановлением ЦК КПСС и СМ СССР от 12 июля 1979 г. («Об улучшении планирования и усилении воздействия хозяйственного механизма на повышение эффективности производства и качества работы»). Истекшие четыре года (как раз совпавшие с периодом нашего наблюдающего участия в низовом звене, так сказать, в «капилляре» народнохозяйственного организма) дают автору основания для вывода-гипотезы о том, что предпринимаемые ныне меры по совершенствованию хозяйственного механизма пока что адаптируются — как социально-нормативной структурой производственной организации, так и ценностно-мотивационной структурой личности работника. Это происходит без сколько-нибудь значимой трансформации названных структур.

Наиболее заметным, при рассмотрении «изнутри», с позиции наблюдающего участника, было действительно бурно прогрессировавшее в эти годы внедрение бригадных форм организации труда (БФОТ). Однако приходится признать, что и оно имело ограниченные социальные и экономические эффекты.

На заводе, где работает автор, численность работающих в бригадах составляет около 60% от общего числа рабочих. По данным уже упоминавшегося социологического опроса рабочих (НИИКСИ при ЛГУ; 1982) из 400 опрошенных, ныне работающих в бригадах, а до этого — по той же специальности, но вне бригады, констатировали отсутствие позитивных изменений: — «в возможности планировать свою работу» — 52%; «в плане сокращения потерь рабочего времени» — 48%; «в возможности применить свои знания и опыт» — 58%; «в зависимости заработка от личного трудового вклада» — 64%; «в возможности влиять на ход дел на участке, в цехе» — 62%.

Наиболее замечаемыми самими рабочими положительными эффектами бригадного метода являются: — «развитие взаимопомощи, обмена опытом» — уверенно отмечено 54% из 800 опрошенных; «молодые рабочие быстрее осваиваются на производстве, овладевают мастерством» — 41%; «снятие, для каждого отдельного рабочего, проблемы деления работ на выгодные и невыгодные» — 39%.

К выводу о том, что все проводимые меры по совершенствованию хозяйственного механизма пока не дают желаемой отдачи, приходят, двигаясь «с другого конца», и управленцы-хозяйственники. (См., в частности, материалы «Круглого стола» журнала «ЭКО», где обсуждались 4-летние итоги перестройки хозяйственного механизма [15]).

5.12. (Настоящий параграф написан в соавторстве с Г.А. Климентовым).³¹

Есть основания утверждать, что не только практическое воплощение, но и сам по себе поиск базовой экономической модели хозяйственного механизма, адекватной требованиям современного этапа, пока далеко не завершены. Выскажем некоторые соображения на этот счет (стараясь не слишком выходить за рамки социологического предмета настоящей статьи).

Думается, что своего рода «солнечным сплетением» системы производственных отношений нашего общества является управление распределением, а ключевой проблемой — реализация социалистического принципа «От каждого — по способностям, каждому — по труду». Этот принцип, как известно, является специфическим для первой фазы коммунизма. Тов. Ю.В. Андропов в своей статье «Учение К. Маркса и некоторые вопросы строительства социализма в СССР» обращает внимание на так называемые «азбучные истины марксизма», с которыми «вообще следует обращаться бережно, ибо за непонимание или забвение их сурово карает сама жизнь» ([5а], с. 14). К таким «азбучным истинам» относятся взгляды Маркса на распределение. Согласно этим взглядам, напоминает тов. Ю.В. Андропов, при социализме каждый труженик «получает обратно от общества ровно столько, сколько сам дает ему»([13а], с. 19).

Пока нет условий для полного социального равенства, необходим строжайший контроль за мерой труда и мерой потребления. В поиске эффективных средств такого контроля, по нашему мнению, следует опираться на реальный (иногда трудный) опыт, накапливаемый в недрах производственной практики.

Важнейшей особенностью подрядных бригад (если, конечно, они созданы не формально) является то, что там заработок определяется реальным трудовым вкладом, видным каждому члену коллектива. Сам коллектив осуществляет контроль за соблюдением взаимного соответствия меры труда и меры потребления. Поднимемся, однако, несколько выше уровня бригады. Здесь обнаруживается многократно отмечавшийся парадокс: чем напряженнее план и, соответственно, выше реальный трудовой вклад коллектива, тем более коллектив проигрывает по сравнению с теми, кто вовсе к этому не стремится. В этом лишний раз убеждает опыт развития Щекинского метода в последние годы [18а]. Дело, как нам представляется, упирается в существующий порядок планирования фонда заработной платы и контроля за ней.

Отсутствие прямой связи фонда заработной платы коллектива с величиной его трудового вклада (при одновременной гарантии заработной платы каждому члену коллектива на основе тарифной ставки или оклада) порождает личную незаинтересованность в увеличении индивидуального и общего трудового вклада и безответственность за общие результаты работы. Как же установить эту прямую связь?

В условиях социализма главным измерителем конечного результата работы коллектива является цена произведенного продукта, установленная на уровне общественно необходимых затрат труда (за вычетом «чужого» труда (стоимость комплектующих изделий, полуфабрикатов, сырья, других ресурсов, а также амортизационные отчисления за износ оборудования, использование основных фондов). Иначе говоря — чистая продукция, вновь созданная трудом данного коллектива стоимость. В экономическом смысле именно эта вновь созданная стоимость есть конечный результат труда коллектива.

В чем же должна состоять оплата по этому «конечному результату»? Естественно принять, что такая оплата предполагает пропорциональное разделение овеществленного в продукте труда коллектива на две части: труд на себя (зарплата и отчисления в общеколлективный фонд предприятия) и труд на общество (отчисления в государственный бюджет для нужд общественного развития, реализация социальных программ и т. п.). Эти две составляющих цены всякого продукта (включающей, как уже отмечалось, и другие структурные компоненты) должны находиться в определенном, едином для всех производителей продуктов (и хорошо известном им!) количественном соотношении.

В. И. Ленин в свое время писал о необходимости строжайшего соблюдения «единой нормы в производстве и распределении продуктов» (Ленин В.И. ПСС, т. 36, с. 300). Мы полагаем, что функцию такой «единой нормы» на современном этапе социалистического строительства должна выполнять цена продукта, структурированная описанным выше образом.

Сразу оговорим, что сегодня цены образуются иначе и фонд зарплаты коллектива определяется не как вновь созданная стоимость за вычетом норматива труда на общество и отчислений в общеколлективный фонд, а (отвлекаясь от деталей) как средняя зарплата, исчисляемая на основе тарифных ставок и окладов, помноженная на штатную численность работников. Т. е. оплата продолжает быть привязанной к работнику (рабочей силе), а не к продукту труда.

Теперь посмотрим, что вытекает из возможности последовательного внедрения единой пропорции труда на себя и труда на общество в цене каждого продукта. В таком случае у любого хозрасчетного коллектива (будь то бригада, цех, предприятие, объединение) и фонд заработной платы, и отчисления в бюджет оказываются в прямой зависимости от реального трудового вклада (чистая стоимость, созданная коллективом). Чем выше этот вклад, тем выше размеры как отчислений в бюджет, так и фонда заработной платы вкупе с общеколлективными накоплениями. Получается, что выгодное коллективу выгодно и обществу, и наоборот.

В этой новой для себя ситуации трудовой коллектив, взятый в целом, обретает заинтересованность информировать плановые органы о своих действительных производственных возможностях (чего сегодня, как известно, нет. Но само по себе выявление этих действительных возможностей немыслимо без участия членов коллектива, рядовых работников (в чем они сегодня, как правило, не участвуют). Так могут возникнуть условия для естественного, органичного втягивания трудящихся в начальную и во многом определяющую сферу управления производством — планирование.

(Как показал проведенный одним из авторов этих строк анализ связей между ответами на различные вопросы анкеты в обследовании 4.000 ленинградских рабочих (исследование «Человек и его работа. 1976», под руководством В.А. Ядова), наиболее значимым для самоопределения работника в качестве «хозяина» или «не хозяина» у себя в цехе является такой момент участия в управлении производством, как возможность для рабочих влиять на составление плана своего производственного подразделения).

Думается, что лишь при этом условии и более высокие уровни планирования (сообразующие объективную информацию о производственных возможностях всякого данного коллектива с объективной же информацией об общественных потребностях в соответствующих продуктах и формирующие на этой основе сбалансированный план) смогут обрести «почву под ногами», а трудовой коллектив, выполняя этот реалистический план, сможет «зарабатывать себе заработную плату». И — сам же ее распределять в соответствии с трудовым вкладом каждого из своих звеньев.

Тут вновь не обойтись без участия самих трудящихся — теперь уже для распределения фонда зарплаты внутри коллектива (включая необходимые отчисления в общеколлективный фонд). Тогда отпадает необходимость множества регламентаций сверху, фактически выступающих формой установления цены рабочей силы (тарифных ставок и должностных окладов с неизбежно сопутствующими им множественными и противоречивыми премиальными системами). Оказывается избыточной и нынешняя система нормирования труда, которая по существу (как было показано выше) построена на личной незаинтересованности работников в технически обоснованных нормах.

В ведение первичных коллективов могут перейти и вопросы определения размеров индивидуальной заработной платы (внутри заработанного коллективом фонда заработной платы, исчисленного на основе норматива «труда на себя»), и вопросы установления индивидуальных норм выработки.

Решению задачи распределения заработной платы без «помощи» государственных тарифных ставок и окладов уже сегодня обучаются рабочие в действительно хозрасчетных бригадах. Опыт показывает, что и без участия нормировщика рабочие могут определять нормы и своевременно их пересматривать [16а]. Установление соотношений в оплате труда можно было бы осуществлять на основе рекомендаций государственных органов, в рамках коллективного договора. Нет сомнений, что практика найдет тысячи различных способов решения этой задачи, если принцип будет приведен в действие.

Не забудем оговорить, что отказ от тарифной системы как основы регулирования заработной платы вовсе не означает ни умаления роли государства в контроле за распределением, ни ликвидации гарантий в оплате труда. Все позитивные функции тарифной системы могут быть реализованы с гораздо большим эффектом при установлении нормативов зарплаты в ценах соответствующих продуктов. К тому же в лице членов хозрасчетных коллективов государство приобрело бы заинтересованных контролеров за мерой труда и мерой потребления.

Не исключена ситуация, когда коллектив по не зависящим от него причинам не заработает себе минимальный уровень зарплаты. По-видимому, компенсация должна осуществляться за счет специальных страховых фондов (по сути дела такая практика широко применяется и сейчас, при субсидировании «планово-убыточных» производств). При зарплате, существенно превысившей по тем или иным причинам общественно-нормативный уровень, государство могло бы применить прогрессивный подоходный налог.

Мы здесь не имеем возможности входить в обсуждение всех деталей данной экономической модели, выступающей, на наш взгляд, действительно социалистической альтернативой и директивно бюрократическим способам управления общественным производством, и разнообразным моделям так называемого «рыночного социализма». Да и сама эта идея требует дальнейшей разработки. Социологическая суть предлагаемого решения видится нам в действительной взаимоувязке «экономической» стороны совершенствования производственных отношений (эффективное стимулирование труда) с «политической» (демократизация управления производством). В этом — гвоздь всего дела.

Говоря о перспективах дальнейшего хода перестройки хозяйственного механизма, академик А. Г. Аганбегян отмечал (на «Круглом столе» журнала «ЭКО»):

«Самое трудное, по-видимому, будет заключаться в органическом сочетании усиления народнохозяйственной централизации, строгого соблюдения общегосударственных интересов со все более широкой самостоятельностью низовых хозяйственных ячеек, всемерной демократизацией управления и привлечением к участию в управлении широких масс трудящихся» ([15], с. 49).

Думаем, что описанная модель заключает в себе предпосылки для преодоления такой трудности.

(Более подробно эта модель рассматривается в наших работах: [4]; [9а]; [9б]. См. также: [5а]).

Примечание. Как известно, радикальные социально-экономические и общественно-политические трансформации нашего общества, приватизация средств производства и т. д. 10 лет спустя привели к реализации принципиально иной модели «хозяйственного механизма», чем та (в сущности, социал-демократическая), которая тогда представлялась авторам преодолевающей социально-экономические тупики «развитого социализма». (А. А. 2005)

5.13. (Настоящий параграф написан в соавторстве с С. Ф. Минаковой).

<…> В современных условиях отношение личности к своему собственному производственному поведению является противоречивым.

Выше отмечалось, что следование целому ряду социальных норм-стереотипов поведения, хотя и согласуется с ситуативными установками личности, однако пока еще осознается как «вынужденное» и не имеет сильного ценностного подкрепления. В частности, социальные ценности содержательного, осмысленного, приносящего общественную пользу труда, заинтересованности в его результатах, компетентности в своем деле («профессиональное достоинство»), ответственности (обиходно отождествляемой с массово одобряемым «единством слова и дела») остаются достаточно высокими в сознании личности. То же можно сказать о ценностях производственной самостоятельности, не урезываемой самоорганизации, возможности влиять на ход общественных дел.

Сам по себе отмеченный разрыв между различными уровнями ценностно-мотивационной структуры личности заслуживает неоднозначной трактовки. Он может интерпретироваться и как своего рода ценностная и социально-психологическая предуготовленность личности к смене стереотипов производственного поведения при соответствующих изменениях в общественных условиях труда.

Внутриличностный конфликт названных ценностей с реальными нормами социального поведения порой протекает довольно остро.

Личность приемлет разнообразные формы контроля за своей деятельностью, но болезненно переживает ситуации, когда ей «мешают» работать. Исследования, проведенные разными методами, позволяют усмотреть характерные признаки внутриличностной напряженности, своего рода «тоски» работника по полной трудовой и общественной самоотдаче.

Недостаток возможностей такой самоотдачи на производстве вытесняет интересы личности из трудовой сферы в сферу досуга, семьи, быта, потребления. Производственная деятельность в этих условиях приобретает для личности своего рода инструментальное значение создания материальных предпосылок для самоактуализации, самовыражения в других жизненных сферах. Это, очевидно, нежелательный социальный процесс, и приостановить, блокировать его возможно лишь за счет устранения сохраняющихся моментов отчуждения работника от процесса и результатов своего труда.

Отсюда вырисовывается в качестве задачи первостепенной общественной важности — задача гуманизации социального института общественного производства, не в узко-прагматическом смысле, предлагаемом буржуазной доктриной «человеческих отношений», а в смысле обеспечения общественных условий для полнейшего раскрытия сущностных сил человека в процессе коллективного труда.

Анализируя перспективы развития общественного производства в условиях ликвидации частной собственности, К. Маркс писал:

«Предположим, что мы производили бы как люди... Наше производство было бы в такой же мере и зеркалом, отражающим нашу сущность... Мой труд был бы свободным проявлением жизни и поэтому наслаждением жизнью... Во-вторых, в труде я поэтому утверждал бы мою индивидуальную жизнь, следовательно, собственное своеобразие моей индивидуальности. Труд был бы моей истинной, деятельной собственностью» ([13б], с. 35-36).

Фундаментальный тезис «Все для человека, все во имя человека!» может быть осмыслен также в плане своеобразного «удвоения» целей социалистического производства; не только создание материальных ценностей для удовлетворения постоянно растущих потребностей людей, но и создание возможностей для наиполнейшего раскрытия личностного потенциала работника, для развития его (работника) способностей.

Глубинная потребность личности в самоутверждении, саморазвитии и самообновлении в деятельности требует первоочередного удовлетворения в ключевой сфере социальной жизни, каковой является общественное производство.

(В постановке вопроса об особых, гуманистических функциях социалистического производства мы опираемся, среди прочего, на наш опыт специального исследования этих функций применительно к другим социальным институтам, в частности системы вечернего и заочного высшего образования. См.: [14а]; [14б]).

5.14. Обозрение современной экономической литературы убеждает в том, что та ситуация освоения новой техники, в которую оказался вовлечен социолог-рабочий, является типичной.

Так, специальное исследование на машиностроительных предприятиях Саратова показало, что разрыв между сроками получения нового оборудования и ввода его в эксплуатацию достигает одного года; период же от ввода в действие до достижения проектных показателей по мощности и эффективности составляет 3-5 лет, а в случае морального устаревания оборудования проектные показатели вообще не достигаются

 ([23], с. 55). По данным Л.С. Бляхмана, в тяжелом машиностроении в первый год реализуется менее 1% общей фактической эффективности новой техники, во второй — 2, в третий — 15, в четвертый — 32, в пятый

— 40% ([5в], с. 40).

История освоения координатно-револьверного пресса (ПКР) на Ленинградском заводе, описанная выше, может служить наглядным примером дезинтегрированности процесса технической инновации.

(Как отмечает А.И. Пригожин, «основное противоречие инновационного процесса — его дезинтегрированность, т. е. расхождение в нем между целями разного порядка. В тех или иных проявлениях это противоречие выступает во многих известных сегодня недостатках и неудачах нововведений» ([17], c. 24)).

Принято считать, что почти всякое новшество наталкивается на так называемые «психологические барьеры» недоверия, косности, «групповой самозащиты» и т. п. По нашему мнению, в основе всех этих явлений лежит противоречие интересов (соответственно — целей, мотивов, позиций) различных субъектов-участников инновационного процесса. Иначе говоря — отсутствие такого социального механизма, который обеспечивал бы не просто согласование, а совпадение этих интересов в том, что касается конкретного нововведения. Система отношений, отвечающая этому требованию, может возникнуть лишь на базе соответствующего хозяйственного механизма. Таким образом, выстраивается цепочка детерминаций:

хозяйственный механизм — групповые интересы участников инновации

— социально-психологические проблемы процесса нововведения.

(Стоит сравнить это с объяснительной гипотезой о расхождении целей участников инновационного процесса как главном препятствии в осуществлении всего этого процесса, выдвинутой в исследовательской программе ВНИИСИ «Нововведения в организациях». Причем, как справедливо пишут составители этой программы, «само расхождение есть следствие не столько психологических особенностей индивидов, сколько задаваемой извне системы показателей и критериев оценки и неадекватности организационных структур» ([11], с. 19)).

Специфическую особенность данного, рассмотренного нами случая технической инновации составляет включение в него экспериментального момента (позиция и поведение социолога-рабочего). Возьмем на себя смелость утверждать, что освоение нового оборудования было этим обстоятельством отчасти ускорено и оптимизировано... Своеобразие роли рабочего-исследователя в данной технологической инновации состояло, по-видимому, в сочетании существенного (и не тривиального) расширения сферы личной ответственности за конечные результаты этого процесса (что потребовало совмещения в едином лице функций наладчика, оператора, технолога, ремонтника и инструментальщика) со своего рода «прессингом» по отношению к инженерным службам или с повышенной требовательностью к качеству управленческих воздействий.

(В современной социологии организаций это последнее трактуется как «нетривиальный фактор» ситуационной структуры, складывающейся вокруг данного нововведения, фактор, формирующий своего рода «отрицательную направленность» в этой структуре, однако требующий закрепления и развития ([8а], с. 89).

Вместе с тем, рассматриваемый инновационный процесс сохранил свое фундаментальное качество «дезинтегрированности». Опыт показывает, что социально-нормативная структура производственной организации в современных условиях достаточно гибка, лабильна, «терпима» к разнообразным формам вненормативного, однако ценностно-обоснованного и ситуативно-оправданного поведения. С другой стороны, эта структура характеризуется высокой степенью устойчивости: трансформируясь в частностях, она сохраняет общий принцип своего функционирования. В этих условиях всякая локальная и узко-целевая социальная инновация (вроде нашего экспериментального нормотворчества) имеет шансы быть «переварена» указанной структурой и преобразована в соответствии с господствующими в данной среде нормами социального поведения.

Эффективной в плане преобразования всей системы социальных норм производственной организации может быть только радикальная и системная общественная инновация, сознательно направленная на устранение «разрывов» в ключевых социально-нормативных комплексах.

Низкая эффективность, а порой и обратный эффект разнообразных технических, и особенно — организационных и социальных нововведений на социалистическом промышленном предприятии, не должны, однако, обескураживать. Ибо всякая инновация, имеющая позитивную направленность, имеет также важный демонстрационный эффект обнажения общественных противоречий и глубинных причин неудачи. Опыт общественного осмысления этих причин накапливается. Возникают предпосылки для инновационных поисков на новом уровне глубины, масштабов, значимости.

(Разумеется, накапливается и разочарование. Однако сохраняется общественная потребность в преобразовании существующих форм функционирования производственной организации. И эта настоятельная потребность то тут, то там находит выход в новых прецедентах позитивного социального нормотворчества).

5.15. Выше отмечалось, что «нормализация» системы социальных норм производственной организации и соответствующие изменения в ценностно-мотивационной структуре личности работника имеют своим непременным условием направленное управленческое (партийно-государственное) воздействие на социально-экономические условия развертывания общественно-трудовой активности людей, совершенствование самой системы производственных отношений (в соответствии с совершающимися изменениями в производительных силах общества). Вместе с тем, решение указанных социальных задач представляется делом недостижимым лишь за счет шагов, предпринимаемых «сверху». Необходимо встречное движение «снизу». Реальных социальных эффектов следует, по-видимому, ожидать на пути соединения того и другого.

В этой общественно-исторической ситуации разнообразные проявления коллективной и индивидуальной «не вынужденной» инициативы (и прежде всего — в общественно-трудовой сфере) приобретают значение и смысл актов не только социального творчества, но и социальной ответственности.

«Хорошо, если бы каждый из нас чувствовал себя как вратарь на поле: за тобой никого нет, если ты мяч не возьмешь — команде гол», — пишет ленинградский рабочий А. Г. Солипатров ([20], с. 163).

Вопрос, однако, состоит в том, как этой инициативе «ставить себя» и развиваться в том социально-нормативном контексте, который она отчасти претендует изменить.

В ходе проводимого эксперимента нами предпринята попытка обоснования и индивидуального испытания научно-практического принципа адаптационного нормотворчества или социально-нормативных прецедентов. Этот принцип учитывает высокую инерционность функционирования общественного (в частности, производственного) организма и рассчитан на подготовку почвы для необходимых и, в известном смысле, неизбежных преобразований в нем.

(Понятие прецедента теоретически интересно разработано В.К. Тарасовым. Этот автор называет прецедентом «опыт причинно-следственной связи между реальным поведением и нормативной структурой, уточняющий или отвергающий общезначимую нормативную цель» ([22], с. 225). Различаются «активные» и «пассивные» прецеденты. Первые сознательно инспирируются субъектом, во вторых — субъект в лучшем случае играет роль «очевидца» или «жертвы». Возможны комбинации того и другого. Например, «активный с точки зрения инициатора прецедент может восприниматься как пассивный» ([22], с. 225). В нашем эксперименте преимущественно осуществлялись прецеденты активные по сути, но не претендующие быть воспринятыми в качестве таковых; ср. выше — рассуждение о «вынужденной инициативе»).

Выдвигаемый нами принцип адаптационного нормотворчества (социально-нормативных прецедентов) состоит в направленном, но не акцентированном расшатывании рутинного блока социальных (в частности, социально-производственных) норм-стереотипов поведения и в создании накапливающихся предпосылок для его обновления (замещения). Это может осуществляться путем ненавязчивого задания таких образцов индивидуального и коллективного поведения, которые хоть и расходятся с господствующими нормами-стереотипами, однако отвечают массовым ценностным ориентациям. [Здесь — выделено мною сегодня. — А. А.].

(К широко известным примерам коллективной реализации этого принципа, по-видимому, относятся Щекинский, Калужский, Акчийский и некоторые другие социально-экономические эксперименты. Однако в предпосылке их всегда лежит индивидуальная нормотворческая практика. Эта практика заслуживает специального социологического изучения и осмысления, а также научной разработки ее задач, форм, методов).

5.16. В заключение автор считает необходимым отметить, что им получен ряд методических результатов, связанных с разработкой и опробованием метода наблюдающего участия и моделирующих ситуаций (см. выше). Наконец, в мировоззренческом плане (или в плане выработки «мироотношения») эксперимент социолога-рабочего дает определенный материал для обоснования выдвигаемого автором принципа единства практической деятельности, рефлексии и игры как эффективного способа реализации активной жизненной позиции личности в современных условиях.

Литература

1. Алексеев А.Н. Применение метода включенного наблюдения в комплексном социальном исследовании (из опыта изучения сельской молодежи) / Молодежь. Образование, воспитание, профессиональная деятельность. Л., 1973.

2. Алексеев А.Н. Социальные проблемы развития и эффективности социалистического соревнования (по данным конкретно-социологического исследования) / Социальное и культурное развитие рабочего класса в социалистическом обществе (методические и методологические вопросы), часть 2. М., 1982.

3. Алексеев А.Н. Социальные нормы производственной организации и жизненная позиция личности (из опыта «экспериментальной социологии») / Проблемы социального познания и управления. Томск, 1982.

4. Алексеев А.Н., Климентов Г. А. Экономические аспекты участия трудящихся в управлении производством // Проблемы применения коллективных и коллегиальных форм управления на предприятиях (объединениях). Тезисы докладов. Таллин, 1980.

5. Алексеев А., Климентов Г. Для всех — как для себя! // Литературная газета, 1982, № 7.

5а. Андропов Ю. В. Учение К. Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР. М., 1983.

5б. Бляхман Л.С. Экономика научно-технического прогресса. М., 1979. 5в. Бобнева М. И. Социальные нормы и регуляция поведения. М., 1978.

6. Бутенко А.А. Противоречия социализма как общественного строя // Вопросы философии, 1982, № 10.

7. Гордон Л.А., Назимова А.К. Производственный потенциал советского рабочего класса: тенденции и проблемы развития // Вопросы философии, 1980, № 11.

8. Гордон Л.А., Назимова А.К. Социально-профессиональная структура современного советского общества: характер и направление перемен // Рабочий класс и современный мир, 1983, № 3.

8а. Дудченко В.С. Ситуационные структуры в организации / Структура инновационного процесса. Труды конференции. М., 1981.

9. Заславская Т.И. Экономическое поведение и экономическое развитие // ЭКО, 1980, № 3.

9а. Климентов Г.А. Преимущества бригады и условия их реализации / Опыт ленинградских предприятий по повышению эффективности использования основных производственных фондов. Материалы семинара. Л, 1981.

9б. Климентов Г.А. Роль цены в совершенствовании организации соцсоревнования / Совершенствование оптовых цен на продукцию машиностроения. Материалы семинара. Л., 1982.

10. Лапин Н.И. Актуальные проблемы исследования нововведений // Социальные факторы нововведений в организационных системах. Труды конференции. М., 1980.

11. Лапин Н.И., Пригожин А.И., Сазонов Б.В., Толстой В.С. Нововведения в организациях (общая часть исследовательской программы) / Структура инновационного процесса. Труды конференции. М., 1981.

12. Левин М. Молодежь и труд (размышления социологов и журналиста) // ЭКО, 1983, № 8.

13. Мазитова Р.К. Заработная плата и проблемы ее взаимосвязи с экономическими интересами (вопросы теории и методологии). Казань, 1983.

13а. Маркс К., Энегльс Ф. Соч. Издание второе. Т. 19. 13б. Маркс К., Энегльс Ф. Соч. Издание второе. Т. 42.

14. Материалы Пленума Центрального Комитета КПСС. 14-15 июня 1983 г. М., 1983.

14а. Минакова С., Алексеев А. Овладение специальностью и овладение собой // Молодой коммунист, 1982, № 10.

14б. Минакова С.Ф. Заочное и вечернее студенчество: способ жизни и социальные эффекты // ЭКО, 1983, № 6.

15. Нужна решительная перестройка // ЭКО, 1983, № 8.

16. Ольшанский В.Б. Личность и социальные ценности / Социология в СССР, т. 1, М., 1966.

16а. Парфенов В. Бригады // Правда, 27 июня 1983 г.

17. Пригожин А.И. Социология организаций. М., 1980.

18. Пригожин А.И. Межорганизационные ролевые позиции в инновационном процессе / Структура инновационного процесса. Труды конф. М., 1981.

18а. Радов А. Щекинский парадокс // Октябрь, 1982, № 4.

19. Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности. Л., 1979.

20. Солипатров А.Г. Глазами рабочего // Знамя, 1979, № 7.

21. Социально-психологические проблемы производственного коллектива. М., 1983.

22. Тарасов В.К. Порядок, прецедент, реорганизация / Проблемы управленческих нововведений и хозяйственного экспериментирования. Таллин, 1978.

23. Улицкий А.И., Друзин В.В. Эксплуатационная подготовка новой техники — самостоятельное звено производства // ЭКО, 1983, № 2.

24. Ядов В.А. Отношение к труду: концептуальная модель и реальные тенденции // Социологические исследования, 1983, № 3.

А. Алексеев, сентябрь 1983

Приложение

Рубрикатор для обработки протоколов наблюдающего участия «Человек в системе реальных производственных отношений» (1983)

A. Человек и его профессия (трудовой процесс)

1. Чем занимался на работе

2. Профессиональные достижения

3. Профессиональные неудачи

4. Профессиональные «открытия»

Б. Реальные производственные отношения

1. Кто чем занят в бригаде

2. Отношения «бригадир — рабочие»

3. Отношения «мастер — бригада»

4. Отношения между бригадами

5. Отношения «вспомогательные службы — рабочие основного производства»

6. Отношения «цеховая администрация — рабочие»

7. Самодеятельная рабочая технология

8. Проблемы нормирования и оплаты

9. Внедрение новой техники

10. ПКР и вокруг него

B. Социально-психологическая атмосфера

1. Внутрибригадные отношения и контакты

2. Разговоры, реплики, настроения

3. Мои незапланированные интервью

Г. Официальная общественно-производственная жизнь

1. Мероприятия, собрания коллектива и т. п.

2. Доска объявлений и распоряжений

3. Партийная жизнь

4. Социальные функции промышленного предприятия Д. Комплексные социальные сюжеты

**

<…>

Постскриптум к главе 11

Заметим, что в публикуемой здесь работе о «человеке в системе реальных производственных отношений», датируемой 1983 г., социально-трудовые отношения обсуждаются в терминах «двуслойности» социальных норм, имея в виду, как правило, противоречащие друг другу декларируемые «нормы-требования» и реально действующие «нормы-стереотипы поведения» (см. раздел 11.1).

В современной социологической литературе более распространена постановка вопроса о соотношении формальных и неформальных правил (и практик). Например:

«...Важный аспект структурирования трудовых отношений — их неформальная составляющая. Это устные, неявные и подразумеваемые правила, которым следуют работники и работодатели в разных областях заводской жизни и в личных взаимоотношениях. Соответственно формальные правила писаны, гласны и фиксированы.

Легитимность правил зависит не от степени их формализации, а от того, насколько они общеприняты, насколько им следуют в производственной практике... Также нельзя предполагать, что формальные правила более институционализированы, чем неформальные. Неформальные могут так же сильно, как и неформальные, предопределять поведение и взаимоотношения работников... Формальность имеет реальное влияние на социальные отношения только при условии, если она пропитана реальными практиками.

...И те, и другие (правила. — А. А.) могут изменяться в результате действий и практик социальных акторов (т. е. субъектов трудовых взаимоотношений), им присущи разные характеристики — они могут быть более или менее стабильными, более или менее гибкими или жесткими и т. п.» (Становление трудовых отношений в постсоветской России (Социологический анализ пяти случаев российского менеджмента в сравнении с практикой Канады и Германии). М.: Академический проект, 2004, с. 135-136).

Использовав разные методы эмпирического исследования, автор цитированной работы приходит к выводу о безусловном доминировании неформальных правил и практик над формальными — на всех (пяти) обследованных российских заводах; разумеется, с дифференциацией соотношения тех и других в менеджментах разного типа, однако — универсально для всех типов. При этом «неформальность трудовых отношений охватывает все сферы функционирования предприятий», будь то область организации труда и заработной платы, обеспечение качества труда, правила приема на работу и увольнения, поддержание дисциплины и т. д. (см. указ. соч., с. 297-299).

Подводя итог анализу этой проблемы, автор данного раздела коллективного исследования (Карин Клеман) пишет:

«...Неформальность существовала и при советской системе..., но сегодня она приобрела гораздо больший масштаб (! — А. А.) и, применительно к новой экономической и социальной обстановке, обрела иной смысл, более соответствующий западному понятию флексибельности. Самый подходящий русский эквивалент — “пластичность”. Пластичность указывает на способность человека сгибаться под давлением системной реструктуризации, не ломаясь и не сопротивляясь под угрозой потери своего “Я”. При этом высокоресурсные довлеют над слабыми в навязывании своих правил. Такими ресурсами... являются не только материальный капитал, но и связи, знание, мобильность, способность ориентироваться в ситуации с большой степенью неопределенности» (Указ. соч., с. 189).

Может показаться парадоксальным, что в российском обществе «развитого социализма» в данном аспекте имело место своего рода «опережение» определенной глобализационной тенденции. (Апрель 2005).