Цикл «Драматическая социология и наблюдающее участие» на Когита.ру был начат перепечаткой фрагмента из электронной переписки В.А. Ядова и Д.Н. Шалина (2010-2014), относящегося к «драматической социологии» А.Н. Алексеева, с комментарием последнего в виде извлечений из двух статей А. Алексеева в составе так называемой «Дискуссии через океан» (2011-2013). Эта первая публикация на Когита.ру называлась: Драматическая социология глазами Д. Шалина, В. Ядова и А. Алексеева

Вторая публикация называлась:  Драматическая социология глазами В. Ядова и А. Алексеева.  В нее вошла статья А. Алексеева «Наблюдающее участие и его синонимы» (2006), ранее публиковавшаяся в интернете, а также в журнале социологических и маркетинговых исследований «Телескоп» (2012).

Третья публикация  -  А. Алексеев. Что сказать мне удалось – не удалось – включала одноименный текст, написанный в 2001 г. и впервые опубликованный в: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 2. СПб.: Норма, 2003.

Четвертая публикация - Натурные эксперименты и пристрастное знание включает в себя переписку Д. Шалина, А. Алексеева и Б. Докторова на темы, релевантные содержанию данного цикла.

Пятая и шестая публикации в рамках цикла «Драматическая социология и наблюдающее участия»  - А. Алексеев. Познание действием (Так что же такое “драматическая социология”?) (начало; окончание) - воспроизводят статью автора этих строк, впервые опубликованную в журнале «Телескоп» (2006), а позднее в журнале «7 искусств» (2013).

Седьмая публикация - Так что же такое «драматическая социология»? Продолжение темы  - возвращает к материалам, опубликованным нами на Когита.ру два года назад, но с тех пор наверняка уже забытым даже заинтересованными в этой теме читателями.

Среди них:

- Познание действием. От автора - сегодня, 30 лет спустя

- А. Алексеев, А. Кетегат. Про «Серегу-штрейкбрехера» и не только о нем (начало; окончание).

Восьмая, девятая и десятая  публикации, включают извлечения из авторского цикла «Письма Любимым женщинам» (1980-1982), представленного в главах 2 и 3 книги: А.Н. Алексеев. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Тт. 1-4. СПб.: Норма, 2003-2005. См. эту композицию также в журнале «7 искусств».

В одиннадцатой и двенадцатой публикациях, под общим названием:  А. Алексеев. Выход из мертвой зоны, -  был предъявлен одноименный авторский цикл, вошедший в главу 5 книги «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия». Они посвящены событиям «эксперимента социолога-рабочего», имевшим место в первой половине 1982 г., т. е. являются прямым продолжением «Писем Любимым женщинам» (см. выше).

Тринадцатая и четырнадцатая публикации  – под общим названием  «Эксперимент, который исследователем не планировался», - посвящены «делу» социолога рабочего (исключение из партии и т. п.; 1984).

Пятнадцатая публикация - «Как меня исключали из Союза журналистов» -  продолжает тему двух предыдущих.

Шестнадцатая, семнадцатая и восемнадцатая  публикации посвящены событиям жизни автора (и не только его!) 32-летней давности, однако вовсе не лишены актуальности, как можно убедиться. Поскольку они (эти события) относятся к 1984-му году, общим названием этих трех публикаций является: «Жизнь в «Год Оруэлла»».

Девятнадцатая и двадцатая публикации, под общим названием «Инакомыслящий» или «инакодействующий»?»,  продолжают тему «необходимой обороны» социолога-испытателя – в плане борьбы за собственную общественную реабилитацию (восстановление в КПСС и т. п.), или, можно сказать - применительно к тому времени - в плане защиты собственного достоинства, ущемленного государственными и партийными органами.

Двадцать первая и двадцать вторая  публикации имеют общим названием: «Научно-практический эксперимент социолога-рабочего и его общественно-политические уроки». Они посвящены обстоятельствам жизни социолога-испытателя в контексте событий начинающейся общественной Перестройки.

Двадцать третья публикация («Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Положения, выдвигаемые «на защиту»») составлена из теретико-методологических (и отчасти – мировоззренческих) положений автора, которые, буде он сочинял докторскую диссертацию, он выдвинул бы «на защиту».

Двадцать четвертая публикация посвящена соотношению «драматической социологии», «социологической ауторефлексии» и «автоэтнографии». Она также включает в себя текст статьи социолога Дмитрия Рогозина «Автоэтнография: как наблюдения за собой помогают в социологических исследованиях?», впервые опубликованной на сайте postnauka.ru (май 2016).

См. также более раннюю публикацию на Когита ру: Алексеев vs Рогозин. Об автоэтнографии и «драматической социологии»

Двадцать пятая публикация предъявляет работу коллеги автора этих строк, доктора социологических наук, заведующей кафедрой факультета социологии Самарского государственного университета Анны Готлиб, опубликованную 12 лет назад (Социология: 4М. 2004. № 18) и специально посвященную истории, теории и методологии «автоэтнографии».

Двадцать шестая и двадцать седьмая – публикации настоящего цикла, под названием: «А. Алексеев. Драматическая социология. Академический формат», -  включает ранний опыт научного описания «эксперимента социолога-рабочего, предпринятый еще во время «полевого этапа» этого эксперимента (1983), предназначавшийся для опубликования в одном из научных сборников того времени. Первоиздание  – в сокращенном виде состоялось лишь значительно позже – в 1989 году (Алексеев А.Н. Человек в системе реальных производственных отношений (опыт экспериментальной социологии) / Новое политическое мышление и процесс демократизации.  М.: Наука, 1989). Полный текст статьи (оригинал 1983 г.) вошел в состав тома 3 книги: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. СПб.: Норма, 2003-2005.

Очередные 4 публикации (двадцать восьмая, двадцать девятая, тридцатая – нынешняя, и тридцать первая) образуют мини-цикл, посвященный будням производственной жизни, расматриваемой изнутри, «глазами рабочего», освещаюший события 1984-1985 гг., когда прошло уже свыше пяти лет с момента начала «эксперимента социолога-рабочего». 

Этот мини-цикл - "Страсти человеческие и производственные" - опубликован также на страницах журнала «Семь искусств»; Из записок социолога- рабочего (Начало; окончание)

А. Алексеев. 27 октября 2016

**

СТРАСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ И ПРОИЗВОДСТВЕННЫЕ
ИЗ ЗАПИСОК СОЦИОЛОГА-РАБОЧЕГО

Из книги: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 3. СПб.; Норма, 2005

(Продолжение 2)

<…>

5. О дневных личных заданиях

Из «Производственных дневников» (сентябрь 1985)

<...> Система индивидуальных производственных заданий — особенность бригадной формы организации труда на «Ленполигрaфмаше». Размер задания (как правило, неизменный в течение года) — это рублевый эквивалент коэффициента трудового участия, или доли работника в общебригадном заработке. У нашей бригады месячное задание на всех — порядка 2.100 руб. То есть — за день мы все вместе вырабатываем рублей на 100, что должно соответствовать сумме наших дневных личных заданий.

При этом внутри бригады индивидуальную выработку уже никто не учитывает. Важно выполнить бригадный план (задание). И тогда каждый получит зарплату на уровне своего месячного личного задания (дневное, помноженное на количество рабочих дней) плюс премия — 30% от заработанного (если не было прогула и т. п.).

Размер задания каждому поначалу было принято обсуждать в бригаде, в начале года, перед тем, как это утвердит начальник цеха. В нынешнем году — бригаде обсуждать не дали, а просто было доведено до сведения, кому что назначено администрацией.

«Задание» — своего рода обобщенная характеристика квалификации, опыта, стажа, личного мастерства, престижа рабочего. Это то, что он должен был бы и мог бы заработать в порядке индивидуальной сдельщины. Что, впрочем, было бы гораздо труднее, не будь он в бригаде, где «внут-рибригадный маневр», «партизанщина», обобществленная самодеятель-

ная технология открывают значительные резервы роста именно коллективной (а не индивидуальной!) производительности труда.

В общем, дневное производственное задание — это тот гарантированный уровень заработка, за который рабочий «подряжается» работать в бригаде (при том, что последнее слово остается за администрацией).

Распределение дневных личных заданий в нашей комплексной (по преимуществу — слесарной) бригаде на сегодня — следующее:

— Анатолий Сыцевич (бригадир) — 11,7 руб.; Василий Николаев — 11,0; Евгений Рыжов — 11,0; Сергей Русинов — 11,0; Алексеев — 9,0; Михаил Гущин — 9,0; Виктор Носов — 8,3; Сергей Изотов — 7,5; Николай Реутов — 7,5; Татьяна К-ва (гравер) — 6,8.

Так называемый «встречный план», как правило, выше дневного личного задания на 0,2 руб. Его «назначает» ЭВМ (рабочего, разумеется, не спрашивая).

В комплексной бригаде И. В-ва [И. В. Виноградов. — А. А.], такого же профиля, работающей рядом, уровень дневных производственных заданий несколько выше, чем в нашей: от 12,9 до 8 руб. (если не считать новичков). Отчасти это — дань опыту и престижу бригадира, работающего на заводе свыше 30 лет. <...>

(Записано в сентябре 1985 г.)

6. Собрались вокруг стакана...

Из «Производственных дневников» (март 1986)

<...> В нашей бригаде 003 есть обыкновение отмечать последний день работы очередного отпускника. Выдерживается этот обычай не строго; инициатива обычно исходит от самого отпускника. Бывали и перерывы в традиции (сейчас не соображу, связанные или нет с мерами по борьбе с алкоголизмом).

Перед новым (1986-м) годом меня пригласили — в отпуск уходили сразу двое — Сергей И. и Сергей Р. Я тогда уклонился.

А 31 января был последний день моей работы перед отпуском. Помню, у меня по мелочи назанимали под этот день Миша Г. и Вася Н., в общей сложности рублей 12. Утром я предложил их истратить на мои «проводы», пообещав добавить еще до 2-х бутылок.

Дело осложнилось сложными перерасчетами: долг Васи почему-то должен был отдать Миша, которому сам Вася был должен. Но Миша успел хлебнуть с утра, в итоге был удален с работы (вместе с не возвращенным мне долгом), в итоге коллективное мероприятие оказалось под вопросом.

Выход нашел тот же Вася (как-никак должный мне), заняв десятку у Люси К. Я добавил. Как обычно, собрались у гаражей (Вася, Сергей, другой Сергей, Витя, Толик и я). Как раз хватило 2-х бутылок водки, за которыми успел сбегать наш «Меркурий» — Витя.

Собрались вокруг стакана в начале пятого, а без четверти пять уже разошлись, как это обычно и бывает.

У этих гаражей приходилось раньше встречаться и в составе другой бригады. Вообще, там обычно собираются «по поводу», трудовым коллективом, а не просто так (для этой последней цели ходят в другое место, «на бочку»).²⁵

...По возвращении из отпуска узнаю о ЧП в нашей бригаде, приключившемся 28 февраля, в мое отсутствие, когда ставил такие же две бутылки, на ту же компанию, уходивший в отпуск Витя Н. Место и время мероприятия были те же, что и месяц назад. Четверых (Витю, Сергея Р., Васю Н. и Мишу Г.) забрал у гаражей милицейский капитан с двумя бри-гадмильцами без повязок (дружинники обычно выходят позже).

Должны были к этим четверым подойти еще двое («Бугор» Толя и Сергей И.), да чуть опоздали, так что товарищей загребли буквально у них на глазах. В итоге «в историю» попали лишь 2/3 нашего бригадного «ядра» (молодежную периферию бригады на такие мероприятия звать не принято), а не все «ядро» целиком. Повезло!

Облава была приурочена ко дню аванса (28-е), и не ошиблись.

Заглотнуть стакан успел только Серега Р. Миша и Вася выпить не успели. Витя — тоже, правда, он держал в руках сумку с бутылками и пирожками.

В оперпункте на Кировском (ныне – Каменноостровский пр. – А. А.) были составлены акты, выписаны штрафы (на этот день, видно, были запланированы...). Вите — 30 руб., Мише — 20, Васе — 30 (последний подписывать не стал, но это мало что изменит). А враз захмелевший от огорчения Сергей был отправлен в вытрезвитель.

Наутро Сергей Р. не досчитался в карманах всего аванса (80 руб.), так что его материальные потери оказались максимальными.

«Телеги» на ребят еще не пришли, но случай уже известен цеховому начальству, поскольку когда забирали Сергея, это почему-то видел зам. нач. цеха Н. Ярош.

Однако, повезло же двоим опоздавшим!.. А Алексеева — так просто бог уберег. <...>

(Записано в марте 1986 г.)

7. «Привязал себя...»

Из «Производственных дневников» (апрель 1986)

<...> День 18 апреля 1986 г. ознаменовался новым моим «техническим творчеством».

Еще два года назад я приспособился работать за своим ПКР, сидя на сборном сооружении из металлического ящика и вращающегося слесарного сиденья. Чтобы было куда девать колени, снял кожух координатного стола. Каждую пятницу прячу сидение под координатный стол, а кожух — ставлю на место (приборка!). А то ведь стоя за станком по восемь часов каждый день, можно и «без ног остаться».

Естественным следствием этой «рационализации» рабочего места стало (давно!) то, что поворачиваю рукоять воздухоподачи (для зажима заготовки), от себя — не рукой, а коленом. Чем, кстати, освобождаю руку для другого рабочего движения в это же время. А вот обратно (чтобы высвободить заготовку) я эту рукоять пять лет поворачивал — рукой. Для чего надо каждый раз опускать руку от пульта вверху — вниз, под координатный стол.

Но можно же привязать к рукояти веревку или провод так, чтобы и обратно, для перекрытия воздухоподачи, двигать эту рукоять коленом же, к себе! Давно уже этот рабочий прием используется Г. Богомоловым, на фрезерном станке. А тут и меня осенило (сегодня!). Нашел обрывок провода...

Если раньше я сравнивал свою рабочую позу с велосипедной, то теперь чем-то напоминает кавалериста. Сижу в седле, а правая нога — в стремени. «Привязался!.. (в смысле — привязал себя)», — как всегда точно отметил Стас.

Вообще — все заметили, всякое новшество замечается. Смеются: «Голь на выдумки хитра!». Действительно, высвободив правую руку на эти секунды, я теперь успеваю, во время холостого хода револьверной головки, обеими руками не только снять со станка готовую деталь, но и поставить новую заготовку!

Теперь все ручные операции «втискиваются» в машинное время. То есть — и нереальную норму можно перехитрить!..

А норма для той детали, которую я штамповал сегодня, уже такова, что почти совпадает с технически заданным временем полного оборота револьверной головки (1 мин.)! Головку-то быстрее крутиться не заставишь. Спрашивается, когда же ее еще останавливать, фиксировать (до десяти раз) и производить удары?!

...Тут возникает Вася Н., со своим предложением (уже вовсе не техническим). Оказывается, он уходит в отпуск. И, в отличие от некоторых, Вася принес с собой! И не надо, как в минувшем марте кружить вокруг рокового места у гаражей, где за месяц до этого погорело чуть не все «ядро» нашей бригады [см. выше. — А. А.]. Не надо искать на улице стакан и где бы его опрокинуть!

Стало быть, состоится — ритуал, хоть и наспех, зато без помех. Сергей Р., больше всех «пострадавший» тогда, в феврале, похоже, всерьез завязал (или зашил ампулу?). Остались четверо, включая самого «именинника». Мы выполнили обряд в раздевалке, после окончания смены, уже переодевшись.

После стакана белого Васе больше «не надо», а Мише Г. — больше «нельзя»... Пришлось нам с «Бугром» [бригадиром. — А. А.] еще — по полстакана, чтобы добро не пропадало.

<...> Вышли с завода с Мишей Г. [ныне покойным. — А. А.]. Я ему говорю:

— Слушай, Миша, чего я удумал. Вот ты помнишь, как я спрашивал на собрании мастера Гошу, а потом на «едином Политдне» начальника отдела НОТиУ Плитмана (это было не далее как накануне) — насчет пересмотра норм на моем станке?

— Помню, — говорит Миша. — Ты их в угол загнал. Очень хорошо спросил!

— Так вот, — говорю, — я собираюсь подать такое заявление. Ты меня слушаешь?

— Ага!

— Нормы на ПКР за два года срезаны в среднем вдвое. Так?

— Так!

— Без всяких усовершенствований техники или организации, т. е. необоснованно!

— Конечно!

— Но мне же надо как-то выполнять задание! Пришлось кое-что придумать... (Чего только за пять лет ни придумал, включая и сегодняшнее «стремя»!). Вот и предлагаю: записать на мой и бригады «накопительный счет» соответствующую экономию. И даже, пожалуй, выплатить положенное вознаграждение...

Мише чрезвычайно понравилась моя хмельная идея (у самого-то, бедолаги, руки связаны: не покачаешь права — с его загулами!). <...> Еще раз, другими словами, суть идеи:

— не то чтобы, мол, я придумал, а теперь, «из патриотических побуждений», прошу срезать нормы (на что провоцирует рабочих-сдельщиков новая форма соревнования). А — раз уж срезали необоснованно, то пришлось напридумывать. И тем самым как бы обосновать ваши произвольные нормы «задним числом»...

Так будьте любезны: все мои усовершенствования — учесть! Ведь только ими и обеспечен рост производительности труда на ПКР аж в два раза. Понятно?! <...>

(Записано вечером того же дня, 18.04.86)

8. О коммунистических субботниках

Из «Производственных дневников» (май 1986)

<...> На протяжении шести с половиной лет работы на заводе я (как и все) выхожу в апреле на Ленинский коммунистический субботник.

Начиная с 1983 г. я участвую в субботниках в качестве рабочего-сдельщика. Это значит, что в моем расчетном листке работа на субботнике, не будучи учитываема в количестве отработанных часов, учитывается в заработке, который номинально увеличивается на одну дневную выработку (плюс соответствующая ей премия). А потом эта сумма удерживается из заработка (ведь на коммунистическом субботнике работают бесплатно!).

Удержание в расчетном листке обозначено кодом 91, который расшифровывается как... «погашение ссуд на жилстроительство»! Спрашивал: как это понимать? Говорят: когда-то этот код был введен для погашения ссуд, а потом — переадресован фонду коммунистических субботников. (Интересно: а погашают ссуды теперь по какому коду?).

Поскольку на субботнике, как и вообще по субботам, по неписаному правилу, работают не больше четырех часов (приходят не к 7-ми, а к 8-ми, а уходят в 12; ведь «добровольно»!), то получается, что удерживают больше, чем можно реально сделать.

Вообще-то, действительно произведенное на субботнике не имеет никакого отношения к нарядам, которые закрываются этим днем — за работу, выполненную, понятно, раньше (наряды на сделанное на субботнике, соответственно, будут закрыты потом!). Такая рассогласованность труда и учета — вполне закономерна: ведь наряды закрываются лишь на готовую (к отправке на сборку) продукцию. «Незавершенка» в нашем, механическом цехе отдельному учету не подлежит.

«Липой» здесь является вовсе не это естественное несовпадение того, что в данный день сделано, и закрытых нарядов. Настоящая липа — это так называемый «экран коммунистического субботника» на стенде, где отмечается якобы кем-то учтенная выработка бригад и участков в рублях... за каждые 2 часа!

Практически на субботнике успевают сделать не больше и не меньше, чем за 4 часа любого трудового дня. Но, скажем, в апреле за счет лишнего дня (Ленинского субботника) появляется возможность закрыть нарядов на большую сумму, чем в другие месяцы. Поскольку удерживают выработку не за 4 часа, а за полный рабочий день, это и воспринимается рабочими как «удержание за субботник».

Года два-три назад придумали было считать, что на субботнике успевают выполнить якобы не одно, а полтора сменных задания (тогда удержание еще увеличилось бы!). Но, ко всеобщему удовольствию, дальше разговоров об этом дело не пошло.

На Ленинский субботник обычно выходят все. И приплюсовывают, и удерживают — у всех, т. е. у каждого отработавшего. (Вроде, было несколько случаев, когда удержали у того, кто почему-то в этот день не вышел... Но то был просто административно-учетный недосмотр).

Согласно сохранившимся у меня расчетным листкам, на Ленинском субботнике в 1984 г. я «заработал» (т. е. у меня было удержано) 10,75 руб., в 1985 г. — 10,19. Нынче, в 1986 г. — 12,42 руб. Столько, стало быть, я зарабатываю (с учетом премии) в среднем за один рабочий день.

Кроме Ленинского коммунистического, бывают еще субботники в честь знаменательных дат (например: в честь 40-летия Победы, в честь открытия Съезда). На них выходят уже не все. Расчет производится аналогично Ленинскому. То есть — приплюсовывают и тут же удерживают дневную выработку.

Субботник — лишь одна из форм организации работы по субботним дням. Более распространена, понятно, форма обычных сверхурочных, когда на полдня в субботу выходят те, кто поддался на уговоры администрации. Отработанное время отмечается на проходной, в специальном «талоне-увольнительной», компостером, и оплата производится — из расчета этого времени, с небольшой приплатой.

Раза два-три за эти годы бывало, что суббота объявлялась рабочим днем по приказу директора завода. Причем отгул потом добавляется к отпуску. В таких случаях обязаны работать все, и — полный рабочий день. Но это, понятно, тоже не субботник.

Новую «мутацию» составил субботник 24 мая 1986 г. Он — в фонд помощи пострадавшим при аварии на Чернобыльской АЭС. Было решено, что в этот фонд каждый внесет по 5 руб. (независимо от того, выйдет ли на субботник). На субботнике же он имеет возможность «заработать» эти деньги, и даже несколько больше. (Для контроля за отработанным временем здесь тоже пробивали компостером «талон-увольнительную»).

...В пятницу, 23 мая я работал в вечер, и не у кого было взять талон на завтра. В субботу, уже отработав 2 часа, сообразил, что эдак мой выход окажется не учтенным. Взял талон у мастера. Тот «вручную» отметил в нем, что я вышел на работу в 8 час., а уход (12-30) я пробил компостером. Таким образом, к моей зарплате будет приплюсовано около 5 руб. и потом удержаны те же 5 рублей.

(Строго говоря, к фонду помощи пострадавшим в Чернобыле этот «субботник» прямого отношения не имеет. Ведь удержания будут производиться у всех тех, кто расписался на листе, а не только у тех, кто отработал).

На этом субботнике народу было очень мало (из нашей бригады — всего трое, включая меня). В фонд Чернобыля по 5 руб. внесли все. <...>

(Записано в мае 1986 г.)

9. Июльские аккорды

Из «Производственных дневников» (июнь-декабрь 1986)

В пятницу, 13 июня 1986 г. после обеда сам генеральный директор вызывал к себе бригадиров с нашего участка. Ибо — на нас сейчас все сошлось. Нам предложено... выдвинуть перед администрацией условия, на которых мы беремся в авральном порядке выполнить все необходимое в июне для сборки в 10-м цехе! Случай небывалый — рабочих спрашивают: каковы ваши требования?

Всего вариантов, вырисовавшихся после встречи бригадиров с директором, — три:

1) Закрывать хоть сто пятьдесят процентов задания. Бешеные заработки, а в январе будущего года... резанут нормы так, что закачаешься.

2) Аккорд, как называет это мой бригадир Толик [он же — А. С., он же — «Бугор». — А. А.], т. е. подряд. Бригады гарантируют своевременную сдачу всей нужной номенклатуры, а администрация гарантирует небывалую премию.

3) Оплата сверхурочных (вечера, субботы, может быть, даже воскресенья!), как минимум, в двойном размере (а не так, как сейчас, лишние полтора рубля за выход в субботу).

Обсуждаем ситуацию сначала по двое, по трое. У «Бугра» — ум враскорячку: чего конкретно запрашивать? Бригадиры (А. С. и И. В.) совещаются, стоя рядом с моим станком. Я предлагаю — давайте всех соберем! Принимается. За четыре года, что я работаю в бригаде, не было такого, чтобы собрание сразу двух бригад, да еще без мастера... Игорь В. дает «вводную». Первый вариант (кстати, это предложение директора) с ходу отвергается всеми. Знаем мы эти штучки! Второй вариант, отчасти исходивший от Толика (хоть сам же он его и опровергал!), тоже не годится. Во-первых, не ясно, какую премию запрашивать. Во-вторых, есть опасность, что сорвут график не по нашей вине, и окажемся с носом.

Сошлись вроде на 3-м варианте. «Упираться рогом». Лишняя десятка за субботу, и вся недолга! Толик пошел к начальнику цеха сообщить о наших предложениях. Реакция остается пока неизвестной. К концу дня мастер Гоша, как обычно, пришел «уговаривать» выйти в субботу. Тут уж даже те, кто и так бы вышел, потребовали ясности. Снова наш «Бугор» идет к начальнику. Тот не может «решить вопрос» без директора. От себя нач. цеха жалует каждому, кто выйдет в субботу, дополнительно по пятерке из фонда мастера. Услышав о такой «милости», кто-то (уж не я ли?) произнес: «Что ж, подождем десятки из фонда директора...».

В субботу, 14 июня из двух наших бригад вышли только оба бригадира. Разумеется, не ради лишней пятерки, а в силу «сознательности».

<...> Под давлением обстоятельств, администрация от 1-го варианта продвинулась ко 2-му. Утром в среду, 18 июня всю нашу бригаду очень решительно собрал бригадир и сказал, что, если сделаем то-то и то-то, будет на всю бригаду сверхнормативная премия — 200 руб. Ну, ясно, что понадобятся эти «субботы» до конца месяца. А подробности — не проговариваются... Но вроде дали себя уговорить, ладно!

К концу дня выясняется, что этот «подарок» (в среднем по 30 руб. на брата), похоже, будет нам стоить того, чтобы до конца месяца, т. е. почти две недели, вкалывать до 8-ми вечера (т. е. 12-часовой рабочий день!). А в субботы — не по 4 часа, как обычно, а часов по 10. Хорошенькое дело! Все же, раз уж обещали, остаемся в среду после 16 час., вшестером — «ядро» бригады: Толик, Вася, Сергей Р., Миша, Витя и я...

<...> Где-то между 19 и 20 час. назревает общее раздражение, подогретое выданными нам «талонами-увольнительными» для сверхурочных работ (откуда как будто следует, что мы просто — работаем сверхурочно, а никакой не «аккорд»). На-ду-ва-тель-ство! Перед уходом велим Толику еще раз уточнить условия.

В течение следующего дня (19 июня, четверг) новой информации не поступало. Толик, может, и спрашивал, но либо ему не дали гарантий, либо он «не сумел» их до нас донести... Тем не менее, он рассчитывал, что мы все останемся, как накануне. За пять минут до конца смены я подошел к собравшимся в кучку Васе, Мише и Сергею: ну что, остаемся? А им только и не хватало четвертого, чтобы плюнуть и уйти. Остались — «Бугор» и Витя. Счет 4 : 2.

Толик, похоже, от меня — не ожидал... Но я действовал «как все».

Впрочем, не скрывая и собственного рабочего самосознания. В пятницу, 20 июня начался новый тур переговоров «в верхах». Администрация с бригадой разговаривать побаивается, только с бригадиром. «Бугор» объясняет каждому порознь, что дело — «верняк», закроют нарядов, согласно заданию, плюс еще почти на тысячу рублей! Мда. На подряд это не похоже... Скорее 1-й, с порога отвергнутый нами вариант.

Предложение представляется все же соблазнительным, хоть и опасным для будущего — ведь такое перевыполнение плана никакими сверхурочными не «оправдаешь»! А стало быть — есть повод в будущем году существенно ужесточить нормы... Но это когда еще, а тут сразу — большой куш!

Ситуация такова, что и нам деваться некуда, и администрации. Никакие «варяги» (вроде присланных «в помощь» сборщиков из 10-го цеха) с этой нашей работой не справятся. Администрация не может не закрыть наряды, если не хочет провалить план.

Бригадир ведет переговоры с каждым в отдельности. Я предлагаю провести очередное собрание (за эту неделю чуть ли уже не третье!). Как настроены остальные — я не знаю и не разрешаю себе заранее узнавать.

На собрании с предложенными условиями соглашаются все, кроме меня. Я объясняю, что согласился бы, кабы администрация не темнила, как поступает уже целую неделю, а подписала с бригадой взаимообязывающий договор — «подряд», «аккорд» (называйте как хотите!). А так — доверия все это не вызывает. Но наш «Бугор» умеет выколачивать из администрации деньги, но не письменные договоры.

Дело осложняется тем, что именно мой ПКР — чуть ли не главный гарант выполнения этого, так называемого «подряда» с нашей стороны. И вроде не так уж много на моем станке и работы... Но самая ответственная и, вместе с тем, денежная (лицевые панели, каркасы!). Мы с бригадиром — уважающие друг друга оппоненты. Он говорит, что «аккорд» состоится, даже если кто-нибудь (в данном случае я) и откажется. Я говорю, что панели на моем станке уже настроены, и если сам Толик отштампует их в субботу, то в понедельник днем (без всякого «аккорда»!) я и каркасы ему налажу. Штампуй себе их вечером!.. То есть— отказываясь из принципа, я никому руки не выламываю. Хоть «Бугру» за моим ПКР придется и не сладко. Мой отказ встречен с пониманием. Ведь «аккорд» — дело добровольное!

В субботу, 21 июня, я, неожиданно для всех (в том числе и для самого себя), не взяв талона накануне, вышел на работу. Бригадир с удовольствием уступает мне место за станком. Штампую сам налаженные накануне лицевые панели. В эту первую «сверхаварийную» субботу надумали работать с 7-ми до позднего вечера. Похоже, что все так и вкалывали. Что касается меня, то я пришел, как в обычную субботу, к 8-ми и закруглился к 12-ти, сделав изрядную часть производственной партии. Уходя, спросил бригадира: «Когда тебе нужны панели?» — «В среду». — «Хорошо, будут!».

Во избежание недоразумений, я пояснил, что в «аккорд» по-прежнему не вхожу. А просто вышел ему («Бугру») помочь... В сущности, гарантия выполнения «аккорда» (лишь в том, что касается моего станка, разумеется) была заложена этими 4-мя часами моей работы в субботу. Толик прилаживался бы намного дольше. Неизвестно, пошло бы у него так же «по маслу», как у меня. (Станок, по его выражению, сейчас только меня и слушается; ведь уже третий год откладывается плановый ремонт!).

Буду ли я участвовать в «аккорде» — дело второстепенное. Важно, чтобы панели были в среду. Тогда до конца недели бригада успеет их зачистить, загнуть, сварить...

В понедельник, 23 июня, я задержался на два часа, хоть это, после той субботы, было уже и не обязательно. Как бы в порядке обычных сверхурочных... «Бугор» же, Сережа, Вася, Витя оставались (как наутро узнал) до 8-ми часов вечера (их работа шла после моей; и у них ее было побольше).

<...> Мои панели были готовы к среде, каркасы — тоже своевременно. Все — с опережением бригадного графика на несколько часов (тут счет шел действительно на часы!). Для этого оказалось достаточным всего 16-ти часов моей «переработки».

Кажется, еще в среду «Бугор» заявил: «Ну, Андрей, хочешь — не хочешь, а в аккорд ты попал!». Я не стал возражать. Но в среду, 25 июня, оставаться после смены уже не стал. И в четверг тоже. Незачем! Впрочем, и остальные работали по 12 часов не каждый день. Кажется, в понедельник мы уходили в 18 час. вместе с Васей. А в среду и сам бригадир ушел в 18 час., в ДНД [добровольная народная дружина. — А. А.].

В четверг, 27 июня, судьба «аккорда» была в основном уже решена. Можно было «расслабиться» [«собраться вокруг стакана» — А. А.]... Что, естественно, и было выполнено!

<...> В пятницу, 28 июня (а может и накануне, не помню!), стали известны денежные итоги «аккорда». Действительно, были закрыты наряды реально сделанного сверх задания почти на 1000 рублей. Дележ общебригадного приработка производился выделенной для этой цели «тройкой» уполномоченных (Толик, Вася, Миша), впрочем, в основном — самим «Бугром». Вот какой получился расклад:

— Толик (бригадир) — ?; Вася — 148,47 руб.; Сергей Р. — 132,48; Витя — ?; Миша — 129,52; я — 92,77; Сережа Б. и Игорь М. (новички) — по 42,10 руб. (Это, разумеется, не вся зарплата, а только приработок!). Делили на глаз, с учетом величины дневного личного задания, количества отработанных сверхурочно часов, а также — просто интуитивного ощущения значимости вклада каждого.

Напомню дневные производственные задания членов бригады:

— У «Бугра» (Толика) — 11,9 руб.; у Васи — 11,0; у Сергея Р. — 10,0; у меня и у Миши — по 9,2; у новичков Сережи и Игоря — по 5,6. Вкалывал сверхурочно больше всех сам бригадир (кажется, больше 50 часов). Вася — чуть меньше (42 час.). Кто-то — 36, кто-то — 28 час. Новички — помалу. Итак, у меня — среднее по величине личное задание (9,2 руб.) и минимум сверхурочных: всего 16 час.. Мой «куш» вырос до 90 руб. в основном за счет коллективного ощущения значимости вклада. Я работал сверхурочно — строго в рамках необходимого, чтобы бригада справилась с «аккордом». Причем так, чтобы бригадиру не прикасаться к моему станку (что, как я уже говорил, могло и задержать выпуск продукции с него).

Результаты дележа здесь приведены с копейками. Это уже — формалистические изыски экономической службы. Ибо надо, чтобы деньги соответствовали определенному количеству «нормочасов». Эти последние писались уже фиктивно, исходя из заданной бригадным дележом суммы (или доли) для каждого.

Что касается сверхурочных, то их — за определенным пределом — уже не учитывали. У «Бугра» — чуть не 60 час., а ему засчитывают (по основной ведомости) только 42, Васе — 32 (вместо 42), и т. д. Нельзя так много сверхурочных показывать!

В общем, тут многие концы с концами не сходятся. Верно одно: общая сумма заработка бригады соответствует закрытым нарядам, а эти последние — объему выполненной работы (тут — без тухты!). Сумма приработка (около 1000 руб.) поделена самой бригадой. А уж администрация подтасовывала свои ведомости под это наше решение. Причем «показанные» сверхурочные вовсе не покрывают сверхнормативного приработка, а лишь отчасти оправдывают его. Такая вот «экономическая механика»...

Итак, не обманули! Таков был главный итог нашего «аккорда» (или как его там называть!).

<...> В пятницу, 27 июня (когда уже были известны основные результаты), состоялся бригадный культпоход в пивбар «Янтарь», неподалеку от завода. Это мероприятие заслуживало бы отдельного рассказа. Здесь—опускаю...

В субботу, 28 июня, все участники культпохода вышли на работу и отработали по четыре часа. Я тоже, хоть в этом и не было производственной необходимости, а просто из чувства «рабочей солидарности».

<...> Суммарные (включая основную зарплату и приработок) бешеные заработки нашей бригады (например: 730 руб. — у бригадира, 608 — у Васи, 575 — у Вити, 427 — у меня, и т. д.) хоть как-то оправдывались сверхурочными. Бригада же Игоря В. от «аккорда» фактически уклонилась. Там — больше ветеранов, и так зарабатывающих по 400 руб. и больше... Кто отказался наотрез (Валентин К.), а кто (сам бригадир) вышел, из лояльности, раза два в субботу или задержался пару раз на пару часов. Но у бригады И. В. всегда остается задел (не закрытые наряды на выполненные работы).

Кроме конкретной номенклатуры, администрации, по-видимому, нужен был «вал», который можно было обеспечить, лишь закрыв эти наряды. И Игоря В. уговорили сделать это. Хоть он и предпочел бы свой «загашник» приберечь про черный день. Игорь беспокоился насчет дефицита сверхурочных в своей бригаде. Наш «Бугор» ему сказал: «Смотри сам! У нас сверхурочных — 340 часов».

В итоге этой манипуляции соответствующие приработки в бригаде И. В. составили от 150 до 60 руб. (Только у Валентина К., отказавшегося от сверхурочных вчистую, приработок — 0). Заработки в бригаде Игоря В. оказались в этом месяце почти не ниже наших. (Обычно они выше, чем в нашей бригаде, но тут — особый случай).

Наша бригада вкалывала до 8-ми вечера, чтобы закрыть нарядами лишнюю тысячу руб., а другой бригаде для этого и вкалывать не понадобилось... «Как бы ты это назвал?» — спросил я у нашего «Бугра». — «...!»—ответил тот. (И другим показалось несправедливым, хоть вообще-то и не имеют обыкновения считать в чужих карманах). Так были решены задачи по обеспечению «плановой дисциплины» на нашем, 1-м участке цеха № 3 и выведена из-под удара заводская программа.

* * *

В июле «аккорд» повторился, и в масштабах не менее крупных. Бригадир полагал теперь мое участие само собой разумеющимся. И у меня уже не было оснований настаивать на письменном договоре с администрацией. «Процентов 70 денежной (выгодной) номенклатуры проходит через тебя!» — сказал мне А. С. — «Ладно, — сказал я, — попробуем!».

В нашем, механическом цехе, в отличие от сборочного, авралы начинаются не с третьей, а со второй декады. Не выделяясь из общего бригадного строя, я отработал сверхурочно 32 часа (три субботы — 12, 19, 26 июля — по 4 часа; а по 12 часов работал 15, 16 17, 21, 24 июля — будние дни).

 <...> Работы на ПКР в июле было побольше, чем в июне. Тут уж я мог обеспечить бригадный «аккорд» только полноценным участием в нем, а не экстравагантными выходками типа июньских. Работали на пределе сил и все остальные. Не повезло Мише Г., подзагулявшему перед самым началом июльского аврала и фактически выбывшему из игры. Мы теперь уже знали, сколько надо и сколько можно иметь сверхурочных (в прошлом месяце испытание на максимум предпринял бригадир, а на минимум — я). За неписаную норму сверхурочных — 32 часа — все же стремились не вылезать: «Достаточно!». Сам бригадир позволил себе даже отсутствовать с пятницы по понедельник (ездил с женой на теплоходе в Кижи).

В понедельник, 28-го, штурм фактически завершился. Последнюю неделю июля работали уже нормально, по 8 часов. Я, как и положено на ПКР, работал с опережением по технологической цепочке. Появившись после 4-дневной отлучки, Толик с удовлетворением узнал, что я отштамповал самую выгодную из партий еще в пятницу, а в субботу Вася Н. и Серега Р. эту деталь обрубили и загнули.

<...> По июльскому «аккорду» мне было отмерено чистого приработка (т. е. сверх задания) аж 180 руб. (Стало известно 30 июля). Когда бригадир сообщил мне об этом (не без торжественности!), я поинтересовался успехами остальных. — «Примерно то же!». Спросил у Вити. — «150 руб.» (он в этом месяце «вечерил» поменьше!).

* * *

...Все эти сугубо бригадные события не худо бы совместить в синхронистической таблице с «вехами» личной, лично-общественной, заводской, городской жизни, жизни страны и, если угодно, Мира. (Ведь это были июнь и июль 1986 г.!). Даже не выходя за пределы первых двух названных уровней, объем информации возрос бы многократно (уж об остальных не говорю). В принципе возможность составления такой таблицы не исключена, ввиду сохранившейся в разного рода документах датировки важнейших событий жизни лично-общественной: «дело» социолога-рабочего и т. п.

* * *

<...> В четверг, 30 июля, утром пошел к заводскому хирургу с указательным пальцем правой руки, распухшим с руку. Глубокий нарыв от инфекции после микротравмы не мешал работать (палец сгибался), но стало ясно, что сам он не прорвется.

Хирург: — «Давно?». Я: — «С неделю». — «Чего раньше не пришли?». — «Некогда было». — «Надо резать!». — «Может в пятницу?» (жалко пропускать последний день этого урожайного месяца). — «Так в пятницу и приходили бы...». — «?!». — «А то проситесь в пятницу, а в четверг на меня навешиваете».

Я вернулся в цех, переоделся, предупредил мастера и бригадира («У меня все налажено, хочешь — штампуй». — «Нет, дождемся тебя») и пошел на операционный стол. Режет хирург хорошо. В пятницу бюллетень пришлось продлить до понедельника включительно.

* * *

Эти заметки были сделаны по горячим следам, в июне-июле 1986 года, отчасти в августе. Дописываю уже в декабре. Август был последним, третьим месяцем летних «аккордов». Фронт работ был уже поменьше июньского-июльского. Несмотря на несколько дней пребывания на бюллетене в начале августа, я справился со своим «уроком» к концу второй декады (набрав 20 часов сверхурочных). Так что последнюю неделю августа смог даже заняться, наконец, ремонтом своего станка (для чего, по моему настоянию, был-таки переведен на неделю в слесари-ремонтники).

<...> При бригадном дележе мой вклад в этот «аккорд» был оценен чистым приработком 120 руб. Несколько снизились (против июля) приработки и у других членов бригады.

А в сентябре-октябре начались... крутые простои (и на моем станке, и в бригаде в целом). Вот где пригодились бы «истраченные» летом не закрытые наряды!..

Министр обратился к генеральному директору с «просьбой» выдать продукции к концу года дополнительно на 1 миллион рублей. Тогда начались новые авралы (правда, уже без «аккордов»!). Пригашенные, впрочем, введением показушной двухсменки, когда все утонуло в неразберихе.

Остается произвести некоторые подсчеты. Согласно расчетным листкам за 11 мес. этого года, мною отработано в общей сложности 1618 раб. часов (включая сверхурочные). Что соответствует 197,3 рабочих дней (1 день = 8,2 час.). Начислено заработка по сдельным расценкам за 11 мес. — 2202,35 руб. Поделить на 197,3 — получится 11,16 руб., это — в среднем за рабочий день. А дневное личное задание у меня — всего 9,2 руб.

Такое перевыполнение личного задания возникло за счет летних «аккордов» (если рассчитать за 8 мес., без июня-августа, то выполнение в общем соответствует заданию). <...>

Это значит, что в период «аккордов» администрация вынуждена была при закрытии нарядов нарушить сложившийся «баланс» между невыгодными и выгодными работами, в пользу последних.

(В самом деле, если, скажем, в августе мой приработок составил 120 руб. при 20 час. сверхурочных, то, согласно простому расчету, за каждый сверхурочный час я зарабатывал 120 : 20 = 6 руб., что в 4 с лишним раза больше обычного!).

Но, уступив рабочим в период «аккордов», администрация развязала себе руки для последующего ужесточения норм (срезания расценок), в целях восстановления временно утраченного баланса интересов.

Теперь — какое же мне будут устанавливать дневное личное задание на 1987 г.? Обычно его повышают на 0,2-0,3 руб. от достигнутого. Скажем, я мог бы рассчитывать на 9,5 руб. Но ведь тогда мое задание получится меньше достигнутого в 1986 г.! А рабочий вправе претендовать на, по крайней мере, не меньшее задание, чем он имел в прошлом году.

За 11 мес. мой суммарный заработок (с премиальными, отпускными, оплатой по бюллетеню) составил 3.726 руб. Делим на 11, получаем 338,7 руб. (За 12 мес. он наверняка снизится, благодаря декабрю, примерно до 330 руб.). А за 8 мес. (без июня-августа) заработано 2.163 руб. Поделив на 8, получаем 270,4 руб. Это еще с учетом привалившей мне 75-рублевой премии за победу в соцсоревновании по заводу... (отдельный сюжет!). А если без этого «подарка», то: 2.163 — 75 = 2.088. Поделить на 8, будет 261 руб. Зарабатывать 260-270 руб. или 330 руб. в месяц — разница? (Впрочем, не столько для материального благосостояния, сколько для самоуважения рабочего-сдельщика; ведь высокий заработок — знак общественного признания).

Вот и возникает вопрос: какое мне теперь назначать «дневное производственное задание» — 9,5 или 11 руб.? Возможно, сторгуемся на 10 руб. (для чего еще понадобится «выламывать руки» бригадиру, ввиду моей относительной незаменимости). Но — не больше! Ведь в таком же положении все участники июльского «аккорда». А столь резкий скачок в личных заданиях и, соответственно, в гарантированном заработке для всех членов бригады — дело абсолютно нереальное. Ибо тогда пришлось бы так же резко повышать бригадный план. А это уже противоречит интересам администрации...

По-видимому, наше перевыполнение будет как-то закамуфлировано в отчетной документации. И у нас останется лишь перспектива вновь приподнять потолок своего среднемесячного заработка в 1987 г. рублей эдак на 50 на брата, за счет очередного «аккорда».

* * *

В таком вот разрезе предстает социальный механизм нашей экономики — глазами рабочего.

(Записано в июне-декабре 1986 г.)

Ремарка 1: самоидентификация в качестве рабочего.

В отличие от первых трех лет эксперимента социолога-рабочего, здесь представлены «заводские будни», где положение социолога-испытателя никак не отличается от положения его товарищей по труду. И сам субъект «наблюдения и участия» фактически отождествляет себя с ними, в своем жизнеощущении.

Его «социологическое поведение» сводится едва ли не только к этим записям (ведению «производственного дневника»); в остальном же он — «рабочий как все».

Во многом такая самоидентификация в качестве рабочего обеспечивается теперь уже вероятной бессрочностью эксперимента: ведь возвращения в стены академического института и т. п. для исключенного из рядов КПСС и т. д. — вовсе не предвидится.

...Социолог-испытатель к тому времени успел понять, что «перемен не надо ждать, их надо делать» . Но рассчитывать на безусловный успех такого «делания» пока (в 1986 году) ему, как и всем остальным «делателям» (будущим «прорабам перестройки»), не приходится. Вообще, автора в этот период уместно называть, пожалуй, уже не «социологом-рабочим», а скорее — «рабочим-социологом». Его самоидентификация с «рабочим классом» становится не игровой, а вполне «всамделешней». (Май 2003).

Ремарка 2: о форме «Производственных дневников...».

По-видимому, сюжетно выстроенные тексты (вроде «Апрельских заморочек» или «Июльских аккордов») оптимальны для регистрации социологических наблюдений, в случае наблюдающего участия. При этом важно точно вычленить, «угадать» начало сюжета, увидеть росток будущей «моделирующей ситуации» в процессе повседневной жизни, а дальше — лишь отслеживать данную сюжетную линию. (Март 2001 — май 2003).

(Окончание следует)