Борис Докторов

МНОГОЖАНРОВОСТЬ. ЕЩЕ ОДИН ИМПЕРАТИВ ИСТОРИКО-СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Настоящий пост – продолжение моих исследований истории российской социологии и биографий ее создателей. Это – рациональная составляющая. Эмоциональная – романтика встречи с Петербургом, в котором я не был почти четыре года, и дорогими мне людьми. Все проходило в бесконечно знакомом мне пространстве между Невой и ул, Пестеля между Таврическим парком и Летним садом в период «Белых ночей». И все это связывается ностальгической мелодией 30-х годов «Сиреневый туман над нами проплывает...», ненавязчиво звучавшей в одном из небольших кафе в начале Литейного проспекта.

Об одном давнем совете Валерия Голофаста              

Недавно мне заново потребовалось посмотреть свои публикации разных лет, отражающие изучение истории послевоенной социологии, это – коллекция, насчитывающая несколько книг и свыше сотни статей, эссе и постов. Результатом такой ревизии стало методологическое обобщение, обозначенное мною как матрица истории современной российской социологии: ( http://gefter.ru/archive/22176 ) и готовящийся к изданию текст «Немного об истории историко-биографического проекта». В них фокус внимания сосредоточен на методологии проводимого более десяти лет анализа прошлого-настоящего-немного будущего советской / российской социологии.

Но при этом вне поля рассмотрения остались в высшей степени интересующие меня вопросы стиля изложения истории современной социологии. Еще в начальный период становления моего проекта (2004 - 2007 гг.) я постулировал, что история нашей науки должна быть многолюдной и писаться многими. Это одновременно отвечает логике социологических исследований и повышает объективность исторического повествования. Мне кажется, что к настоящему времени оба эти положения в определенной мере выполнены. Проведено свыше 150 интервью с социологами (или о социологах) разных поколений ( http://www.socioprognoz.ru/index.php?page_id=207 ). Таким образом, со слов самих исследователей появилась возможность говорить о различных моделях участия большого числа ученых в создании и развитии социологии. Кроме того, следует помнить, что в каждом интервью респонденты называли по крайней мере три-четыре фамилии своих коллег, наставников, профессоров, у которых они учились и под руководством которых готовили дипломные, кандидатские и докторские исследования, что это автоматически вводит в нашу историю не менее полутысячи имен.

Но время показало существование еще одного важного свойства исторического исследования: по своей природе оно не может не быть многожанровым. Оно включает в себя по крайней мере методологические построения, анализ собственно историко-социологических фактов и процессов, а также разного рода биографический материал. Ведь история науки – это в значительной мере история, судьбы ее создателей. Легко понять, что рассмотрение исторических фактов, описание исторического процесса и рассказ о жизни и творчестве социологов, наших коллег, современников требует разного стилевого, языкового решения. Таким образом, изложение итогов исторических поисков предполагает различие форм, стилей изложения, разного языкового оформления. Все вместе это превращается в больших размеров мозаичное панно из разноцветных и разноформатных плиток, швы между которыми лишь слегка зашлифованы.

Интуитивно подобная многожанровость ощущается сразу, когда работаешь над текстом определенной направленности. Скажем, некоторые результаты должны быть описаны для научных журналов, соответственно, стараешься придерживаться академических традиций. Постепенно накапливается много теоретических построений и эмпирических выводов – тогда возникает потребность в подготовке книги. Юбилеи людей, внесших заметных вклад в развитие российской социологии, дают импульс к написанию статей с изложением и оценкой сделанного юбилярами. Грустные события в жизни нашего сообщества отражаются в некрологах. Все это – разновидности текстов по истории отечественной социологии. Но лишь относительно недавно, лет через десять после начала проекта, я осознал многожанровость написанного как естественное следствие природы историко-социологического исследования.

А ведь мой коллега, петербургский социолог Валерий Борисович Голофаст (1941-2004) фактически именно на это указывал мне еще в начале 2004 года, когда мои историко-социологические штудии были фокусированы на изучении рождения рекламы и становления технологии опросов в США. Он писал: «...ты работаешь на грани литературы. Посему будь пост-постмодернистом, смело делай любые коллажи из любых вариантов и кусков». Я не успел обсудить с Валерием его совет... в конце 2004 года он лег спать и не проснулся... Тогда я не осознал значение «подсказки» Голфаста и потому не стремился целенаправленно следовать его совету.

Однако жизнь показала правоту Голофаста. Сегодня я могу только предполагать, на чем основывался его совет. Во-первых, тогда он имел значительно больший, чем я, опыт биографического анализа. Во-вторых, но, возможно, это и есть главное, до университета (он закончил французское отделение филологического факультета ЛГУ) Валерий прожил значительный этап жизни как андеграундный поэт. И крупнейший знаток этого мира Константин Кузьминский (1940-2015), составитель известной антологии новейшей русской поэзии «У голубой лагуны» http://www.kkk-bluelagoon.ru/ , писал, что стихи Голофаста были гениальными.

Некоторые аспекты поднятой темы рассматривались мною четыре года назад в посте, озаглавленном А.Н. Алексеевым - «Социолог Б. Докторов и его со-авторы: от Бальзака до Хэмингуэя» http://www.cogita.ru/cogita/a.n.-alekseev/publikacii-a.n.alekseeva/sociolog-b.-doktorov-i-ego-so-avtory-ot-balzaka-do-hemingueya .

Буквально через несколько часов после смерти Голофаста я писал: «Четверть века назад была опубликована небольшая книга Голофаста "Методологический анализ в социальном исследовании", детали некоторых его теоретических построений уже забылись, но во мне хранится ощущение эмоциональной приподнятости, возникавшее при чтении этой книги. Так, как писал Голофаст, дано немногим» (Валерий Борисович Голофаст (1941 – 2004) http://www.pseudology.org/Golofast/Golofast_indivd2.htm ). Затем пришло желание узнать его биографию, увидеть в ней истоки стиля его текстов. За прошедшие годы было написано несколько статей о нем, назову две из них, они содержат и биографическую информацию, и некоторые из его стихов: «Валерий Голофаст. Независимый ум» (Социальная реальность. 2008. № 3. С.67 – 82. http://corp.fom.ru/uploads/socreal/post-337.pdf ) и «В нем всегда присутствовала “дисциплина текста”, присущая людям поэзии» (Социология вчера, сегодня, завтра. V Социологические чтения памяти Валерия Голофаста. СПб.: Эйдос, 2012. С. 602-618. http://socinst.ru/sites/default/files/books/GR_2011_5.pdf )

Первая из статей написана почти десять лет назад, да и после выхода в свет второй прошло достаточно времени. Тогда объединяющее начало этих двух материалов я видел в том, чтобы увязать стилистику статей Голофаста с его поэтическом опытом. Сейчас я скажу несколько иначе: я стремился найти особенности творчества социолога в его биографии, или показать биографичность социологического творчества. (Биографичность как существенная черта социологического творчества http://www.cogita.ru/a.n.-alekseev/b-doktorov-biografichnost-kak-suschestvennaya-cherta-sociologicheskogo-tvorchestva ).

Статья «Независимый ум» писалась в самом начале моего историко-социологического исследования, в ней предпринималась попытка на примере биографии Голофаста рассмотреть процесс становления третьего поколения социологов. Валерий умер до того, как я начал изучать становление и развитие современной отечественной социологии, так что я не проводил с ним интервью. Эмпирическим материалом моих построений были письма Голофаста, написанные им мне в Америку.

Из поэзии в науку

О его поэтическом прошлом я даже не подозревал, эта тема возникла в нашей переписке случайно. Я спросил Валерия, не знал ли он, обучаясь на филологическом факультете, Сергея Довлатова, и в ответном письме среди прочего прочел: “На филфаке я учился в 1960–65. Когда я приехал в Л-д, у меня еще был поэтический период. В 60–61 годах я знал всех, кто был активен в студиях, на вечерах в кафе, сам выступал в них и в кинотеатрах. Но потом резко ушел из этой среды. Может быть, ты слышал про Костю Кузьминского (он теперь в США), мы были приятелями, и я частенько ночевал у него дома на бульваре Профсоюзов. Ушел по личным мотивам – меня завалили по языку – а это было хана пребыванию в Л-де. Пришлось мобилизоваться. А в этом процессе я стал искать другие интересы”.

Так случилось, что в мои студенческие годы я знал о Константине Кузьминском, и мне ничего не стоило после смерти Голофаста списаться с Кузьминским. Вот как он характеризовал Валерия в своей «У голубой лагуны»: «Хорошо, что Голофаста не напечатали. Тогда ему было бы еще хуже. Человек он был серьезный, положительный, и в своем процессе становления советским писателем – дошел бы до полного самоотрицания. А так – хоть подышал. <...> Голофаста я встретил перед отъездом [БД: в Америку] в “Сайгоне”, поблекшего, усталого и голодного. <...> И сейчас мне грустно: какого поэта я потерял, или он – потерял сам себя? Кто теперь скажет? И не только поэта, но и все его рукописи. <...> Но ощущение большего знания – у меня осталось надолго. Был он умнее всех нас. Что стало с человеком? Куда и почему он пошел?. .”

Рассматриваемая статья – весьма объемна, каждый, кто интересуется творчеством Голофаста и моим анализом его биографии, может сам все прочесть. Я лишь процитирую слова В.А. Ядова о стиле работы Голофаста и мое понимание его жизненной коллизии. Ядов писал: «Валерий Голофаст вошел в нашу команду, имея за плечами филологическое образование. Потому не случайно феноменологический подход к социальным проблемам был ему близок. Именно это имело неоценимое значение в сообществе “жестких позитивистов”». Я описывал эту ситуацию так: «Став социологом, Голофаст одновременно оставался филологом, и слово всегда было для него важнейшим инструментом познания и описания реальности. В 1970–1990-е годы в социологии всем было сложно публиковаться, но “отягощенному” поэтическим опытом Голофасту это было сложнее, чем другим».

В отличие от многих других социологов, задумывающихся скорее о том, что сказать о социуме, Голофаст в равной мере был сконцентрирован и на мысли о том, как выразить итоги своих размышлений. Когда я сообщил ему, что объем написанных мною сюжетов по истории американской рекламы и изучению общественного мнения (тогда я еще на задумывался о написании книг) перевалил за миллион знаков, он ответил – «пиши романы» и затем: «А меня вот тянет на афоризмы почти. Я тут начал один маленький маленький текстик. Но его тоже трудно продолжать без читателей. А их не найти, особенно на предварительной стадии». Мой ответ был: «Боюсь, что этот текст не сможет остаться маленьким.<...> Знаешь, как вода, пока мелко – трудно плыть, а на глубине вода держит. . . такой кайф. . . если море теплое. . . это я к тому, что пиши и высылай, я буду читать».

В нем всегда присутствовала «дисциплина текста»

Импульсом для написания второй из указанных статей стала неожиданность, которые, к счастью, иногда возникают в исторических исследованиях. 2 сентября 2011 получил электронное письмо, начинавшееся словами: «... Здравствуйте уважаемый Борис... Случайно обнаружила в интернете Вашу статью о Валерии Голофасте... Я была знакома с Валерием Голофастом, а также с Владимиром Трякиным и Маратом Бузским [БД: юношеские друзья Голофаста], когда жила в Днепропетровске и училась в той же школе (СШ №100), что и они. Посещала вместе с ними также литературно-творческую студию под руководством Эдуарда Ефремовича Флинка… Меня зовут Нина Викторовна Галушко. Я живу в Дании, в Копенгагене. Официально моё имя в Дании – Nina Larsen».

За несколько дней «сумасшедшей» переписки с Ниной Ларсен я многое узнал о школьных годах Валерия и о его стихах тех лет. Постепенно это сложилось в некую целостную картину, которая помогла мне лучше понять и того социолога Голофаста, которого я знал многие годы.

В заголовке второй статьи использовано понятие «дисциплины» поэтического текста, о которой много и обстоятельно рассуждал Иосиф Бродский, рассказывая о природе и технологии своей работы. Я не хочу дать и намека на сравнение стихов Бродского и Голофаста, даже имея в виду начало 60-х, но будет оправданно говорить, что в указанное время они оба принадлежали к относительно небольшой группе молодых ленинградских поэтов, которых не печатали и которые в своих бесконечных спорах обсуждали законы – никак не менее – мироздания и стихосложения. Вновь процитирую Кузьминского: «По критериям Бродского, кроме него, Уфлянда, да еще, может быть, Рейна, в антологии никого не останется. У меня другие критерии. Голофаст. Он тоже входил в нашу "школу", хотя не был биологом. А филологом». А несколько ниже, будучи на год старше Голофаста, Кузьминский пишет о нем: «Казался он мне почему-то гораздо старше, может, потому что сам я был щенком? Но ощущение большего знания – у меня осталось надолго. Был он умнее всех нас».

Замечу, письмо Нины Ларсен пришло всего через двадцать дней после моего рассказа о Валерии Голофасте по Радио Свобода (9 августа 2011), и я еще не в полной мере освободился от размышлений о его жизни и исследованиях. В частности в том интервью я отметил: «Так, как писал Голофаст, было дано немногим. Думаю, в нем всегда сохранялась «дисциплина текста», присущая людям поэзии (Боде В. Социолог Валерий Голофаст: «Мне нужна интеллектуальная свобода внутри и вовне» https://www.svoboda.org/a/24302065.html ).

Допускаю существование многих объяснений того, что творческая, в том числе – научная деятельность человека, не ставшего профессиональным поэтом, но рано погрузившегося в поэзию и привыкшего к дисциплине текста, на протяжении всей его жизни заметно обусловлена этим его ранним опытом. По А. Шюцу, жизнь человека развивается во множестве миров, каждому из которых присущ определенный «когнитивный стиль», т.е. особая форма вовлеченности личности в активную деятельность. Эти миры автономны, но не антагонистичны. Сформировавшаяся в молодом человеке методология поэтического постижения и отражения мира каким-то образом универсализируется и позже используется им при построении научной картины мира. В частности, это относится к творчеству Валерия Голофаста, к его социологическим поискам.

Возможно, действительно, история социологии в какой-то точке своего движения соединяется с постпостмодернистской литературой. И тогда многожанровость историко-социологических исследований неизбежна.

**

См. ранее на Когита.ру цикл «Социология «в лицах». Из книги Б. Докторова и не только»:

- Профессия – политолог (Владимир Гельман). Начало. Окончание (1)

- Вольнодумец на руководящих постах (Борис Фирсов). Начало. Окончание (2)

- Социолог милостью Божьей (Леонид Кесельман). Начало. Окончание (3)

- Не стало Самуила Ароновича Кугеля ; Памяти С.А. Кугеля ; Нерукотворный памятник Самуилу Ароновичу Кугелю (4)

- Социология как профессия и как образ жизни (Владимир Ильин). Начало. Окончание (5)

- Невыключаемое наблюдение и со-причастность миру людей и вещей. Начало. Окончание ; Он жил «с веселием и отвагою»  ; Памяти Игоря Травина (6)

- Не стало Владимира Шляпентоха; Долгая, яркая, славная жизнь… Памяти Володи (Владимира Эммануиловича) Шляпентоха ; Владимир Шляпентох. «Социолог: здесь и там» (2006). Начало. Продолжение. Окончание

- Научное и нравственное наследие Владимира Шубкина (7)

- Красота. Добро. Истина / Мудрость. Ценность. Память. / Стихи и жизнь (Леонид Столович). Начало. Окончание (8)

- Жизнь и научное творчество «с опережением» Начало. Окончание ; «Никто, кроме меня, за меня не может решать…» (памяти Альберта Баранова) (9)

- Памяти Олега Вите (10)

- Продолжаем открывать Грушина ; Сегодня социологу Борису Грушину исполнилось бы 87 ; В память о Б. Грушине и адекватно продолжая его; Уже восьмые Грушинские чтения на Моховой  (11)

- Потребности, интересы, ценности. Социальное действие. Конфликт (Андрей Здравомыслов). Начало. Окончание (12)

- Интеллектуальный гедонизм и социологическое любопытство (Елена Здравомыслова) (13)

- Сверхответственный и всегда недовольный собой (Борис Максимов). Начало. Окончание ; Памяти Бориса Максимова ; Прощание с Борисом Максимовым (14)

- Письмо коллеге и другу, в день его 85-летия (Анатолий Бородинов)  (15)

- «Связь времен» в российской социологии – предмет исследования и предмет строительства (Лариса Козлова) (16)

- Математик – психолог – социолог – историк науки. Российский социолог, живущий в Америке. Начало. Окончание.; Жизнь и творчество как экспоненциальный рост (Борис Докторов). (17)

- Театровед среди социологов, социолог среди театроведов (Виталий Дмитриевский). Начало. Продолжение 1. Продолжение 2. Окончание (18)

- Возвращение к «человеку живущему» (Тамара Дридзе) (19)

- Нынче Галине было бы всего 70. Как же рано она от нас ушла! ; «Будь Галина Старовойтова жива, что-то в стране могло сложиться иначе…» ; Вспоминая Галину ;  Самостояние Галины Старовойтовой ; Конкурс «Галатея» как постбиография Галины Старовойтовой (20)

- Методолог, труженик, наставник и… само очарование (Розалина Рывкина) (21)

- Памяти В.А. Ядова ; Памяти В.А. Ядова. Постскриптум;  Мир В.А. Ядова (по страницам журнала «Телескоп») ; Ядов - навсегда;  Предназначение ; В.А. Ядов. Оглядываясь на прожитую жизнь ;  ;Полгода без Ядова. И вот – первые Чтения его памяти ; Я в свои «за 80» продолжаю надеяться, хотя вполне понимаю, что надежда сия утопическая…» (В. Ядов) ; «Мир Ядова» — это оптимистическое пространство ; Ядовские чтения были не столько МЕМОРИАЛЬНЫМИ, сколько КОНЦЕПТУАЛЬНЫМИ, и право же, это – лучшая память об Учителе… (22)

- «Акме» Олега Божкова; Нашедший себя и оставшийся самим (23)

- Юбилейный год для Аллы Русалиновой (24)

- Миссия – собиратель и издатель (Михаил Илле) (25)

- Звездный путь автора теории этнических констант (Светлана Лурье) (26)

- Мастер-класс; социология образования и образование социологов (Елена Смирнова) (27)

- Г. Дадамян – педагог, социолог, экономист, историк и философ театра (28)

- Вперед и вверх, а там… Начало. Продолжение. Окончание. (Галина Саганенко) (29)

- От мнений - к пониманию (тернистый путь познания) (Лев Гудков) (30)

- Старший среди ветеранов, и вовсе не на отдыхе (Будимир Тукумцев) (31)

- Памяти вильнюсского мудреца – Сергея Рапопорта; «И вот случилось тебе такое счастье – разговоры с Рапопортом. Увы, неповторимое…»; Сергей Рапопорт – об «агоралах» ; Ни терновый, ни лавровый;  С. Рапопорт: жизнь в социологии (32)

- Владимир Паниотто – Человек, Гражданин, Ученый; Владимиру Паниотто – привет из Фостер сити; «Нужно начинать новую традицию - конференции, посвященные ныне здравствующим…» (Е. Головаха) (Владимир Паниотто) (33)

- Тихий подвиг носителя разума своей эпохи; Апокрифический марксизм Захара Файнбурга;  Сберечь не только память, но и дело жизни родителей (Захар Файнбург) (34)

- Первопроходец, перфекционист, наставник. Носитель «ереси добра» (Вадим Ольшанский) (35)

- «Логическая социология» Александра Зиновьева; «Зияющие высоты» А. Зиновьева и «Коллективистское общество» З. Файнбурга (36)