Цикл «Драматическая социология и наблюдающее участие» на Когита.ру был начат перепечаткой фрагмента из электронной переписки В.А. Ядова и Д.Н. Шалина (2010-2014), относящегося к «драматической социологии» А.Н. Алексеева, с комментарием последнего в виде извлечений из двух статей А. Алексеева в составе так называемой «Дискуссии через океан» (2011-2013). Эта первая публикация на Когита.ру называлась: Драматическая социология глазами Д. Шалина, В. Ядова и А. Алексеева

Вторая публикация называлась:  Драматическая социология глазами В. Ядова и А. Алексеева.  В нее вошла статья А. Алексеева «Наблюдающее участие и его синонимы» (2006), ранее публиковавшаяся в интернете, а также в журнале социологических и маркетинговых исследований «Телескоп» (2012).

Третья публикация  -  А. Алексеев. Что сказать мне удалось – не удалось – включала одноименный текст, написанный в 2001 г. и впервые опубликованный в: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 2. СПб.: Норма, 2003.

Четвертая публикация - Натурные эксперименты и пристрастное знание включает в себя переписку Д. Шалина, А. Алексеева и Б. Докторова на темы, релевантные содержанию данного цикла.

Пятая и шестая публикации в рамках цикла «Драматическая социология и наблюдающее участия»  - А. Алексеев. Познание действием (Так что же такое “драматическая социология”?) (начало; окончание) - воспроизводят статью автора этих строк, впервые опубликованную в журнале «Телескоп» (2006), а позднее в журнале «7 искусств» (2013).

Седьмая публикация - Так что же такое «драматическая социология»? Продолжение темы  - возвращает к материалам, опубликованным нами на Когита.ру два года назад, но с тех пор наверняка уже забытым даже заинтересованными в этой теме читателями.

Среди них:

- Познание действием. От автора - сегодня, 30 лет спустя

- А. Алексеев, А. Кетегат. Про «Серегу-штрейкбрехера» и не только о нем (начало; окончание).

Восьмая, девятая и десятая  публикации, включают извлечения из авторского цикла «Письма Любимым женщинам» (1980-1982), представленного в главах 2 и 3 книги: А.Н. Алексеев. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Тт. 1-4. СПб.: Норма, 2003-2005. См. эту композицию также в журнале «7 искусств».

В одиннадцатой и двенадцатой публикациях, под общим названием:  А. Алексеев. Выход из мертвой зоны, -  был предъявлен одноименный авторский цикл, вошедший в главу 5 книги «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия». Они посвящены событиям «эксперимента социолога-рабочего», имевшим место в первой половине 1982 г., т. е. являются прямым продолжением «Писем Любимым женщинам» (см. выше).

Тринадцатая и четырнадцатая публикации  – под общим названием  «Эксперимент, который исследователем не планировался», - посвящены «делу» социолога рабочего (исключение из партии и т. п.; 1984).

Пятнадцатая публикация - «Как меня исключали из Союза журналистов» -  продолжает тему двух предыдущих.

Шестнадцатая, семнадцатая и восемнадцатая  публикации посвящены событиям жизни автора (и не только его!) 32-летней давности, однако вовсе не лишены актуальности, как можно убедиться. Поскольку они (эти события) относятся к 1984-му году, общим названием этих трех публикаций является: «Жизнь в «Год Оруэлла»».

Девятнадцатая и двадцатая публикации, под общим названием «Инакомыслящий» или «инакодействующий»?»,  продолжают тему «необходимой обороны» социолога-испытателя – в плане борьбы за собственную общественную реабилитацию (восстановление в КПСС и т. п.), или, можно сказать - применительно к тому времени - в плане защиты собственного достоинства, ущемленного государственными и партийными органами.

Двадцать первая и двадцать вторая  публикации имеют общим названием: «Научно-практический эксперимент социолога-рабочего и его общественно-политические уроки». Они посвящены обстоятельствам жизни социолога-испытателя в контексте событий начинающейся общественной Перестройки.

Двадцать третья публикация («Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Положения, выдвигаемые «на защиту»») составлена из теретико-методологических (и отчасти – мировоззренческих) положений автора, которые, буде он сочинял докторскую диссертацию, он выдвинул бы «на защиту».

Двадцать четвертая публикация посвящена соотношению «драматической социологии», «социологической ауторефлексии» и «автоэтнографии». Она также включает в себя текст статьи социолога Дмитрия Рогозина «Автоэтнография: как наблюдения за собой помогают в социологических исследованиях?», впервые опубликованной на сайте postnauka.ru (май 2016).

См. также более раннюю публикацию на Когита ру: Алексеев vs Рогозин. Об автоэтнографии и «драматической социологии»

Двадцать пятая публикация предъявляет работу коллеги автора этих строк, доктора социологических наук, заведующей кафедрой факультета социологии Самарского государственного университета Анны Готлиб, опубликованную 12 лет назад (Социология: 4М. 2004. № 18) и специально посвященную истории, теории и методологии «автоэтнографии».

Двадцать шестая и двадцать седьмая – публикации настоящего цикла, под названием: «А. Алексеев. Драматическая социология. Академический формат», -  включает ранний опыт научного описания «эксперимента социолога-рабочего, предпринятый еще во время «полевого этапа» этого эксперимента (1983), предназначавшийся для опубликования в одном из научных сборников того времени. Первоиздание  – в сокращенном виде состоялось лишь значительно позже – в 1989 году (Алексеев А.Н. Человек в системе реальных производственных отношений (опыт экспериментальной социологии) / Новое политическое мышление и процесс демократизации.  М.: Наука, 1989). Полный текст статьи (оригинал 1983 г.) вошел в состав тома 3 книги: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. СПб.: Норма, 2003-2005.

Очередные 4 публикации (двадцать восьмая, двадцать девятая, тридцатая и тридцать первая - нынешняя) образуют мини-цикл, посвященный будням производственной жизни, расматриваемой изнутри, «глазами рабочего», освещаюший события 1984-1985 гг., когда прошло уже свыше пяти лет с момента начала «эксперимента социолога-рабочего». 

Этот мини-цикл опубликован также на страницах журнала «Семь искусств»; Из записок социолога- рабочего (Начало; окончание)

А. Алексеев. 30 октября 2016

**

СТРАСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ И ПРОИЗВОДСТВЕННЫЕ
ИЗ ЗАПИСОК СОЦИОЛОГА-РАБОЧЕГО

Из книги: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 3. СПб.; Норма, 2005

(Окончание)

<…>

(10-11). Несколько вступительных слов

Напомню, что к осени 1985 г. социолог-испытатель уже успел пройти почти полный круг «отказов» в пересмотре постановления парткома «Ленполиграфмаша» об исключении его из рядов КПСС: и городской, и областной комитеты партии.В последней инстанции формулировка исключения была «подкорректи-рована» (уточнена):

…исключить Алексеева А. Н. из рядов КПСС за проведение социологических исследований политически вредного характера, написание и распространение клеветнических материалов на советскую действительность и грубые нарушения порядка работы с документами для служебного пользования.

…Из союза журналистов тоже исключили (1984). Из ассоциации социологов, правда, еще не успели (не сумели…). От театрального общества давно уж «отлучили». До удовлетворения иска в защиту чести и достоинства (по частному вопросу) оставалось еще больше года

В общем, полная «беспросветность», как будто. Ан нет! Есть еще круг друзей, не утрачено любопытство (что же дальше-то будет?), и, наконец, есть работа (производственное занятие), которую делаешь изо дня в день. И она выполняет важную компенсаторную функцию, на фоне перечисленных «неудач». А если что-то мешает нормальной работе (в твоем понимании «нормального»), то начинаешь «инстинктивно» этому сопротивляться.

Решусь утверждать, что вовсе не в «экспериментальных целях», и не в порядке «политической самообороны», а исключительно для пользы дела (своего производственного дела, отвлекаясь от всех «привходящих» обстоятельств!) затеял рабочий-социолог то, что раньше было условно названо «контрнаступлением на производственном фронте».

Другое дело, какой из этого (да еще на фоне известных исторических событий) произошел «экспериментальный», и даже «политический» результат. (Май 2003).

10. Рабочие и начальство (взаимные «разъяснения»)

Из «Производственных дневников 1984–1986 гг.» (август 1985)

<…> Как уже отмечалось в моем заявлении для партийного бюро цеха от 18.07.85, положение с выполнением программы в нашем цехе уже не первый месяц очень напряженное. Не спасают ни многочисленные субботники (только в июле было два — по случаю Всемирного фестиваля молодежи, но настойчиво приглашали не только молодежь), ни сверхурочная работа. (Был даже призыв администрации работать чуть ли не каждый день до 8 час. вечера)…

Если идти навстречу всем «просьбам» цеховой администрации, то следовало бы в мае-июле каждую субботу работать. (Некоторые и работают! Например, у моего бригадира А. Сыцевича в июле было 28 час. сверхурочных).

Положение с программой обострилось не только в нашем цехе, а и по заводу в целом. Директор по этому поводу специально собирал низовое руководящее звено (мастеров). Главный инженер, выступая на «едином политдне» в нашем цехе, заикнулся даже о работе по воскресеньям («если понадобится…»).

Та позиция, которая была выражена в докладе начальника цеха А. Косачева на открытом партийном собрании 16 июля — насчет выполнения повышенных обязательств к XXVII съезду КПСС («есть опасность срыва годовой программы, не то что повышенных обязательств… Надо еще б0ольше работать сверхурочно!»), в общем не нашла сочувствия у выступавших коммунистов и беспартийных. Была довольно энергичная критика в адрес администрации по всему кругу вопросов, позднее затронутых в моем заявлении для партбюро.

Таким образом, упомянутый документ вовсе не был выражением только моей индивидуальной точки зрения. Я лишний раз убедился в этом, показав его предварительно своему бригадиру А. С., который сказал, что «все правильно» написано, хотя и выразил сомнение в результатах.

Я обусловил вручение этого заявления по адресу тем, что он (А. С.) мне этого «не запретит», поскольку не хотел подставить под удар бригаду. Разумеется, бригадир «не запрещает», раз «все правильно написано».

Показал еще и мастеру Г. Соколову. У того «разрешения» уже не спрашивал, а — «для сведения» (но все же предварительно).

<…> Заявление было вручено секретарю партбюро, фрезеровщику В. Курсову утром того же дня (18 июля, четверг). Тот при мне его читать не стал. Поскольку я связал это свое обращение с минувшим собранием, В. К. спросил, чего же я там не выступил. На что я ответил, что выступающих и так было достаточно, а постановка вопроса требовала подготовки с моей стороны.

Обещанный хронометраж собственной работы5 велся мною 18 июля и первую половину дня 19 июля. После чего прекратился, поскольку с обеда 19 июля, с бюллетенем, я покинул цех. Итоги хронометража <…> [Здесь они опущены — А. А.].

…Вышел с бюллетеня в понедельник, 29 июля. К этому времени А. С. и Николай Реутов успели справиться с моим заданием плюс еще несколько срочных партий (за счет работы в полторы смены и в субботу). В этот же день утром мы были, вместе с бригадиром Сыцевичем и мастером Соколовым, вызваны к начальнику цеха Косачеву (похоже он только и ждал моего выхода на работу). Нач. цеха предъявил мне и бригадиру энергичные претензии по поводу… факта нарушения технологической дисциплины, зарегистрированного за три недели до этого (!) июля (видать, «заело» мое обращение в партбюро).

Дело было так. На моем станке техническими условиями предусмотрена штамповка стальных листов толщиной до 2 мм. Однако, начиная с 1983 г., с ведома администрации, производилась штамповка одного обозначения — каркасы «Ф-…», толщиной 3 мм, причем не полная штамповка, а только таких отверстий, при пробивке которых не превышается номинальное усилие пресса (я сам считал!). Причем использовали самодельный шаблон (был изготовлен мною два года назад) и подобрали пробивной инструмент с большим зазором (между матрицей и пуансоном), чем исключался выход его (инструмента) из строя при повышенной толщине пробивки.

Эта рабочая инициатива, повторяю, была хорошо известна администрации на протяжении не одного года. Ей никто не препятствовал, поскольку каркасы — одно из ведущих обозначений: их требуется много, и всегда — поскорее. <…> В общем — одна из тех «скрытых раций», перевод которых в официальную технологию если и возможен, то требует слишком большой подготовки (подобно, скажем, пробивке 1,5 мм отверстий в панелях, где технологи решили присвоить себе нашу рацию и попали впросак).

Так вот, еще 10 июля нач. тех. бюро цеха Л. Кутырина, раздосадованная своей неудачей по «слизыванию» нашей «партизанщины», привела к станку «комиссию», как раз когда я пробивал 3 мм листы. В составе этой комиссии были: нач. инструментальной группы Васильев («ломают инструмент!») и ст. механик Шахматов («ломают станок!»).

Кутырина и Васильев (оба — горе-рационализаторы с 1,5 мм пуансонами) написали начальнику цеха докладную насчет нашего «самоуправства».

Никто не помешал нам довести эту работу до конца: каркасы были очень нужны на сборке!

В июле мы справились с программой во многом за счет таких «скрытых раций». А вот теперь, 29 июля, когда с программой разобрались, да к тому же рабочий А. указал в своем заявлении для партбюро на недостатки инженерной подготовки производства и нормирования, самое время — рассмотреть эту докладную.

В основном беседа имела форму диалога между бригадиром и начальником цеха. Нач. цеха обвинял нас с Сыцевичем: а) в нарушении технологической дисциплины; б) в нарушении «финансовой» дисциплины; в) в дезорганизации производства (!).

А. С. аргументировал соображениями «пользы дела» и «ускорения производства», к тому же: «все так делают!» и «все об этом знают!». <…>

Начальник вспомнил и про 1,5 мм отверстия в панелях, которые мы будто бы не захотели штамповать официально.

В общем, прет обида, «технологическая» и «административная», на рабочих — изо всех щелей. И такой сыр-бор разгорелся, что костей не соберешь.

Итог: Сыцевичу и мне обещано взыскание (мастер Соколов как будто уже наказан, но, похоже, за что-то другое). Уходим с бригадиром от начальника изрядно озадаченные и отчасти взбешенные. (Я в этой беседе практически не участвовал, ибо говорить мог бы только, что «нарушал технологию» по указанию непосредственного руководителя, т. е. бригадира, чего мне не хотелось. Помнится, обронил лишь фразу, что валят «с больной головы на здоровую»).

Только вернулись от начальника, подходит ко мне секретарь партбюро цеха В. Курсов. За неделю моего отсутствия он «успел разобраться» с моим заявлением от 18.07. Показывает мне на то место этого заявления, где говорится, что начальника цеха на собрании можно было понять так, что рабочие-сдельщики «не выкладываются» полностью, не хотят работать сверхурочно (мол, тот такого не говорил!). А что касается норм, то их «проверили», они «в порядке». <…>

Рассуждения несерьезные, тем более, что сам Курсов на собрании, правда, по поводу своих фрезерных работ, говорил то же самое, что и в «нашей» бумаге написано.

На моем заявлении рукой секретаря партбюро уже нарисовано: «Ответ дан в устной форме» (это ему — для отчетности: мол, разобрались). Предлагает мне в этом… расписаться. Я ему говорю, что уже подписался под собственным заявлением, а под его, Курсова, «резолюцией» пусть он и подписывается. В. К. было порывается написать, что я «от подписи отказался», но удержан моим замечанием, что он перепутал «разъяснение» партийного бюро с приказом об административном взыскании (в ознакомлении с которым действительно положено расписываться тому, кому взыскание объявлено).

Сообщаю ему, к слову, о беседе, которую только что имел «по этим вопросам» с начальником цеха. «Что такое?» — «А ты у Сыцевича спроси, он тебе лучше разъяснит».

Курсов идет к нам на участок. Тут же еще не остывшие члены бригады, изрядно возмущенные тем, как начальник обошелся с А. С. и со мной, мастер Соколов, рассуждающий диалектически («с одной стороны», а «с другой стороны»…), бригадир Игорь Виноградов (ныне заслуженный работник машиностроения), терпеливо растолковывающий мастеру, что нарушения технологии недопустимы, когда в ущерб оборудованию или качеству изделия, а когда нет — то это и есть технический прогресс!

Секретарь партбюро, фрезеровщик Курсов слушает «голос масс», положение у него неловкое. <…> Ведь и впрямь без наших, да и его собственных «скрытых раций» — производство встанет.

Я ему говорю:

— Ну вот, а ты мне еще предлагал расписаться под твоим «устным ответом». Кстати, и Постановление ЦК на днях вышло — как обращаться с письмами и заявлениями трудящихся в партийные органы. Не читал?

Курсов уходит с моим заявлением, по которому успел дать «разъяснение» мне, и с непечатными «разъяснениями» ему самому, полученными от слесарей 1-го участка.

<…> Начинаю налаживать очередную партию «Ф-…» и обнаруживаю отсутствие в кладовой записанного в документации инструмента (его потом аварийно изготовили за 2,5 час.), далее — неувязки в технологическом процессе (срочно выписали дополнительный наряд, компенсирующий эти неувязки). То есть очередная иллюстрация все к тому же заявлению.

На следующий день, 30 июля, в обед выясняется, что меня поторопились выписать с бюллетеня 29-го (температура всю неделю поднималась до 37,5 только вечером, а у врача — дневной прием). Тут температура подскочила к обеду. И я ушел долечиваться, успев за эти полтора дня отштамповать полторы партии, получить «втык» от начальника цеха и «разъяснение» от секретаря партбюро, но… не успев получить административного взыскания.

(По не безосновательному предположению моего бригадира приказ о выговоре нам обоим и, скорее всего, о частичном депремировании появится поближе к дню получки — 13-е число).

…Завтра, 5 августа, выхожу на работу. Посмотрим, чем все это, покаменя не было, кончилось.

(Записано 4.08.1985)

11. «Прессинг по всему полю» (два месяца из жизни рабочего-социолога)

Несколько вступительных слов

Нижеследующие записи велись подневно, в течение двух с половиной месяцев, и, понятно, не претендовали на сюжетную завершенность. Однако жизнь сама выстроила сюжет — даже несколько переплетающихся сюжетных линий, каждая из которых успела получить развязку за это время. Отбирая фрагменты для данной публикации, автор стремился высветить эти линии. (Март 2001).

Из «Производственных дневников 1984–1986 гг.» (август–октябрь 1985)

5 августа 1985 г. (понедельник).

Первый день после бюллетеня. Читаю приказы на цеховой доске объявлений. Один — директорский. Трудно удержаться от улыбки. Случился пожар… в отделе техники безопасности. Самовозгорание бытового холодильника. Наказан главный энергетик завода. Премированы - ник ВОХРа и инспектор по противопожарной безопасности, лично тушившие пожар до приезда пожарной команды.

Второе распоряжение — начальника цеха Косачева (от 31.07.85):

«За нарушение правил эксплуатации ПКР КО-120 и вырубных пакетов рабочему участка № 1 Алексееву А. Н. объявить выговор по цеху и депремировать на 10% по итогам работы за июль-месяц 1985 г. Бригадира Сыцевича А. В. предупредить. Основание: служебная записка начальника бюро инструментального хозяйства Васильева <…>».

В бригаде. Мой бригадир Сыцевич сообщает, что переругался с начальником цеха из-за известного распоряжения. Серега Изотов подтверждает: так, при нем было. Я высказываю собственный взгляд на это дело. Еще узнаю, что у Коли Реутова в пятницу родилась дочь. Бригада собиралась у молодого отца. «Жаль, тебя не было», — замечает бригадир. Собирали по 3 руб. на подарок Коле. Обещаю принести завтра.

Я: — На ПКР работы много?

— Хватает, — говорит А. С.

— Вечерили на ПКР?

— Нет. Еще чего — начало месяца…

Сменный мастер Гоша Соколов уточняет мне задание. Я, между прочим, прошу мастера передать начальнику цеха мое пожелание проконсультироваться у юриста и отменить свое распоряжение от 31 июля. Гоша обещает сказать об этом Косачеву. <…>

Ремарка: опуская подробности.

Здесь и далее, как правило, опускаются описания «производственной рутины» — производственных неурядиц, по большей части повторяющих описанные ранее. То есть, в основном, представлены события, а не процессы.  (Март 2001).

…Юридическая консультация (5.08.85).

После смены еду во Дворец труда, где есть бесплатная юридическая консультация. Дежурный юрист подтверждает мое предположение о незаконности взыскания, наложенного на меня во время пребывания на бюллетене. Другое (уже не формальное) основание оспаривать выговор — это то, что штамповку 3-х мм каркасов на своем прессе я выполнял не «самочинно», а по указанию сменного мастера, т. е. администрации. Юрист рекомендует обратиться в комиссию по трудовым спорам (КТС). В случае неуспеха, следующая инстанция — цехком, затем — суд.

Доброжелательный совет — «не спешить» начинать этот спор. Дело, оказывается, в том, что по истечении месяца с момента события, повлекшего взыскание, начальник не сможет… переписать распоряжение другим числом и тем самым устранить самое очевидное из нарушений КЗоТа. Спасибо. Учту!

7 августа (среда).

В обед (12-30) было цеховое собрание, какие бывают каждый месяц: подведение итогов за июль, принятие обязательств на август. Начальник цеха доложил, что в июле цех отработал «как никогда хорошо». Успешно справился и с валом, и с товаром. Занять классное место цеху мешают прогульщики. В июле их было четверо. Среди них Миша Г. (из нашей бригады). Похоже, что был прогул и у Жени Р. (тоже из нашей бригады).

Насчет Миши — дело привычное (он хоть, бывает, и «завязывает», но ненадолго). А для Жени, с его язвой желудка, не характерно (начальник утверждает, что прежде, чем лечь в больницу, он пришел в цех нетрезвый…).

Еще была в прошлом месяце серьезная травма — на 2-м участке. Как всегда, когда план выполнен, в повестку дня встает «культура производства», т. е. приборка рабочих мест. Претензии начальства на этот счет — в основном к нашему участку (где сейчас идет реконструкция, и все — вверх дном). <…>

8 августа (четверг).

<…> Вырубных пакетов диаметром 8 мм — три варианта, под разные толщины материала. Раньше, не обнаружив подходящего, брали любой (да и технологи нередко записывали в техпроцесс — не глядя на толщину заготовки). Конечно, зазоры между матрицей и пуансоном в трех вариантах пакета немного разнятся… Но это уже «педантство». Требуемого варианта пакета нет. Старшая кладовщица Фаина С. спрашивает: «Нельзя ли чем заменить?» — «Конечно, можно, — говорю. — Но теперь — только по указанию администрации».

Информирую технолога Нину Толстову. Та с ходу собирается вписать в техпроцесс другой вариант пакета (т. е. «нарушить правила»…). Я ей: «Подумайте, ведь это запрещено!». И ухожу, предоставив ей подумать. Некоторое время спустя прибегает Фаина. Расстроена: «А как же раньше-то пробивали?» — «Пробивали чем придется, — говорю. — А теперь пусть об этом распорядится технолог». Поняв, что дело стало не за мной, Фаина идет упрашивать Нину вписать номер неподходящего пакета. Через пять минут приносит мне предписание технолога. Нина перестраховалась и написала: «Пакет такой-то — только для данной партии».

«Хм, даты не вижу», — замечаю я. Фаина всплескивает руками: «Неужто снова к технологу идти!» — «Ладно, я сам ей скажу». <…> В техпроцессе лицевой панели «Ф-…» кернение и сверловка отверстий диаметром 1,5 мм заменены на штамповку (рация Кутыриной и Васильева, столь скандально провалившаяся весной). Подхожу к бригадиру. Тут же и сменный мастер. Итак, панели — берем! А как будем с этими 1,5 мм? Мастер Гоша мнется: «Будем, наверное, кернить…».

— Тогда пусть вписывают это обратно в техпроцесс.

— Вот так, да? — говорит мастер обиженно.

— И только так, — говорю. — Работаем теперь по правилам.

Бригадир поддерживает меня.

Но исправлять техпроцесс — дело вовсе не мастера, а технолога. Нина опять пишет: «Для данной партии». «Не забудьте дату!» — напоминаю ей (поди потом разберись, которая партия — «данная»). Делимся впечатлениями с бригадиром. «Прессинг по всему полю!» — замечаю я. (Как баскетболисту, эта метафора Толику хорошо понятна). — Я уж тебя не дергаю, — говорю бригадиру. — Но за эти четыре дня из четырех партий не было ни одной, где бы не нарушались правила эксплуатации станка. И все по распоряжению начальства…

<…> В конце дня прибегает Нина — чуть ли не исправлять свое исправление обратно:

— А зам. нач. цеха сказал, что 1,5 мм пуансоны раньше ломались из-за некондиционного материала. Так что сейчас надо снова попробовать!

— Пожалуйста. Только сначала найдите их в кладовой! (Уже выяснил, что там — нет). <…>

9 августа (пятница).

От 10 до 11 час. настраиваю станок, приспосабливаюсь к маршруту перемещения заготовки в сочетании с поворотом револьверной головки. Как-никак, девять разных гнезд задействованы, около 180 позиций в карте штамповки. И надо держать в уме, чем куда ударить. Но эта панель мне хорошо знакома, и уже со второй штуки набираю скорость. Пока только 120 ударов (без 1,5 мм отверстий!). К обеду (12 час.) сделан десяток. Еще 15 штук (всего — 25) готовы к 14 час. Так сказать, в хорошем темпе.

Сообщаю бригадиру. Тот успел «придумать», как быть с пресловутыми 1,5 мм. У нас ведь остался один, «сверхпотайной», самодельный пуансон, который можно задействовать, чтобы потом не возиться со сверловкой. Вот только в нынешней (стервозной) ситуации нельзя демонстрировать наши скрытые рации… Что же придумал бригадир? — Налаживай 1,5 мм (а не керн!). А я к тебе человека приставлю.

— Зачем?

— Чтобы следил за появлением начальства. Как кто пойдет, будет отштампованные панели прятать.

Остроумно, ничего не скажешь… Но:

— Слушай, Толя! Я с Косачевым буду, может быть, судиться. Пока не отменю выговор, мне залетать нельзя. Твой дозорный — не гарантия. Хочешь, я налажу, а штамповать поставь кого-нибудь другого. Скажем, Колю Реутова… Бригадир пропускает мимо ушей первую часть моего заявления. А на вторую — реагирует адекватно: «Давай!».

<…> Сегодня пятница, и полагается хоть как-то прибрать вокруг станка. Пол под координатным столом ПКР густо засыпан вырубкой. Когда производственная запарка, моя приборка сводится к «маскировке». Чтобы работать сидя, у меня снята передняя стенка — кожух координатного стола (иначе ноги некуда было б деть). И — видно, чтo под станком. А в пятницу я этот кожух ставлю на место. И он скрывает все «безобразие». Ведь борьба за культуру и чистоту — у нас «визуальная» (чтобы глаз отдыхал…).

В этой своей манере я не выделяюсь среди большинства слесарей-сдельщиков. Другое дело — наладчик штампов Станислав Политов. Тот каждый день выгребает отходы из-под своего прессового хозяйства. (Стас — как нянька за слесарями. Иногда костерит то одного, то другого. Но он радеет не за внешнюю «чистоту», чем озабочено в основном начальство. А — за сохранность оборудования, инструмента. Стас не любит, когда схватят — бросят где попало…).

Во время приборки обнаруживаю в ящике для металлических отходов замурзанный, случайно уцелевший бланк «сменно-суточного задания». На листке, рукой мастера Гоши, выписаны номера обозначений, которые следовало отрабатывать на ПКР в июле. И среди них — «Ф-…», те самые 3 мм каркасы, за штамповку которых мне объявлен выговор! Я и забыл про этот листок… Вот уж — не знаешь, где найдешь документ, подтверждающий, что рабочий нарушал «правила эксплуатации» по указанию администрации! <…> 12 августа (понедельник).

<…> К 11 часам с панелями покончено. Подхожу к бригадиру. Тот:

— В чем трудности? (Это такая шутка).

— У меня трудностей нет, а у тебя? (Это значит — «давай работу»).

— Иди-ка ты к Гоше!

Политес соблюден. Главный начальник для меня — бригадир. Но сейчас, как понимаем мы оба, мне предпочтительнее получать задания от мастера.

Мастер Гоша предлагает заняться «Ф-…». Понадобятся шесть вырубных пакетов. Три из них — в моем «сверхпотайном» подручном фонде. Три — беру в кладовой. Все есть! Кажется, будет первая партия (с момента начала этой «хроники») без технологических приключений. Уже установив шаблон, замечаю, что четыре отверстия — в «мертвой зоне»… Ну, в «партизанской» работе это меня не смутило бы. Пробил бы в два захода, и вся недолга. Но ведь тут запланировано — в один заход. Опять — звать технологов!

<…> Нина уносит чертеж. Жду минут 15. Иду в цеховое БТП [бюро технической подготовки. — А. А.]. Там Нина и ее начальник Кутырина совещаются.

Нашли-таки: в техпроцессе указано — пробивать «с подвижкой захватов» (т. е. листодержателей). Это из тех технологических указаний, которые вроде заклинаний — сам шаман не знает, что оно значит. В моем ПКР это технически невозможно. <…>.

[Здесь опущены технологические пояснения. — А. А.].

Говорю Кутыриной:

— Я не понимаю, что тут написано, и не умею двигать захваты, во время штамповки. Пусть тот, кто это написал, придет и мне покажет. В 14-30 является Лидия Боброва. Это — технолог из ОГТ, которая вписывала нелепое указание. Спрашивает у меня, как быть. Отвечаю жестко: «Мне все равно, как скажете».

Та убеждается, что надо отменять эту «подвижку захватов». Выходит, размечать и просверливать эти отверстия отдельно, без моего ПКР… Я: — Ладно. Только впишите это, пожалуйста, в техпроцесс. Лидия вписывает. Прошу подождать, пока я предупрежу бригадира.

Подхожу к А.С.:

— Тут очередная технологическая дурость… Имей в виду, должен быть наряд на разметку и сверловку двух отверстий, дополнительно. Я их пробью на ПКР, двумя заходами.

— Понял, — говорит бригадир.

Возвращаюсь к станку. «Больше вопросов к вам не имею», — сообщаю Лидии (в том смысле, что «вы свободны»). <…>

14 августа (среда).

А. С. наблюдает мой «прессинг по всему полю» вот уже вторую неделю. И тогда он просит меня… записывать все эти заморочки! «А я и так записываю», — говорю…

Ремарка: «…записывай эти заморочки!»

Примечательный момент. Производственные интересы бригадира и интересы социолога, который, работая на станке, вроде бы экспериментирует (социологически) и ведет «протокол наблюдающего участия» — полностью совпадают. Записи социолога — нужны бригадиру!

Этой хроники он тогда не читал. Но из нее (как он мог предположить) всегда можно извлечь ресурс в борьбе (игре?) с администрацией. (Март 2001).

<…> Уж и время к концу смены. Но у меня еще один заказ (принес мастер Гоша): «П-…». Мастер назвал это «халтурой», хоть обработка в техпроцессе и предусмотрена на моем станке. А дело в том, что расточную операцию заменили на штамповочную недавно. А в маршрутной карте (наряде) — пока что указана расточная, которая стоит 60 коп. Значит, вполне легально мы будем штамповать, а получать как за расточку… «Неплохо!» — говорит бригадир. Пять минут спустя я вглядываюсь в чертеж и вижу, что заготовка (после гибки это будет скоба) толщиной… 2,5 мм! И двух недель не прошло, как я был наказан за «нарушение правил эксплуатации» ПКР (пробивая заготовки толще 2-х мм). И вот такое же самое нарушение мне предписывается теперь уже не просто разовым заданием линейной администрацией (как было со «штрафными» каркасами), а официальным техпроцессом!

Ситуация настолько показательная, что когда информирую об этом мастера и бригадира, возникает «немая сцена»… — К черту! — говорит бригадир. — Откажемся.

Что касается меня, то я выражаю готовность выполнить указанное в техпроцессе.

— А ты за машину (так иногда называют мой станок) не боишься? —спрашивает А. С. — Ведь мы тогда пробивали в каркасах отверстия 6 и 8 мм, а тут диаметр 30.

Мда! Это я как-то выпустил из виду…

— Надо посчитать требуемое усилие, — говорю. — У меня где-то дома формула есть.

(Дома подсчитал. Получается — нужно усилие 9 тонн. А номинальное усилие для моего ПКР — 10 тонн. Стало быть, формально можно… Хоть такие «подвиги» — и не для той «машины», которой, того гляди, вместо профилактического, капитальный ремонт потребуется). Еще обращаю внимание, что номера вырубных пакетов какие-то необычные. Ага, заказывали новые, видимо, с увеличенным зазором для 2,5 мм толщины материала. Похоже, имеем дело не с «технологическим нарушением», а с «новаторством»!..

Однако же, совместились во времени мои нарушения технологической дисциплины и плановое изменение этой самой дисциплины — парадоксально!

22 августа (четверг).

Вкратце

После настойчивых требований, продолжавшихся неделю, социологу-испытателю, наконец, дают возможность ознакомиться со служебной запиской начальника бюро инструментального хозяйства Васильева, на основании которой ему был объявлен выговор.

<…> Вечером переписываю набело, с минимальными коррективами, давно заготовленный текст заявления в КТС:

«Заявление в комиссию по трудовым спорам цеха № 3.

Распоряжением № 86 по цеху № 3 начальником цеха А. Косачевым на меня наложено дисциплинарное взыскание — выговор и депремирование на 10% по итогам работы за июль 1985 г. Взыскание наложено «за нарушение правил эксплуатации КО-120 и вырубных пакетов». В качестве основания в распоряжении указывается служебная записка начальника БИХа тов. Васильева.

Считаю наложение на меня дисциплинарного взыскания противоречащим закону по крайней мере в силу следующих обстоятельств:

1) Настоящее взыскание наложено распоряжением начальника цеха от 31.07.85 — в то время, когда я был на бюллетене.

2) Обработка обозначения «Ф-…» на станке КО-120 (упоминаемая в служебной записке Васильева) производилась мною по распоряжению администрации. В частности, в июле 1985 г. указанное обозначение (партия — 170 шт.) было вписано в мое производственное («сменно-суточное». — А. А.) задание.

3) Начиная с декабря 1983 г. я, по указанию администрации, систематически работаю оператором на станке КО-120, не имея квалификации (разряда) штамповщика. Таким образом, ответственность за нарушение правил эксплуатации, если таковое имело место, ложится не на рабочего, на администрацию.

С учетом изложенного, прошу комиссию по трудовым спорам дисциплинарное взыскание (выговор и депремирование), наложенное на меня распоряжением начальника цеха от 31.07.85, — отменить.

А. Алексеев, 23.08.85».

Вроде, зам. нач. цеха Малков мне даже «помог», задержав ознакомление со служебной запиской Васильева. Я, так и так, собирался подавать свое заявление только в 20-х числах августа (вспоминая совет юриста). Теперь получается, что — не в силу своей «хитрости»… Впрочем, согласно КЗоТу , я мог бы и еще пару месяцев подождать (предельный срок обращения в КТС — три месяца с момента взыскания). А вот комиссии по трудовым спорам, согласно тому же КЗоТу, решать вопрос надо быстро — за пять дней.

28 августа (среда).

Вкратце

По истечении пятидневного срока, ответственный за трудовые споры член цехкома, токарь Минин, на запрос о судьбе заявления, сообщает рабочему-социологу, что отдал его заместителю начальника цеха и больше ничего не знает. Говорит, что соблюдает КЗоТ «как умеет». Вообще, не хочет разговаривать на эту тему. Мол, в цехе «никогда не было трудовых споров»… И вообще он «не может такие вопросы решать!».

<…> Уже переоделся после смены. Что ж, думаю, зайти к зам. нач. цеха? Вообще-то, нелепо жаловаться на члена цехкома представителю администрации, против произвола которой ты у этого профсоюзного деятеля ищешь защиты…

Малков занят со старшими мастерами. Все же логичнее в этой ситуации обратиться в завком. По дороге к проходной захожу в здание, где размещается столовая, и тут же — все общественные организации. На двери завкома вижу два объявления.

Первое: «Профсоюзный комитет завода принимает трудящихся по личным вопросам в понедельник с 16-15». (Гм, интересно — является мой вопрос «личным» или нет?).

Второе объявление: «На основании постановления бюро ОК КПСС (так! — А. А.) от 11.03.83, с целью исключения потерь рабочего времени прием граждан в профсоюзном комитете будет осуществляться только в свободное от работы время».

Дверь заперта. Все профкомовцы уже ушли. На часах — 16-30.

5 сентября (четверг).

Утром закончил панель «Ф-…». От бригадира очередное задание на «халтуру» (самодеятельная технология) — стенка боковая «Ф-…». (Подобные задания все же чаще исходят от бригадира, чем от мастера, хотя мастер всегда в курсе).

Но тут разворачиваются события уже не технологические. В 10 час. меня приглашают к городскому телефону. Зав. канцелярией обкома КПСС Кудряшенко Л. С. сообщает, что 10 сентября (во вторник) утром мне следует явиться в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС к Шадрину А. П., а в среду 11-го на заседании КПК будет рассматриваться моя апелляция исключенного из партии. Спрашивает, нужна ли мне помощь в приобретении ж. д. билета. Говорю, что нет. Я спрашиваю, информирован ли об этом вызове партком завода. Нет, она туда не звонила. Ну, на этот раз полагают достаточным, что информирован я сам… Этого вызова я ждал (хоть и не на этой неделе). У меня есть пять «отгулов» за дни, отработанные в период отпуска еще в феврале. Поездка в Москву, и не на два дня, а на целую неделю, тем самым обеспечена. Прикинув по календарю, когда мне понадобятся отгулы, сообщаю бригадиру о предстоящих событиях.

А. С.: — У тебя пять дней. Пиши пять заявлений. Начальник цеха имеет право отпустить только на один день… Пишу: «Прошу предоставить мне отгул на 9 сентября 1985 г. за ранее отработанное время».

Аналогичные заявления — для 10, 11, 12, 13 сентября. Сколов все пять листков скрепкой, несу старшему мастеру Николаю Ярошу (тому самому, который вызывал меня из отпуска в феврале). Тот несколько растерян… Но я же работал в отпуск — «святое дело»!

Ярош посылает меня обратно к бригадиру — завизировать ЕГО согласие.

Такое не принято, чтобы бригадир ставил визу, он ведь не администрация… Толик, поняв, что мастер решил перестраховаться, находит способ его «проучить» (мастер моложе бригадира, и они играют в одной баскетбольной или волейбольной команде).

Размашисто, через весь лист мой бригадир пишет: «Долг превыше всего. Тем более долг бригады и начальства. А. Сыцевич».

Это на первом заявлении. На остальных четырех я советую ему, для экономии сил, ограничиться резолюцией: «Не возражаю».

Ярош обеспокоен моим предстоящим недельным отсутствием:

— А кто будет работать на ПКР?

— Это наша забота! — говорит А. С. (Коли Р. сейчас нет, т. е. заменять меня придется самому бригадиру).

Старший мастер (отвечающий за производственную программу) тоже ищет слова для «нестандартной» резолюции и находит следующие:

«Не возражаю, с заменой оператора на станке КО-120».

— Тут и попроще можно было бы, — насмешливо замечает бригадир. — Ведь должны же человеку!

С этими заявлениями и визами иду в обед к и. о. нач. цеха Малкову. Тому досталось от меня за последнее время (и непосредственно, в связи с аварийными ситуациями на ПКР, да, полагаю, и опосредованно, в связи с проволочками в организации КТС). Теперь Малков может отыграться:

— Вас официально вызывали из отпуска в феврале?

— Нет.

— В таком случае, у меня нет оснований давать вам отгулы. (Вообще-то, это не отгулы. Ибо отгулы не оплачиваются, при оплаченной переработке. Но у меня переработка не оплачена. То есть, по существу, должно быть — оплаченное отсутствие. Что вполне точно определено бригадиром, как «долг бригады и начальства»… Заявление на отгул в таком случае — чистая формальность. Такие заявления «в приказ» не идут).

Прошу Малкова наложить письменную резолюцию. С беспардонным сознанием своей формальной правоты, тот пишет на каждом из пяти листков: «Нет основания».

После обеда показываю бригадиру этот итог своего визита к начальнику. Тот вначале: «Не понял!» — «А чего ж тут непонятного?». А. С. резко хватает мои заявления и устремляется к начальнику. Догоняю его: «Толя! Малков — <…> ! Не зарывайся!». Бригадир не сразу берет в толк, от чего я его предостерегаю, но реагирует очень дружественно.

Мда! Ситуация, что говорится, «нет слов, одни буквы остались». Начальник куда-то исчез. Толик сообщает мне, что до конца дня он с ним обязательно объяснится. Я же — могу с понедельника не выходить, он «берет на себя».

Пытаюсь его расхолодить [остудить? — А. А.]. Причем прошу разыскать Малкова поскорее. Ибо если они все же не договорятся, то придется брать отпуск за свой счет, на два-три дня, которые мне не могут не дать, если я объясню причину.

(Конечно, обидно ехать в Москву только на два дня, когда «заработана» целая неделя. Но раз уж пошло дело на принцип…) <…> Все эти события разворачиваются на фоне наладки детали «Ф-…».

Тем временем приносят маршрутную карту на другую панель («Ф-…» — та самая, где апофеоз технологической безграмотности). <…> [Здесь опущены технические подробности. — А. А.].

Но важно сейчас не это. Штамповка детали, где ни много, ни мало 60 ударов, да еще с переворотом заготовки, расценена… по 4 коп. за штуку! То есть — порядка 0,07 коп. за удар. Норма установлена в три раза ниже прошлогоднего «стандарта» (0,2 коп. для обозначений, штампуемых на ПКР)! Короче — за всю партию, на которую я, даже и по своему шаблону, максимально удобному и т. п., затрачу больше смены, плата — пятерка. ПКР становится для бригады сущим «разорением»! И по этому поводу бригадиру еще предстоит скандалить…

<…> Где-то около 14 час. А. С., разыскавший, наконец, начальника, подходит ко мне, смущенный не меньше, чем полтора года назад, когда он мне обещал дневное производственное задание 9 руб., а начальство согласилось только на 8,5 (это — в 1984 г.; сейчас-то уже 9 руб.). «Как ты и предполагал… (он — мне). Полный отказ!».

Разговор у них с Малковым был жаркий. У зам. нач. цеха не залежалось сказать Толику, что если тот меня самовольно отпустит, то сам «партийный билет на стол положит» (конечно, это прерогатива уже не администрации, но аргумент — характерный).

— Ну, этого я не допущу, — замечаю я (имея в виду, что не собираюсь злоупотреблять его, Толика, гарантиями).

Потом бригадир задумчиво:

— Вообще-то, у нас еще один козырь есть…

— Какой же?

А. С. колеблется, назвать ли:

— Ведь другим такие отгулы дают без звука!

— Вот этим козырем пользоваться не надо, — говорю. (Тогда — всем плохо станет).

— Давай-ка, — предлагаю ему, — для начала, Колю Яроша допросим, что он по этому поводу думает.

Ярош берет на себя всю вину, но не ответственность:

— Я понимаю, Вы работали в отпуск. Надо было оформить, я этого не сделал. Я Вам подпишу любое заявление. Но против начальника — ничего не могу!

Отвечаю сдержанно, что извинения приняты. Но если мне не дадут отгулять, то придется кому-то нести материальную ответственность за то, что я работал пять дней бесплатно. (А за пять дней я зарабатываю, с премией, порядка 60 руб.).

Нет слов — у мастера.

Мы с А. С. отпускаем его, за ненадобностью. <…>

Вкратце.

Здесь опущено описание того, как было получено, уже у заводской, а не цеховой администрации, согласие на трехдневный отпуск «за свой счет», для поездки в Москву на заседание Комитета партийного контроля.

 …Вторую половину дня — совсем не до работы. Телефонные звонки, разговоры с начальством… Наладив «Ф-…» для завтрашнего дня, последние полчаса до конца смены просто сижу рядом с А. С., орудующим напильником, и разговариваем «за жизнь» (поводов, как видно, предостаточно). Между прочим, и о случае с Женей Р. Кажется, только в этом пункте у нас с бригадиром разногласия.

<…> Историю с дисциплинарным взысканием Е. Р., развернувшуюся вскоре после моей, я до сих пор избегал записывать. (Женя просил «помалкивать»). Но вот сегодня, 5 сентября, вывесили табуляграмму с зарплатой за август. В ней про Женю указано: дневное производственное задание — 6 руб. Так что «тайное стало явным».

Вообще, наши дневные производственные задания (соответственно, уровни зарплаты) в бригаде различаются в диапазоне от 11,7 (у бригадира) до 6-7 руб. (у новичков). Е. Р., являющийся одним из самых квалифицированных рабочих в нашей бригаде (и обычно замещающий бригадира в его отсутствие), имеет задание 11 руб. Это — показатель внутрибригадного и внутрицехового статуса Жени (так же, как моему статусу отвечает сегодня 9-рублевое задание).

У нас в бригаде не все обходятся без дисциплинарных нарушений и соответствующих административных взысканий в течение года. В итоге, в прошлом году, например, чуть не половина бригады осталась без тринадцатой зарплаты. (Женя Р., между прочим, 13-ю получал). Самым ходовым взысканием за прогул является депремирование по итогам работы за месяц. Если депремируют на 100%, то для рабочего с таким заданием, как у Жени, единовременная потеря — рублей 80-90. То есть — чувствительно. Теперь стали наказывать также лишением дополнительных дней к отпуску, и даже — от одного до трех основных отпускных дней (которых у рабочего и всего-то 15).

Одной из «крайних» дисциплинарных мер является перевод на нижеоплачиваемую работу, сроком на 1-3 мес. В наших условиях это означает, что квалифицированный слесарь или станочник садится на автокару либо вручную возит «тачку» с заготовками или готовыми деталями. Транспортировщиков всегда не хватает, и когда вдруг «некого наказывать», проблема дефицита этих кадров встает с особой остротой. Но в применении этой меры нельзя и перегнуть палку. Ведь квалифицированную работу тоже кому-то надо делать…

Таков диапазон наказаний (кстати, согласующийся с КЗоТом). Е. Р. явился «пробным камнем» самоуправства, своего рода административной «партизанщины» относительно трудового законодательства. Сейчас не углубляюсь в «предысторию» взаимоотношений Жени с цеховым начальством. Ограничусь общеизвестными фактами. 1 и 2 августа, пропущенные Е. Р. на работе, не имеют оправдательного медицинского документа. А с 3 по 16 августа он находился в больнице. Вышел на работу 19-го (понедельник).

22 августа Женю пригласил и. о. нач. цеха Малков и посулил… снижение зарплаты вдвое, сроком на три месяца. На следующий день ему предложили расписаться под соответствующим распоряжением. Женя сгоряча не только расписываться, но даже и читать это распоряжение отказался.

В тот же день в кабинете у начальника состоялось заседание цехкома, где Жене подтвердили снижение производственного задания с 11 до 6 руб. Однако все это — на словах. Распоряжение на доску почему-то не вывесили.

Две недели Женя выполнял свою обычную (квалифицированную) слесарную работу, еще не зная, как она будет оплачиваться. Изучив КЗоТ (взятый у меня), он удостоверился, что такая мера наказания, как перевод на нижеоплачиваемую работу, разумеется, существует, но вовсе не снижение зарплаты без изменения характера работы (что как будто предпринято по отношению к Жене). Но было еще не ясно, в самом ли деле администрация решилась на такой сомнительный шаг, и если да, то как его оформила.

По моему совету, Женя все же обратился к табельщице и переписал так и не обнародованное распоряжение начальника. Там фигурировал «перевод на нижеоплачиваемую работу», с уменьшением дневного производственного задания.

Информация о снижении зарплаты Е. Р. аж вдвое (извлеченная из вывешенной табуляграммы) вызвала большой интерес у всей бригады, да и вообще в цехе. Такого у нас еще не бывало… Прецедент!

6 сентября (пятница).

Вкратце

В этот день экстренно собралась цеховая комиссия по трудовым спорам, заседания которой автор добивался на протяжении двух недель. Для этого понадобилось… обращение в прокуратуру! Помощник прокурора Петроградского района написал «предписание» директору завода, указав в нем на превышение 5-дневного срока рассмотрения заявления в КТС, как на «грубое нарушение трудового законодательства». Речь шла только о сроке. В предмет спора прокурор не вникал.

Первое заседание КТС (6.09.85).

Обед. Ровно в 12-15 — в кабинете начальника цеха. Сидят за приставным столиком по двое, «на равных»: представители администрации — Малков и Кутырина, и представители профсоюза — Минин и П-в. На столе — мое заявление и… «Справочник профсоюзного работника». (Тоже хотят теперь действовать «по правилам»!).

Председательствует на КТС сегодня член цехкома Минин (тот самый, который «не может такие вопросы решать»). Секретарские обязанности выполняет Кутырина.

Минин открывает рот, чтобы зачитать вслух поступившее от меня две недели назад заявление.

— Минуточку, — говорю. — Почему меня не спрашивают, не имею ли я отводов кому-либо из членов КТС?

— ?!

Еще не вполне осознав, о чем речь, Минин спрашивает:

— Кому же отвод?

— Вам лично! — отвечаю.

— ?!!

Моя мотивировка: «Минин уклонялся от исполнения своих обязанностей члена цехкома, ответственного за трудовые споры». Минин нервно оправдывается тем, что я обращался к нему в рабочее время, когда «надо работать». Хладнокровно замечаю, что когда я обращался к нему в обеденный перерыв, ему «надо было обедать».

Малков первым вышедший из оцепенения, зачитывает вслух соответствующий пункт «Положения о КТС», откуда явствует, что: а) заявитель имеет право на отвод; б) удовлетворить или отклонить этот отвод может только цехком. Стало быть, заседание КТС сейчас продолжаться не может. Обсуждают срок следующего заседания. Малков предлагает — в понедельник. Сообщаю, что в понедельник меня не будет на работе.

Малков: — Я же не подписал Вашего заявления!

Я: — Мое заявление, подписанное заместителем директора, находится у табельщицы. Полагаю, ей следовало Вас об этом информировать.

— !!

Полчаса спустя после окончания обеденного перерыва Кутырина приносит мне выписку из протокола. Узнаю из нее, что заседание комиссии отложено на 12 сентября (т. е. после моего возвращения). <…>

12 сентября (четверг).

Возвращаюсь из Москвы поездом № 19, прибывающим в Ленинград в 6-25. Времени — в обрез, чтобы поспеть на работу. Бригадир мне показался каким-то унылым. Я — ему, как он потом сказал, бодрым.

(Решением Комитета партийного контроля при ЦК КПСС от 11.09.85 апелляция автора, исключенного из партии в 1984 г., была в очередной раз отклонена. – А. А.).

— На работе какой-то кошмар, — сказал бригадир. — Техпроцессы, расценки, возвраты… (Это уже не про ПКР, а вообще).

Второе заседание КТС (12.09.85).

После работы, в 16-15, вновь собирается КТС. Другой состав комиссии. От администрации — те же (Малков и Кутырина). От профсоюза —члены цехкома Иван Овчинников и Миша Фетисов. Таким образом, мой отвод Минину — цехкомом удовлетворен.

Председательствует на этот раз, строго в соответствии с «Положением о КТС», представитель иной стороны, чем в прошлый раз (т. е. не профсоюз, а администрация), а именно — Малков. Секретарь — Миша Фетисов.

Есть ли у заявителя возражения по составу комиссии? Нет. Малков зачитывает мое заявление. Любого из указанных в нем трех обстоятельств достаточно, чтобы отменить распоряжение начальника цеха от 31 июля. [См. выше. — А. А.]. Однако, прежде чем рассматривать их, до сведения комиссии доводится объяснительная записка мастера Г. Соколова: мол, деталь такая-то выдана им в бригаду для изготовления в указанный срок; «конкретных указаний, на каких именно станках изготавливать детали, я не даю». Лукавит Гоша!..

Объяснение ныне отсутствующего (в отпуске!) мастера Гоши противоречит моему утверждению, что деталь «Ф-…» штамповалась на ПКР по указанию администрации. «Есть ли у Вас документальное подтверждение?» — спрашивает Малков. Вообще-то, указания рабочему даются устно. Но у меня сохранился промасленный листок, на котором рукой мастера записано, какие детали штамповать в июле. Над списком указано: «ПКР» (!).

Кутырина: — А где подпись?.

Я: — Нету.

— А на объяснительной есть!

— Разумеется.

— Объяснительная — документ, а это — не документ! — Но Вы же не станете утверждать, что второй написан не мастером, а кем-то другим?

Добавляю, что Г. С., вероятно, забыл. А если (вдруг!) отречется от этой записки, то (насмешливо) «можно и экспертизу произвести»…

Начальник тех. бюро цеха Кутырина информирует присутствующих, что на ПКР разрешено пробивать стальные листы толщиной до 2,5, а я пробивал — 3 мм. Перед этим меня спрашивали, знаю ли я правила эксплуатации КО-120. Я ответил, что много чего знаю такого, чего «знать не обязан». (Ведь мне до сих пор не удосужились присвоить разряд штамповщика).

Но самое пикантное, что Кутырина (главный технологический обвинитель) за шесть лет не удосужилась заглянуть в правила эксплуатации ПКР. Согласно техническим условиям, на КО-120 можно штамповать стальные заготовки не толще 2 мм (а вовсе не 2,5). Кутырина: — Но как же Вы не обязаны знать, если два года работали наладчиком?

— Наладчиком чего? — невинно спрашиваю я.

— Наладчиком технологического оборудования…

— А Вы никогда не интересовались, что это такое, по тарифно-квалификационному справочнику?

— ?!

— Наладчик т/о — это вовсе не наладчик прессов, — объясняю всем. — Эта специальность относится к электронному оборудованию. То есть оформление меня наладчиком т/о в свое время было липой. (Феномен «подснежника»: например, наш цеховой художник числится слесарем-ремонтником).

Нервничают члены КТС… Что он с ними делает, этот наладчик-законник!

Кутырина (с яростью бессилия):

— А Вы знаете, что ваше собственное заявление недействительно?.

Я: — Это почему же?

— У Вас тут в одном месте написано — распоряжение нач. цеха от 31.07, а в другом — от 31.05.

— Ну, 31 мая никакого распоряжения не было. Ясно, о чем речь.

— Никому ошибаться нельзя, только Вам можно!

Игнорирую эту реплику Кутыриной — не заслуживает ответа.

Снова Кутырина: — Вы нарушали технологический процесс! Я: — Разумеется. И не только в этом случае. Мы выпускаем годные детали, нарушая негодные техпроцессы. И Вам это прекрасно известно. — Но здесь Вы замещали операции, которые без ПКР более трудоемки и оплачиваются дороже!

«Так значит… халтура!» — врубается член цехкома, шлифовщик Миша Фетисов, переводя разговор на нормальный рабочий язык.

Тут Кутырина делает опрометчивое заявление:

— Вы использовали оборудование в корыстных целях! Я: — А вот эти слова, пожалуйста, либо повторите, либо возьмите обратно. Это — не просто ложь, а ложь оскорбительная, порочащая, т. е. подсудная.

Сообразила Кутырина — взяла обратно. Но не лучше и Малков:

— Как получать зарплату — так Вы пожалуйста, а как выговор — так не хотите.

Ну, это риторика…

А зам. пред. цехкома, фрезеровщик Иван Овчинников взывает… к моей «человечности»:

— Ну, как бы Вы поступили на месте начальника цеха?

Отвечаю шутливо:

— Вот когда сяду на его место, тогда и увидите, как я поступлю.

Заседание проходит не скучно: и для заявителя, и для членов КТС.

Кутырина и Малков более искушены в трудовых конфликтах. Они — «нападающие». А члены цехкома Иван Овчинников и Миша Фетисов — «полузащитники». Вот только «вратаря» в этой команде нет. (Мне же приходится одному отыгрывать за целую футбольную команду).

Иван Овчинников: — Но нарушали же Вы техпроцесс!

Я: — Не больше, чем Вы сами это каждый день делаете.

— !!

Снова Иван: — Я не знаю КЗоТа, мне некогда его изучать, но по-человечески… (Смысл: как можно спорить с начальником цеха!).

— Знаете что, — говорю, — чего вы меня уговариваете? Я готов отвечать на конкретные вопросы. А решайте уж вы сами. Как вам велят профсоюзный долг, личная совесть и трудовое законодательство…

Да, пора что-то решать… Малков предлагает посовещаться без меня. Высказываюсь в том смысле, что это что-то новое в профсоюзной демократии.

— В Положении о КТС, — парирует Малков, — не сказано, что надо решать в присутствии заявителя… — Сказано — рассматривать в присутствии, а решение — часть рассмотрения.

Приходится каждому участнику заседания резюмировать свою позицию в моем присутствии.

Малков: — Может, это и против КЗоТа, но по-человечески — я бы оставил решение в силе.

Иван Овчинников: — Я тоже.

Миша Фетисов: — Я тоже, но наказать и того, кто выдавал задание (т. е. мастера).

Дольше всех колебалась Кутырина.

— Нарушение КЗоТа все же есть, — говорит она, обращаясь к Малкову.

Похоже, что она предчувствует последствия. Но все же лучше ошибаться вместе со всеми, чем быть «прозорливее» остальных… Комиссия по трудовым спорам приходит к соглашению (так это называется в КЗоТе): «Распоряжение по цеху от 31.07.85 оставить в силе».

Надо признать, что я отчасти «стимулировал» их к такому решению. Поражение сборной администрации и цехкома было слишком очевидным. Они, конечно, понимали, что действуют против закона. И это, для каждого по-своему, представлялось уже неизбежным. Ведь «по-человечески»… просто невозможно иначе!

Члены комиссии с готовностью подчинились бы указанию сверху.

Но — не давлению снизу. («Моделирующая ситуация»!).

13 сентября (пятница).

Еще перед обедом говорю мастеру Ярошу:

— Давайте все же решим, что делать с теми пятью днями. Откладывать дальше некуда. Дарить производству неделю своего отпуска и заработок за целую неделю я не собираюсь. Не хотелось бы доставлять Вам неприятности. Подумайте, как без них обойтись.

Старший мастер (он же — нач. участка) беспомощен:

— Может, Вы удовлетворитесь их оплатой?

Я: — Оплата — в любом случае. Кстати, как Вы это себе представляете? — Можно было бы на месяц повысить Вам коэффициент трудового участия (иначе говоря — дневное производственное задание).

Откровенная лажа, к тому же дурно пахнущая…

Предлагаю Ярошу еще раз переговорить с зам. нач. цеха Малковым. Если удовлетворительного выхода не найдут — буду действовать сам. И тогда уж — не взыщите!

<…> Юридическая консультация на углу Невского и Литейного. Молодую женщину-адвоката мой случай — с не оформленным вызовом из отпуска — затруднил (она назвала его «интересным»). Пригласила подругу. Та рекомендует трудовой спор (вплоть до суда). При этом необходимо подтвердить (с помощью свидетелей) факт не оплаченной работы во время отпуска.

Неужто — опять «спорить»? Ох, хватит мне пока и нынешнего спора! Что же касается казуса Е. Р (Жени), получаю от адвоката уверенно негативный ответ. Мол, все правильно! А в тонкости бригадной организации труда в сочетании с индивидуальными заданиями вникнуть не сумела (или не захотела).

16 сентября (понедельник).

Где-то между 10 и 11 час. секретарь начальника цеха сообщает, что «меня ждет юрист». Интересная формула: не «приглашает» и не «вызывает», а ждет (как будто я об этом просил). Предупредив начальника участка Яроша, иду.

Разговор с заводским юристом (16.09.85).

Выясняется, что директор завода, получив предписание прокурора насчет нарушения КЗоТа по части сроков рассмотрения трудового спора, поручил заводскому юрисконсульту Никитиной (кажется, заслуженному юристу РСФСР) разобраться в этом споре также и по существу. Произошло это не столь оперативно, как заседание нашей комиссии. Никитина от меня узнает, что еще на той неделе цеховая КТС приняла отрицательное решение. И это для нее неожиданность. Она говорит, что распоряжение Косачева — «не без изъянов», что директору — «неприятно», а она сама — «в трудном положении».

— Вы ведь, наверное, собираетесь подавать в суд?

— Не знаю. Сначала послушаю, что Вы мне скажете.

Никитина просит показать ей листок с заданием мастера штамповать пресловутые каркасы. У меня с собой его, понятно, нет. Прихожу с этим листком, уже в обед… Она не сразу находит там нужное обозначение детали. Хочет отметить птичкой. Даю ей понять, что с документом так обращаться нельзя.

Никитина: — Да я только точку поставлю!

Я: — И точку ставить я Вам не разрешаю.

— Но это же не документ!

— Для Вас, может быть, и не документ, а у меня другого нет. Никитина говорит, что ей надо побеседовать с начальником цеха и с бригадиром, для чего просит оставить ей этот «не документ». Отказываюсь. Предлагает… дать расписку.

Я: — Зачем мне Ваша расписка?

— Но как же я начальнику цеха покажу?

— Придется показывать при мне. <…>

Вкратце

Здесь опущены другие подробности беседы с заводским юрисконсультом. Та по телефону приглашает к себе начальника цеха и бригадира. А. С. отказывается от беседы с юристом «в рабочее время». А после работы в этот день он играет в футбол.

…Приходит Косачев. Никитина знакомит его с моим «не документом». На одном краю стола лежит объяснительная записка мастера, на другом — его же «задание». Нач. цеха выражает доверие первой и недоверие второму. Сам мастер Гоша все еще в отпуске. Будучи достаточно напорист, Косачев пытается одержать верх в словесной перепалке, которую обрываю:

— Если Вам хочется со мной поговорить, то можете вызвать меня к себе в кабинет (разумеется, в рабочее время) или подойти к моему рабочему месту…

Во всяком случае, из нашего нелицеприятного обмена репликами Никитина могла понять, что «нарушение правил эксплуатации» совершалось не только по заданию мастера, но и с ведома всей администрации цеха. А распоряжением от 31 июля — просто искали «козла отпущения» и сводили личные счеты. <…>

8 сентября (среда).

Сегодня заводской юрист все же «отловила» Толика. Возвратившись от нее, мой бригадир сообщил, что распоряжение, похоже, отменят.

Я: — Ну, а ты что говорил?.

А. С.: — Сказал, что, конечно, распоряжение несправедливое. Да тут не только мастер, сам начальник цеха прекрасно знал… Предыдущие начальники помалкивали, а этот полез рубить сук, на котором сидит. (Передаю смысл, а не дословное высказывание бригадира).

Я: — Ну, и ладно!

<…> Еще утром по цеху разнесся слух (источник — Коля Ярош), что директор «выгнал с завода» заместителя начальника нашего цеха Малкова. То ли за срыв программы, то ли еще за что… Больше всего эта информация впечатляет Женю Р. Именно Малков срезал ему зарплату вдвое, а теперь скоропостижно уволен. С кем же теперь спорить? Я смеюсь: «Ну ты, Женя, прямо как кролик, потерявший из виду своего удава».

Объясняю, что спорить, если захочет, ему придется не с конкретным лицом, а с администрацией.

Женя до обеда «ломает голову» и, наконец, принимает решение — подавать, вопреки предостережениям юристов, заявление в КТС. Соглашаюсь помочь ему. Составляем заявление вместе, после работы, в садике, у памятника проф. Попову.

«Заявление в комиссию по трудовым спорам цеха № 3 ЛЗПМ.

Распоряжением № 93 и.о. нач. цеха Ю. Малкова от 23.08.85 на меня наложено дисциплинарное взыскание, которое я считаю несправедливым и незаконным. Согласно распоряжению, я, будучи слесарем механосборочных работ, работающим в бригаде 003, переведен на нижеоплачиваемую работу по этой же специальности, с уменьшением дневного задания с 11 до 6 руб. сроком на 3 мес. Прошу КТС отменить распоряжение № 93 по цеху № 3, имея в виду следующие обстоятельства:

1) В распоряжении неверно утверждается, что мною допускались неоднократные нарушения трудовой дисциплины. Мною допущено одно нарушение — своевременно не представлен оправдательный медицинский документ за отсутствие на работе 1 и 2 августа (с 3 по 16 августа я находился в больнице). Если бы были другие нарушения, они должны были бы повлечь за собой административные взыскания, каковых у меня не было ни в прошлом, ни в нынешнем году.

2) Я являюсь слесарем механосборочных работ 5 разряда. В распоряжении № 93 не указано, на работу слесарем какого разряда я переведен. Фактически же я вот уже скоро месяц после издания распоряжения выполняю всю ту же работу, что и раньше, причем даже мастер не поставлен в известность о том, что задание мне снижено почти вдвое. Фактически моя работа никак не изменилась, а изменилась только зарплата, то есть я получаю не по труду, а по усмотрению администрации.

3) Распоряжение о переводе на другую, нижеоплачиваемую работу во всяком случае не может относиться к предшествующему этому распоряжению периоду (до 23 августа). Между тем, за все отработанные мною в августе дни (с 19 по 30.08.85) зарплата начислена мне из расчета 6-рублевого задания.

Есть и другие нарушения трудового законодательства в применении ко мне дисциплинарного взыскания.

Прошу — распоряжение № 93 по цеху № 3 от 23.08.85 отменить и вернуть мне незаконно удержанную часть зарплаты за август-месяц.

Е. Рыжов, 20.09.85».

— Похоже, что с меня началась в нашем цехе эра трудовых споров, —замечаю шутливо.

Женя: — Ну вот, теперь и я вступил в борьбу, так их растак…

23-27 сентября (понедельник — пятница).

Эту неделю, всю целиком, записываю с опозданием. Поэтому затрудняюсь реконструировать последовательность событий внутри отдельных дней и даже принадлежность некоторых событий к определенному дню. Приходится отступить от строго дневниковой формы. Основные тематические или «сюжетные» линии следующие:

Линия 1-я — производственно-трудовая (включая отдельные «технологические приключения»).

Линия 2-я — производственно-профсоюзная, включающая: (а) мой трудовой спор; (б) трудовой спор Е. Р.; (в) отчет и выборы цехкома.

Линия 3-я — производственно-административная (включая историю предоставления мне пятидневного «отгула»).

<…> У станка уже третью неделю лежат 50 штук «Ф-…». Но это — 2,5 мм стальные листы, которые не только не предусмотрены для штамповки на ПКР техпроцессом, но и превышают разрешенную для моего станка толщину материала (см. выше).

Штамповать их сейчас, в разгар трудового спора с администрацией насчет «нарушений правил эксплуатации станка», мне нежелательно. В свое время договаривались с бригадиром, что я налажу, а «отбомбит» (отштампует) он сам.

Дважды в течение этой недели я налаживал, но то бригадир был занят, то поджимала другая работа, и приходилось разрушать настройку. Теперь срочно нужно хотя бы 11 деталей из 50.

— Толя, — говорю, — почему бы Косачеву специально не распорядиться насчет этой детали? С учетом особых обстоятельств…

А. С. вполне понимает мой намек. Но у него тоже нет выхода:

— Понимаешь, я завязан с 10-м цехом. Я делаю им, они — мне.

Бригадир выражает готовность лично встать за станок.

Я: — Не надо. Бросится в глаза… Я отштампую сам. (Шутливый стишок Н. Рубцова: «Побежала коза в огород. / Ей навстречу попался народ. / Говорит: ты куда, егоза? / И коза опустила глаза. / А когда разошелся народ, / побежала опять в огород»).

Выдав бригадиру необходимые 11 штук, не снижая темпа, штампую и остальные 39, благо начальства нет. Даже задерживаюсь после смены на полчаса.

А. С. не благодарил, но, вероятно, оценил по достоинству мой «благородный» поступок. <…>

Вкратце

26 сентября 1985 г. состоялось рассмотрение трудового спора Евгения Р. Неожиданно для него самого , да и для его «консультанта», он этот спор выиграл.

…Женя рассказывал подробности о заседании КТС. Начальник цеха Косачев сказал: «Заявление написано грамотно, а администрация ошиблась». Мы сошлись на том, что начальнику, конечно, было нетрудно признать ошибку администрации, благо допустил ее не он сам, а его заместитель Малков (которого, вроде, снимают).

Незаконно высчитанные у Жени из августовской зарплаты деньги (60 руб.) будут возвращены ему двумя порциями. Если учесть, что с отменой малковского распоряжения Женя будет получать свою «нормальную» зарплату также и в последующие два месяца, то этим трудовым спором ему удалось отстоять (выиграть или «спасти»): 60 + 150 + 150 = 360 руб. Женя считает, что обязан этим мне. Я сказал, что если и обязан, то не столько моим консультациям, сколько страху, который я нагнал на администрацию своим собственным трудовым спором (судьба которого, кстати, до сих пор не решена). <…>

8 октября (вторник).

Первый день на работе после недельного «отгула» (ездил к друзьям в Вильнюс). Бригадир А. С. — в отпуске. За него, как обычно в таких случаях, Женя Р. На ПКР без меня никто не работал.

<…> Женя говорит, что выписка из протокола заседания КТС по его вопросу три дня висела на доске объявлений. Уж лучше бы, мол, не висела, а то все подходят, поздравляют…

Я: — А на руки тебе выписку дали?..

Женя: — Нет. А надо?

— Вообще, обязаны по Положению. Ладно, подожди зарплаты.

Посмотрим, по какой статье проведут…

Вкратце.

Тем временем собственный трудовой спор рабочего-социолога с администрацией получил дальнейшее развитие. Как положено, в случае несогласия одной из спорящих сторон с принятым на КТС решением, этот вопрос обсуждался на цехкоме. Рассматривали его дважды. Первый раз, еще в сентябре, цехком оставил решение КТС в силе. Но, как выяснилось, при этом не было… кворума, который, согласно Уставу профсоюзов, должен в таких случаях составлять не менее 2/3.

Ниже приводится описание второго заседания цехкома, кстати, уже в новом составе, после очередных перевыборов.

Заседание цехкома (8.10.85).

<…> На этот раз собрались 13 чел. из 17 (т. е. больше 2/3). После того, как зам. пред. цехкома Иван Овчинников зачитал мое заявление, наступила томящая пауза. Никто, похоже, не знал, что дальше делать. Ситуацию разрядил начальник цеха Косачев. Он, неожиданно для всех присутствующих, сообщил, что директор вызывал его по этому вопросу и собирается своим приказом отменить распоряжение о выговоре. Как я к этому отношусь? (Кажется, прозвучало: «Устроит ли Вас это?»).

Я сказал, что директорского приказа не видел. Когда увижу — выскажу свое отношение. Надежды на то, что я тут же «сниму» свое заявление, не оправдались. Тем не менее, члены цехкома вздохнули с облегчением. (Ведь в случае отмены распоряжения директором, им вроде не только ничего решать, но даже и обсуждать не понадобится). Решено: отложить вопрос. Срок — не определялся.

9 октября (среда).

Мастер Гоша успел созреть для решения проблемы с аварийной «Ф-…». С оскорбленным, после всех наших передряг, видом он вручает нам с бригадиром (Женей Р.) письменное (с датой!) распоряжение: «Изготовить деталь «Ф-…» в кол-ве 50 штук на КО-120. Г. С.». Вот, мол, до чего мы — его довели!

Я беру этот «документ», как нечто совершенно естественное и, отложив все остальное, начинаю налаживать… официально предписанную администрацией, вопреки техпроцессу, по «нелегальному» шаблону, работу на своем станке. («Припрет —никуда не денутся», — вчера заметил Игорь Виноградов).

Но тут… выкидывает коленце станок. <…>

[Здесь опущено описание аварийной ситуации с работающим без профилактического ремонта оборудованием.

10 октября (четверг).

Зам. нач. цеха Малков в самом деле освобожден от занимаемой должности. На его место директорским приказом назначен (оказывается, еще с 1 октября)… мастер участка Николай Ярош!

<…> Получили расчетные листки. У меня в этом месяце всего 201 руб. (сказались 3 дня за свой счет для поездки в Москву в сентябре). У Жени Р. к сентябрьской зарплате добавлены 22,5 руб., которые администрация «задолжала» ему за август. По какой же «статье»? Эта сумма — под кодом 6 (премия за выполнение личных заданий). Вот так, в августе незаконно «наказали», а в сентябре не менее незаконно «поощрили».

<…> Зову технолога: «В техпроцессе записана нелепость». <…> [Здесь опущено описание очередной производственной неувязки. — А. А.]. Нина Толстова: — Но Вы же как-то штампуете? — Я штампую по самодельному шаблону. И, пожалуйста, так и напишите в техническом документе, если хотите как-то оформить эту работу.

Нина послушно-обреченно (впрочем, может, и не осознав до конца значимости момента) вычеркивает фиктивную «штамповку по координатным линейкам» и под мою диктовку вписывает: «По самодельному шаблону. Н. Толстова.». Такое — впервые за пять лет! <…>

11 октября (пятница).

В первой половине дня состоялся необычный вызов всей нашей бригады (в полном составе) к начальнику цеха. «Что-то новенькое!..» (Сергей Р.). Явились в кабинет. Расселись.

Оказывается, поводом послужил двухдневный прогул Сергея, на прошлой неделе. Тот попросил начальство не выносить ему взыскание и договорился с мастером Гошей, что вечерами отработает. Дело обычное… Уже два вечера и отработал. Еще раз в субботу выйти — и были бы «в расчете». Но тут Косачев вмешался, говорит, что не имеет права «прощать».

Вообще, в вашей бригаде за последние два месяца — уже третий случай, говорит начальник цеха: Сергей И., Сергей Р. и… сам и. о. бригадира Евгений Р., который-де «ускользнул от наказания»… Все это имело характер общей воспитательной беседы: мол, за прогул одного члена бригады не только он сам, а и вся бригада должна отрабатывать (понимай так — работать сверхурочно, когда понадобится). Понадобилось — уже в эту субботу! Так мы все и поняли намек. Уважения к Косачеву этот его демарш не прибавил.

Я говорю Жене:

— Видишь, двух недель не прошло, а уже выигранный тобой трудовой спор истолковывается как — ускользнул от наказания. Возьми-ка ты выписку из протокола КТС, от греха…

Женя согласен, что надо взять.

(Как выяснилось к концу дня, в субботу выйдут только три-четыре человека из нашей бригады). <…>

14-18 октября (понедельник — пятница).

<…> Вторую половину этой недели загрузка моего станка была неустойчивой. В среднем полсмены я работал на ПКР, полсмены — слесарем. Слесарил разнообразно: снимал грады, сверлил по кондуктору, зенковал, нарезал резьбу… Эти заурядные слесарные операции для меня менее рутинны, чем ПКР, и были мне в охотку.

Кажется, в эти дни сложился стереотип: когда работы на станке нет, беру листовые детали и снимаю шабером грады с мною же прорубленных пазов и отверстий (все равно кому-то придется это делать). Причем шабрю за своим же координатным столом, т. е. в рабочей позе управления станком.

Это позволяет не дергать лишний раз бригадира. Он видит, что я —при деле. Возникнет более срочная работа — сам подойдет.

<…> После окончания рабочего дня 16 октября (среда) по дороге в раздевалку обнаруживаю на доске распоряжений приказ директора завода:

«Распоряжение № 86 от июля 1985 г. начальника цеха № 3 Косачева А. А. о наложении дисциплинарного взыскания и депремировании слесаря м/с работ Алексеева А. Н. — отменить как наложенное с нарушением трудового законодательства».

Ну, что ж! Силы директорского приказа достаточно, чтобы отменить распоряжение начальника цеха, но… не мое заявление. В принципе, было бы логично настоять, чтобы цехком собрался в третий раз и «принял к сведению» приказ директора. Однако с моей стороны это был бы, пожалуй, уже «перебор»… И все же, мое заявление никто кроме меня отменить не может. Что я и сделал день спустя:

«В связи с изданием приказа директора завода № 425 от 15.10.85, считаю свой трудовой спор с администрацией цеха № 3 исчерпанным. Свою просьбу о его рассмотрении, выраженную в заявлении в профком завода от 25.09.85, снимаю». (Отнес в завком).

…Наутро (17 октября) я был горячо поздравлен Женей Рыжовым. Всеми остальными это событие было замечено, но «отмечать» не стали. Директорский приказ провисел недолго. Но для оповещения цехового коллектива — достаточно.

* * *

<…> Так благополучно разрешились к середине октября все сюжетные линии моих августовско-сентябрьских записей. Кроме одной: борьба за «порядок» на производстве. Но надо же — и тут прозвучало что-то вроде заключительного аккорда… Начальник ОТК цеха Николай Лукашевич, который в последнее время все чаще лично сталкивается с проблемами моего ПКР (особенно в тех аспектах, которые приводят или могут привести к браку), вдруг 15 октября предложил мне составить обзор всех этих «заморочек» для передачи им (Николаем) лично начальнику ОТК завода. Я выразил полную готовность. И два вечера подряд, вместо этого дневника, составлял обзор.

На титульном листе школьной тетрадки вывел: «Так мы работаем (август-октябрь 1985 г.)». Жанр этого документа был обозначен мной, как «рабочая записка».

Отдал Николаю — 18 октября (пятница, последний день ведения настоящей «хроники»).

…Таким вот оригинальным способом результаты моих социально-производственных наблюдений и действий были «внедрены» в управленческую практику.

(Записано в августе-октябре 1985 г.)